Клоны и спермоны. часть третья

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
НУ, ПРИЕХАЛИ!
(2048 - 2091)

КОММЕНТАРИЙ № 1

Сокомпиляторы долго обсуждали, почему так получается, что возникновение чего-то нового всегда связано с кровью, скандалами и запредельным напряжением? Менее авторитетный Составитель настаивал на наличии инерции, некоего обобщенного первого закона Ньютона. Его вполне оригинальная идея заключалась в том, что новое, по определению, есть нечто отличное от старого, а значит, требующее изменений, отхода от привычного, т.е. перехода к "неинерциальным" системам. Вот этот-то переход и обеспечивается кровью, как наиболее ярким (по цвету) проявлением человеческого естества. Однако более мудрый Соавтор не без сарказма, свойственного ему в последнее время (интересно, а существует ли для Него последнее время? - прим. безотв. Сокомпилятора), заметил, что старое обладает никак не меньшей страстью к кровопролитию, скандалам и напряжениям. Например, христианская церковь (не она одна, но и все прочие! - прим. Отв. Сокомпилятора) творила во славу Святого Имени (если таковое существует! - прим. безотв. Сокомпилятора) такое, что вряд ли удастся превзойти новаторам.
И все же мы должны с радостью сообщить читателю, что после жутких событий, произошедших во Франции (и в ряде других стран и территорий, например, уже известный дождь самолетов в США 11 сентября 2001 года), потоки ужасов не то, чтобы совсем иссякли, но все же пошли на убыль. Река крови, прорезающая широкую долину человеческой истории, постепенно вошла в свое обычное русло, и с чердаков, вершин окрестных холмов, с невесть, откуда взявшихся, вертолетов на удобренную наносами этой реки землю стали возвращаться люди. Были они растеряны, угнетены и подавлены разбросанными перед ними грудами осколков прежней жизни, и что делать теперь, никто не знал достоверно.

Отношение к клонам резко изменилось. Их загадочность, молчаливость, неразличимость пугала, но и вселяла священный трепет. Так относятся народы к своим завоевателям, привносящим в души покоренных порядок и спокойствие, регулярность и безысходный страх перед их непобедимостью и непонятностью.
Определенно можно было сказать только одно: клоны существуют, они вполне осязаемы, отрицать их наличие становилось более невозможным. Однако уже сам по себе этот факт вносил беспорядок, неприбранность в недавно еще стройную юридическую систему, которая, как известно, является основой основ государственности.
Пионером законотворчества выступила, естественно, консервативная Англия. Она приняла Биль о правах клона как гражданина. Всего на несколько месяцев отстали ее бывшие колонии: США - 49-ая поправка к Конституции или так называемая Декларация о личных правах и свободах клонов, Канада - Закон о придании клонам статуса людей, Австралия - Поправка к закону о гражданстве, суть которого заключалась в том, что клон, выращенный из гомозиготной ли, из гетерозиготной ли клетки гражданина Австралии, тут же признается гражданином Австралийского Союза. Надо только доказать, что та сама исходная клетка была получена законным путем, т.е. с ведома и согласия ее бывшего хозяина, а не похищена или случайно найдена.
Естественно, что Франция никак не могла остаться на вторых ролях в этой юридической гонке. Она вынесла на рассмотрение Генеральной Ассамблеи проект Декларации о недопустимости дискриминации по способу зачатия. Приводим (в сокращении) выдержки из развернувшейся на сессии дискуссии.

ДОКУМЕНТ № 1

СТЕНОГРАММА СХII СЕССИИ ГЕНЕРАЛЬНОЙ АССАМБЛЕИ ООН, ЧЕТЫРЕЖДЫ ЛАУРЕАТА НОБЕЛЕВСКОЙ ПРЕМИИ МИРА В ЛИЦАХ РАЗЛИЧНЫХ ГЕНЕРАЛЬНЫХ СЕКРЕТАРЕЙ ОДНОИМЕННОЙ ОРГАНИЗАЦИ

Вопрос № 47: О ПРОЕКТЕ ВСЕОБЩЕЙ ДЕКЛАРАЦИИ О НЕДОПУСТИМОСТИ ДИСКРИМИНАЦИИ ЧЕЛОВЕКА (ГЕНЕТИЧЕСКОГО) ПО СПОСОБУ ЗАЧАТИЯ, ЗАРОДЫШЕВОГО РАЗВИТИЯ И СПОСОБА ИНИЦИАЦИИ АВТОНОМНЫХ ЖИЗНЕНЫХ ПРОЦЕССОВ (Фрагменты дискуссии. Писано с фонограммы)

Министр иностранных дел Республики Калабрари (Коловрари, Галахири? - неразборчиво) г-на Г (Х, К? - неразборчиво):
- Уважаемые дамы и господа! От имени великого калабрарического (калаврарического, галахирического? - неразборчиво) народа, который за свою многовековую историю изведал немало бед, достойно выдержал все испытания и тем самым заслужил право быть представленным здесь, среди высокого собрания народов мира, позвольте спросить: кто есть клоны как совокупность? Народ? Отнюдь, поскольку их представители говорят на разных языках, не имеют никакой предыстории и, естественно, никогда не имели общей территории. Раса? Опять же нет, поскольку существуют клоны всех известных на планете рас. Возможно, они представляют собой третий пол? Отнюдь! Практика показывает, здесь надо отдать клонам должное, что они способны к продлению рода самыми традиционными методами (смех в зале), что их выгодно отличает от... (очень неразборчиво).
Таким образом, клоны неопределимы в общечеловеческих дефинициях. Стоит ли их, в таком случае, приравнивать их историческим нациям? Если да, то почему только их? Чем хуже фиалки и тараканы, батат и клопы, конопля и кролики... (шум в зале, очень неразборчиво)? Не будет ли признание клонов равноправными людям дискриминацией других, кстати, естественных представителей фауны и флоры?
В заключение позвольте напомнить: наш народ получил право присутствовать в этом собрании в результате того, что 6 мая 1945 года объявил войну гитлеровской Германии, а высадка ударного Королевского взвода нашей армии в районе Ниццы на рассвете 7 мая явилась последним, решающим ударом, который фашизм так и не смог пережить. А что сделали клоны? Учинили массовые бойни на всех континентах? И этого достаточно, чтобы быть признанными? (Невыраженные аплодисменты в разных концах зала.)
Из вышесказанного может показаться, что с очевидностью следует нижеследующее: наш народ против принятия предлагаемой Декларации. Но это не так. Отнюдь. При определенных условиях мы - за. Если более богатые страны сочтут возможность выделить некоторые суммы на развитие новых технологий, в частности клон-технологий, в нашей стране, то мы будем голосовать - за. Пока же наша делегация воздержится при голосовании.

Полномочный представитель Объединенной Албано-Катарской Джамахирии имени Мохамеда Али (выдержка из выступления):
- Во имя Аллаха Всемилостивого и Всеблагого угомонитесь!
Как можно говорить о равноправии человека, созданного Аллахом, и клона, произведенного шайтаном, будь во веки проклято его имя? Что, недостаточно принятого совершенно ложного положения о равноправии женщин и мужчин? Как может говорить о таком равноправии тот (неразборчиво), который хотя бы один раз видел (неразборчиво) женщину и один раз (очень неразборчиво) мужчину? Это же совсем разные существа, хвала (неразборчиво)! Например, Аллах позволил иметь правоверному четыре жены. Так что, женщине теперь тоже надо четыре мужа, да?..
Теперь к вопросу о клонах. Надо быть очень наивным, чтобы не рассмотреть в предложенной Декларации происков сионизма. Стоит арабскому ребенку бросить камень в ненавистного сионистского оккупанта, как по нему открывают огонь из танков, стоит благородной арабской матери послать своего сына на подвиг шахида, как сионисты сравнивают ее дом с землей...
Евреи и теперь рвутся быть умнее всех и свою демографическую несостоятельность хотят компенсировать достижениями так называемой науки. Не выйдет! На наши голоса сионисты могут не рассчитывать! Мы не допустим, чтобы ваши клоны убивали наших детей! Верните нам Эль-Кудс! Да обрушится гнев Всевышнего на сионистов и их пособников! Аллах ахбар! Аллах ахбар! Аллах ахбар! (Громкие аплодисменты, возгласы: "Воистину ахбар", невнятные крики на суахили, остальное совсем неразборчиво).

Полномочный представитель Французской республики (выдержка из выступления):
- Мадам и месье! Проблема, которую мы имеем честь обсуждать сегодня, сложна. Действительно, признание клон-копий равноправными людям содержит множество нравственных, моральных, психологических, экономических аспектов. Так, например, придется в корне пересматривать все законы о наследовании. Более того, теперь стоит задуматься над новым решением и без того непростого вопроса о том, что считать смертью.
Действительно, если ранее умершим считался человек, чей мозг не мог более функционировать, то теперь с помощью клон-технологий возможно в некотором смысле воскрешение усопшего, причем, практически через сколь угодно длительное время. Это приводит при существующем ныне законодательстве в вопросах гражданского права к юридическому коллапсу. Следует пересмотреть все процедуры, связанные с регистрацией актов гражданского состояния. Иначе неразбериха затронет все стороны жизни общества, включая экономику.
Разумеется, это лишь один пример гуманитарной проблемы из множества, порождаемых фактом признания клон-копий равноправными людям. Однако с нашей точки зрения, наличие проблемы означает необходимость ее решения. Поэтому моя страна считает необходимым выдвинуть обсуждаемую Декларацию и призывает представителей других стран проголосовать "за".
Основная цель настоящего документа состоит в том, чтобы ввести процесс клонирования человека в правовое поле. Возможно, что предлагаемая редакция несовершенна, более того: это, наверняка, так. Но мы обязаны принять Декларацию как можно быстрее, не поддаваясь на провокационные предложения добиваться абсолютного совершенства документа, поскольку любая затяжка приводит только к тому, что проблема приобретает еще большую сложность.
Что касается предыдущего выступления представителя Албано-Катарской Джамахирии имени Мохамеда Али, то, возможно, оно было местами несколько излишне заострено - чего не бывает в пылу полемики - но, по сути, с ним трудно не согласиться. Неадекватные методы Израиля в ответ на справедливые, по существу, выступления палестинского народа не раз уже были осуждены нашим высоким собранием (крики "Правильно!", "Аллах ахбар!", остальное неразборчиво) и никак не способствуют, а часто просто препятствуют, решению многих проблем, стоящих перед человечеством, в том числе, разумеется, и решению обсуждаемой проблемы.
Я хотел бы, чтобы перед голосованием уважаемые коллеги еще раз задумались: кому выгодно затягивание принятия решения по Декларации о недопустимости дискриминации по способу зачатия? Нам представляется, что эта Декларация является самым важным документом за последние полвека, который обсуждает Генеральная Ассамблея ООН. Нет никакого сомнения, что сегодняшнее голосование - историческое. Человечество всегда будет помнить, надеюсь с благодарностью, тех людей, кто от имени своих стран проголосует "за" будущее нашей планеты.

