Фифа

     Для всех друзей, знакомых, знакомых друзей и друзей знакомых она была просто Фифа. Обычная, в общем-то, девушка. Просто она работала стриптизершей и любила гулять по ночам.
     С детства Фифа любила две вещи – танцевать и луну. Или луну и танцевать. От рождения её нарекли Елизаветой, но едва ли не с пеленок из Елизаветы она превратилась в Фифу. Слишком уж требовательной и независимой была малышка с большими голубыми глазами. Естественно, Фифа была блондинкой, и миновала все стадии «блондинизма». То есть – в детстве величалась белокурым ангелочком, в школе нещадно таскалась за косы мальчишками, в переходном возрасте перекрасилась в малиновый и отстригла ненавистные косы в знак протеста, а, перейдя ту черту, за которой подросток превращается в нормального человека, уяснила магическую притягательность своих локонов для противоположного пола и смирилась с неизбежным. 
     Танцевать Фифа начала примерно тогда, когда начала уставать от славы белокурого ангелочка. Для начала она переболела балетом и часами тренировалась в холодном балетном зале заштатного ДК её родного провинциального городка. После того, как надменный педагог в училище областного провинциального же центра сообщил ей, что «Вы, милочка, никогда, подчеркиваю, ни-ког-да не будете танцевать!», пятилетняя Фифа гордо хлопнула дверью в раз опротивевшего заведения и назло не обладающему пророческим даром  преподавателю направила свои стопы в кружок альтернативного, как модно было говорить тогда, танца. Альтернативой балету для неё лично и для еще четырнадцати человек их танцевальной группы стали эстрадные танцы – диковинка для далекой от центра СССР провинции.
     А луну, и включавшиеся в комплект специального предложения «два по цене одного» бессонные ночные прогулки, Фифа полюбила тогда, когда впервые и навсегда влюбилась по уши. То есть – во втором классе. И хотя и дальше в её жизни были вторая и навсегда, третья и навсегда, четвертая и навсегда, и так далее любви, эту, первую, она помнила всегда. Ну, или хотя бы припоминала время от времени. Этот, первый, любимый навсегда, был лопоухим романтически настроенным юношей, который показывал ей созвездия в ночном сентябрьском небе и робко держал за руку. Именно он внушил впечатлительной Фифе, что её чуть раскосые большие глаза похожи на кошачьи, её тощие ободранные ноги способны передвигать её худое детское тельце с кошачьей грацией, а хриплый после купания в ледяном горном озере в августе у дяди в Закавказье голос напоминает кошачье мурлыкание. После этого свидания явившаяся в четыре утра домой Фифа была поставлена в угол едва не тронувшимися рассудком родителями, и, проводя остаток ночи между массивным шифоньером и стенкой с отколупанными от штукатурки во время долгих, практически регулярных, бдений обоями, Фифа крепко задумалась над словами возлюбленного. Будучи выпущенной из застенка ровно через двадцать минут сердобольной бабушкой, впрочем как не один уже раз, Фифа против обыкновения не завалилась тут же спать, а еще три минуты посвятила детальному изучению домашнего кота Иерихона. Йорик, как  уменьшительно-ласкательно называли кота домочадцы, изучению рад не был, поскольку на своем опыте хорошо знал, что упорный ребенок мог дойти и до препарирования, посему счел за лучшее покинуть гостеприимный диван в гостиной и, позорно сверкая белым хвостом, скрылся в дворовых кустах. Этого краткого свидания с таинственным кошачьим миром Фифе показалось мало, и спать она отправилась в тягостных мыслях о жизненной необходимости выклянчить у родителей кошку женского рода. План увенчался успехом через неделю затяжной осады родителей, уставших от постоянного нытья дитяти, и Фифа стала счастливой обладательницей сиамской кошки Анфисы. Спустя полчаса жизни в новом доме, Анфиса превратилась сначала в Фису, а потом, закономерно, в Фифу, и успела заслужить истовую ненависть Иерихона. Однако Фифе старшей, равно, впрочем, как и Фифе младшей, недовольство коренного обитателя квартиры было, образно говоря, «по барабану». Две Фифы искренне наслаждались обществом друг друга. Фифа старшая недоумевала, как это она раньше могла воспринимать кошек исключительно в качестве объекта для опытов, вроде «как долго может выдержать кошка, будучи запертой в холодильнике». О чем недоумевала Фифа младшая, история умалчивает, однако повышенное внимание со стороны хозяйки с лихвой компенсировало замешанную на ревности нелюбовь кота.
