Зарисовка на тему эротического гедонизма

               
   Веником он смёл разбросанные по квартире слипшиеся презервативы в одну кучу, а потом, не притрагиваясь к этой куче руками, этим же веником сгрёб её в чёрный мусорный мешок. Так же он поступил с валявшимися повсюду бутылками, коробками из-под сока, пакетиками из-под чипсов, кальмаров и сухариков, конфетными обертками и прочим, а также с двумя парами женских трусиков: одни, белые и скомканные, лежали на кресле, другие, красные, под подушкой. При виде двух последних предметов в его голове мутно всплыли некоторые события прошедшей ночи – пыл, жар, пот, стоны, вопли, колыханье обнаженно-бледных тел… Он тряхнул головой. Видение исчезло. Сунул трусы в мешок.
   Огляделся. Квартира имела уже куда более благопристойный вид. Только запах перегара, блевотины, сигарет и секса, которым было пропитано всё вокруг, малость портил впечатление.
   Он распахнул все окна. Свежий воздух хлынул в квартиру. Сразу захотелось жить.
   Он вернулся на кухню. Кофе был готов. Он налил себе в большую фарфоровую чашку, бухнул пару ложек сахара, размешал, потом уселся на табуретку. Жевал бутерброд с маслом-сыром, запивал кофе и тупо глазел в окно.
    Плоский чёрный прямоугольник, лежавший на столе возле чашечки с вареньем и являвшийся по совместительству ещё и сотовым телефоном, – вдруг отрывисто зазвонил.
   Он схватил его ловкой рукой и, удостоверившись, что номер незнаком, нажал на зеленоватую кнопку.
 -   Алло… - произнёс его набитый рот.
   - Алло… это кто?.. – раздался пьяно-сексуальный голос, с очаровательными нотками изящно-хрипловатой, жалостливо-сонной кокетливости. Такими нотками пронизан голос любой сексапильной девушки, которая порядочно бухала всю ночь и которую всю ночь порядочно…
- Это... Это... А кто нужен?.. – вяло сказал он, дожёвывая вкусный бутерброд, состоявший из свежей хрустящей булочки, намазанной душистым сливочным маслом, и тоненького кусочка нежного голландского сыра. – Кто нужен-то?.. – повторил он, отпивая немного ароматного, терпкого кофе с оттенком чудесной жженой горчинки.
- Я… это… слушай… короче… А Вадик там?..  – протянула она медлительно и развязно, как настоящая глэм-леди в состоянии похмелья. Причем имя “Вадик” – он ощутил это сквозь трубку – было овеяно розовым, прохладно-сладким облаком гламурного обожания.  – Мне нужно срочно поговорить с ним, - стервозно прибавила она свои мелодичным, проникновенным до мурашек по коже голосом. – Дай мне Вадика, этого милашку… ути-пусечка… хочу моего Вадика… Хочу поцеловать его в губки…
- Нету Вадика. Нах он нужен. Этот Вадик.
- Он меня любит. Понимаешь ты или нет? Он любит меня. Но что ты вообще можешь понять!..
- Что я могу понять, - согласился он и сделал ещё один большой, вкусный глоток кофе: к приятной кофейной сладости, горячившей желудок, примешивалось чувство звеняще-тающего возбуждения, которое вызывал в нём её капризно-ноющий голосок. Как расчудесно.
   В ядовито-пурпурном тумане его воображения уже представлялись её ярко напомаженные губы - сочные как черешня, мягкие как зефир; и томные, мутные глаза с густой каймой ресничек (хлоп-хлоп, хлоп-хлоп); и привередливое, нетерпеливо-требовательное, капризное выражение холёного округлого личика… И всё это под аккомпанемент её голоса, который что-то бессмысленно лепетал в трубку и который, благодаря трубке, казался ещё более завораживающим, чем, возможно, был в действительности. Как расчудесно.
   Он то поддакивал, то поднекивал ей, спьяну (или по жизни) ничего не соображающей, умело провоцируя её на продолжение этой сексапильной чепухи, а сам, развалившись на табуретке, млея и тая, полузакрытыми глазами глядел в окно, на снежно-дворовый пейзаж.
    Вот какая-то прелестная брюнеточка, лет восемнадцати, идёт по тротуару. Он оживился. Пуховичок, джинсики, топ-топ ножками в сапожках, топ-топ. Ложбиночка на джинсовой попке. Он пялится пристально, плотоядно.
   Она подняла на него лицо, - почувствовала взгляд, - он улыбнулся развратно, - помахал рукой нагло. Она смущённо отвернулась, - ускорила шаг, - качая стройными бёдрами, - и скрылась за домом.
   Училась на первом курсе, общалась с подружками, в буфете ела кексик, убирая крошки с прелестных губок пальчиком тоненьким, а на пальце колечко серебряное, носила тёмную блузку с глубоким вырезом, меж куполами полуоткрытыми – полумесяц, сверкающий золотом,  смеялась комедиям кинотеатровым, глаза опускала застенчиво, любила Орландо Блума заграничного, на вечеринки ходила в юбочке клетчатой, лазерные спецэффекты в глазах призывающих, мальчики приглашали – никому не отказывала, на спине застёжку бюстгальтера трогали ладонью сквозь кофточку, дома с мамой почти не ссорилась, денег много не тратила, журналы листала с картинками, парни на попку заглядывались, и на обнаженную шейку трепетную, преподу улыбалась заискивающе, глазками моргала глупенько,  Андрей провожал до дому, на третий день в квартиру пустила-таки, целовал её жадненько, дома никого не было, мягкие груди лапал хозяйственно, на пятый день пивом поил светленьким, всё вокруг плыло, как по телеку, джинсы синие снял быстренько, отыскал ложбинку заветную, стонала томно и жалобно, губки закусывала, чувства нешуточные испытывая, утром долго гляделась в зеркало – апатично-серыми глазками, прядку волос за ушко прятала, в ванной одна полуголая, вздыхала негромко, загадочно, а через недельку он развёл её на  ми…
- Ну ты меня слушаешь, или…нет?..
   Он отключил телефон.