ДОКУМЕНТ № 2
ВСЕОБШАЯ ДЕКЛАРАЦИЯ О НЕДОПУСТИМОСТИ ДИСКРИМИНАЦИИ ЧЕЛОВЕКА (ГЕНЕТИЧЕСКОГО) ПО СПОСОБУ ЗАЧАТИЯ, ЗАРОДЫШЕВОГО РАЗВИТИЯ И СПОСОБА ИНИЦИАЦИИ АВТОНОМНЫХ ЖИЗНЕНЫХ ПРОЦЕССОВ
(Выдержки)

....
Каждый, чей генетический код содержится во Всемирном Реестре Генофонда Человечества, является человеком, и на него распространяются все права, зафиксированные во Всемирной Декларации прав и свобод.
...
Никто не может быть ограничен в правах и свободах:
- по способу и месту зачатия;
- по способу, месту и времени зародышевого развития;
- по способу, месту и времени воспитания и обучения; при этом категорически запрещается обучать детей до 18 лет военному делу.
(Примечание: попытка ряда военных ветеранских организаций, аккредитованных при ООН, провести в этом пункте поправку о том, что человек, взявший в руки оружие, лишается юридических признаков, а значит, и преимуществ возраста и пола, была, с гневом отвергнута высоким собранием, как антигуманная и направленная на подавление народно-освободительных движений).
...
Национальность клона определяется по национальной принадлежности носителя порождающей клетки. Национальная принадлежность биологического или техногенного субъекта, с помощью которого осуществляется эмбриональное развитие клона, не может влиять на национальность клона.
...
Гражданство клона определяется по принадлежности биологического или техногенного субъекта, с помощью которого осуществляется эмбриональное развитие клона, тому или иному субъекту международного права.
...
На клонов распространяются все гражданские права и обязанности той страны, гражданином которой он (она) является.
...

КОММЕНТАРИЙ № 2

ВЫДЕРЖКА ИЗ РАЗГОВОРА МЕЖДУ СОКОМПИЛЯТОРАМИ

- Коллега! Как вы находите этот документ?
- Нормальный юридический документ. Как и многие другие, он содержит ровно такое количество противоречий и просто глупостей, которое должно обеспечить юристов работой на многие десятилетия вперед.
- Вполне с вами согласен. Как вы полагаете, коллега, может быть, вместо рассказов о юридической казуистике стоит уделить некоторое внимание серьезным научным работам?
- Вы всерьез считаете, что следует включать в дайджест серьезные научные работы? Но не отпугнет ли это широкие читательские массы?
- Почему вы, люди, столь эгоистичны и самонадеянны? Видимо, Я где-то ошибся в своих расчетах. В следующий раз надо быть повнимательнее. Так вот, почему вы думаете о своих собратьях даже хуже, чем они есть на самом деле? То, что понял один, может понять любой, подчеркиваю - любой другой человек. Во всяком случае, таков был первоначальный замысел.
- И он удался! Все всё понимают. Но по-разному. Однако помещать в почти беллетристическом опусе наукообразные тексты? Это выходит за всякие рамки!
- Так давайте выйдем!
- Кстати, а что там, за всякими рамками?
- А вот не скажу!
Обсуждение длилось еще долго, но, в конце концов, Сокомпиляторы решили в необходимых местах дайджеста помещать предупреждение:

ACHTUNG! ВНИМАНИЕ! WARNING!
ПРИ ПЕРВОМ ЧТЕНИИ ЭТОТ ТЕКСТ МОЖНО ПРОПУСТИТЬ!

ДОКУМЕНТ № 3
КЛОНЫ И СПЕРМОНЫ: ДИВЕРГЕНЦИОННО-КОНВЕРГЕНЦИОННЫЕ ДОМИНАНТЫ
(из диссертационной работы Нкваме Обижу на соискание степени доктора социологии, специализация - сравнительная социология, Хартумский университет)

...В связи с вышеизложенным уместно задать вопросы:
1. Образуют ли клоны и спермоны единый социум?
2. Являются ли различия в психологии клонов и спермонов в принципе преодолимыми?
3. Совместимы ли мораль и нравственность клонов и спермонов?
4. Влияет ли способ и методика зачатия на социальную конкурентоспособность индивидуума?

...Наиболее перспективным для изучения поставленной проблемы представляется социо-динамический метод, позволяющий проследить изменения социальных доминант во времени и пространстве.
В связи с этим уместно напомнить, что еще в недалеком прошлом в социальных науках господствовала глобалистская доктрина, в основе которой лежит допущение об изотропности и инвариантности относительно фактора времени обобщенной культурологической доминанты социально-экономических процессов. Однако, как известно, попытка приписать объективной реальности черты, ей не свойственные, приводят к краху психологическому, социальному и экономическому. Такова судьба марксистской доктрины, выродившейся в процессе Перестройки в свою противоположность, такова судьба и глобалистской концепции, приведшей к практическому вырождению западноевропейской и североамериканской цивилизаций в их классическом виде. [...] Но что действительно роднит эти догмы, так это стремление описать все общественные реалии через фильтры личностных умопостроений, догматическое нежелание замечать существование фактов, не укладывающихся в построенную теорию.
...
Общественная мораль есть функция способа воспроизводства, господствующего в данном обществе, т.е. психокультурные реалии социума порождаются господствующими в сообществе процедурами, предшествующими зачатию: собственно зачатием, развитием плода, его рождением и периодом подготовки к самостоятельной жизни. В свою очередь, несомненно, способ воспроизводства отображает уровень социоэкономического развития. В этом смысле переход к клонированию как к основному способу воспроизводства с неизбежностью влечет за собой полный пересмотр всех моральных ценностей. Другими словами, клоны, с точки зрения выборки спермонов по любому значимому признаку - то ли национальному, ли расовому, то ли религиозному, - являются существами абсолютно аморальными.
...
Вопрос о смысле бытия неизбежно личностен. Во-первых, потому что большинство рассматривает в этой формулировке бытие как бытие собственной персоны, во-вторых, тот, кто предпочитает рассматривать смысл бытия Вселенной, имплицитно предполагает, тем самым, ее постигаемость собственным интеллектуальным усилием, т.е. вместимость Вселенной как объекта в себя, в свою личность (этот психологический парадокс в равной степени применим как к атеистам, так и к томистам, вне зависимости от того, какую именно разновидность религии они исповедуют). Но тогда Вселенная либо погибает вместе со своим вместилищем (узилищем?), либо носитель интеллекта подразумевает свою нескончаемость во времени. В любом случае вопрос сводится к бытию носителя интеллекта, к его личности, т.е. проблема и в этом случае заключается в осознании конечности собственного существования. Психологически это, пожалуй, самый неприятный феномен в любой разновидности экзистенциализма.
Выход, который предпочитает большинство - вера в жизнь после смерти, с их - жизни и смерти - абсолютной непостижимостью, с перекладыванием ответственности за постмогильное существование на Высший Разум, на Творца. Иные, как антитезу, выбирают путь графа Толстого - возлюби смерть, подготовь себя к чистому и абсолютному уходу. Но роднит и тех и других нечто, что противоречит любой интеллектуальной доктрине, поскольку интеллект с необходимостью опирается на веру философскую, но отнюдь не на религиозную: глубинная иррациональная вера в то, что найдется Некто, кто разрубит узы смерти, узы конечности бытия. Для атеистов этот Некто есть человек, который постигнет некие объективно сущие законы природы, что позволит снять противоречие между Жизнью и Смертью, для людей верующих Некто есть Посланник, Мессия, Машиах, Будда, то есть тот, кто снимет это противоречие, однако не посредством интеллектуальных усилий, а за счет чувственного познания или же Сверхчувственной Данности.
Но есть ведь вера еще более сокровенная: тот, кому суждено одержать эту победу, будет моим потомком, значит, частичка этого подвига бродит где-то внутри меня, я - Предтеча. И вовсе глубоко, где-то совсем уж на дне, коренится жуткое сомнение: а что если не я начало того, кому суждено открыть сокровенное? Значит, я тогда так, боковая ветвь? Не эти ли подспудно таящиеся любовь и ненависть, являются причиной многих земных страстей? Проверить справедливость этих тезисов, убедиться, что именно любовь и ненависть Интеллекта есть perpetuum mobile любого творческого акта, можно, проследив, например, развитие древнеегипетских представлений о бытии и небытии, изучив Каббалу, внимательно вслушавшись в Евангелия, пытаясь постигнуть индийские и китайские верования, перечтя шекспировского "Гамлета", "Фауста" Гете или романы Достоевского. Наиболее тонко это даже не понял - почувствовал - великий Фрейд.
Таким образом, абсолютный эгоизм человека, его мечта о собственном, индивидуальном бессмертии является сокровенным смыслом бытия любой личности вне зависимости от декларируемой ею парадигмы.
Но так обстоит дело только в случае спермонов.
Физиологически тождественные спермонам клоны психологически представляют совершенно иной вид. Основа психологии клонов - коллективизм, который зиждется на осознании своей повторимости и даже возобновляемости. Парадокс заключается в том, что, будучи произведенными, как правило, от людей, обладающих яркой индивидуальностью, клоны начисто лишены личностных амбиций. Однако отсутствие амбиций не означает для клона неприятие сложных задач. Напротив, клоны охотно, без тени сомнения берутся за решение проблем запредельной сложности, но вот относятся к этому они как к обыкновенной работе, а не как к воинскому, научному или гражданскому подвигу. То, что спермоном воспринимается как высшее достижение, для клона нормальное, повседневное занятие, к которому он,  клон, предназначен и генетически, и всем процессом воспитания.
Если исходить из известного положения о том, что социальное поведение во многом детерминируется психологическими особенностями индивида, задаваемыми на генетическом уровне, то становится ясно: клон-социум можно определить как психокоммунальный субъект.
Однако не следует путать клон-социум с коммунистическим обществом. Кардинальным различием этих сообществ нам представляется то, что если у Маркса во главу угла положен экономизм, то приматом клон-общества является психологизм. Главное в психокоммунальной концепции - это осознание главенства имманентно присущего клонам стремления к идентичности не столько с собой, сколько с другими, себе подобными, способность с легкостью, порой с желанием, жертвовать собственными интересами и даже жизнью, если таковая жертва, с их точки зрения, полезна всему клон-сообществу.
...
РАЗНОЕ:

"...В высшей степени сенсационное известие пришло из Лаборатории генетических исследований Массачусетского Технологического института. Бену Парверу и его сотрудникам удалось синтезировать микроорганизм, который питается углекислым газом (в этом-то ничего удивительного нет), а в качестве отходов жизнедеятельности выделяет алканы! Напомним, что алканы являются одной из основных составляющих нефти. Другими словами, открытие Парвера позволяет надеяться на то, что сразу две глобальные угрозы человечеству - энергетический кризис и загрязнение атмосферы углекислым газом - будут сняты в ближайшем будущем..."

"...К большому сожалению мужской половины населения похоже, что мода "тропик" и весь сопутствующий ей антураж отходят. К такому выводу приходит большинство обозревателей, внимательно следивших за Парижской неделей высокой моды. Возвращение к классике - таков окончательный вердикт конклава кутюрье. Ну что ж, люди как-то жили и в двадцатом веке. Хотя нам будет недоставать изящных росписей по обнаженной женской груди, милых юбок из бахромы, чарующего перестука ножных браслетов сандалового дерева...
Однако, такой авторитетный специалист, как Карделия дель Моро считает, что возврат к классике - не более чем переходной период. Но переход к чему? "Мне представляется, что в мире моды грядет очередной переворот. Он связан с началом эпохи космического туризма. Ведь во все времена основное направление моды определялось представлениями элитных групп о досуге. Космос будет диктовать свои правила в ближайшие десятилетия..."

