Клуб нудистов

Сегодня мы собрались у Анны Захаровны. Прекрасный она человек!
Елизавета Ильинична – единственная ее дочь.
Сергей Владимирович с женой и дочерью Натальей.
Учитель математики Толмачев.
Пожилая бездетная пара Васильевых.
Социалист Ульянов.

Анна Захаровна застенчивая невысокая женщина, вдовствует, растит дочь одна. Сегодня большое событие: хозяйка дома встречает гостей в пеньюаре и босая. Я извиняюсь и скорее перехожу в гостевую, раздеваюсь донага. Слышу хохот Толмачева и обиженный тенор Ульянова в соседней комнате. Выхожу к остальным. Наташа присела на диван поближе к окну, читает. Окно зашторено и света ей недостает. Приветствую собрание и со вздохом присаживаюсь в кресло – дорога утомила меня. Из позиции кресла замечательно видна читающая Наташа: на секунду отрывает взгляд от страницы и кивает мне.

Прислушиваюсь к разговору… Сергей Владимирович без супруги и, возможно поэтому, сегодня не в настроении – молчит, курит сигареты. Входит Елизавета Ильинична и приглашает всех проследовать к столу.
Я сажусь с краю рядом с Натальей, далее Елизавета Ильинична, далее как обычно чем-то недовольный Ульянов; Васильевы.
Напротив нас: Сергей Владимирович, пустой стул, Толмачев, Анна Захаровна в пеньюаре.

- Вы, Наталья Сергеевна, смотрю, снова Синявского читаете?
- Да читаю.
- Он нигилист, знаете ли…
- А вы читали, ой ли?
Я немного озадачен: Синявского я не читал и вряд ли буду: оттого что ужасно ревную к нему Наташу.
- Нет, не читал. Но вот в прессе его называли «начинающим автором, жаждущим известности» вы согласны?
- Пф!
Очень выразительно. Я понял, что опрометчиво ступил на талый лед.
Минуту сосредоточенно кушаем. Бульон великолепен!
Слушавший наш разговор Ульянов резко приподнимается и заявляет через голову Елизаветы Ильиничны:
- Литература не мертвая, а живой, развивающийся и самоочищающийся организм. Вписывайся в нее насильно, не вписывайся – вытолкнет, как пузырь из толщи воды! Из толщи воды!
Анна Захаровна роняет:
- С таким стремлением к истине ему предстоит преждевременная смерть…
Васильевы, пошептавшись, промолчали.
Толмачев, прослушавший начало беседы, тем не менее, уверенно бросает:
- Ваш социализм и есть тот самый мыльный пузырь, который лопнет. А вы провинциал. Да-да, имеете смелость судить о том, в чем не понимаете ни-че-го!
- Господа! – Сергей Владимирович постучал вилкой по фужеру, - господа, предлагаю поднять бокалы за здоровье и процветание нашей очаровательной хозяйки. Долгие лета!
- Долгие лета! Браво!
- Анна Захаровна, вашу ручку…   
Анна Захаровна смущена: ее целуют в обе руки: Толмачев – сидя – целует левую руку, и вышедший из-за стола Сергей Владимирович и склонившись – правую.
- Браво! Браво!
…

- Вот вам тринадцать юных лет, Наталья Сергеевна, а вы не задумывались, что Дмитрию может быть вдвое, а то и втрое значительнее? Т.е., я слышал, у него дочь ваших лет, лицеистка…
Довольно продолжительное время Наташа смотрит на меня неопределенным взглядом. Потом говорит с надрывом:
- Вам то что! Не замуж же я за него собираюсь!
Слово «замуж» тут же привлекает общее внимание; до сих пор шумное застолье стихает. Наташа, все еще глядя на меня, говорит отцу:
- Мы о Синявском. – И уже повернувшись к Сергею Владимировичу. – Господин Шиманский сочиняет снова.
Чем вызывает смех присутствующих. Я пытаюсь возразить:
- Но ведь никто этого писателя не знает: ни где проживает, ни даже внешности…
Анна Захаровна мечтательно глядя в потолок:
- А вы знаете, так даже лучше... Нет, правда! Ведь должна быть в авторе какая-то загадка. Тем более в таком загадочном как этот Дима. Наташа, вы читали его «Сон»?
- Сейчас вот читаю.
- Когда я прочла, то подумала: «какая прелесть этот Синявский». А ведь мне уже... т.е. конечно я его старше. Т.е. не намного старше, наверное...
Ульянов предлагает сменить тему.
Толмачев предлагает тему русской эмиграции.
Васильевы, кажется, уже пьяны.
Елизавета Ильинична предлагает почитать свои стихи о любви и тут же встает и читает наизусть, повернув голову и буравя взглядом мою вдруг покрасневшую личность:

а ведь мы встречались
и даже
вместе прожили
несколько жизней
когда-то
но только забыли
такое бывает
и будто чужие
и смотрим не узнавая
и кто первым вспомнит
тот первым заплачет
и скажет:
простите...
…

На последнее «простите» я едва не отвечаю – «перестаньте уже».
Ситуация двусмысленная. Наталья хлопает в ладоши с веселым изумлением. Я смущаюсь еще больше. Меня спасает всеобщий восторг. Ульянов кричит:
- Лиза! Признайтесь! Вы влюблены!
Толмачев рыдает. Васильевы поражены насколько это возможно. Сергей Владимирович без слов качает головой. Анна Захаровна горда дочерью. Елизавета Ильинична стеклянно как-то садится на место и начинает кушать салат.