Волк

Зима в этом году выдалась суровая, лютая, как говорится. В этом году… каком? Этого он не помнил. Уже не помнил, как не помнил ничего из своей прошлой жизни. Память волка оказа-лась на редкость коротка, порой в его сознании всплывали от-дельные эпизоды и образы, но все, что он сохранил — мысль о том, что он все же больше человек, нежели волк, ибо он все еще мог мыслить и чувствовать, а это две единственные вещи, роз-нящие его с животными. В остальном же он не помнил ничего — даже своего имени. Если в очередном тяжелом раздумье нужно было как-то упомянуть себя, среди путаных мыслей всплывала лишь одна — я Волк.
Зима была лютая. Волк мягко ступал по снегу, но тот не то, чтобы скрипел, просто лязгал под лапой. И вообще, все во-круг буквально трещало — то ли от боли, то ли от изнеможения. Теперь он понимал, что значит трескучие морозы. Между тем шел уже второй месяц этой ледяной геенны. Второй месяц… январь. Да, январь! Он вспомнил. Это значит, намедни наступил новый год. Это праздник — Новый год… подарки, шампанское — всплывали в памяти мерклые образы былых лет. Как тоско-вал он первое время по всему этому! Не описать словами, кото-рых оставалось все меньше и меньше у лишенного дара речи Волка. Сколько было сказано им пустого и ненужного! Теперь он лапу отдал бы за одно-единственное стоящее слово. Не желая мириться с утраченными способностями, он внушал себе мысль о том, что дал обет молчания, но она не могла его утешить.
Вот уже неделю Волк ходил голодным. Весьма трудоем-ко подобраться к потенциальной жертве, когда снег истошно стонет под ногами… лапами то есть. Но теперь он не промах-нется! Вот она… ближе… ближе…
В уголке пасти показалась слюна, скатилась по шерсти, и от этого по коже пробежал озноб, загривок встал дыбом. По-ступь начала утрачивать мягкость, движения становились судо-рожными от нетерпения. Человеческие эмоции играли на нер-вах, и Волк изо всех сил подавлял рвущийся наружу рык. Лапы дрожали, в желудке неистово рокотало, а зубы скрежетали, словно станки на конвейере смерти, — все это мешало сосредо-точиться, да тут еще недостаток, присущий исключительно лю-дям: в голову вечно лезут неподобающие мысли; так, уборщик в столовой бороздит пол сухой тряпкой, не в силах одолеть дур-манящие запахи, а девушка, заслужившая репутацию компе-тентного офисного работника, не может сконцентрироваться на работе в мужском коллективе.
Все, ближе нельзя: даже против ветра жертва почует его запах, а от подобного чудища псиной должно нести неимоверно! Мышцы сжались до предела, грозясь порвать сухожилия, Волк ощущал каждый волосок на своем громадном теле (волк-одиночка, привыкший полагаться только на себя, должен быть всесторонне развитым и сильным как целая стая). Он поджал уши и хвост и дал волю ярости.
Гора тугого мяса обрушилась на тонкий хребет косули, сломав его пополам. Волк перекусил жертве шею, хотя в этом уже не было необходимости. Вроде контрольного выстрела, да и звериной составляющей надо было дать порезвиться: кровь в жилах бесновалась так сладко, что хотелось купаться в ней, в ней и собственной слюне, ручьем хлеставшей из пасти. Кроме того, Волк получал огромное удовлетворение от своего рычания и металлического лязга смыкающихся челюстей.
Волк давно так не пировал. Вволю набив брюхо, он зава-лился спать, но сон его был чуток. Он знал, что конкуренты не могут не воспользоваться такой оказией — недоеденной косулей на самом видном пригорке. Но он не боялся, просто был готов проснуться в любой момент, ибо знал, что любого волка слома-ет, как эту копытную, а от стаи уйдет и затеряется так, что не сыщешь и всем лесом. Здесь он лучший. Здесь он бог.