"...Странные сигналы из созвездия Ориона были зафиксированы космической станцией "Коперник". "Эти сигналы не являются периодическими, - сказал главный астроном станции Дауд Рамси, - однако в них чувствуется некоторая система. Примерно так звучало бы закодированное сообщение, посланное нами другим цивилизациям..."

"...Продолжается бум на рынке ценных бумаг. За последнюю неделю стоимость акций компаний, производящих космическую технику, выросла на 35 пунктов, непрерывно растут акции сопутствующих производств.
Биржевые консультанты объясняют это появившимися сообщениями о готовящемся открытии сразу двух регулярных линий солнечных парусников на Марс, что стало возможным после завершения строительства на Красной Планете энергетического комплекса, который сможет обеспечить одновременное пребывание на станциях пятнадцати тысяч человек..."

"...Профессор Л.Розенмайер заявил, что генетические технологии достигли такого уровня, что в настоящее время не представляет особой сложности разработать набор растений и животных, которые смогли бы жить и развиваться на любой планете, где существует хоть какая-нибудь атмосфера.
"Мы до сих пор не знаем, как зародилась жизнь на Земле. Но заразить любую планету с атмосферой бациллой жизни мы уже в состоянии. Надо только осмыслить: стоит ли это делать?.."

ФАКТ №1

В Израиле странный климат. Температура даже февральскими ночами редко опускается ниже 10 градусов. И тем не менее, многим здесь зябко. Возможно, это связано с влажностью, розой ветров, озоновыми дырами, но, может быть, все еще проще: такова особенность движения воздушных масс вблизи обиталища Мирового Духа. Хотя, скорее всего, этот эффект объясняется особенностями кровотока израильтян. Дело в том, что эти странные люди, живущие в самой горячей точке мира, имеют обыкновение постоянно размахивать руками и громко кричать. Естественно, что подобные действия требуют расхода огромного количества энергии, на теплорегуляцию же остаются сущие крохи.
Некоторые приезжие, как-то: туристы, коммерсанты, актеры, террористы или люди, прибывшие вовсе по другой надобности, - полагают, что размахивание руками и крик - от кипения страстей, но это совсем не так. Просто главная черта израильтянина - не банальный эгоизм, как думают многие, а эгоизм, переходящий в нарциссизм. Поэтому, как только израильтянин (израильтянка) начинает говорить, он (она) возбуждается от звука собственного голоса, возбуждение заставляет говорить еще громче, напряжение голосовых связок и межреберных мышц индуцирует напряжение мышц рук, что приводит к их самопроизвольному движению, вид собственных болтающихся конечностей поощряет еще большее возбуждение и так далее. Типичная положительная обратная связь во всей красе.
Еще одной специфической чертой израильских реалий является отсутствие шума. Точнее - его постоянное присутствие, что переводит большинство звуков в фоновое качество. Это очень, может быть, очень удобно, если умело использовать это свойство прагматично. Например, по силе и характеру основного фона можно определять время суток. Вот как это делается.
Начнем с восхода. Итак, с пяти утра до семи поют птицы и метут улицы дворники. Это самое спокойное и тихое время.
С семи до восьми начинают переговариваться мамы со своими детьми, идущими в школу. Ведь всегда есть, что сказать любимой дочери, например, что она забыла дома клей, или вдруг дочь вспомнит, что сегодня она придет домой позже обычного, потому что после уроков зайдет к другу. "К какому такому другу?" - осведомится мама, высунувшись по талию из окна. "К Ави". "К Ави? Не смей! Я видела, какими глазами он смотрит на девочек!" "Ой, мама, перестань, я тебя прошу!"
Мама перестает к восьми, и начинается утренний сбор пенсионеров.
Измученные ночной стужей и бессонницей, они собираются для утренней политинформации. К одиннадцати пенсионеры отправляются на второй завтрак, а им на смену приходят арабские старьевщики. Как они умудряются придавать своим голосам столь гнусные оттенки, остается тайной многие века. Знающие люди говорят, что слова, произносимые старьевщиками - это искаженное "Альте захен", что в переводе с идиш означает "старые вещи", но в арабском исполнении любая фраза здорово похожа на "Аллах ахбар", поэтому вновь прибывшие эмигранты поглядывают на этих людей с опаской. Старожилы же вовсе не замечают криков, поскольку знают, что издающие их являются не столько старьевщиками, сколько наводчиками, высматривающими машину нужной марки, а может, просто, где что плохо лежит. Бороться с древним бедуинским промыслом, то есть с воровством, все равно, что пытаться затушить солнце бытовым огнетушителем: не только бесполезно, но и глупо. Лучше пусть воруют потихоньку. Так привычней, да и безопасней для всех.
С часу возвращаются домой дети из школы, и все пространство заполняется веселым детским гомоном. Гомон этот, то нарастая, то на несколько минут стихая, будет длиться до темноты. Об эту же пору у подъездов после дневного отдыха для вечерней политинформации собираются пенсионеры. С сумерками приходит пора старших подростков, которых попозже, ближе к ночи, сменят юноши и девушки призывного возраста. Какая из этих категорий граждан создает больше шума, сказать трудно. Пространство, особенно городское, в Израиле ограничено, а потому всем места не хватает, каждая группа пытается перекричать другую и ни одна не хочет уступать. Иногда возникают скандалы, которые, впрочем, столь же быстро затухают, как и начинаются.
Наконец, когда подростки и пенсионеры утихомириваются, наступает час семейных битв, истерик и прощальных разговоров после дискотеки. И лишь после этого, когда основные страсти улеглись, на улицу для ночного променада выходят люди свободных профессий. Их негромкий говор перемежается барабанным боем из проносящихся по дремлющим улицам автомобилей. Грохот из включенных на полную мощность автомобильных магнитофонов должны услышать все для того, чтобы понять, как весело проводит время кандидат в мачо.
Ну, а в пять часов, как мы уже знаем, наступает время птиц и дворников. Земля свершила еще один оборот, и все вернулось на круги своя.

