Неприличная история

Неприличная история произошла с Богданом Ивановичем. Он зашёл к соседу Алексею, и засиделся с ним на кухне. Надо добавить, что Богдан Иванович имел слабость к алкогольным напиткам. Алексей, очевидно, захотел оказать соседу приятность, и угостил его водочкой с сальцом. Отказаться от подобного искушения мог бы только какой-нибудь святой великомученик. Богдан Иванович к праведникам вовсе не относился, даже напротив – служил в прокуратуре. Поэтому выпили они с Алексеем изрядно, а когда захмелели, почуял Богдан Иванович что-то неладное. Алексей молча смотрел на него, и во взгляде ощущалась какая-то нехорошая грусть. «Шо,» - вымолвил наконец-то Лёша, «- А не потрахать мне тебя, Богдан Иванович?». Прокурор подумал было, что ослышался, или что сосед шутит. Однако, сосед вдруг встал во весь свой огромный рост и двинулся на Богдана Ивановича, всё так же грустно и рассеянно улыбаясь. Богдан Иванович, совершенно не ожидавший такого разворота событий, совершенно обессилел и утратил способность соображать. Алексей в это время зашёл к нему за спину и положил на плечи свои здоровые, горячие ручищи. И пригнул Богдана к столу. В этот момент входная дверь хлопнула, и через мгновение в кухне появился громадный мужик с красной львиной мордой и женской задницей. Увидев эту совершенно однозначную сцену, красномордый заревел и бросился на Алексея. Ошалевший Богдан Иванович, теряя дар речи, упал на четвереньки и заторопился к выходу. В кухне, за его спиной, раздавался грохот – мужики, сцепившись, повалились на стол, откуда посыпались вилки, тарелки и стаканы.
Так же, на четвереньках, мыча от страха, Богдан Иванович вкатился в лифт, и спустился на первый этаж, просить помощи у дежурной. Нина Васильевна, так звали дежурную, худая старушка, взяла швабру и поехала на лифте разбираться. Богдан Иванович присоединился к ней, сгорая от ужаса и любопытства. Ворвавшись в квартиру, они обнаружили совершенно безобразную сцену. Посреди кухни, на полу, красномордый лежал на Алексее, и двигал взад-вперёд голой волосатой задницей. Пока до Богдана Ивановича дошло, что происходит, Нина Васильевна не растерялась, и съездила чужого мужика шваброй по содрогающейся жопе. Мужик сначала не отреагировал, пыхтя и надсаживаясь, решил довести дело до конца и потерпеть удары шваброй. Однако Нина Васильевна, разъярившись, ударила с чудовищной силой, аж подпрыгнула, и красномордый понял, что ему уже не дадут кончить. Поэтому удовольствие пора было прекращать, тем более, Алексей под ним забился сильнее, почувствовав подкрепление. А старушкой завладело негодование, она продолжала лупить шваброй уже поднявшегося с Алексея гомосека. Тут Богдан Иванович стал хватать Нину Васильевну за швабру, потому что красномордый уже становился опасным. Поднялся, потирая задницу, Алексей, и устремился в прихожую. «Не выпускайте Бонифация!» - кричал он, запирая дверь на ключ. Красномордый Бонифаций стоял посреди кухни и хрипел от досады. Богдан Иванович в комнате звонил по телефону в милицию. Нина Васильева блокировала выход из кухни, угрожая Бонифацию шваброй.
- Ну, что там? Едут? – крикнула она в комнату.
«Он меня потрахал!» - доносилось оттуда, это Алексей кричал в трубку.
- Не хотят выезжать на место, - отвечал Богдан Иванович, - Говорят, сами разбирайтесь между собой, пидорасы. А этот меня сам хотел отхарить! – Богдан Иванович кинулся на Алексея.
- Пошёл в сраку, - картавил Алексей, - Ничего я не хотел, ты сам ко мне приставал!
- Да выпустите меня в конце-концов, - заревел из кухни Бонифаций, - я ему морду набью, изменщику, мне свидание назначил, я прихожу, а он тут с каким-то старым пидором обжимается, урод!
