Moscow-city

Город грустил со мной, летел за мной следом…
Земфира

Иногда мы бежим к, а иногда от. Наверное, в моем случае, это был второй вариант. Как бы там ни было, отъезды всегда давались мне тяжело, и этот раз не был исключением, хоть я и знала, что вернусь через три дня. Уже спускаясь по эскалатору в родном питерском метро, я почувствовала, как больно сжимается сердце, в перспективе того, что эту ночь я проведу не в обнимку с ноутом и книжкой, а на жесткой полке поезда. Услышав же завывания скрипки где-то вдалеке, мне захотелось развернуться и пока не поздно пойти домой. Но я уже привыкла к подобным ощущениям, поэтому научилась не обращать внимания на подобные мелочи. Забавно: не обращать внимания на саму себя… Если честно, то не забавно, а больно. Вот выдумала себе эту поездку в Москву и тащилась теперь в слякоть с тяжелой сумкой через плечо ночью на вокзал.
Поезд тронулся, я пыталась смотреть в окно, но на самом деле не могла оторвать глаз от сидящего напротив господина лет тридцати, на вид слишком уж респектабельного для плацкартного вагона. Безумно хотелось с ним познакомиться, но я не умею делать такие вещи, да и внешность у меня не располагающая для того, чтобы со мной знакомились мужчины. Я в принципе симпатичная, только, видимо, как-то не так.  А этот господин все время с кем-то разговаривал по телефону, которых у него оказалось два, а потом и вовсе достал ноутбук и стал слушать классическую музыку и чертить какие-то таблицы. Я хотела подсунуть ему записку со своим именем и телефоном с карман пальто, когда он отойдет в туалет, но так и не решилась, все время кто-то был рядом.
У меня была верхняя боковая полка, да еще и последнее место последнего вагона – то есть самое худшее, какое есть в поезде, но я не расстроилась, в принципе, мне все равно; пусть старенькие бабушки наслаждаются нижними местами в середине вагона.
Ночью я не смогла заснуть ни на минуту, а все потому, что я привыкла ложиться спать ровно во столько, во сколько мой поезд прибывал в Москву. Сидеть в Интернете до утра– отвратительная привычка.
В Москве меня  никто не встретил. Да и кому я была нужна в пять часов утра в чужом городе? Я ходила вокруг метро, избегая надоедливых таксистов, предлагавших свои услуги, в ожидании открытия станции. Воздух был мягким и сырым, совсем как в Питере и совсем не похожим на январский. Разумеется, мне безумно хотелось домой, не обязательно к себе, но хоть к кому-нибудь бы, лишь бы под крышу. В этом городе я была бездомной – очень страшное слово. Словно в унисон моим мыслям, мне на глаза попалось объявление «для жителей Москвы, ночующих на улице». Прилагались телефоны ночлежек и больниц. На минуту я задумалась, чтобы было, если бы я сейчас туда позвонила и попросила приюта – девушка с деньгами в кошельке, двумя паспортами и полной сумкой шмоток. Неужели отказали бы?
Наконец открылось метро. Для такого раннего времени оно было битком набито. Приезжие, наркоманы, вообще какие-то непонятные люди, мужчины, облизывавшие меня с ног до головы своими липкими взглядами, усталые, посеревшие от работы москвичи – и все это в тусклом желтом свете низеньких станций, напоминавших мне бараки своей лаконичностью и неказистостью. Другое дело у нас в Питере…
Когда я добралась до дома знакомых, у которых, как договорилась моя мама, я должна была остановиться, было уже семь часов утра. Во дворе не горело ни одного фонаря. Можно было запросто подойти и убить меня, оттащить тело в сторону и бросить…Вообще я всегда мечтала о быстрой и внезапной смерти, но не такой. Наверное, это уж слишком банально и неромантично. Ну а еще в 17 лет обычно как-то жить хочется, мне – периодами.
Встретили меня радушно, я даже как-то оттаяла и успокоилась от такой довольно неожиданной для меня ласки. Иногда теплым чаем можно согреть не только тело, но и душу.
Мне показали мою комнату и мою кровать, теперь у меня было ровно 2 часа, чтобы поспать. Такого мягкого и уютного сна со мной не случалось уже давно. Наверное, потому, что были каникулы и я ложилась каждый день под утро и минут 40 заставляла себя заснуть, а потом еле-еле стаскивала себя с кровати в середине дня.  Я встала в 10, поела чего-то там такого, что мне дали, оделась и вышла на улицу. Оказалось, безумно холодно. Разительная перемена погоды всего за 5 часов. Надо было выбираться с этих жутких окраин и ехать в центр.