Гай проснулся сразу. Не открывая глаз, проверил звуки и запахи. Сколько себя помнил, он всегда просыпался так. Все было как обычно. Шел час истерик и любви. Справа не хватало тепла женского тела. "Значит, истерик", - подумалось Гаю, и он внутренне подобрался.
- Не спишь? - голос Рахели был подозрительно спокоен.
По опыту Гай знал, что отпираться бесполезно.
- Не сплю.
Гай открыл глаза. Рахель сидела на подоконнике в своей любимой позе, обхватив колени руками.
- Сегодня полная луна.
- Да. Ну и что?
- Ничего, просто, когда полная луна, я чувствую себя волчицей.
- Почему именно волчицей? Почему не кроликом, не львицей или, на худой конец, обезьяной?
- Потому, что волчицей.
За окном прогрохотал барабан на колесах.
- Ты бываешь удивительно туп. Откуда я могу знать, почему я чувствую так, а не иначе? Вот почему я люблю тебя, совершенную машину для убийств модели "Шимшон" с личным именем Гай, а не какого-нибудь умника из серии "Альберт"?
- Все. Я понял. Иди, малышка, ко мне, и я объясню, чем солдат предпочтительней физика.
- Я и так знаю. Тем, что идиот, - Рахель по-прежнему смотрела на луну.
Гай чувствовал, что в нем нарастает обида.
- Знаешь, ты тоже не пани Склодовская и не Голда Меир. Модель - она и есть модель, даже если топ. Экземпляр номер 625 из третьего ящика слева.
- Вот и остроты у тебя идиотские. Но я не хочу сегодня ругаться.
- Да? А чем ты занимаешься?
Рахель встала с подоконника, потянулась, подошла к кровати и привычно растянулась на Гае. Завела руки ему за спину и попыталась обхватить, но, как всегда, чуть-чуть не дотянулась. Она тихонько засмеялась и шепнула Гаю на ухо:
- Ты толстый, как бочка.
- А ты самая красивая.
- Что, красивее даже, чем номер одиннадцать из седьмого ящика слева?
- В семнадцать с половиной раз.
- Всего?
- И еще немножко. Но ты, к тому же, заметно мягче.
- Где? В каком месте.
Гай показал и был вознагражден легким шлепком. Жжение от шлепка волнами расползалось по телу, переходя в желание. Гай потянулся к тумбочке, но Рахель остановила его руку.
- Не надо.
- Не хочешь?
- Я не хочу с резинкой. Я хочу тебя.
- Но я же здесь.
- Нет, - шептала Рахель в ухо Гаю, - я хочу быть с тобой по-настоящему.
- Что значит по-настоящему, проказница? Ты что придумала? Или сегодня можно?
- Да, да, сегодня все можно. Потому что я хочу родить от тебя ребеночка.
Гай подскочил как ужаленный, отбросив Рахель к стене.
- Ты что? Совсем обалдела? Ты хочешь, чтобы мой сын был спермоном?
- А откуда ты взял, что будет обязательно сын?
- Этого только не хватало! Представляю - мой ребенок не только спермон, но и девочка!
- А почему нет?
Рахель следила за нервно шагающим из угла в угол Гаем, и в ее слегка раскосых глазах серебрились отблески лунного света.
Гай, наконец, остановился и лег на кровать, запрокинув руки за голову и уперев левую ногу в колено правой.
- Объясни, ну вот зачем это тебе, зачем? Если тебе так уж хочется родить, почему бы ни имплантировать зародыш, как делают все?
- Я не хочу, как все. Я хочу ребенка от тебя. Только от тебя, идиот!
- Ну, хорошо, мне осталось набрать всего два балла, и я получу права быть донором имплантанта. Можно поговорить в Конторе и договориться, чтобы его имплантировали именно тебе.
Рахель всхлипнула. Гай подумал, что она не верит ему.
- Ждать недолго, честное слово. Может быть, в завтрашнем рейде я и наберу эти два балла.
Ответом был то ли смех, то ли рыдания, и в звуках этих было что-то нехорошее, настолько нехорошее, что Гаю, который успел повидать на фронтах явных и неявных войн всякое, стало не по себе. Истерика начиналась.
Рахель сидела, прижавшись спиной к стене между фотографией марсианского пейзажа и офортом какого-то японца и дико, не как человек, выла.
"Да, пожалуй, она и впрямь волчица", - меланхолично подумал Гай. Он попытался обнять, успокоить ее, сейчас ему хотелось только одного - успокоить Рахель. Во время истерик лучшая в мире, любимая, единственно нужная и желанная женщина превращалась в существо чужое, непонятное и злое. Гаю казалось, что в такие минуты некая темная сила овладевает Рахелевой душой. Если бы он мог увидеть этого врага, то, конечно же, растерзал бы его, как это он всегда делал с теми противниками, которые попадались ему на поле брани. Но этот враг был похитрее, он был невидим и таился внутри любимой женщины, он кричал ее ртом, он бил ее же руками, он превращал совершенное тело в куклу, оставаясь кукловодом, укрытым за непроницаемой ширмой ее кожи.
Гай сжимал руки Рахели, стараясь не дать им бить и царапать, пытался не слышать дикие слова, которые исторгались из нее, и через некоторое время он почувствовал, что тело Рахели обмякло. Ее по-прежнему била мелкая дрожь, руки были еще сухими и холодными, но мышцы уже не были судорожно сведены.
- П-принеси в-воды, - слегка заикаясь, попросили Рахель.
Гай пошел на кухню, налил стакан воды, достал из холодильника две таблетки успокоительного и вернулся к Рахель. Он смотрел, как Рахель пьет, и понимал, что ему нравится заботиться о ней. Он усмехнулся про себя - здоровенный мужик, которому доводилось не раз убивать голыми руками, испытывает нежные чувства и готов терпеть все от слабой женщины. И дело даже не в том, что Рахель - женщина. В конце концов, доступ к женской ласке для Гая ограничивался только его желаниями или нежеланиями. Здесь было что-то другое, не укладывающееся ни в какие логические схемы.
Рахель сидела, закутавшись в одеяло. Ее бил озноб. Гай снова попытался обнять ее, но Рахель передернула плечами, освобождаясь от его рук.
- Вот скажи, ты кем меня считаешь? Девушкой для развлечений? Или домашней работницей, а когда тебе заблагорассудится, превращаться в плюшевую игрушку для тебя?
- Ну что ты говоришь! Ты же знаешь, что я тебя люблю.
- Не знаю! Ты, наверное, думаешь, что я извращенка. Ну, правильно, раз я тебе позволяю в постели все, значит, я вообще не человек, а безмозглое, бесчувственное орудие для сексуальных упражнений!
- Да не думаю я ничего такого! Откуда ты только вытаскиваешь эти глупости! - Гай вновь начал распаляться и от этого злился еще больше, но разделить злобу на себя и злобу на Рахель он не умел. Заметив это, он подумал: "Так, может быть, мы действительно стали чем-то одним, единым". От этой мысли стало легче и, подавив в себе раздражение, Гай начал тихонечко поглаживать руку Рахели.
На этот раз Рахель не отдернула руки.
- Глупости... - тихо повторила она. - Ну, хорошо, как ты себе это представляешь? Я рожаю после имплантации от тебя и дальше что?
- В каком смысле - что?
- А в таком, что часть времени я кормлю, пеленаю тебя, а в перерывах между этим - занимаюсь, опять-таки с тобой, любовью. Ты так это себе представляешь, да? Ведь муж и сын - практически одно и то же! Просто замечательно! Два дубликата. Мужа прикладываю к одной груди, сына - к другой!
Гай буквально остолбенел. Теперь он начал понимать, что вызвало такую острую реакцию Рахели.
- Хочешь, милый, я тебе памперс сменю? Что? Не нравится? Это кем я должна быть, чтобы вся эта мерзость нравилась мне. И, кстати, кем должен быть ты? Подумай своей идиотской башкой! У тебя, стало быть, Эдипов комплекс обострился, а у меня комплекс Электры, но не простой, а обратный.
- Подожди, подожди... Так, значит, вот почему нам в Конторе не рекомендуют имплантировать себя своим подругам. Вот черт! Так они все просчитали наперед!
- А ты думал, что в Конторе дураки сидят? Да они про нас все знают: и как мы спим, и что мы чувствуем, и какие глупости нам в голову лезут.
Гай сидел, с силой сцепив руки. Впервые он чувствовал себя одураченным. "Хорошо, пусть так. Но почему эти умники не предупредили, не рассказали. Так было бы честнее..."
- Они боятся нас. Они боятся, что мы взбунтуемся, - продолжала Рахель. Она обняла Гая. - Дурачок мой, какой ты все-таки дурачок.
За окном опять кто-то проехал под ритмичный бой ударной установки.
- Хоть теперь ты понимаешь, почему я хочу настоящего ребенка? - на этот раз Гаю, показалось, что в голосе Рахель послышались нотки застенчивости, которые он раньше в ней не замечал.
- Понимаю, - ответил Гай, по-прежнему находясь в оцепенении. Несколько минут он сидел, скрестив руки и глядя в одну точку.
- Выходит, что мы - ненастоящие, - может быть, впервые он чувствовал себя беспомощным.
- Нет, мы - настоящие, еще какие настоящие.
И Рахель обвила Гая теми древними колдовскими чарами, которые впитала в себя Праматерь, вкусив с Древа познания Добра и Зла, и которые бродят с тех пор в крови каждой из дочерей человеческих.
- Тебе не страшно?
- Нет, - голос Рахели звучал необычно, в нем стало больше мягкости и покоя.
- А ты слышала анекдот об Эйнштейне?
- Опять какие-нибудь заумности.
- Ага. Вот послушай. Как-то одна весьма красивая дама спросила у Эйнштейна: "А почему бы нам ни пожениться? Ведь у нас мог бы быть ребенок красивый, как я, и умный, как вы". На что Эйнштейн ответил: "Я боюсь, что он может получиться красивым, как я, а умным, как вы".
- Грубиян твой Эйнштейн. Но я не боюсь. Мы оба одинаково красивы и оба одинаково глупы. Так что гений у нас с тобой, слава Богу, не получится.
- Почему? Я слышал, что самые умные, самые сильные и, вообще, самые-самые - всегда спермоны.
- Вот видишь, ты уже начинаешь любить нашего ребеночка.
И Рахель рассмеялась гортанным, немного хрипловатым смехом, который всегда сводил Гая с ума.
- А вот тебе, действительно, стоит бояться.
- Мне? С какой стати?
- Как с какой? Ты разве забыл, как меня зовут?
- Вот чего я, действительно, никогда не знал, так это, как к тебе обращаться. Похоже, что ты решила поиздеваться надо мной.
- Нет. Но призываю тебя к бдительности.
- О чем ты?
- Представь себе, ты просыпаешься утром, а рядом с тобой вовсе не Рахель.
- А кто?
- Скажем, Леа. Так уже было однажды.
- Ну, уж нет, я на эту удочку не попадусь! Откуда у Леи вот этот шрам? А вот этот жировичок не левой мочке? Нет, я не Ицхак, со мной этот номер не пройдет!
- Ой, пусти, медведь косолапый!
- Ладно, так и быть, после того, что ты сделал со мной сейчас...
- А что? Что-то было не так?
Рахель приложила палец к губам Гая и зашептала, прижавшись к нему:
- Т-с-с, тихо. Все было настолько так, что лучше помолчи.
- Так я и молчу.
- Ты молча молчи. А я буду говорить.
Гай легонько укусил ее за палец.
- Не кусайся, а слушай. Ты прав, тебе повезло, я - не Леа. Но и Рахелью я тоже сегодня не хочу быть.
- Здравствуйте. Все опять сначала.
- А ты, значит, против.
- Я? Я-то как раз - за.
- Ой, погоди, ну подожди. Спроси лучше: "А кто же ты, о прекрасная дева?"
- А кто же ты, о прекрасная дева?
- Сегодня, мой рыцарь, я Лолита.
- Что? Ты - та самая малолетняя потаскушка из романа этого русского американца? Как его... Небоков, Навоков?
Рахель легонько шлепнула его по губам.
- Набоков, двоечник. Но я совсем не та Лолита.
- Была еще одна?
- Была. Говорят...
- Кто говорит?
- Те, кто помнит. Не перебивай. Так вот, говорят, что первой женщиной была не Ева, а Лолита. Но была она столь прекрасна и столь совершенна в любви, что Господь возревновал ее, мол, Адам любит свою Лолиту больше Господа. Тогда он лишил Адама памяти, а Лолиту обратил в прах. Но он забыл лишить памяти этот прах. И вот однажды, когда Змей ползал в поисках услады по земле, он нечаянно вдохнул от праха Лолиты и постиг. И тогда он понял, что его место возле дерева познания Добра и Зла. Там коснулся Змей жалом корней Древа. Так напоил он ядом любви все плоды. Когда же Ева вкусила от них, страсть Лолиты передалась ей. Говорят, что за это и были люди изгнаны из рая. Но все равно пыльца страсти и неземной любви передается от матери к дочери, но лишь одной единственной в каждом поколении.
- Слушай, ты так хорошо рассказываешь сказки, что мне захотелось почувствовать себя твоим ребенком. Дай мне грудь так, как ты будешь ее давать ему.
- Ей. Лолите.
Душная светлая ночь полной Луны заканчивалась. Наступало время птиц и дворников.

