Огарок свечи

Она хлопнула дверью, а я не побежал за ней, не остановил. Кто знает, как сложилась бы моя жизнь, если бы осознал сразу, что терял в ту дождливую ночь.
Но мы не знаем своего будущего, и это незнание порой, как мне кажется, спасает нас от безумия.
Я привык делать и говорить только то, что считал нужным. И никогда не задумывался над тем, что своими вопросами или действиями могу принести боль другому. Меня не интересовало, что испытывал при этом другой человек, потому что я не чувствовал чужой боли. А сам не попадал в такие ситуации, когда душа рвалась бы из тела, беззвучно рыдала и билась, как рыба, выброшенная на берег.
И вот теперь я сижу один с рваной раной в груди, которую тоже никто не видит и не чувствует. И всем окружающим наплевать, что у меня там... Никто не чувствует моей боли, и я считаю это несправедливым. И меня не смущает вовсе, что сам поступал точно так же.
Пламя свечи взвилось ввысь, запрыгало в бешеном танце, затрещало и защелкало, словно сумасшедшая испанка с кастаньетами в руках. Я продолжал беззвучно рыдать, глядя на проделки свечи. Восковые слезы стекали вниз. И мне показалось, что во всем мире только эта свеча способна понять меня сейчас.
Мы рыдали вместе. Не стеснялись своих слез: она и я. В едином порыве мы стремились выбросить из себя боль и сжечь ее, и когда это удавалось, копоть взлетала черной змеей к потолку и оставляла след - напоминание о прошлом.
Сколько я так просидел, одному Богу известно. За окном стучался рассвет, делая нелепым горение свечи. Я задул пламя, с тоской посмотрел на огарок свечи и впервые в жизни разрыдался.
Лес в округе отозвался стоном, а я не слышал этого, как не слышал и не видел единственную женщину, которую любил, и не понимал, что любил, пока она не хлопнула дверью перед моим носом.
Мне стало легче, будто избавился с этим криком от чего-то, что не дало бы мне жить вообще. Теперь я знал, что все пройдет, рана затянется.
- Будем жить, - прошептал я и спрятал в старинную деревянную шкатулку огарок свечи.
Лицо было мокрым от слез, чувство стыда за свою слабость не проснулось в то утро во мне. Да и слабость ли это?
Я решил уехать. Домик на хуторе хранил воспоминания о ней. А сейчас я хотел одного: забыть прошлое. И не придумал ничего лучше, как бросить все и умчаться в город.
Городская суета, действительно, вытеснила боль. А может, она просто залегла, как партизан в окопе, спряталась, затаилась и стала ждать, когда же можно будет ударить снова.
Зажимая что-то в себе, пряча, мы не избавляемся от этого. Надо позволить было отболеть, чтоб потом идти дальше без боли. Но, видно, так устроен человек: говорит одно, а делает совсем другое.
Набегавшись досыта по городским улицам, по расплавленному от жары асфальту, я вновь затосковал по своему хутору и решил вернуться. Он ждал меня. Я это понял, как только стал открывать калитку, заскрипевшую то ли от счастья, то ли от удивления, что кто-то открывает ее. Деревья зашушукались, сообщая новость. Трава встала дыбом, пытаясь увидеть, что будет делать этот странный человек.
А я бросил сумку на крыльцо, снял башмаки, носки и встал босыми ногами на землю. Чувство восторга захлестнуло меня, и я заорал, что было мочи.
Мой ликующий вопль разлетелся по округе многоголосьем, а потом вернулся ко мне эхом. Так от гальки, брошенной в воду, расходятся круги. Они увеличиваются в размерах, а потом  исчезают совсем. И водная поверхность, избавленная от морщин, замирает в ожидании.
В наступившей тишине я услышал стук собственного сердца и в этот момент по-настоящему осознал, как соскучился по дому.
В течение двух недель я приводил в порядок свой хутор. Вдыхал в них жизнь и чувствовал себя при этом необыкновенно хорошо. Изредка ко мне заглядывали друзья, чтоб поздравить с возвращением.
Природа постаралась помочь мне в моем благородном порыве: и, словно специально, задержала дождь. Зато как только я облегченно вздохнул, посмотрев на результаты своего труда, тут же закапало с небес. Я рассмеялся, и в это время молния прочертила над рощей светящийся знак. Зрелище было завораживающим, но здравый смысл подсказывал, что лучше не искушать судьбу и спрятаться под крышей дома, который, как мне показалось, учащенно задышал, предвкушая умывание.
Сизые тучи важно несли запас воды, чтоб пролить его на землю, испытывающую жажду. Напоить все вокруг – главная цель их жизни. Наступил момент взаимного желания, и грянул гром, сообщая радостную весть.
Крупные капли застучали по крыше, а затем они слились в едином порыве, и появился особый, неповторимый ритм в этом необычном небесном потоке. Сплошная стена воды за окном не пугала, а скорее вызывала ликование.
Быстро потемнело. Но мне не хотелось включать свет. Как завороженный, смотрел я на дождь. Затем мои мысли поплыли по течению, таща за собой невод прошлых воспоминаний. Я впервые не захотел убегать от них и позволил им плыть со мною рядом, чтоб получше рассмотреть и, возможно, что-то понять. Лицо женщины, что была когда-то дорога мне, замелькало на берегу. Я открыто посмотрел в ее глаза, и – о, чудо! - она осталось на месте, а мое плавание продолжилось. Я обернулся и не испытал ни сожаления, ни боли, это стало просто фактом моей жизни. Видение растаяло в тумане, а я ощутил облегчение.
Не знаю, зачем я решил достать огарок свечи, что спрятал когда-то. Наши поступки очень трудно порой объяснить с точки зрения логики. Я повертел его в руках, а затем поставил на стол и зажег.
Пламя занервничало, будто хотело предупредить меня о чем-то. Но мы не привыкли обращать внимание на мелочи. Через какое-то время за окном в шум дождя стал вплетаться какой-то инородный звук, заставивший меня прислушаться. Но его наличие не испугало меня. Мало ли звуков бывает вокруг, которые мы не можем объяснить?  Может, птица пыталась укрыться на моем крыльце, а может, бездомный пес... Да какая разница? Не бегать же вокруг дома с фонарем ради удовлетворения любопытства? Но когда раздался стук в дверь, я невольно вздрогнул, а сердце при этом запрыгало, словно зайчонок.
Взяв огарок свечи, я направился открывать, не испытывая при этом страха. Но что-то тревожное было в этом стуке. Мне захотелось включить свет, но подстанция, видно, не работала, и мое желание так и осталось желанием. Света не было. Я лихорадочно вспоминал, где у меня хранится запас свечей. Стук повторился.
- Сейчас, - проговорил я, пристраивая огарок свечи на полке возле двери.
На пороге стояла девушка. С ее платья и лица стекала вода. Волосы прилипли к лицу и шее, мешая рассмотреть ее. Одному Богу известно, что она делала возле моего хутора в это время.
- Проходите, - сказал я.