     Время шло. Фифы росли. Фифа старшая проводила все больше времени в танцевальном классе, Фифа младшая настолько примирилась с военным положением в доме, устроенным ей Иерихоном, что сочла возможным родить ему шестерых замечательных котят, как капли воды похожих на своего папочку. Так Фифа старшая ознакомилась с мироустройством и уяснила главнейшую тайну взаимоотношений двух полов – даже при взаимной ненависти и соперничестве род человеческий, как и род кошачий, не прервется никогда, скажем спасибо инстинкту размножения, Господу Богу, Аллаху, Будде и прочим главнокомандующим планетой. Аминь.
     К окончанию школы Фифа полностью оправдала своё прозвище и заслужила репутацию самой своенравной девицы округа. К тому же, тщательно культивируемая ею в себе кошкоподобность дала свои плоды, и превратившаяся в удивительную красавицу Фифа волновала сердца и умы многих мужей и юношей. Однако же Фифа не торопилась отдать свою руку кому-то одному и выбирала с холодным расчетом – любовь любовью, а кушать хочется.
Влюблялась Фифа, как и положено кошке, раз и навсегда, правда, как только ей встречался более достойный её любви, прежний забывался, тоже раз и навсегда. Так, не дожив еще до своего двадцатилетия, Фифа имела в поклонниках одного местного банкира, одного местного футболиста, двух заезжих прожигателей жизни, примерно с десяток школьников младших классов, а также пятерых студентов и одного вполне приличного директора детского сада. Актив не ахти какой, но Фифа за популярностью не гналась, а просто скромно принимала восхищения на свой счет ото всех, кто желал их выразить.
     Зарабатывала на жизнь Фифа танцами. Это единственное, что она научилась делать в совершенстве, не считая искусства красиво одеваться и правильно накладывать макияж. Так как танцевала Фифа с раннего детства, учиться в школе ей было преимущественно некогда и неинтересно. Поэтому одиннадцать классов неглупая в целом девочка закончила с тройками, а вот в танцевальном блистала вовсю. Их коллектив стал достаточно известным в области, и Фифа радовалась возможности делать любимое дело и получать за него какую-никакую денежку. Совершенно неожиданным для Фифы стало предложение знакомого фотографа сделать фотосессию. Фифа себя, конечно, очень любила, но к самой себе относилась, как к должному, никогда не воспринимая свое тело и свое лицо как объект для поклонения. Подумав, Фифа согласилась только из разжегшегося любопытства – что из неё получится на фотографии. Получилась – роскошная царственно-томная ленивая красавица из восточных сказок с грацией пантеры и водопадом пепельных волос. Фотограф потерял голову и торжественно её, в конце концов, подняв, вошел в ряды поклонников Фифы. А сама Фифа вдруг с немалым удивлением обнаружила себя местной знаменитостью.