ФАКТ № 2

Конторой в народе называли Ведомство по делам клонов. Сперва в ряде стран были выделены Комитеты, Комиссии и даже Министерства по делам клонов, но оказалось, что клоны не вмещаются ни в одну государственную структуру. Любые рамки, даже если они были государственными границами, оказались для них слишком тесны. И вскоре было образовано Ведомство по делам клонов при ООН. Впрочем, еще через некоторое время уже никто не мог понять: то ли Ведомство - при ООН, то ли ООН - при Ведомстве.
Ведомство, как ему и положено, ведало. Оно знало все о клонах, об их общественной, профессиональной и частной жизни, собирало статистические данные, проводило нормирование, выдавало лицензии на клонирование старых моделей, а также на производство новых. Работали в центральном аппарате и в местных отделениях Ведомства и клоны и спермоны, люди разных рас, народов и убеждений. Хотя вскоре число спермонов на ответственных постах стало уменьшаться, что, если подумать, было вполне естественно: кто лучше клонов мог знать проблемы клонов?
Винсент Пусен как раз и занимал весьма важный пост в центральном аппарате Конторы. По рождению он был клоном довольно редкой модели "Прокурор". Эта серия была заложена на основе генетического материала одного европейского юриста, который прославился своей не столько даже неподкупностью, сколько беспристрастностью. Когда речь зашла о причислении его к Бессмертным, как стали называть людей, чьи клетки использовались для клонирования, то Юрист потребовал проведения независимого компетентного расследования всех обстоятельств своей жизни, в первую очередь, связанных с профессиональной деятельностью. "Я хочу быть уверенным, что в моей жизни не было места случаю. Мне и самому будет интересно понять, действительно ли, я свободен от явной и скрытой коррупции, или моя память услужливо выбросила за борт сознания возможные свидетельства моей низости", - изрек Юрист и вышел в отставку, чтобы не иметь возможности мстить, пусть даже и ненароком, членам Комиссии по отбору генетического материала, если те все же найдут, что совесть его не без изъяна.
Жизнь Винсента проходила точно и празднично. Все, начиная с учебы в престижной школе и заканчивая женитьбой на рекомендованной ему Департаментом по гендерным проблемам прелестной и обаятельной Розмари (весьма престижная модель "Пенелопа", выпущено всего пять экземпляров), было подчинено основной цели - работе в сфере правосудия.
Карьера Винсента, как все, что делается прочно, не была стремительной, однако она была вполне успешной, монотонно возрастающей функцией времени и усилий. После окончания наиболее престижного в Старом Свете факультета юриспруденции, он в размеренном темпе прошел все ступени, которые существуют в прокурорском ремесле, и к тридцати семи годам достиг ответственного поста первого заместителя руководителя Юридического департамента Ведомства. Повторим еще раз: продвижение его было уверенным, но не торопливым. Ни на одном посту он не работал менее трех лет, но и не задерживался более пяти.
Юридический департамент Ведомства был расквартирован в Альпах. Так повелось издревле, что многие судебные органы размещаются в Альпах. Возможно, чистота горного воздуха столь заразительна, что индуцирует особую чистоту помыслов, возможно, известное возвышение над средним уровнем равнин есть символ горних целей, незапятнанных низменными инстинктами, возможно, что осознание жизни "над" сообщает уверенность, право судить тех, кто живет там, внизу, возможно, что истинные причины такого положения вещей лежат гораздо глубже изложенных соображений. Обилие возможных истоков затрудняет поиск истины, которая потому и истина, что единственна, а потому ограничимся констатацией: случилось именно так, как случилось, и теперь уже ничего не поделаешь - все верховные юридические инстанции тяготеют к Альпам.
Винсент много раз задумывался над этим феноменом. Вот и сейчас, сидя на изящной в своей тяжеловесности дубовой скамье прокурора, он подумал: "Здесь, на берегах горных озер, сам воздух, должно быть, источает особые флюиды. Судопроизводство стало в этих краях образом жизни и мышления. Чем иначе можно объяснить тот факт, что великие писатели, творившие здесь, столь часто и аппетитно бытописуют дела судейские. Особенно, конечно, хороши Дюрренматт и Фриш". Винсент улыбнулся: каждый раз, когда он вспоминал свою любимую пьесу "Граф Эдерланд", на душе становилось почему-то тепло и уютно, как на далеких тропических островах.
Дело было заурядным - об отказе принять на работу по признаку и способу зачатия в одну средней руки издательскую фирму - и процесс шел своим чередом. Прокурор Пусен представил себе свою Розмари, которая должно быть сейчас отдает последние распоряжения по поводу обеда, и невольно закусил губу.
Обед давно стал в семье Пусенов ритуалом, своеобразным языком любви. Мясо, из которого готовилось главное блюдо, говорило Винсенту о том, в какой из четырех спален его чопорная для постороннего взгляда жена намерена превратиться сегодня в любовницу. Говядина служила призывом в опочивальню, стилизованную под старый добрый крестьянский дом. Птица символизировала романтические таинства полета фантазии, которые должны были быть овеществлены на кровати орехового дерева, подступы к которой скрывала изящная драпировка. Свинина требовала после себя ложе в сиреневой спальне, которое едва возвышалось над уровнем пола, а потому создавало обстановку неограниченного пространства. Дичина же звала в подвальный альков, к суровым карам металлической кровати, украшенной литьем и металлическими цепями, что была поднята на уровень бильярдного стола, стоявшего по одну сторону от нее, и огромного письменного стола - по другую (назначение множества странных предметов, населявших эту комнату, не было до конца понято Винсентом). Появление на столе рыбы означало деликатную просьбу госпожи Розмари не беспокоить ее этой ночью.
Температура супа тоже говорила о многом. Если сорт мяса можно сравнить с тональностью, то степень разогрева первого блюда уместно сопоставить с заданием размера произведения, а именно, о намерениях любовницы быть томной, страстной, игривой или лукавой. Десерт тоже не безмолвствовал. В нем шифровалась просьба к любовнику быть нежным, жестоким, брезгливым или развратным.
Прокурор не мог до конца разобраться в ощущениях, которые вызывали в нем эти семейные обеды: они представляли собой странную смесь привычки, мужского презрения к самке и гордости полного, абсолютного обладания ее телом и душой. Правда, в последнее время к этому букету добавилось предвкушение недоверия. "Почему, в самом деле, именно она заказывает меню? Получается, что Розмари - режиссер и примадонна, а я, Винсент - подыгрыш, декорации и немножко зритель".
Эти мысли заставили Винсента на время забыть, что он находится в зале суда, он невольно нахмурился, и адвокат, представляющий интересы противной стороны, вздрогнул. Но вскоре прокурор Пусен заметно расслабился, на лице его даже появилось выражение, похожее на доброту ("Ну не только зритель, а и спонсор, можно сказать, что и продюсер"), и у адвоката отлегло от сердца.
Все же главным для прокурора была не семейная жизнь, а работа. Он был, как и подавляющее большинство клонов, профессионалом, который точно знает, для чего он рожден и что следует делать для реализации своей внутренней жизненной программы. Вот и сейчас, как только прозвучали слова одного из адвокатов обвиняемого, противоречащие тому, что было показано на предварительном этапе, никогда не дремлющее подсознание мгновенно перенесло его из мира семейных радостей в обстановку судебного разбирательства. Он нашел соответствующее место в подготовленной им обвинительной речи и внес необходимые изменения.
Когда Пусен заканчивал запись, то почувствовал на себе чей-то взгляд. Строгого вида, но весьма миловидная девушка лет двадцати трех с некоторым волнением следила за ним. Когда глаза их встретились, она зарделась, нервно открыла тетрадку, которая лежала у нее на коленях, и начала быстро что-то писать. Винсенту показалось, что эта девица находилась в зале и во время двух предыдущих процессов.

Винсент Пусен садился в свое "Шевроле - Цезарь", чтобы ехать домой, когда заметил все ту же девушку в сквере напротив здания суда. Она усиленно делала вид, что читает книгу. "Похоже, за мной следят. Этого только не хватало, - подумал прокурор. - Интересно, кого могла заинтересовать моя скромная особа. Исламисты? Вроде бы я с ними не пересекался. Внутренняя проверка? Может быть. Хотят, что ли, проверить прочность моих моральных устоев? - Прокурор ухмыльнулся, подумав, что если Отделу лояльности стали бы известны видения, посещавшие его в моменты близости с Розмари, то почетная досрочная пенсия стала бы неизбежностью. - А если это новая террористическая группа, какая-нибудь "Сверхновая красная бригада"? В таком случае я, как прокурор, просто обязан вывести их на чистую воду", - и Винсент несколько неожиданно для себя захлопнул дверцу "Шевроле" и решительно направился в сторону сквера.
По мере того, как фигура прокурора приближалась, девушка все больше и больше съеживалась. Так что, когда Винсент, наконец-то, добрался до скамейки, на которой она сидела, и, покачиваясь с носка на каблук, остановился напротив, девушка даже почувствовала некоторое облегчение.
- Прошу прощения, мадмуазель, но полагаю, что мне нет необходимости представляться, поскольку я заметил, что в последнее время нет ни одного заседания с моим участием, на котором вы не присутствуете. Не затруднит ли вас объяснить причину столь явного интереса к моей деятельности. Кстати, как вас зовут?
- Катрин, - едва слышно произнесла девушка и, откашлявшись, повторила громче: - Катрин.
- Да, Катрин, так в чем же дело?
- Видите ли, господин прокурор, я студентка факультета юриспруденции, учусь на последнем курсе, и тема моей выпускной работы "Интеллектуальная собственность клонов как объект наследственного права".
- Ах, вот в чем дело! - Винсент только сейчас заметил, что девушка держит в руках его книгу "Акты гражданского состояния клонов: от зачатия до завещания". Тщеславие не было ему чуждо и, чтобы скрыть его проявления, он нахмурился и пробурчал: - Любопытно, очень любопытно.
- Мне, наверное, надо было спросить у вас разрешения присутствовать на процессах...
- Да нет, что вы, у нас ведь открытое судопроизводство. Это я был не прав. Мания преследования разыгралась. Прошу прощения за грубость. Позвольте в качестве компенсации угостить вас чашечкой кофе? - Винсент услышал собственный голос и подумал: "Что я делаю?" - но отступать было поздно, тем более, что девушка уже согласно кивнула головой. "А она ничего. Не Розмари, но - ничего".
Эта пошлая сентенция была знаком смирения, белым флагом, выброшенным прокурором при гулких звуках мерной поступи Фатума. Звуки эти раздавались откуда-то из груди, слева, где у обычных людей, не юристов, расположено сердце. До сих пор Винсент слышал его удары только во время большой физической нагрузки, например, при занятиях спортом или сексом, а вот чтобы так, посреди дня, во время беседы...

Катрин оказалась мила, застенчива, сообразительна. Господин Пусен охотно взял на себя функции наставника. Ему доставляло удовольствие говорить о важных для себя вещах вслух, не боясь показаться излишне чопорным или, напротив, смешным. Катрин была изумительным собеседником. Она не внимала, но и не пыталась спорить или становиться в позицию равного. Она молчала. Лишь изредка задавала вопросы, и вопросы эти всегда были неформальны, они обладали тем свойством, что помогали Пусену по-новому взглянуть на проблему. При этом не возникало чувства обиды, которое иногда появляется в тех классических случаях, когда истина рождается в споре.
Однажды - это случилось на третьей неделе их знакомства - Винсент, как ему показалось нечаянно, просто, чтобы слова прозвучали убедительней, накрыл ладонью руку Катрин. Пальцы Катрин слегка вздрогнули, но сразу же успокоились, и Винсент вспомнил, как когда-то в детстве он нашел маленького грачонка, упавшего с дерева, взял его в руки, и от него, так же как сейчас от руки Катрин, волнами, в такт биению сердца исходило тепло.
Отношения их развивались неспешно и естественно. Раз в два-три дня они пили кофе в одном из кафе, расположенных неподалеку от здания суда. Потом Винсент отвозил Катрин к дому, в котором она снимала небольшую квартирку. Здесь они прощались. Прощания эти становились все более и более неловким, и когда Катрин пригласила его подняться к ней, обоим было понятно, что иначе уже быть не может.