Она сделала шаг и упала ко мне на руки. Я ощутил холод ее тела. Глаза ее были закрыты. Я не знал, что делать. Ногой  захлопнул дверь, затем попытался запереть замок. Со второй попытки мне удалось это.
Девушка была без сознания. Я дотащил ее до кровати и каким-то образом ухитрился положить. Откинул мокрые волосы в сторону и увидел прекрасное лицо незнакомки. Бледная, с посиневшими губами, то ли от холода, то ли от того, что ей было плохо, она вызывала сочувствие.
Я побежал за полотенцем, стал растирать ее, чтоб хоть чуть-чуть согреть. Но все мои попытки оказались тщетными. Оставлять ее в мокрой одежде было нельзя. И что делать? Я попытался привести незнакомку в чувство, пошлепал по щекам, зачем-то подул в лицо, затем заметался по комнате, вспоминая, что нужно делать в таких случаях. Нашатырный спирт я мог искать до утра, потому что напрочь забыл, где у меня аптечка. Девушка за это время замерзнет окончательно. Я плюнул на все приличия и раздел ее догола. Аккуратно растер полотенцем, послушал пульс, дыхание, и только тут до меня дошло, что она смертельно устала и просто-напросто спит.
Я успокоился, укрыл ее одеялом, развесил мокрые вещи, перенес огарок свечи на стол, приготовил на всякий случай новую свечу, сел в кресло и подумал, что спать сидя будет неудобно. Но уходить в другую комнату я не желал, будто от моего присутствия что-то зависело. Укрывшись пледом, задул пламя свечи и задремал.
Проснулся я от восклицания незнакомки:
- Где я? 
Она сидела на кровати и со страхом озиралась по сторонам. Не успел я и рта открыть, как она завопила:
- Кто ты?
Я собрался все объяснить, как снова услышал:
- Где моя одежда?
Молча протянув ей высохшую одежду, всерьез задумался над тем, кто же я такой? В глобальном масштабе или профессиональном?  Решил пока ответить на первый ее вопрос, поэтому добросовестно объяснил, где находится мой хутор.
Она растерянно смотрела на меня, а потом, видно, решила уточнить что-то.
- Где?
- Что где?
- На какой планете твой хутор?
Я почесал затылок. Ну, что бы вы подумали, когда услышали  такой вопрос? Вот-вот, я тоже. Возможно, она ушиблась головой во время грозы или издевается.
- Что это за планета? – повторила она настойчиво.
- Земля, - вздохнул я.
- Параметры? Номер по межгалактическому каталогу?
Я  растерялся.
- Не знаю, - выпалил я, стараясь казаться спокойным.
- Как? Как можно не знать такие вещи? Как ты ориентируешься при передвижении?
Зачем мне какие-то параметры, когда до магазина на велосипеде десять минут езды, а до города на поезде около часа. Собственного самолета у меня не было, вертолета – тоже. У меня и машины никогда не было, но даже если б и была, то для передвижения существуют дороги, а на них указатели, а в каждом магазине есть карты магистралей, атласы для автотуристов. Но я не стал все это говорить вслух.
- Да не волнуйся ты так, - проговорил я.
- И эта вода... Как вы живете в таком климате?
Я  выглянул в окно. Дождь поливал землю.
- Нормально. Чем тебе не нравится наш климат?
- Неужели нельзя отрегулировать этот процесс? – спросила она.
- Отрегулировать что?
Она с интересом посмотрела на меня. Так смотрят на дикарей.
- Погоду, - вздохнула она.
- Зачем? Природе видней...
- Но если постоянно вода...
- Почему постоянно? – недоумевал я.
- Ты хочешь сказать, что она может сама закончиться?
- А разве бывает иначе? Дождь не вечен.
- А после дождя что?
- В каком смысле?
- В прямом.
- Тучи уплывут. Выглянет солнышко. Напоенные водой растения станут лучше расти... Будут теплые дни...
- И такая периодичность всегда?
- Какая периодичность?
- Дождь и солнце.
- Ты что? Издеваешься? Или голову повредила?
- Почему?
- Это надо у тебя спросить.
- Ты не ответил.
- Ну, какой дождь зимой в средней полосе? Зимой снег и холод, хотя иногда и дождь бывает, - я почесал затылок. – Вообще-то он всегда бывает...
- Ты совсем меня запутал. У вас сезонность?
- А разве может быть иначе?
- Может.
- А что ты понимаешь под сезонностью? – поинтересовался я.
- Ну, сезон дождей, сезон снега.
- А про такое естественное деление, как лето, зима, весна и осень. Ты слышала когда-нибудь?
- Слышала.
- Слава Богу, - вздохнул я, - потому что этот пустой разговор стал утомлять меня.
- Ты бы оделась лучше.
Она так и сделала. Сбросила одеяло и стала одеваться. Я  отвернулся.
- Тебя что-то смутило? – поинтересовалась она. – Вы не так это делаете?
- Кто это вы?
- Ну, люди с твоей планеты. Или у вас существует особый ритуал?
- Я сейчас приготовлю завтрак, - ушел я от ответа, а потом решил добавить: - Все это так индивидуально, что я не могу тебе сказать про всех. Я пошел готовить.
- Зачем?
- Ты не голодна?
- У меня есть вот это, - она показала мне какую-то карточку.
- И что? – опешил я.
- Мы можем заказать еду.
- Ты сумасшедшая? Откуда ты взялась здесь среди ночи во время дождя?
- Я не знала, что здесь ночь и дождь. Я со сто тридцать второй ноль первой.
Я вытаращил глаза.
- Это твой телефон?
- Это номер моей планеты.
- Ты издеваешься?
- Нет. У тебя есть галактические карты, ну, хотя бы самые примитивные?
- Нет.
- Ну, тогда я не смогу показать свою планету.
- Ладно, я есть хочу. Пойду приготовлю что-нибудь...  и кофе сварю, - проговорил я, а сам подумал, что без врача я с ней не разберусь, только вот как доставить его ко мне на хутор, да еще по такой погоде.
Я улыбнулся, хотя мне было не до смеха, да и радости особой от общения с гостьей я не испытывал.
- Я же сказала, что совсем не обязательно готовить...
- У меня здесь сервис не тот. По своей кредитной карточке на моем хуторе ты не купишь ничего и не закажешь. Фирштейн? Нихт фирштейн? Тогда я пошел.
- Постой. Это не то, о чем ты подумал. Мне не нужен особый сервис. А что бы ты хотел на завтрак?
- Клубнику со сливками и кусок пирога, - ляпнул я.
- Расплывчатый образ. Конкретизируй... Нет, лучше сосредоточься... Представь блюдо вплоть до оформления и вкусовых качеств.
Мне стало весело. Почему бы не поиграть в пришельцев и не поразвлекаться? Я представил огромное блюдо с отборной клубникой, спелой душистой ягодой, которая в наших краях созреет через месяц только. Сверху ягоды политы взбитыми сливками, которые я пробовал, когда был в гостях у друга в Германии. Там же в одном маленьком кафе я попробовал вишневый пирог. Я никогда больше не ел такого. Воспоминания стали такими яркими, что я ощутил во рту и вкус ягод со сливками, и вкус пирога.