- Это я – старый пидор? – возмутился Богдан Иванович, прибежал на кухню, - Да я прокурор! У меня двое детей и внучка семи лет, как ты смеешь, выродок!
Подал голос Алексей:
- Надо было мне всех вас потрахать, и тебя, старая карга.
- А-х ты свинья! – закричала Нина Васильевна, - Я же за тебя вступилась, пост оставила, мерзавец!
Тут все обратили внимание, что Бонифаций стоит совершенно голый. Когда он успел скинуть одежду, никто не заметил. Морда, как я уже говорил, у Бонифация была красная, львиная, с усами, голова кучерявая, а тело – белое, нежное, с широкой бабьей задницей. Препохабное зрелище. Нина Васильевна ахнула от такой наглости. Богдан Иванович побледнел, и лысина его сморщилась. Алексей вышел из комнаты посмотреть, почему все вдруг замолчали.
- Ну, знаешь, - выговорил он, - повернись-ка к лесу передом, ко мне задом, я тебя трахать буду.
Бонифаций послушно повернулся, ухмыляясь в усы.
Нина Васильевна побледнела. Богдан Иванович пробормотал:
-Это они нарочно над нами издеваются, пойдёмте отсюда, Нина Васильевна!
Толкаясь, они выбежали в переднюю, однако дверь оказалась заперта предусмотрительным хозяином квартиры.
- Они эксбиционисты, - объяснил прокурор, - я в милиции работаю, мне капитан знакомый рассказывал. Это извращенцы, им интересно когда на них смотрят.
- Тьфу, какая гадость! – выругалась Нина Васильевна, недоверчиво глядя на прокурора. – Я на комбинате всю жизнь проработала, у меня грамоты за перевыполнение, профзаболевание – никогда в жизни такой гадости не видела, Господи прости!
- Э, Васильевна, и не такое бывает! Я в милиции работаю…
Он прокурор не договорил, потому что из кухни донеслись выкрики:
- Иди сюда, старенька, посмотришь как я Боньке болта засажу!
- И даже не подумаю, паскуда! Смотри мне – я про тебя всем жильцам расскажу, какой ты…
Она замолчала, потому что с кухни донёсся томный хриплый стон и голоса: «Шо такое, так ты ж меня тоже без вазелина…»
- А того, второго, - продолжила Нина Васильевна, обращаясь к прокурору, - второго я тоже знаю, Бонифаций Станиславович Баржестовский. Он в школе работал, у моей старшей внучки два года физкультуру преподавал.
- Кто, этот?! – Богдан Ильич удивился, - Как же его из школы не выгнали? Я в милиции тридцать лет работаю, мне год до пенсии – а если у внучки такой учитель будет?
Нина Васильевна пожала плечами, мол, сами виноваты, распустили всяких извращенцев. А на кухне в это время дребезжала посуда и ёрзала мебель. Богдан Ильич трусливо выглянул в кухню и увидел медовые глаза Бонифация, а за ними – блондинистый чуб Алексея. Чуб колыхался в такт движениям, а глаза Бонифация тускло светились нежностью и блаженством. У прокурора что-то теплом растеклось в груди, стало невыносимо уютно, он быстро вернулся на исходную позицию и сообщил Нине Васильевне:
- Они того, в самом деле – ебутся! – и глупо улыбнулся.
- А вам-то чего весело стало? – подозрительно сощурилась старушка, - Небось сам в глубине души – похабник. Смотри мне, они мужики здоровые, а тебя старого как поперёк хребта шваброй-то перетяну, мало не покажется.
- Нина Васильевна! Да как вы можете! Сколько я вас кофе угощал, а вы такое…
- Да кто вас знает, - смягчилась дежурная, - как-то сошлась я на стройке с одним… по комсомольской путёвке… Мужчина видный, ничего не скажешь. А всё, понимаете, норовил неестественным образом… Тьфу…
- Это как – неестественным образом? – не понял Богдан Иванович.