У Пусена было в жизни много легких, ни к чему не обязывающих связей, но все это было давно, еще до женитьбы. Розмари затмила всех:  она превосходила прежних подружек Винсента и красотой, и умом, и всеми прочими женскими достоинствами. В принципе для Винсента Розмари была идеальной женщиной, существом без изъяна. По крайней мере, так думал Винсент до встречи с Катрин. Теперь же многое изменилось.
"Если я потянулся к Катрин, то, значит, в ней есть что-то такое, чего я не нашел в жене. Но что это может быть? Я ведь по-прежнему люблю Розмари. Или не по-прежнему?"
Сравнивая женщин, Винсент не мог понять, что же его влекло к Катрин. Розмари ведь была никак не менее умна и уж точно не менее эрудированна. Более того, ей был присущ радикальный консерватизм элиты. В искусстве, например, ее интересовали вещи принципиально новые, однако лишь те, которые уже получили признание известных критиков и искусствоведов. Для нее существовали только Произведения, а если, вслед за Аристотелем, считать и людей Произведениями, то Розмари коллекционировала людей и артефакты только первого ряда, как иногда говорят об основоположниках и эталонных образцах. Если же при ней заходила речь о менее известных, а, значит, и менее совершенных Произведениях, губа ее оттопыривалась, а в голосе появлялись нотки брезгливости.
Катрин же было свойственно удивляться. Изумление у нее могло вызвать даже то, что для прочих людей вообще находится за гранью внимания - совпадение случайной фразы прохожего или телевизионного персонажа и темы их с Винсентом беседы, сочетание цветов предзакатного неба и шороха листвы, перегоняемой вечерним ветерком, танец снегопада и мелодия камина. При этом она стеснялась проявлений своих чувств, потому что боялась восторгами оскорбить вкус Винсента. Однако для него все представлялось прямо противоположным образом: ее порывистость, непредсказуемость, живость ума и чувств пробудили ранее неведомое желание понять, как видят мир другие.
Винсенту порой чудилось, что Катрин просто играет с ним в кошки-мышки, что на самом деле она намного умнее его и предоставляет ему инициативу в беседе подобно тому, как разумная мать дает высказаться ребенку, а не мучает дитя нравоучениями. Во всяком случае, Винсенту представлялось, что по мере общения с Катрин он стал понимать некоторые вещи тоньше, начал видеть и слышать то, что ранее ускользало от него. Еще он заметил, что если ее чувства относились к предметам искусства, то, как правило, они предшествовали именно тем статьям маститых критиков, которые служили ориентирами для Розмари. Да, Катрин не могла изысканно выражать свое мнение, зато это было действительно ее мнение.
Еще более непохожи были эти женщины в постели.
Все годы, которые Винсент прожил с Розмари, он полагал, что не может быть ничего лучше ее холеного тела, ее изощренной и разнообразной любовной техники. С точки зрения Винсента, единственным недостатком в их отношениях было то, что доминировала в них все-таки Розмари. Впрочем, со временем он свыкся с таким положением вещей и, более того, ему стало нравиться, что инициатива выбора оставалась прерогативой жены. В конце концов, он за день на работе успевал принять такое количество ответственных решений, что имел право хотя бы дома наслаждаться полнейшей безответственностью.
Лишь изредка случались ночи, когда ему представлялась возможность делать с телом Розмари все, что приходило в голову, когда его самые безумные фантазии становились реальностью. Но и это происходило только, если Розмари желала этого, о чем говорило блюдо из гуся, подаваемое не чаще, чем раз в три месяца, в сочетании с крепкими спиртными напитками. Традиционной шуткой за столом уже многие годы было заявление Винсента, что, мол, давненько не едал он гуся. На что Розмари серьезным тоном, но с бесинкой в глазах отвечала: "Дорогой, гусь - это очень тяжелая пища. При твоем неподвижном образе жизни следует бережно относиться к желудку". Особую пикантность шутке придавало то, что она произносилась в присутствии прислуги, которая, как и подобает в приличном доме, подавала обед с выражением отрешенной почтительности на лице.
Вне всякого сомнения, Розмари была идеальным партнером для Винсента. Винсент восхищался тем, как точно жена чувствует ситуацию, какой образцовой светской дамой она была на приемах, которые чета Пусенов должна была время от времени посещать, как она вела дом. Конечно, ее нельзя было представить беременной или матерью, посвятившей жизнь ребенку, нет, но зато она была именно партнером, верным другом, с которым приятно коротать жизнь, женщиной, которая посвятила себя заботам о себе, в том числе и о своем доме и своем муже.
Катрин была совсем другой. Конечно, она была несколько угловата, но именно это и придавало ей особый шарм. Кроме того, в Катрин не было той вызывающей чувственности, того смакования каждого жеста, каждой позы, которое было свойственно Розмари. Казалось, Катрин получает наслаждение только, когда Винсенту хорошо. Она никогда не проявляла инициативы, но никогда и не возражала мужчине. Винсент чувствовал, что иногда она делает усилие, подчиняясь очередной его прихоти. Это не были приступы мазохизма, поскольку она получала удовольствие не от преодоления собственной застенчивости, а от того, что доставила наслаждение любимому.
Но главное отличие Катрин от Розмари состояло в том, что Катрин родилась в обыкновенной, ничем не примечательной семье. Папа ее служил клерком в банке, а мать работала операционной медсестрой. Катрин была спермоном, и однажды Пусен признался себе в том, что для него - человека, посвятившего жизнь борьбе за равноправие клонов и спермонов, оказывается принципиально важным, кем является его женщина.
Это стало для него большим потрясением. Он понял, что испытывает неловкость, чувствует себя преступником, бывая с Катрин, не столько даже потому, что изменяет жене, сколько потому, что изменяет ей с женщиной-спермоном. Именно это так будоражило кровь. Должно быть, нечто подобное чувствовали когда-то, в период расовых и национальных предрассудков, мужчины и женщины, оказавшись в иноплеменных объятиях. Поиск иных повадок, иных запахов, иных стонов - вот что влечет разномастных людей друг к другу.
Обнаружив в себе атавизмы давно минувших веков, Пусен был поражен. Ему, всегда боровшемуся за абсолютное равенство, пришла в голову простая, как амеба, мысль: "Мы все равны, но все различны. Вопрос только - в чем равны и в чем различны". Проанализировав эту сентенцию, Винсент сделал глубокомысленный вывод: "Абсолютный идиотизм", - и дал себе страшную клятву избегать категорических суждений.
Он попытался глубже разобраться в необычном для прокурора ощущении, которое испытывал с самого начала связи с Катрин, - ощущении преступления закона. Что он нарушил? Никакого криминала, очевидно, в его действиях не было. Однако, вслушиваясь в себя, он отдавал отчет в том, что три вины гнездятся в душе.
Первая вина - перед женой. Дело даже не столько в интимных отношениях с другой женщиной. Винсент заметил, что с тех пор, как начался его роман с Катрин, пылкость его в отношениях с Розмари лишь возросла, он стал в постели уверенней и требовательней, что вызвало даже удивление Розмари. Скорее, чувство вины вызывалось страхом перед публичным обвинением, неважно в чем, но - обвинением. Обвинение же предполагает необходимость защищаться, что было враждебно самой природе прокурора Пусена, а следовательно, было унизительным по своей сути.
Кроме того, измена - классический повод для развода, а развод означал крах для Розмари. Она не сможет вести прежний образ жизни, не сможет бывать на светских раутах, даже на выставках и концертах ей предстоит натыкаться на взгляды знакомых, за которыми скрыто жестокое любопытство: что же она делала не так, что муж ее бросил? Не скрывается ли тут некая тайна?
"А действительно, не скрывает ли Розмари что-то?" - подумал Винсент. Он почему-то вспомнил, что рыбные блюда подавались не только в периоды, обусловленные физиологическими причинами. Вот и тогда, после злополучного бала в Линце, когда она позволила себе весь вечер кокетничать с каким-то опереточным итальянским графом, хотя видела, что Винсента это раздражает, последовало целых три внеплановых рыбных дня. Причем на третий день Розмари вообще опоздала к обеду, чего никогда ранее не случалось. Это опоздание было объяснено автомобильными пробками из-за снегопадов, но уже тогда Розмари показалась ему необычно возбужденной. Назавтра к обеду было подано рагу из дичины, а ночью жена требовала особо жесткого обращения с собой, просила наказать ее, как нашкодившую рабыню. У Винсента же на следующий день должно было состояться очень важное, принципиальное заседание суда, и он был совершенно не в настроении предаваться жестоким забавам. Розмари даже обиделась на него за это. После этого случая она иногда, ссылаясь на то, что ей следует проветриться, уезжала на несколько дней в горы покататься на лыжах. Этому всегда предшествовал рыбный день, возвращение же, как правило, отмечалось дичиной, а порой даже гусем.
Ревность и натренированный судейский ум без труда из нагромождения событий выстроили логическую цепочку, в результате чего Винсент почувствовал себя оскорбленным мужем. Как опытный прокурор, он прекрасно понимал, что подозрения его ничем не доказаны, что, кроме любовной интрижки с итальянским графом или еще кем-либо, существуют десятки иных, вполне непротиворечивых и правдоподобных объяснений поведению Розмари, но как мужчина он почувствовал себя оскорбленным.
Уловив противоречие в себе между профессиональным Суперэго и темным Идом, Эго Винсента тут же взяло бразды правления в свои руки: "Ну да, только параноидальных неврозов нам и не хватало," - рассудило оно и, несколько поразмыслив, пришло к компромиссу, смысл которого заключался в том, что недоказанность преступления не есть доказательство его несовершения, а потому господин Пусен не должен чувствовать вины перед госпожой Пусен. Тем более, что чувство ревности, испытываемое Винсентом, свидетельствует, с одной стороны, о том, что любовь его к Розмари жива, а с другой стороны, говорит, что поведение Розмари было небезупречно и, по крайней мере, давало повод для подозрений, причем в тот период их совместной жизни, когда сам Винсент еще был абсолютно чист перед супругой.
Вторым обвинителем выступило чувство ответственности. Винсент был рожден для служения закону и относился к своему долгу более чем серьезно. Работа была главным смыслом его жизни. Никакие личные проблемы не должны были мешать ему в выполнении служебных обязанностей. Рожденный от человека с безукоризненной репутацией, он не мог позволить себе запятнать прокурорский мундир. То, что было позволительно человеку цивильному, не обремененному службой Его Величеству Закону, было совершенно непозволительно для прокурора Пусена.
"Да, по этому пункту обвинения защита ничего возразить не может, - мелькнуло в голове у Винсента. - Закон - превыше всего". Эта фраза пробудила в нем воспоминание об одном давнем приятеле.
...С Александром они познакомились в приемной университетского психолога, перед прохождением теста "FreCho", с помощью которого психолог давал рекомендации молодым людям по поводу выбора ими специальности, а преподавателям сообщал, посредством каких методик наиболее эффективно взращивать из этого студента зрелого специалиста.
После прохождения "FreCho"-процедуры молодые люди отправились отметить это событие в ближайший ресторанчик, тем более, что тест подтвердил обоснованность сделанного ими выбора, что, вообще говоря, случалось далеко не всегда. Александр оказался действительно, как и думал, предназначен для физики, а Винсент, как мы знаем, - для юриспруденции.
Вечер проходил весело, старое рейнское горячило молодую кровь и будоражило мысль, а потому разговор, вполне естественно для неофитов, зашел о преимуществе той или иной науки.
- По-моему, наук меньше, чем факультетов, - заявил Алекс.
- Это как? Ты хочешь сказать, что в университете существует несколько факультетов, которые занимаются одним и тем же? Или есть среди них такие, которые совсем ничем не занимаются?
- Занимаются-то все чем-нибудь, но не все занимаются наукой.
- А что же по-твоему наука?
- Наука? Это такая штука, которая изучает то, что существует объективно. Вот, например, твоя любимая юриспруденция - типичная ненаука.
- То есть как? - возмутился Винсент и со всем максимализмом, на какой был способен, бросился на защиту юстиции. - Тогда и физика не наука!
- Вот как? Аргументируй!
- У вас в физике законы, и у нас - законы. Значит, если юриспруденция - ненаука, значит и физика - ненаука. - Винсент был доволен собой.
- Бред!
- То есть как бред?
- Демагогический бред, основанный на подмене понятий. Действительно, и в физике, и в праве употребляется термин "закон". Но вот смысл у них совсем разный. Законодательная власть любого государства вольна принимать так называемые законы, то есть правила экономического и социального поведения людей в данном государстве. В разных странах эти законы могут быть различными, а иногда и прямо противоположными. Вот, например, закон предписывает в Англии ездить по левой стороне, а в Америке - по правой. Но ведь ни один, ни даже все вместе парламенты мира не в состоянии изменить или хотя бы внести поправку в законы Ньютона или в законы алгебры. Они не властны над ними!
- Но законы математики и физики тоже ведь кто-то придумал! -попробовал сопротивляться Винсент.
- Да, - помрачнев, сказал Алекс, - как минимум, Бог. (Вот именно, что как минимум! Воистину, блаженны не ведающие, но мнящие! - прим. Отв. Сокомпилятора). - В том-то и вся штука, что физика и математика постигают Божественное, а правоведы обслуживают власть, то есть оформляют правила игры, выгодные ведущей на сегодняшний день силе общества.
- Да ты, братец, часом не анархист? Внучатый клон князя Кропоткина?
- Нет, мы, фон Гумбольдты, - такова была фамилия Александра, - из венгерских цыган и никаких "измов" не признаем. Кроме того, у нас, цыган, князей не бывает. Так - бароны... - язвительно ответил Александр, чья родословная напрямую восходила к знаменитым фон Гумбольдтам, сделавшим так много для немецкой и мировой науки.