- Молодец! – похвалила меня девушка. – Заказ принят. А я буду сок и орешки.
Она подержала карточку на вытянутой руке и нажала на какой-то символ.
Послышалось шипение, и на моем столе выросло, иного слова я  подобрать не смог, царское блюдо с клубникой и кусок пирога на точно такой же тарелочке, что была в Германии, а рядом – скромный бокал с соком и несколько сортов орешков на небольшом блюде. Я присмотрелся, но не смог назвать ни одного из них. И тут до меня стало доходить, что она не шутила вовсе.
- Как ты это сделала? Откуда ты взяла все это?
- Что?
- Что-что? Завтрак! – почему-то прокричал я, словно она оглохла.
- Я же тебе говорила. У меня есть вот это, - она снова показала мне карточку.
- Что это?
- Материализатор, - проговорила она. – А разве вы не пользуетесь...
Она не договорила, потому что я перебил ее:
- Ты кто?
- В каком смысле?
- В прямом.
- Человек с планеты с номером 132-01 по межгалактическому каталогу...
- Как ты здесь оказалась? – продолжал я допрос, позабыв о клубнике и пироге.
- Я поссорилась с дядей и в отчаянии заложила ошибочную информацию... Я хотела отправиться домой, чтоб в тиши обдумать случившееся. Я не знаю сама, как это произошло. Самое ужасное в другом. Я не смогу самостоятельно вернуться. Я воспользовалась разовым пультом, а мой – у меня дома, где я должна была появиться...
- И что теперь?
- Дядя придумает что-нибудь, когда обнаружит, что меня нет дома. Скажи, у вас такой обычай: забрасывать вопросами друг друга перед едой?
- Нет. Извини. Прошу, - я галантно пригласил ее к столу.
И только тут меня вдруг осенило, что она свободно говорит на моем родном языке. А если она с другой планеты, то получается несостыковка. Я хотел уже было спросить ее об этом, как услышал:
- Тебя что-то тревожит?
- Да, твой язык.
- А что с ним? Он изменил цвет? Какие проблемы?
- Ты отлично поняла меня. Я о другом. Произношение... речь...
- Я говорю с акцентом?
- Нет, ты... вы... это и ваш язык?
- У меня в ухе датчик. Языковой адаптер. Все очень просто. Мне достаточно сконцентрировать свое внимание на объекте, чтоб через несколько секунд знать его язык. Процедуру вживления этого датчика проходят все жители моей планеты. Это необходимо при нашем образе жизни. К тому же очень удобно.
- Чтение мыслей тоже входит в его функции?
- Конечно, нет. Я могу изъясняться, используя твой запас слов, твои обороты речи. И если ты не знаешь какие-то специальные или профессиональные слова, то не знаю их и я. Я не смогу тебе сказать ни одного слова, которого бы не знал ты... Это понятно?
- Даже очень.
- И все-таки что-то смущает тебя?
- Да, - признался я. – Сама ситуация. Ко мне не каждый день кто-нибудь сваливается с неба.
- Это не совсем так. Но я поняла. Вы... ваша планета... скорее всего, не включены в систему СИ. Ты ешь, не бойся.
Я не боялся. В наших сказках тоже присутствовали скатерти самобранки. Откуда-то ведь знание о возможности материализации пришло к народу. Может, в наших сказках была отражена реальность, когда-то бытовавшая... или мы все потомки пришельцев, знавших об этом и решивших увековечить это знание в сказках. Как бы то ни было, но меня не пугало присутствие девушки, сидящей напротив.
Я попробовал ягоды. Настоящие, вкусные. А пирог был просто великолепен, об этом я и сказал незнакомке. Она обрадованно захлопала в ладоши.
- Я знала, что тебе понравится.
- У вас есть имена? Как вы обращаетесь друг к другу?
- Есть. Меня зовут... - она задумалась.
- Что? Забыла? – спросил я.
- Нет, - улыбнулась она. – Пытаюсь перевести на ваш язык. Получается очень длинно. Умеющая ловить отражение луча.
- Да, - согласился я. – Длинновато. Можно сократить, - решил я. – Лучанна. Красиво?
- Не знаю. Можешь звать меня так. А у тебя какое имя?
- Аристарх. Вот и познакомились, - улыбнулся я.
- А что мы будем делать с тобой потом?
- Когда потом?
- Когда поедим.
- А что ты хочешь?
- Посмотреть твой хутор.
- Но сейчас дождь.
- Но ты же говорил, что он кончится.
- Хорошо. Когда кончится, мы осмотрим и хутор, и окрестности. Ладно? А ты чем занимаешься? – спросил я.
- Сейчас?
- Вообще. Что ты любишь делать, где работаешь?
- Поняла. Что лучше всего у меня получается? Рисовать. А еще... запускать... я не знаю... у вас нет такого слова в языке...
- Ладно, это не важно. А я гончар. Вот закончится дождь, покажу свою мастерскую.
Но дождь, видно, слишком долго ждал своего часа, чтоб вот так внезапно закончиться. Он набирал силу, гордо показывая моей гостье себя во всей красе.
Я уже начал сомневаться, а бывает ли у нас другая погода? Но, в любом случае, вынужденное заточение под одной крышей пошло нам на пользу, потому что появилась возможность рассказать Лучанне о нашей планете: о цветах, деревьях, животных и рыбах, о морях и океанах, материках, о равнинах, реках, горах, озерах, лесах, пустынях, о снеге, о Северном полюсе – обо всем, о чем я только знал или мог вспомнить, я попытался рассказать милой незнакомке и так увлекся, что не заметил, как стемнело. Мы “заказали” ужин. Я был счастлив. Девушка, сидящая рядом, все больше нравилась мне. Она умела слушать.
- Аристарх, в общих чертах ты рассказал мне о растительном и животном мире своей планеты, а вот о людях ты мне ничего не говоришь.
- О людях?
- Да, – подтвердила Лучанна.
- А что о них говорить? Они все такие разные. Тебя же интересует не их физическое тело, потому что мы, вроде, похожи... Хотя способности и возможности у нас разные... различные...
- Подожди. Ты имеешь в виду людей твоей планеты или пытаешься провести общий сравнительный анализ со мной?
- Лучанна, я устал. К тому же я не знаю, что тебе хочется знать.
- Ты боишься, что раскроешь какой-нибудь секрет? Я же не шпион, Аристарх. Неужели ты думаешь, что меня специально послали к тебе узнать о людях, об их слабостях и достоинствах, чтоб использовать все это в каких-то целях?