- В сраку! – помогли с кухни.
- Вот видите! – злобно зашипела Нина Васильевна, - зачем вы спрашиваете? А я дура старая рассказываю! И внизу пост бросила, ходют все кто попало… - Нина Васильевна вдруг сникла и заплакала, распространяя запах спирта.
«Надо выпить», - односложно подумал прокурор и шмыгнул в комнату. Алексей жил неплохо. Мебель не новая, но ещё чешская, телевизор «Самсунг» и мудрёный спортивный тренажёр, тоже наверняка импортный и дорогой, столько в нём было добротных деталей. Богдан Иванович безошибочно нашёл бар и принялся перебирать бутылки. Водки не было, видно, ещё тогда выпили. Были грузинские вина, но вино Богдан Иванович не пил, не понимал. Обнаружил какую-то импортную бутылку, нюхнул – завоняло спиртом и какой-то самогонкой непонятной, но впрочем ничего, раз иностранное, значит, наверно, пить можно.
- Васильевна! Сюда идите!
В дверном проёме появилась недоверчивая старушечья голова.
- Идите-идите, всё равно они нас не выпустят пока что. А я тут кое-что нашёл!
Нина Васильевна, увидев бутылку, сомневаться перестала, и, не выпуская из рук швабру, проскочила мимо кухни в комнату. В это мгновение из кухни посыпались стоны, рёв, и мебель загрохотала учащённо.
- А ну их… - произнёс прокурор и разлил джин в хрустальные бокалы. – Если немедленно не выпить, рехнуться можно! 
Нина Васильевна не заставила себя уговаривать, махнула весь бокал и быстро занюхала чем-то из кармана халата. Богдан Иванович тоже тяпнул, но сразу весь бокал не осилил, дух перехватило, выкатил глаза, будто горчицу хреном закусил. «Чёрт, хоть вином его запивай, пойло!» - ругался про себя прокурор, а дежурная между тем налила себе ещё. «Ничего себе, бабка!» - восхитился Богдан Иванович, напрягся и допил свой бокал.
- Кьххе-кьхххе, Васильевна, крепкий, однако, напиток.
- Ничего. Мы по комсомольской путёвке смывку для стёкол пили, ничего. Кругом тайга, где тебе в тайге магазины? - Разговорилась старушка, - Ничего, пили, потом детей рожали, здоровых – не то что сейчас, диеты-шмиеты, а народ вымирает.
- Да, были времена, - сказал, чтобы хоть что-то сказать, прокурор.
На кухне стало тихо, доносилось лишь тяжёлое дыхание. «Люблю я потрахаться» - мечтательно произнёс Алексей, «Потрахать люблю, и чтоб меня потрахали тоже люблю». «Подожди, пупсик, дай дух перевести» - отвечал ему Бонифаций.
- Тьфу ты, ироды! – заговорила Нина Васильвна, - Никакого стыда! Баб вам что-ли не хватает, что друг на друга залазите?
- Баб хватает, - лениво отвечали с кухни, - Но с бабами не прикольно.
Нина Васильевна открыла было рот, но Богдан Иванович замахал руками, мол, перестаньте с ними разговаривать, они только того и ждут. А на кухне между прочим опять завозились. Пошли, говорит, на кровать, как люди потрахаемся. Топая голыми пятками, в комнату вошёл голый Бонифаций, рожа красная, а тело всё в розовых пятнах. В коридоре звякнули ключи, появился бледный и потный, как конь, Алексей.
- Ну шо, хорошего понемножку, сеанс окончен. Иди, бабка, охраняй. А ты, прокурор, заходи, когда потрахаться захочешь.
В глубине квартиры захохотал Бонифаций, протянул руки и, обхватив Алексея, уволок его в комнату. Дверь захлопнулась. На лифтовой площадке повеяло холодом. И прокурор, и дежурная, не глядя друг на друга и не говоря ни слова, разошлись по своим этажам. 


1 декабря 2008 г.