"Значит, если верить Алексу, а себе не стыдно признаться, что его аргументы уже тогда показались весомыми, существует иерархия законов. Что же на этой шкале выше: закон профессиональной чести или закон любви? По Алексу и честь, и любовь - это мои внутренние чувства. Но тогда мне и решать, что старше".
Винсенту всегда почему-то было легче рассуждать, ссылаясь на кого-то. Он давно знал за собой эту особенность, но никак не мог понять, то ли это свойство именно его, Пусенова, интеллекта, или же впитанная им еще со школьной скамьи традиция гуманитарного образования.
"Тебе, конечно, тебе, - вступило в разговор второе я. - Только сперва разберись, кого же ты любишь: Розмари или Катрин".
"А что, двоих любить запрещено? Вон магометане справляются с четырьмя! Хотя... В последние годы эти дикие обеды, кочевье по спальням, игры в страсть утомили. Идешь домой, как на работу. А вот с Катрин мне легко и просто. Во всяком случае, пока. У нее странное лицо. Чем-то она похожа на мадонну".
"Может быть, ты вообще никого из них не любишь, а любишь только себя?"
"Себя любить не стыдно!"
"Не стыдно, конечно. Но не путаете ли вы, уважаемый подследственный, свою любовь с любовью к себе. Сейчас Катрин более привязана к вам, вот вы и отдаете ей предпочтение".
"Я никому не отдаю предпочтения. Хоть в этом я могу быть честен перед собой! Да, похоже, что Катрин готова для меня на все, и поэтому я только с ней забываю о своем изначальном одиночестве. Иногда мне даже мнится, что с ней я мог бы жить, как жили в прежние века, то есть жить настоящей семьей, а не сожительствовать".
"Однако, странные у вас желания, подследственный. Будем считать, что ваше дело отправлено на дополнительное дознание. Кстати, невредно помнить, что Александр, твой тогдашний, а может быть, и сегодняшний alter ego, добился определенных достижений в своей физике. Кажется, он занимался космосом: какие-то лучи, дыры (какие могут быть дыры в том, чего нет?), еще что-то там о разломах, разрывах, пульсарах, карликах и гигантах - звучит, как сказка, а потом взял и неожиданно умер во время испытания какой-то придуманной им со товарищи штуки для перемещения к звездам. Вот так вот. Наверное, нарушил свои абсолютные Законы и абсолютно умер. Все-таки было в нем что-то от анархиста".

Но самую серьезную вину Винсент чувствовал перед своей клон-сущностью. Он не знал в точности, отчего так получается, но справиться с этим никак не мог.
Дело в том, что в нем всегда жило ощущение своей принадлежности к клонам. Конечно, в профессиональной деятельности Пусен стремился к максимально возможной непредвзятости. Нет, его никак нельзя было назвать клон-шовинистом, скорее, напротив. Во всяком случае, ему не раз доводилось ловить себя на чувстве неловкости, если при нем кто-нибудь из клонов позволял себе бестактность по отношению к спермонам. Иногда это чувство даже переходило в отвращение.
Нет, клон-сущность проявлялась в нем не социально, а биологически. Стоило ему оказываться в компании, как он безошибочно, раньше, чем с первого взгляда, ощущал, кто есть клон. Как это получается, он понятия не имел. Бывало, что во время судебного разбирательства ему приходилось принимать сторону, оппонирующую клону, и тогда он чувствовал внутри себя жуткий дискомфорт.
Положение Винсента усложнялось тем, что он принадлежал к мелкосерийным клонам. Другими словами, в его клане, как иногда называли клонов, рожденных от одного организма, их было всего двое. Поэтому ему не в такой мере, как большинству клонов, было свойственно понимание и ощущение себя частью монолита. Зато он был очень хорошо знаком с одиночеством.
Его единственный брат, Янош, работал в Верховном суде Польши, и хотя их разделяла тысяча километров, они всегда были связаны друг с другом неким неведомым космическим каналом. В обычном состоянии ничего не происходило. Но стоило одному из них попасть в затруднительное положение, как второй ощущал какой-то толчок, приступ беспокойства.
Вообще-то, среди клонов не поощрялись слишком близкие отношения со спермонами. Это не была брезгливость, наподобие той, которую испытывали средневековые работорговцы по отношению к своим рабам. Не было здесь и снобизма. Однако, клоны обычно избегали серьезных отношений, которые могли бы привести к рождению ребенка традиционным способом. Конечно, они вступали со спермонами в интимные отношения, но клоны при этом так тщательно предохранялись, что их партнеры чаще всего чувствовали себя оскорбленными. Это даже стало расхожей темой анекдотов.
Как отнесется брат к тому, что у него возникли серьезные отношения с обыкновенной девушкой-спермоном, Винсент не знал. Но в одном он был уверен: если брат скажет, что с Катрин следует порвать, он не сможет поступить иначе. Винсент старался не думать об этом, потому что настроение от таких мыслей сразу становилось пасмурным.
На душе было тяжело. Все усугублялось тем, что в последнее время Винсент чувствовал, что и у Яноша тоже не все в порядке. И когда однажды вечером у Винсента зазвонил мобильник, он сразу понял, что это звонит брат.
- Привет, Янош.
- Привет, Винсент.
- Что у тебя происходит?
- Думаю, что то же, что у тебя. Так вот, хочу тебе сказать: знать пока не желаю подробностей, но все, что ты сделаешь, будет правильным.
- Спасибо. И я тебя благословляю.
После этого разговора как будто камень свалился с души. Винсент вновь, как в далекие уже годы студенчества, почувствовал себя легко и свободно.

Однажды они лежали на софе, очищенные от желаний, как орехи от скорлупы. Катрин, закрыв глаза, слушала, как прикасаются пальцы Винсента к ее лицу. Он медленно водил ими по щеке, потом по переносице к другой щеке, оттуда к виску, казалось, он сканирует все контуры ее лица. "Она другая, совсем другая, - подумал Винсент.- Но что значит "другая"? В чем отличие? Лучше она, хуже? Да нет, дело не в этом. Она - настоящая! Да, да, вот именно, что настоящая. Она не играет, не притворяется и не режиссирует свои дни и ночи. Она просто живет, потому что она всамделишная!"
Камин подвывал в такт вьюге за окном. Блики огня отражались в стеклах старинного буфета, играли на гранях фужеров с вином. Катрин улавливала эти сполохи сквозь прикрытые веки.
"Как хорошо было бы родить от Винсента ребеночка", - подумала она.
- Я хочу от тебя ребенка, - едва слышно прошептал он.




ФАКТ № 3

Арчибальд Дивани устал. Он не был еще слишком стар, особенно, если иметь в виду, что среднее время жизни в развитых странах к середине двадцать первого века, несмотря на возросшую смертность от терроризма и других форм насилия, достигло восьмидесяти пяти лет, а время активной жизни приближалось к семидесяти.
"Да, семьдесят семь, по нынешним меркам, не так уж и много, и все же Арчибальд устал. Слишком много было сделано, слишком много пережито. Но что было хуже всего - отсутствие желаний. В принципе, конечно, можно было считать Арчибальда абсолютно счастливым человеком. Действительно, он о многом мечтал и всё, о чем мечтал - свершил. Но с не меньшим правом его можно было считать самым несчастным человеком на свете.  Недаром ведь кто-то из древних сказал: "Несчастный. Он получил все, что хотел!" А Арчибальд Дивани получил от жизни все, что мог себе представить. Потому Арчибальда Дивани можно было с одинаковым правом причислять и к людям абсолютно счастливым, и к абсолютно несчастным. Впрочем, могут ли человеческие слова счастье и несчастье, любовь и ненависть, дружба и неприязнь, богатство и бедность, талант и бездарность, красота и уродство - передавать истинные человеческие чувства? Может быть, прав Гейзенберг: чем полнее раскрыта истина, тем непредсказуемей последствия, чем точнее подобраны слова, тем больше мы отдаляемся от описания той неповторимой переливчатости чувства, того неповторимого мгновения, которое потому и называется неповторимым, что бывает только раз? Может быть, слова вовсе и не для этого, а мы по недомыслию своему играем ими, как неразумное дитя спичками?
Кстати, мгновения жизни бывают или случаются? Является ли неповторимость мгновения слепой игрой случая или же комбинацией, задуманной внешними, неподвластными человеку силами? Является ли человек абсолютным творцом своей жизни, который кропотливо нанизывает бисер бытия на тонкую, но нервущуюся нить времени?"
Так, или примерно так, думал о себе и о своей жизни создатель первого истерона. Привычка думать о себе в третьем лице появилась у него давно. Это позволяло Дивани рассматривать себя не как особую, изолированную интеллектом точку во Вселенной, но как очередной объект исследования.
Он сидел в холле своей виллы, и глаза его были устремлены на экран телевизора. Шел репортаж о матче на первенство мира по регби. Играли Австралия и его родная Новая Зеландия. Обе команды состояли почти полностью из клонов. Только по два-три игрока в каждой были спермонами, но именно они солировали, держали нить игры, и Арчи поймал себя на мысли, что он гордится каждым удачным действием спермонов. Пожалуй, он болел не столько за черные цвета новозеландцев, сколько за спермонов.
...Когда-то, в те, теперь уже далекие, почти мифические времена, сэру Арчибальду нравилась эта игра. Иногда он сам пытался погонять мяч, похожий на дыню, но смотреть на игру ему нравилось все же больше. Регби - игра ревнивая, она не оставляет время на отвлеченные размышления, а Арчи уже в молодости любил поразмышлять, причем не тогда, когда позволят обстоятельства, а вдруг, когда в голове, безо всякой видимой причины, слова, образы и формулы начинали устраивать хоровод узоров. Все они переплетались, как в калейдоскопе, переходили из одного в другой, переливались причудливым разноцветьем, а потом наступал момент, когда картина выкристаллизовывалась, замирала и наступало ощущение внутренней гармонии. Тогда Арчи мысленно обходил полученный кристалл снаружи, проникал в него, пробовал на запах, цвет и форму и по вкусу наступавшей усталости определял качество результата размышлений. Если усталость была сладка, то он знал, что запомнил результат навсегда. Настолько навсегда, насколько имеет право смертный говорить о вечном. Но если приходило тревожное утомление, то это был нехороший знак, знак изъяна. Тогда он погружался в глубокий сон и просыпался, или забыв вчерашний кристаллический кошмар, или с ощущением, что место изъяна найдено, и тогда все повторялось сначала. Однако это было в прошлом. Теперь он уж и не помнил, когда последний раз испытывал наслаждение творчеством.
В старости Арчибальда Дивани пугала не физическая немощь, а постепенное выхолащивание мыслительной деятельности. Да, скальпель его критического анализа был по-прежнему остр, но вот способность созидать была безвозвратно утеряна. "Так вот какова старость, - подумал Дивани. - С каждым днем замечать все больше недостатков в себе, но не видеть путей избавления от них. Болезни, немощи, недомогания накапливаются, образуют коллекцию, и человек постепенно, день за днем, незаметно для себя превращается из хозяина этой коллекции в ее раба. Будущее становится все темней, темней, а потом и вовсе исчезает, теряются цели, смысл, исчезает интерес. Жизнь превращается в непрерывную череду лечебных процедур. Они задают регулярность. Прием лекарств - как работа, результаты анализов - это аналог зарплаты или письма об увольнении, выделения же следует трактовать как заменитель оргазма..."
Матч по регби закончился. По телевизору показывали какое-то ток-шоу. Телеведущий с умным лицом беседовал о превратностях макроэкономики с каким-то помятым субъектом, который был, как услужливо напомнила бегущая строка, звездой кайфодиетического бип-бипа, наиболее модного течения в симфошоу. Волна рекламы смыла бип-бипера. В комнате запахло мылом и виски, Арчи поморщился и сделал запахи слабее. Реклама закончилась, и телеведущий с умным лицом завел беседу с каким-то чиновником о нравственных и моральных аспектах допустимости применения сексуальных симуляторов в армии. Кажется, чиновник неосторожным словом задел телеведущего, потому что тот надул губы и напомнил, что закончил с отличием среднюю школу в штате Вайоминг. Чиновнику стало стыдно, казалось, еще немного и служивый разрыдается. Видимо, он понял, что карьера его закончилась, потому что все, даже домохозяйки, знали, что телеведущий с умным лицом был очень влиятелен.
Арчибальд выключил телевизор. В комнате стало тихо. Едва слышно урчал кондиционер, уютно тикали настенные часы. Так прошло некоторое время. Арчибальд нажал на кнопку звонка. Почти сразу отворилась дверь и в комнату вошла миссис Гендерсон, которая уже многие годы вместе со своим супругом, отставным сержантом мистером Гендерсоном, вела дом сэра Арчибальда.
- Миссис Гендерсон, пригласите, пожалуйста, на завтра моего нотариуса. Попросите, чтобы он внес следующие изменения в мое завещание. Вы записываете, миссис Гендерсон?
- Да, конечно, сэр.
- Во-первых. Я категорически запрещаю проводить клонирование своего организма, поскольку настаиваю на абсолютном праве собственности над каждой своей клеткой как во время жизни, так и после ее окончания. Второе. Часть своего имущества я завещаю фонду Дивани. Фонд должен присуждать каждое пятилетие премии по трем дисциплинам: психологии, математике и по межпланетным сообщениям. Особая премия выделяется журналистам, пишущим об искусстве и ни разу не употребившим слова "номинация" и "Оскар". Конкретные суммы мы оговорим завтра.
Сэр Арчибальд замолчал. Через пять минут миссис Гендерсон осторожно спросила:
- Еще что-нибудь, сэр?
Дивани пожевал губами и, не поднимая век, продолжил:
- На послезавтра назначьте пресс-конференцию. И вот что. Гляньте, нет ли у нас цикуты.
- Простите, сэр, я не помню, чтобы мы заказывали такое вино.
Дивани зашелся тем тихим, ехидным смехом, который вызывал неприязнь у всех, кому доводилось его слышать. Миссис Гендерсон, привыкшая за годы службы к шуткам, с ее точки зрения, несмешным, и другим странностям сэра Арчибальда, терпеливо ждала, когда приступ веселья закончится.
- Н-да, - наконец успокоился Дивани, - пожалуй, что не заказывали. Понимаете, миссис Гендерсон, у нас, настоящих ученых, есть, скажем так, легенда, о том, что каждый, сделавший что-то стоящее в науке, удостаивается чести испить чашу цикуты. Но сделать это можно только раз. Чаша сия знаменует, знаете ли, безвозвратность, - Дивани говорил все тише, постепенно его речь стала походить на бормотание. - Сначала ноги, должно быть, от щиколоток, нет, скорее, от колен, конечно, у меня же больны колени, а значит, там чувствительность нервной ткани выше, затем живот... надо прочувствовать каждый орган отдельно... интересно, дыхание и сердце - синхронно?.. если раньше сердце, то остальное уже не ощущается, но если дыхание, то сердце, должно быть, переходит на форсаж... и последним, как капитан на тонущем судне, мозг...
Миссис Гендерсон деликатно кашлянула.
- Это что-то вроде премии?
- Вроде премии? Да, пожалуй.
- Но вы ведь отказались от Нобелевской премии.
- Видите ли, миссис Гендерсон, это совершенно разные вещи, можно даже сказать, противоположные. Нобелевская премия, во всяком случае сейчас, это знак перехода человека из мира абсолютных истин в мир пошлости, мир шоу-бизнеса. А чашей цикуты общество или сам человек как раз отделяет себя от мира суеты.
Дивани задумался, на лице его появилась улыбка.
- Знаете, поскольку цикуты в доме нет, принесите-ка мне вот что: рюмку хереса, немного сыров, оливки и какие-нибудь орешки.
- Но, сэр, врачи...
- Миссис Гендерсон, я прекрасно помню, что говорят врачи.