- Я ничего не думаю. Я просто устал. Да и зачем мы вам? Хотите поработить? Места маловато? Мне кажется, что со своими способностями к передвижению и адаптации к местным условиям, вы давно могли бы перебраться к нам и жить так, что никто бы об этом и не узнал. Так что, о каких секретах речь? Я тебе доверяю. Именно поэтому и не убегаю, а пытаюсь показать красоту того мира, в котором живу, хотя он далек от совершенства, и даже я это понимаю. Природа мудра и животный мир совершенен, только человек, возомнивший себя царем, вносит дисбаланс во все. Царь – это не тот, кто пытается заставить всех служить себе, кто хочет изменить жизнь других в угоду себе, а тот, кто видит и понимает больше остальных, наблюдает и заботится о тех, кто его окружает, потому что знает, что нужно им для счастья. Не ломает, не вмешивается, а сливается с этим миром, не нарушая гармонии. Человек должен быть мудрым... Созидательная и разрушительная силы – как два полюса магнита, но это все сила. Надо научиться не демонстрировать силу, а использовать ее во благо. Но прежде чем каждый научится жить в гармонии с окружающим миром, он наломает дров. Наша история - это история войн. Жестокость, агрессия сосуществуют рядом с любовью и добротой, нежностью, терпением, всепрощением... Есть злобные люди, есть убийцы, есть воры и мошенники, а есть и святые, праведные, чистые и светлые, наполненные Божественным огнем, щедро освещающие путь другим, дарующие любовь, радость, - и все это уживается рядом. Более того, в одном человеке может в какой-то момент превалировать злоба и агрессия, а в другой – доброта, сочувствие, желание помочь. Я не знаю, как все это объяснить. Борьба  постоянная происходит и вокруг и внутри самого человека. И если у нас сейчас, в нашей стране, нет войны, то это не значит, что ее нет вовсе на Земле. Многие привыкли навязывать свою волю другим. Мой хутор – это оазис доброты, счастья, гармоничного понимания... вернее, взаимопонимания человека и природы. Но так было не всегда. Когда-то здесь шли бои. Люди рыли окопы, чтоб убивать людей. Страдала земля, сами люди. И кто знает, сколько еще надо времени, чтобы шрамы от той войны исчезли с нашей земли. Общество людей разнородно. Есть страны, государства, отдельные племена - и все они живут по своим законам. Люди говорят на разных языках, но не понимают друг друга вовсе не поэтому. Можно говорить на одном языке, но что толку, если один не слышит другого? Есть и на земле оазисы, где люди гармонично сливаются с Природой... Я сам не совершенен и могу только мечтать об этом. Когда я говорил про свой хутор, то, если быть честным, скорее природа понимает меня, а я только пытаюсь... Мы – общество людей, но мы разобщены, мы строим аппараты управления, подавления, придумываем массу формальностей, которые мешают жить. Многие понимают, чувствуют, что нельзя жить так, как они живут сейчас, но как надо, не знают.
- Успокойся, вы не одиноки в своих заблуждениях. Это определенный этап в развитии. Я все поняла.
А потом мы рассматривали мой семейный альбом. Лучанна сделала несколько набросков. Необычная техника рисования поразила меня. Мой портрет “жил” своей жизнью. Мгновение на листе бумаги не застыло, а всего лишь затаилось. Было ощущение, что стоит лишь перевернуть лист, чтоб увидеть меня еще и со спины. Я не замер, внутреннее движение продолжалось. Что такое она знала, чтоб передать это? Лучанна уловила мой восторг.
- Я не мастер. Я говорила тебе, что у меня хорошо получается запускать... - она опять замолчала.
- Чего запускать-то? – улыбнулся я.
- Ну, как защитный шар, прозрачный, а в нем – человек... При путешествии на планеты, не пригодные для такой формы жизни, как наша, нам приходится исследовать их из таких шаров. Но это не шары... По сути, я запускаю исследователей в защитной оболочке, это будет точнее. От качества создания такой оболочки и самого процесса запуска зависит очень многое, если не все. Мне нет равных в этом. У нас есть центр, где осуществляются такие перемещения. И на каждый запуск приглашают меня, потому что никто лучше не сделает это... А рисование у меня тоже получается неплохо, но запускать... лучше.
- Ты мастер своего дела, профессионал, - подсказал я.
- Нет. Мастером и профессионалом может стать любой. А вот врожденный талант у каждого свой. Так, как я делаю запуски, не сможет сделать никто...
Она уловила мой ироничный взгляд.
- Нет, это не бахвальство и не гордыня. Это факт, к которому я отношусь спокойно, потому что каждый из нас талантлив в своей области. Но среди талантов есть кто-то более талантливый, а кто-то менее талантливый. Это нормально.
- У нас говорят, что незаменимых людей нет.
- А мы считаем, что никого нельзя заменить. Мы все разные.
- Это философия, - проговорил я.
- Нет, это жизнь, - сказала она.
Я  промолчал. А на следующий день небесный водопад закончился, выглянуло солнышко, как я и обещал. Значит, мы могли выйти на улицу. Я отыскал резиновые сапоги и предложил их Лучанне для того, чтоб можно было спокойно ходить по траве и лужам и не промочить ноги.
Она недоуменно разглядывала неуклюжие ширпотребовские сапоги, выслушала мои объяснения, зачем мы носим их, а потом проговорила:
- Но они же не моего размера.
- Ну и что? У меня нет других.
- И такая обувь очень неудобная.
- Ты хочешь походить по земле сейчас? Если да, то влезай в сапоги и – вперед. Не нравится обувь – жди, когда просохнет.
- А можно я свою закажу? – спросила она.
- Заказывай, - разрешил я.
Легкие полупрозрачные сапожки появились рядом с ней. Я уже не удивлялся этому чуду, будто каждый день видел такое. Во всяком случае, я пытался изобразить внешнее безразличие. Хотя, если быть честным, и восторг и зависть одновременно посетили меня, а потом проснулась обида за наш народ.
Мы ведь ничуть не хуже их. Те же руки, ноги и голова... Если бы мы не тратили силы на войны, а свое творчество – на изобретение орудий убийства, может, и мы сейчас смогли бы раздать каждому по такой карточке – и нет проблем! Старики не жаловались бы на мизерные пенсии, рабочие не бастовали бы.
Но тут я подумал о том, что вначале не мешало бы людям изменить свое мировоззрение, а потом только пользоваться такими карточками. А то алкоголик Федя тут же обопьется, а наркоманка Люда умрет от передозировки, стяжатель Коля задохнется в собственной квартире от переизбытка вещей...
Короче, проблем станет не меньше, а, пожалуй, больше. Я вздохнул, осознав, что к этому чуду надо прийти с чистой душой, сердцем, совестью и руками... Иначе мы такого натворим, что Земля не выдержит.
До позднего вечера мы гуляли по лесу, потом полюбовались закатом и направились домой.
Лучанне очень понравилась наша Природа. А бедное умирающее озеро, когда-то бывшее гордостью всех окрестных деревень, она предложила почистить.
- И как ты себе это представляешь?
- Очень просто. У тебя есть какая-нибудь емкость?
- У меня нет ничего, - я развел руками и постучал по пустым карманам.
- Сейчас.
В ее руках появилась пробирка. Она зачерпнула в нее воды из озера и попросила меня подержать ее немного. Тут же она “заказала” какой-то прибор, вставила в него эту пробирку и улыбнулась.