А теперь зачем я здесь очутилась. Честно говоря, я сама не очень хорошо это понимала; думается, во мне говорил инстинкт самосохранения, который вбил мне в голову, что надо срочно выбраться из Питера хотя бы на пару дней, чтобы окончательно не рехнуться. А дело все в том, что у меня была любовь, первая, сильная, лихорадочная и, на мой взгляд, вечная. До невроза. А в Москве у меня был друг Сережа, который, был не совсем другом, а… Ну чуть больше, чем друг, короче, непонятное что-то. Мы познакомились с ним несколько лет назад по Интернету: он мне часто звонил, писал письма, иногда порывался приехать, в такие моменты я всегда начинала чего-то бояться и рассказывала ему о каком-нибудь мальчике, нравившемся мне на тот момент, чаще выдуманном, чем реальном. Наверное, это неправильно и эгоистично заставлять друга страдать от того, что тебя бросил парень. Но ничего лучше мне в голову не пришло. Я не виновата.


В 12 мы встретились на Театральной. Мы давно не виделись. Высокая сутулая фигура, большие странные ботинки – все в нем выдавало провинциала, перебравшегося в Москву. Он был гораздо старше меня и уже закончил вуз. В руках – маленький букетик из нескольких роз. Я не люблю розы. Мой идеальный мужчина никогда не подарит мне розы. Тем более, я не знала, что с ним делать: мы собирались гулять целый день, а на улице было безумно холодно.
Неловко держа букетик в одной руке, а сумку в другой мы пошли к центру города, который, к счастью, был неподалеку. Мне не хотелось взять его за руку: он неуклюже обнял меня при встрече, я чмокнула его в щечку. Я уже тогда знала, что ничего не получится.
Я потащила его на Красную Площадь. Мне было постоянно не по себе, поэтому приходилось болтать какую-то чушь. Вообще нелепо: два человека - мужчина и девочка бродят по центру Москвы в страшный мороз и разговаривают об эпохе НЭПа.
Когда я последний раз была в Кремле, мне было лет десять. Еще было жива моя покойная бабушка, а в жизни все было просто и правильно. Думала ли я, что через семь лет буду бродить по Оружейной Палате с каким-то парнем и извиваться всем своим телом, лишь бы не дать ему себя обнять. Я понимала, что поступаю нечестно.

Тянулись минуты, часы этой странной встречи. Мы определенно хотели чего-то друг от друга. Только вот совсем разного…Или нет? Побег от одиночества. Побег от себя. Спастись.
Наконец он донельзя неловко пригласил меня к себе домой. Я дрожала от холода, и мне действительно очень бы хотелось пойти к кому-нибудь домой. Только не к нему. Я не боялась, нет, мне не хотелось его провоцировать.  Мне было бы неприятно, если бы что-то произошло. Да я даже не могла себе этого представить. Перед отъездом одна моя подруга спросила меня, чего я жду от встречи с Сережей, я, не задумываясь, ответила, что спать с ним не буду. Таня удивилась и сказала:
- Почему? Терять-то нечего…
Что терять есть всегда. К тому же я не могла, не могла, не могла. И я сказала ему, что лучше бы пойти в какую-нибудь кафешку. Мы сидели и пили чай, я попросила его не покупать мне еды, но он все равно приволок пирожных, блинчиков и сладостей. Кругом все курили: я к свои 17 годам уже успела бросить, Сережа и не начинал. Мой идеальный мужчина должен курить.
Я устлала, мне уже хотелось вернуться в уют крохотной квартирки на окраине Москвы. Был уже вечер. Я сказала, что мне пора домой. Он не предложил мне проводить меня: мне этого и не хотелось, признаться, мне уже поднадоело его общество, но все равно мое женское самолюбие это ущемило. «Ничего, завтра я все исправлю», - думала я. И прекрасно знала, что ничего я не смогу сделать.
От метро до дома, где я жила, было минут 20. Можно было сесть на маршрутку, но мне не хотелось. Я шла пешком в темноте, по промороженной земле, которой, как мне казалось, я причиняла боль, ступая на нее. Наверное, это потому, что не было снега. Я думала. Завтра будет день второй. А потом он должен уезжать в командировку. А мне надо в Питер. Надо либо решиться, либо позвонить и сказать, что заболела. Нехорошо его мучить. Дура. Почему я постоянно срываюсь? Это же просто невозможно. Это неправильно, за что я его обидела, за что?
Я пришла домой к 10. Меня тут же напоили чаем. А потом ко мне пришел Андрей – мой друг детства. Он меня стеснялся, а потом перестал. Мне с ним было весело: мы болтали полночи, потом смотрели «Иглу».

Так я отложила все на следующий день. Отложила принятие решения, которое уже давным-давно было сделано. Я была маленькой и слабой.