     Чисто теоретически, любой человек может сойти с ума, нежданно-негаданно увидев свое лицо на рекламном щите в центре города. Процент вероятности сумасшествия пропорционально возрастает, если через двести метров ты встречаешь второй рекламный щит со своим лицом. И уж совсем может сорвать башню, если таких щитов в маленьком провинциальном городке оказывается шестнадцать. Фифа, в общем и целом, к обычным людям себя относила не очень-то, обычным не в смысле звездности, а в смысле ментально-психического устройства, поэтому с ума сходить не стала. Сначала она удивилась тихо. Потом удивилась громко и позвонила фотографу с намерением осведомиться о его душевном здоровье. Фотограф честно признался, что он бы и рад такое мероприятие соорудить, да его скромных финансовых возможностей на это хватит вряд ли, но нашелся таки финансист, способный оплатить сюрприз. И оплатил. Фифа удивилась вторично, и отправилась танцевать. Все значимые события своей жизни Фифа предпочитала переосмысливать в танце. Так, например, став женщиной, она выскользнула из-под одеяла, отодвинула тяжелую мускулистую руку очередной любви навсегда, и медленно закружилась в лунном свете по неширокому пятачку крашенного дощатого пола крохотной комнатки в «хрущевке», свободному от наспех сорванной одежды и прочего хлама. И когда умерла её горячо любимая Фифочка, к тому времени почтенная мать огромной армии кошек и котов с одинаковыми белыми хвостами своего почтенного отца Иерихона, умерла счастливой и довольной почти тринадцатилетней кошкой, горько рыдавшая Фифа старшая, ставшая в одночасье снова единственной Фифой, зарыла любимицу в саду и поехала в танцевальный класс. Так что стены этого класса помнили Фифу и счастливой и несчастной, но всегда кружащейся по сцене.
     Вскоре таинственный сорящий деньгами поклонник Фифы открыл своё инкогнито. Владелец большого ночного клуба, богатый по меркам провинциального города человек, недурной собой, умеющий красиво ухаживать за женщинами, вскружил голову юной красавице и быстро возглавил армию её ухажеров, не оставив, в прочем, ни малейшего шанса арьергарду. Фифа искренне называла его Дурак, но любила – как всегда – всем сердцем. Так однажды Фифа дважды сменила статус – она стала женой и она стала танцовщицей ночного клуба. Многие недоумевали, как это можно – собственную молодую жену выпускать раздеваться на сцену. А Фифа недоумевала в ответ на их недоумение. Ей казалось совершенно логичным выйти на сцену клуба, ведь она так мечтала об этом – танцевать для себя, танцевать так, как нравится, танцевать с свете софитов и лучах прожекторов на сцене, и ощущать взгляды восхищенных ценителей её таланта. Нет, Фифа ничего не имела против паразитического существования, благо средств супруга хватало на её вполне скромные притязания с лихвой, однако танец не был для неё работой, он был удовольствием не со многим сравнимым. И Фифа делала то, что любила и умела, не для того, что бы хоть что-то делать, но для того, что бы каждой минутой своего существования получать удовольствие от жизни.
     Фифу не любили многие. Фифа очень хорошо представляла себе этих «многих». Так и представляла – одной безликой недовольной серой массой, грозовой тучей, клокочущей, булькающей, шумевшей. Еще она называла недоброжелателей мышами и наблюдала за ними с искренним интересом представителя высшей расы. Фифу не любили вполне себе даже адекватные люди, которые во всем другом были достойными членами общества, но вот Фифин образ жизни их как-то не устраивал. Как-то не вписывался он в привычный для них уклад, как-то навевал мысли о распущенности и криминально-аморальном поведении. За глаза Фифу называли просто – шлюха, в лицо – уважительно, «ночная бабочка». Фифа смеялась, что она не бабочка вовсе, а кошка. Ну а все остальное – личное дело каждого, насильно мил не будешь.
     Из старых привычек осталась у неё любовь к ночному образу жизни, да и режим работы позволял долгие предрассветные прогулки по набережной Волги, когда Фифа пешком возвращалась домой, оставив навязанную мужем охрану в навязанном мужем джипе ехать вдоль набережной. И вовсе она не считала себя элитой, и совершенно не претендовала на светскость и высшее общество. И деньги Фифу интересовали только в качестве исполнителя капризов, какие бывают у каждой красивой и не очень женщины.
     Вот такая она была, Фифа, обычная, в общем-то, девушка, просто она любила гулять по ночам и танцы. И леденцы «барбарис». И молоко с медом, когда холодно. И кошек еще. Ну, и работала стриптизершей. Так ведь это ничего, профессии разные бывают. Асфальтоукладчик, например, это машина или профессия? Фифа не знала, да и знать, наверное, не очень хотела. А хотела она просто жить, как живется – легко жить хотела. И жила. Вот такая она есть – Фифа.