- Сейчас будем знать, как помочь этому водоему. Ага, естественная очистка... Боже! Как все просто!
О какой простоте шла речь, я понять не мог. Микроорганизмы, избыток, недостаток, степень загрязнения, формулы, состав воды идеальный, состав воды реальный, примеси, взвеси, бактерии, химические реакции, оптимальные условия при очистке, баланс, соотношение чего-то относительно того-то... Из всего этого я смог уловить только одно: она не собиралась сама чистить озеро. В природе, оказывается, есть свои механизмы очищения. Она просто создаст условия для естественного очищения водоема. В природе предусмотрен такой механизм, и он работает, если не нарушать баланс, не отравлять намеренно, если заботиться о здоровье земли и природы, как мы заботимся о собственном здоровье. Она задала нужную программу, положила какой-то прибор рядом с озером и сказала:
- Завтра к вечеру процесс будет запущен...
- И ты хочешь оставить этот коробок здесь? – спросил я.
- Да.
- Так его могут просто раздавить, выбросить в воду или украсть.
- Зачем?
- Не знаю, - признался я.
- Хорошо. Я поставлю на него защиту на это время, а потом он распадется на атомы. Так можно?
- Можно, - успокоился я. – А потом что?
- Озеро через месяц оживет. И процесс его саморегуляции будет восстановлен. Эту воду можно будет пить.
Я с сомнением посмотрел на заросшее зелено-коричневое озеро, от которого исходило зловоние, но спорить не стал.
Уставшие, мы вернулись домой.
Как-то незаметно Лучанна вошла в мою жизнь и стала ее немаловажной частью. Мы были счастливы.
Я делал посуду из глины, она расписывала ее. Мы получали от этого истинное наслаждение. Нам и в голову не приходило воспользоваться ее материализатором. Мы Творили. Боже! Как вращался мой гончарный круг, когда она стояла рядом. Какие необычные, фантастические формы обретала глина! Ее улыбка озаряла мою мастерскую, а ее восторг был лучшей наградой за мой труд. А когда она брала в руки кисть, то мой восторг согревал ее. Мы понимали, что нас объединяло нечто, что я пока не мог облечь в слова, потому что не знал, как назвать это чувство.
Неделя, подаренная нам Богом, была самой дорогой, необычной, наполненной... Нам никто не мешал наслаждаться тишиной на хуторе и друг другом. Все друзья позабыли дорогу ко мне на это время, и данное обстоятельство не огорчало меня, а, наоборот, к стыду моему, доставляло радость.
Волшебные ночи и дни! Семь дней и семь ночей, которые я никогда не забуду. Мои глаза растворялись в ее глазах... Наши души соединялись и улетали в немом восторге.
Теперь я понимаю тех людей, которые говорят, что не хватает слов, чтоб описать происходящее. Так вот, я знаю точно, что таких слов просто нет. Невозможно облечь безграничное в одежду, пусть даже самую красивую. Все усилия будут тщетны. Нельзя втиснуть безграничное в границы.
Остается только один способ: дождаться, когда и вас посетит это состояние, когда вы сами ощутите нечто подобное. И я искренне желаю всем, чтоб вы смогли встретить того или ту, от присутствия которых все звезды будут дарить вам свой свет, а душа ликовать в предверии полета.
Но я знал, что так не может продолжаться вечно. Страх, что ее дядя в один прекрасный момент “проявится” у меня дома, не давал мне покоя. Я молил Бога, чтоб его поиски длились вечно. Но на восьмой день наше одиночество было нарушено появлением моего лучшего друга – аспиранта Коли. Он примчался на велосипеде и завопил, увидев нас в саду:
- А я-то думаю, чего это Аристарх отсиживается у себя на хуторе и к друзьям носа не кажет? А у него, оказывается, гости! Знакомь!
- Ты чего раскричался? – спросил я. – Это Лучанна.
- А я – Николай, - проговорил он. Послушай, у вас кваску не найдется? – спросил он. – Пить хочу.
Я хотел предупредить Лучанну, чтоб чудеса свои при нем не демонстрировала, но она уже “сотворила” ему квас. Николай выпучил глаза, но принял кружку с достоинством. Выпил содержимое и похвалил:
- Как раз, как я люблю... А как ты его? – он замялся. – А еще можешь?
- Зачем? Ты же напился.
- Ну и что? А о жертве ради научного эксперимента слышала?
- Ты о чем? – спросила Лучанна.
- О квасе, - сказал Николай.
- Ладно, хватит, - вмешался я. – Лучанна с другой планеты. Она заблудилась, поэтому временно живет у меня.
- Ага, - кивнул Николай, - в нашем лесу, что ли? Так в нем невозможно заблудится...
- Она с другой планеты, – начал я.
- Инопланетянка. Все понял. Твой хутор облюбовала для проживания.
- Не ерничай. Я серьезно.
- Чего серьезно? Ты за кого меня принимаешь? Устроили фокус с квасом и думаете, я поверил?
- Николай, ты чего нервничаешь? – улыбнулась Лучанна. – Он же шутит. Мы увидели, что ты едешь, и решили разыграть тебя. Все верно. Не слушай его.
- Я голодный, как волк. Лучше б накормили друга не байками, а чем-нибудь посущественней... То же мне, инопланетянка. Только у нас на Земле могут быть такие красивые женщины, - заявил Николай.
- Вы посидите тут, а я пойду, приготовлю что-нибудь поесть...
Я задергался. Что она собиралась “готовить”? Но потом решил, что она сообразит сама.
Николай уехал от нас довольный. А на следующий день на поляне возле моей калитки появился ее дядя. Я не хотел в это верить. Неужели терять любимых женщин – это мой рок? Я не желал, чтоб ситуация повторялась.
- Ой! – воскликнула Лучанна радостно, - дядя нашел меня.
Она была счастлива, а я недоумевал. Впервые в жизни мне было наплевать на то, как я буду выглядеть со стороны, что обо мне подумают другие. Я плюхнулся на колени посреди грядки и истошно завопил:
- Останься!
Она обернулась, но продолжала по инерции идти к своему дяде. Видно, выражение моего лица испугало ее. Она подбежала ко мне. А дядя смотрел на все это и не двигался с места.
- Встань! – закричала она. - Ты же знаешь, что я не могу этого сделать.
- Я  люблю тебя, слышишь? Не уходи, - моя душа рыдала.
Она растерянно заморгала, потом погладила меня, как ребенка, и проговорила тихо так, ласково:
- Успокойся. Мне нельзя. Кто же будет запускать?
Она не договорила, потому что я прохрипел:
- Я не хочу тебя терять... Ты видела на полке огарок свечи?
Она кивнула головой.
- Это все, что осталось от моей любви к женщине... Я  был виноват, что... виноват в том, что она ушла... Я  не хочу, чтоб все повторилось вновь. Я не хочу рыдать в одиночестве по ночам над огарком свечи... Он – вечное напоминание о моей потере и великом обретении. В ту ночь, когда я вновь достал этот огарок, тоже шел дождь, но судьба сделала мне подарок: в моем доме появилась ты... А теперь... не уходи...