Я переминалась с ноги на ноги, стоя в незнакомом вестибюле метро и оглядываясь по сторонам. Сереже не было – он опаздывал. Мужчина не должен опаздывать. Никогда. «Если он не придет, через 15 минут, то я уйду, я ни за что ему не позвоню» - решила я, и почувствовала, как по всему телу разливается необъяснимое желание, чтобы он и в правду не пришел – мне не хотелось его видеть. Тут-то я и заметила его сутулую фигуру в середине зала. Вздохнула и нацепила улыбку. Как положено. Все будет, как надо. Я же сама приехала к нему за 800 км от дома.
Я почувствовала шершавость его щеки, его улыбку, его немножко неловкие жесты. А ведь когда мне было 14, я была в него влюблена…И сильно, я ждала его писем целыми днями. А он писал редко. А когда мне исполнилось 17 – он полюбил меня. Не знаю, как так получилось. Мы виделись в Питере всего 2 раза. И тогда я уже любила другого мальчика и несравненно сильнее.
Такое несовпадение, что ли…
- Я не хочу больше ходить по музеям, - сказал Сережа.
- Ну…
- Пойдем просто погуляем.
- Пойдем.
И мы ходили по Москве, натыкаясь на станции метро, памятники и реки. Он больше не пытался меня обнимать, целовать или что-то такое. Только как-то странно смотрел, я не ожидал от него такого взгляда – насквозь. Он всегда казался мне немножко глуповатым…По крайней мере, с тех пор, как я стала ему нравиться.
Было хорошо. С ним было очень хорошо. Но...Я не могла. По-моему, он понял.
- Пойдем, поедим.
- Пойдем.
Светило солнце, блестел снег.
Мы зашли в дорогущий ресторан. Меня это смутило. Сережа улыбался. Мы сидели за столом, пили чай со сладостями. И я чувствовала, как становиться тепло, как сквозь пальцы начинает сочиться время. Я не знаю, сколько маленьких секунд в форме песчинок, убежало тогда. Если посчитать, то секунд в жизни  у нас не так уж и немного – это вполне обозримое число. Тогда я не тратила их зря, хотя точно знала, что не смогу.
- Знаешь, в Питере есть один мальчик, его Илья зовут, он за мной бегает со второго класса. И никогда у него не было не малейших шансов. А я все равно не могу сказать ему этого.
- Почему?
- Это льстит, Сережа.
Он посмотрел на меня долго и неприятно. Я сказала это не специально, но это нужно было сказать.  В 17 лет еще можно быть честной.
В каждой точке Москвы чувствовалось, какая она огромная…и еще, что она везде. А ты, ты нигде. Такая крохотная точечка посреди этой ранней зимней ночи. Которой можно пренебречь. Которой нужно пренебречь для точности подсчетов. И так все и со всеми. Вечер настал неожиданно быстро.

- Я буду по тебе скучать, приезжай в Питер, - я знала,   теперь-то уж он точно не приедет.
- Посмотрим.
Стальная дверь метро разделила нас, сделав всю эту историю какой-то нереальной и очень далекой. И в то же время, я чувствовала, как что-то под кожей не дает мне покоя.

Только на секундочку я заехала на свою окраину за вещами и вместе с Андреем поехала на вокзал.

Я стояла в вагоне, смотрела, на тот, как дурачась и смеясь, за набирающим скорость поездом бежит Андрей,  и понимала, что теперь это все и навсегда. Что и этот человек, которого мне хотелось сделать неимоверно близким, теперь растворится в нескончаемых серо-прозрачных коридорах моей бесконечности: я знала, что больше никогда его не увижу. Мы не поссорились, мы не выясняли отношений – твердила я себе, можно еще все наладить…Нет. «Навсегда» обрушилось на меня своим страшным смыслом, своим ощущением так и непонятой мною вечности, своим тяжелым плоским телом. Почему? Почему? Я бы все равно не смогла. И если бы можно было все переделать, я бы не стала поступать иначе, есть пороги, через которые нельзя переступать, по крайней мере, в 17. Я стояла, прижатая к двери вагона, и чувствовала, как бледнеет мое лицо, как в уголках глаз рождаются слезы по несбывшемуся, по не пережитому. Уже скользили  по уродливым стенам нескончаемые электропровода родного питерского метро, а мысли  крутясь вокруг одной точки, проваливались все глубже и глубже. Дура!
Я чисто механически вышла на своей станции: слабое оранжевое освещение, почти никого на платформе. Я села на ступеньки и заплакала, так горько и так честно, как ни плакала еще никогда в жизни.

P/S Куда я ездила? Зачем я ездила? К кому я ездила? Когда я вернулась в Питер, то уже не знала, где я потеряла больше: дома или в Москве. Однако, выйдя в питерскую предрассветную сырость, я почувствовала себя еще более одинокой и дикой в этой пятимиллионной точке на карте. Захотелось отшвырнуть город от своих ног, как маленькую надоедливую собачонку. Однако предельно несчастной я больше не была.