Мне не было стыдно, что я стоял на коленях, что уткнулся мокрым лицом ей в ладони, что унижался,  потому что это не было унижением, я просто не знал, что нужно сделать, чтоб эта женщина осталась рядом со мной... Я не знал какого-то заветного слова, которое задержало бы ее...
- Глупый, - прошептала она, - я тоже люблю тебя. И то, что у меня вот здесь, - она дотронулась до груди, - никуда не исчезнет, где бы я ни была. Расстояние не властно над чувством. Неужели для того, чтоб ты любил меня, я должна быть рядом? А если я далеко, то любовь исчезнет?
- Нет, - я сел на землю.
- Тогда в чем дело? Смогу ли я быть спокойна, зная, что где-то там, - она показала на небо, - люди тревожатся, они верили мне, они надеялись на меня... Я не могу их подвести. Если я останусь здесь, то эта тревога будет омрачать мою жизнь. Мое место там. Да и что я буду делать здесь? Вмешиваться в вашу жизнь, исправлять то, что вы натворили? Но я не Бог... я не могу... мне нельзя...
- А обо мне ты подумала?
- Конечно, - улыбнулась она. – Я только это и делаю. Вот и сына нашего решила Аристархом назвать.
- Какого сына? – опешил я.
- Нашего, - она обняла меня.
- Но...
- Ты не рад?
- Какое ты имеешь право лишать его отца?
- Что значит “лишать”? Ты его отец. Ты жив...
- Но ты же уезжаешь.
- Да.
- И он вместе с тобой, - проговорил я.
- Конечно, - засмеялась она, - он же во мне.
- Ты смеешься?
- Вставай, пойдем, я тебя познакомлю с дядей.
- Ты сумасшедшая?
- Нет. И от того, что я уеду, ничего не изменится.
- Как не изменится?
- Очень просто. Любовь наша не исчезнет, ребенок все равно родится. Ты будешь заниматься любимым делом, я – тоже. Ты будешь помнить о нас, мы – о тебе. Твое чувство будет согревать нас, наше – тебя. Неужели этого мало? Свободная птица в естественных условиях и поет иначе, и живет дольше, нежели в клетке. И твоя планета и наши – это все Космос. Просто категории другие. Скажи, стал бы ты страдать от того, что я поехала на велосипеде в твой поселок за хлебом? Или если бы решила съездить в другой город к своим знакомым, что бы ты делал? Каждый раз устраивал бы мне такие сцены?
- Нет, конечно, - улыбнулся я.
- Вот такой ты мне нравишься больше. Значит, все дело в размерах, в расстоянии? Но ведь до своей планеты я доберусь гораздо быстрее, чем на твоем велосипеде доеду до магазина. Тогда в чем дело?
- В возвращении. В знании, что ты вернешься. Я не хочу тебя терять, - проговорил я.
- Но я же не вещь, чтоб можно было потерять меня.
- Я боюсь тебя больше не увидеть.
- А что это изменит? Ты перестанешь чувствовать то, что чувствуешь сейчас, если не будешь видеть меня?
- Чувство останется.
- Да и увидеть меня ты сможешь в любое время. В тебе есть память обо мне, и, если ты захочешь, ты сможешь мысленно создать мой образ. Но ведь дело не в этом? Правда?
Она обняла меня.
- Ты просто боишься. Убери страх, не дай ему отравить то светлое и огромное, что в тебе родилось, живет и растет.
- Легко сказать: “Убери страх”. А он не убирается. Мой опыт говорит мне, что будет больно, если любимая уйдет.
- Это не наш опыт. Ты можешь мне сделать подарок?
- Какой?
- Подари мне огарок свечи.
- Зачем?
- Вместе с ним я заберу твою печаль, растворю ее, и этот огарок свечи станет вечным пламенем нашей любви. Только я возьму его не весь, а половину. Мы разрежем его...
Я встал ошарашенный. Она что, не понимает, что мы сейчас расстанемся и все... Какие две половины? Какой огарок свечи? Моя голова отказывалась воспринимать ее слова. И тут я услышал голос ее дяди:
- Да не убивайся ты так. Мы что-нибудь придумаем. Обязательно придумаем. Мне дали всего десять минут, чтоб разыскать ее.
- Огарок свечи, - напомнила она.
Сумасшествие продолжалось. Слишком много всего для одного раза. Но она сама побежала в дом и почти тут же выскочила назад. В ее руках были две половинки злосчастного огарка свечи. Она протянула мне их.
- Выбирай, - проговорила Лучанна.
Но вместо этого я попытался сообразить, как она смогла разрезать его так, что фитиль оказался в одной и в другой половине. Машинально взял одну половину.
- И что? Обе гореть будут? - как идиот, спросил я.
- Будут, еще как будут, - засмеялась она.
Дядя опять вмешался:
- Еще чуть-чуть, и мы вдвоем застрянем здесь.
- Прощай, - проговорила Лучанна, - поцеловала меня в щеку и ринулась к дяде.
Как только она дотронулась до него, кусок свечи в моей руке стал горячим. Я отвлекся на доли секунды, потому что этого не могло быть. Воск плавится при повышении температуры, и быть горячим и сохранять при этом форму он не мог. Но это было. Пусть на доли секунды, но было. А когда я поднял глаза, Лучанна и ее дядя уже исчезли.
В душе не было горечи и боли потери. Сердце ликовало, опьяненное чувством Любви.
А в небе плыли причудливые облака. Они меняли форму, резвились. И вдруг я увидел среди них плывущий огарок свечи. Я  стоял, раскрыв рот, и в какой-то момент мне показалось, что на небесной свече вспыхнуло пламя, и искры от него полетели вниз, чтоб зажечь чьи-то сердца огнем Любви.
Я был счастлив, потому что во мне продолжала жить и расти Любовь. Я приложил руку к груди и почувствовал пульс Любви и биение собственного сердца. И только теперь я осознал, что Лучанна во мне. А значит, и разлуки никакой нет.
И вдруг радостный вопль вырвался из моей груди... Все-таки хорошо, что я жил на хуторе и что рядом не было свидетелей моего восторга. На Земле не принято вести себя так. А жаль.
Но я глубоко ошибался. Свидетели были.
Из-за кустарника выполз на четвереньках Николай. Потом он таким же образом вернулся назад, взял велосипед, попытался на него сесть, чтоб проехать десять метров до меня. С третьей попытки он бросил эту затею вместе с велосипедом и заорал:
- Значит, ты не врал вчера? Я все видел, прости, - он подошел ко мне и сел на траву. – Руки и ноги трясутся не от страха, захватило меня волной, помяли слегка... Вру, испугался, как последний дебил, что захватят случайно с собой. А что делать я там буду у них? Здесь у меня работа. Идею одну хочу осуществить. А там? Кто меня ждет там? Да ежели еще и вернуть не смогут.
- Вставай, иди в дом, я велосипед твой возьму.
- А ты как?
- А ты что? Не видишь?
- А орал-то чего? Вроде, как радовался, а перед этим все не хотел, чтоб уезжала...
- Это я от Любви...
- Верно, от любви, говорят, глупеют...
- Коль, иди в дом, пока я тебе не сказал чего-нибудь обидного. У меня день сегодня слишком насыщенный, да еще ты до кучи.
После этого события Николай стал вынашивать очередную бредовую идею: пытался создать какое-то устройство, которое разлагало бы материальное тело на атомы, а потом по фантомной памяти собирало бы его в другом месте.
Он замучал меня своими теоретическими обоснованиями. Я понимал, что ему больше некому об этом рассказывать, иначе койка в местной больнице станет его постоянным спутником и лучшим другом. Я смирился с этим фактом. Но, когда дело дошло до практики, нервы мои не выдержали.
- Ты только посмотри, он работает, - Николай любовно поглаживал свой чудесный коробок. – Энергии маловато. Мы с тобой создаем недостаточно сильное энергетическое поле...
- Послушай, может, ты прекратишь свои изыскания? Я жить хочу.
- Ну и живи, - обиделся Николай, - я же не собираюсь выкачивать из тебя всю энергию.
- Спасибо, ты настоящий друг.
- Не ехидничай. Поешь, поспишь и восстановишься. Тебе для друга жалко энергии? Это же временно. Я ищу другой способ... уже почти нашел...
Я с тоской посмотрел на улицу. Лучше бы он никогда не видел Лучанну и ее исчезновение. Бредовые идеи иногда потом становятся реальными, но все же для всех было бы спокойнее, если бы его развернуло в другую сторону. Ну пусть себе изобретает какие-нибудь сельскохозяйственные машины, урожай актуален всегда. Людям есть надо. Так нет же разложение на атомы ему подавай, а потом как собирать будет?
Через полгода перед ним встал тот же самый вопрос.
Как-то вечером он притащил в стеклянной банке дюжину тараканов. Поставил ее ко мне на стол и произнес таинственно:
- Вот.
Я посмотрел на тараканов, потом на друга и спросил:
- Зачем они мне?
- Тебе? Это не тебе. Сейчас увидишь. Он достал свой коробок, долго устанавливал его, потом настраивал, что-то сверял по своим записям, а потом произнес:
- Смотри.
- На что? Куда? – опешил я.
- На тараканов, - улыбнулся он и включил свою коробку.
Тараканы исчезли. Он, действительно, разложил их на атомы.
“Ладно, - подумал я, – хоть какая-то польза будет. Займется уничтожением тараканов в помещениях... Быстро и никакой грязи, уборки не потребуется”.
Мои мысли прервал его возглас:
- А собрать их как?
- Зачем? – удивился я.
- Что значит “зачем”? Я уже объяснял тебе...
- Хорошо, - прервал я его, - подумай в этом направлении. Послушай, может, тебе надо было закрыть банку, а потом их... того... А то их атомы перемешались с атомами в моем доме...
- Глупости говоришь, - констатировал он. – Но о герметичной камере есть смысл подумать, а, может, вакуумной?
Он ушел, а на следующий день я обнаружил, что мой кактус вырос за сутки на пять сантиметров. Как это было связано с тараканами, которых Николай разложил на атомы, я не знал.
А через неделю он заявился ко мне с мышкой и двумя прозрачными сосудами. Я с тоской посмотрел на кактус. Если и дальше так пойдет, то... Что будет с моим кактусом в результате его экспериментов, я не знал.
- Послушай, может, все-таки тебе стоит заниматься этим где-нибудь в другом месте? Может, лучше в лаборатории у себя?
- Да ты что? Я не могу это, - он ткнул пальцем в коробок, - показать никому. К тому же... мне страшно одному, - признался он.
- Тебе не кажется, что мой дом не лучшее место для таких опытов?
- Ты отказываешься мне помочь?
- Нет.
- Тогда садись и смотри.
Ему удалось разложить мышь. Она исчезла, но никак не хотела собираться вновь. Банку в этот раз он закрыл герметично, и открывать пока не собирался.
Он мастерил какое-то дополнительное устройство, что-то паял, клеил, менял местами, включал и выключал, и вдруг что-то сработало, мышка собралась вновь, удивленно пискнула и опять исчезла.
- Надо работать... Я почти уже у цели. С фиксацией результата слабовато... Но это уже нечто. Представляешь, когда-нибудь я отправлю тебя к твоей любимой в гости. Ты увидишь сына...
Такая перспектива меня не радовала. Нет, видеть Лучанну и сына я, конечно же, хотел, но разлагаться на атомы при этом или для этого я не желал. Но я благоразумно промолчал, лишь только спросил:
- Зачем ты две банки принес?
- Я же говорил тебе о перемещении... Это следующий этап.
- Понятно.
Невостребованный сосуд он забрал с собой, а банку, где витали атомы мышки, хотел оставить у меня. Я вспомнил про свой кактус и почти прокричал:
- Не надо.
- Ладно, - согласился Николай, - заберу и ее.
После его ухода я кинулся к кактусу. Пока не было видно никаких изменений. Да, но и времени прошло еще слишком мало. Интересно, а как это отражается на нас? Я  подбежал к зеркалу, но оттуда смотрело на меня мое собственное растерянное лицо. Никаких новшеств на нем не было. Но я не успокоился, пока не осмотрел себя всего...
На следующий день я забыл про кактус и вспомнил о нем только тогда, когда через неделю ко мне опять пришел Николай.
Я встретил его со смешанным чувством любопытства и страха. Я решил ему рассказать про изменения в растении, что стояло у меня на подоконнике.
Он долго осматривал его, щелкал языком, а потом произнес:
- Жаль, что это не помидор.
Полное отсутствие логики несколько обескуражило меня.
- Почему? – спросил я.
- Сейчас бы уже урожай собирали.
- Какой урожай? На улице март.
- Правильно. А мы бы помидоры жрали.
- Послушай, мне все это не нравится.
- Да ладно тебе. Подумаешь, уже и помечтать нельзя.
Еще через год он добился четкой фиксации после “сборки” мышки. Он радовался, как ребенок.
Свой необычный кактус я подарил обществу юных натуралистов. Он “прожил” у них всего лишь полгода, а потом засох. Видно, стало скучно без опытов Николая. Зато мы теперь круглый год ели овощи, которые росли у нас в горшках на подоконнике.
Теперь перед Николаем стояла главная задача его жизни – путешествие на большие расстояния с помощью этой коробочки. Ну, а пока он не мог добиться того, чтоб несчастная мышка из одной банки “переместилась” в другую.
Как-то вечером Николай мечтательно проговорил:
- Представляешь, когда-нибудь я настроюсь... вернее, настрою свой аппарат на твою любимую Лучанну, и она соберется здесь, дверь откроется, - он не успел договорить, потому что дверь, действительно, открылась и на пороге появилась Лучанна.
С вытаращенными глазами мы застыли на своих местах. Она молчала.
- Ты что натворил? – заорал я.
- Ничего не понимаю, - проговорил Николай.
- Успокойся. Это не он. Я сама прибыла сюда.
- А сын? – спросил я.
- Сын дома. Для него такое путешествие опасно. Да и я прибыла сюда не по собственной воле...
- Да ты проходи, - опомнился я.
- Кто изобретатель? Ты или он?
- Я, - проговорил Николай.
- Ты хоть понимаешь, что творишь? Какое возмущение устроил в Космосе?
- Я вот здесь, - начал Николай.
- Покажи принцип действия, и чего добился.
Николай с радостью продемонстрировал “распыление” мышки и ее “сборку”.
- Это все?
- Да. Хочу из одной банки в другую перенести, но пока не получается.
- Хорошо. А о твоих мечтах я слышала. Ничего не выйдет. Для этого нужна Башня. Ты думаешь, мы такие простаки, что объединение в систему СИ – это пустяк? Твое решение тупиковое. Мы однажды, несколько тысячелетий назад решили пойти по нему... Правда, это изобретение пригодилось нам в другом. Пострадавшие тела мы создаем заново приблизительно таким вот способом. Только мозг мы ограждаем от этой процедуры. Для этого есть защитное поле... Если у человека пострадал мозг, то он не подлежит восстановлению таким образом. Да, по фантому можно воссоздать заново тело. Лишившись руки, ноги или даже части тела при аварии, в доли секунды мы можем восстановить все заново. Но при этом учитывается масса параметров. Кармический и психологический аспекты в том числе. Ты сканировал мышку до разложения и после?
- Нет. У меня нет аппаратуры, - покраснел Николай.
- Тогда поверь мне на слово. У нее после “сборки” мозг подобен чистому листу...
- Но я не знал...
- Правильно. Тебя интересовал сам принцип. Было – не стало – появилось вновь. Да сейчас даже не в этом дело. Вы не включены в систему СИ. А это значит, что люди вашей планеты не готовы ко многим вещам и к таким открытиям в том числе. Всему свое время. Ты представляешь, что сейчас находится у тебя в руках? Оружие. Распыление неугодных... вообще или с их последующей сборкой в виде биороботов. Распыление тараканов – забавно, но ведь у вас на столько изобретательный ум на предмет уничтожения себе подобных, что такое открытие нельзя оставлять здесь. Где твои записи?
- Все здесь, на хуторе. Я не мог их держать на работе, боялся, что за идиота сочтут. Но о таком я даже и не подумал.
- Ты кому-нибудь говорил еще о своем открытии? Демонстрировал “распыление”?
- Нет, только Аристарху. Ты чего такая взволнованная?
- Боже! Наивный землянин! Если бы ты знал о возмущениях, то не спрашивал бы.
- Но вы тоже пользуетесь пультами, материализаторами разными, и ты говоришь, что подобные аппараты у вас есть... Вы не вносите возмущения, а я вношу, да? – в голосе Николая прозвучала обида.
- Но твой аппарат работает автономно, задействует энергию сфер без учета больших циклов, определенных ритмов... У нас есть Башня и система СИ.
- Ты хочешь сказать, что прилетела к нам только из-за моего аппарата?
- Меня послали. Я не сама отправилась к вам.
- Лучанна, – я подошел к ней и обнял за плечи, - очнись. Неужели все так серьезно? Он уже два года здесь изобретает, а вы только опомнились?
- Господи! Аристарх, Космос – это не твой хутор, он больше...
- Спасибо, что просветила, - обиделся я.
- К тому же он постоянно усовершенствовал свое изобретение, увеличивал радиус, резонанс... Возмущение вначале не выходило за пределы планетарного уровня. Возможно, если бы он оставил все так, как было вначале, то мы бы еще дольше вычисляли его...
- И что теперь делать? – спросил Николай.
- Ты не вписываешься в уровень своей планеты. Мы заберем тебя к себе, - сказала Лучанна.
- А его вы спросили?
- Нет. Нельзя его оставлять здесь. Даже если уничтожить то, что он изобрел... Ему здесь не место. Собирайся, Николай. Все записи, свой аппарат и даже мышку заберешь с собой.
- Откуда ты знаешь, что он захочет улететь с тобой?
- У него здесь только ты... Он не связан ни с кем. Он – одиночка, вызывающий насмешки и непонимание. Он не вписывается в общий ритм. Это сложно и слишком долго объяснять. Есть определенная теория на этот счет.
- Я не думал, что наша встреча будет такой, - начал я.
- Какой? Холодной? Это не так. Я сама в растерянности. Я думала, что лечу за тобой. Ты вписывался в ту самую теорию, о которой я не стала говорить. Я думала, что мы уйдем отсюда вместе... Прости! – она бросилась ко мне на шею и заплакала.
Николай замер у порога с огромной сумкой в руках.
- Я люблю тебя еще больше, чем прежде. Сын – это часть тебя. И я думала, что наши половинки... Что мы поставим на стол... что огарок свечи... что два пламени сольются в одно... вечное пламя... не сгорающий огарок, - она всхлипнула. – А теперь... я улетаю... опять... без тебя... У меня сорок минут было... А теперь осталось пять...
- Так возьми и меня с собой, - попросил я.
- Нельзя... Ты нужен здесь. Ты – Творец, пробуждающий души...
- Я несчастный кретин, я люблю тебя.
- А я – тебя. Ты моя радость, ты – мой огонь... негасимый, не обжигающий, а согревающий и освещающий. Ты всегда во мне точно так же, как я в тебе. Прощай.
- Постой! – заорал я.
Мой лучший друг и любимая сейчас исчезнут. Где-то там без меня растет мой сын, а я должен сидеть здесь и творить нечто, чтоб разбудить людей? Да не хочу я никого будить. Пусть сами просыпаются, выходят из состояния спячки, учатся творить, развивают свои души, познают этот мир, учатся любить...  с а м и,  с а м о с т о я т е л ь н о. Кто как может, пусть спасают себя, а я улетаю. Я не дезертир. Просто я не могу быть вечной половиной... Мы – целое. Меня ждет сын. Он надеялся, что этот сумасшедший ученый я... И тут меня осенило.
- Забери меня, иначе я такое изобрету, ей-Богу, изобрету, - пригрозил я.
Лучанна замерла, посмотрела на меня и вдруг рассмеялась.
- Ну, разве я могу оставить тебя здесь после этих слов? Поехали.
Николай глупо улыбался.
- Прощай, Земля! - выкрикнул он, когда мы вышли из дома.
- А озеро-то чистым стало, - вдруг вспомнил я.
- Может, останешься? – спросила Лучанна.
- Нет, - ответил я и услышал, как тревожно заговорил лес, как заскрипела старая калитка, открываемая ветром.
Хутор прощался со мной.
Я вдруг понял, что любой выбор в данной ситуации отзовется душевной болью. Неужели обязательно нужно что-то потерять, чтоб обрести? 


Июль 1998 г.