ДОКУМЕНТ № 4
КЛОНЫ ОСИРОТЕЛИ

Вчера в семь часов двадцать три минуты пополудни осиротела половина человечества. Умер сэр Арчибальд Дивани - человек, которого называли отцом клонов.
Смерть наступила во время пресс-конференции, которую сэр Арчибальд созвал, чтобы объявить о создании фонда Дивани, назначение которого - стимулировать развитие психологии, математики и межпланетных сообщений.
Кроме того, учреждена еще одна премия - за лучшие журналистские работы, освещающие события в области искусства. Правда, это направление оговорено весьма нелегкими условиями: претенденты не имеют права в своих статьях ни разу употребить слова "Оскар", "номинация", а также их синонимы. Доктор Дивани обосновал это, на первый взгляд экзотическое, требование тем, что подобного рода термины не имеют к искусству ровным счетом никакого отношения, а значит, по его мнению, являются признаком спекуляции и непрофессионализма.
Сэр Арчибальд лично зачитал документ об учреждении фонда, после чего ответил на вопросы в привычной для себя манере, скрестив руки на груди и закрыв глаза. Он, как всегда, отвечал на все вопросы: о том, какая связь между клонами и освоением космоса, о его взглядах на современную литературу, о том, насколько распространение адресного обучения подготовило общество к восприятию идеи адресного зачатия, существует ли альтернатива технологии комплексной компьютерной психодиагностики "FreCho" и так далее и тому прочее. Но когда корреспондент еженедельника "Миры Бомбея" спросил, правда ли, что клонирование женских организмов привело к возникновению неких сложностей внутри сообщества клонов, доктор, казалось, надолго задумался. Оказалось - навсегда.
Смерть наступила практически мгновенно...
Удивительно все же, насколько цинично поступают с нами эти две неразлучные подруги - Жизнь и Смерть. Почему они решили совершить передачу души одного из самых таинственных людей, живших когда-либо на нашей планете, столь публично? В назидание? По правде говоря, интриги этих старых склочниц изрядно поднадоели. Вот если бы Сам устроил пресс-конференцию, то я бы ни преминул бы спросить, а нет ли у Него в запасе чего-нибудь повеселее этого примелькавшегося дуэта. (Есть! Но всему свое время. Не стоит торопиться. - Прим. Одного из Соавторов). Хотя самое смешное, если бы на этой гипотетической пресс-конференции Сам и умер. (Не дождетесь! Но насколько, все же, журналисты бывают бестактны! Наслать на них что ли еще одного пророка? Хотя нет, без свободы слова никак нельзя. Оно было в начале. - Прим. того же Соавтора)
Впрочем, когда речь идет о докторе Дивани, нельзя быть уверенным абсолютно ни в чем. Даже в смерти. Мне до сих пор не хочется верить, что неизбежность одолела все же таинственного Отца Клонов. Неужели он ничего не припас напоследок для извечного врага человечества? Может быть, его публичная смерть лишь очередной ход в невидимой для нас, но все еще длящейся партии со смертью? Ясно только одно: нам, простым смертным, ответ на этот вопрос получить не суждено.
Известно, что доктор Дивани чрезвычайно щепетильно относился к таинствам своей приватной жизни. Нет, он не избегал общения, но, скажем так, контролировал его. Никому неведомо даже, были ли среди многочисленных его знакомых такие, которые имели право называться друзьями сэра Арчибальда.
Неизвестно также, любил ли он людей, ненавидел ли? Вот люди его и любили и ненавидели. И теперь, хотя самого Дивани нет с нами (нет ли?), нам жить с творениями его разума, с продолжением его мечты.
Теодор Гильденкранц,
"Копенгагенский информационный листок", http://www.kiber_kib.int

ДОКУМЕНТ № 5
СМЕРТЬ ДИВАНИ: ТРАГЕДИЯ ИЛИ ИЗБАВЛЕНИЕ

Удивительно последовательно устроен мир. Человек, бросивший вызов самому Творцу, умер. И тем самым приравнен нам, простым обывателям.
Как известно всем, жизнь устроена Создателем принципиально несправедливо. Одни рождаются умными, другие - сильными, третьи - красивыми, четвертые - счастливыми, а пятые - не обладают ничем из перечисленного и неперечисленного. Жизнь была изначально задумана Им как неравенство. Это вам скажет любой мало-мальски сведущий ученый, потому что жизнь - это движение, а движение - это когда оттуда, где больше, перетекает туда, где меньше (но чаще наоборот). Справедливость же - это когда равенство. Но в жизни нет места для него!
Вот и сэр Арчибальд получил дворянское звание за то, что попытался уничтожить последний символ справедливости - смерть. Но не успел. Умер. Умер привселюдно, во время пресс-конференции.
Что хотел этим сказать Всевышний? Думается, что в посрамлении гордыни человеческой содержится напоминание, грозное напоминание, что всему есть предел. Нам представляется, что вся жизнь доктора Дивани является иллюстрацией, в общем-то, очевидного филолого-философского факта: возможность не тождественна необходимости. Все-таки действия надо соизмерять не с физиологической потенцией, но с моральной потребностью, наличие которой отделяет человека от прочих тварей.
Этого же требует элементарная деликатность по отношению к Творцу. Вспомним, что изгнание из рая было следствием именно неделикатного "превышения полномочий", допущенного Праматерью. Может ли быть более ясной просьба-предупреждение ограничить познание, не вторгаться в область сокровенного? В конце концов, каждый из нас видит лишь фрагмент Бытия, весьма ограниченный во времени и в пространстве. И лишь Создателю доступна полная картина, а значит, лишь Ему ведомы абсолютные Добро и Зло. Поэтому тщеславные попытки человека посредством разума улучшить картину выглядят нелепо и ничего кроме новых страданий, разрушений и несуразностей принести не могут.
Жаль, что столь высоко одаренная натура, как доктор Дивани, истратил свой дар на поиск ложных целей и забавных фактов. Но не нам судить, а потому внемлем же и будем молиться за душу искавшую и заблудшую. Да будет милостив Всевышний, да свершится Его воля.
"Объединенная газета Всемирного Совета Иудейских, Мусульманских и Христианских Церквей"
 http://www.iii.com

ДОКУМЕНТ № 6
ПОСЛЕДНЯЯ ЭКСТРАВАГАНТНОСТЬ СЭРА АРЧИБАЛЬДА?

Вчера в 19 часов 43 минуты при большом стечении народа скончался величайший ум эпохи доктор философии сэр Арчибальд Дивани.
Жизнь этого человека сама по себе является научной легендой. Когда-то, подобно Резерфорду, он почти без средств прибыл в Англию из одной из самых удаленных частей Соединенного Королевства - Новой Зеландии. Учился, а потом работал в Кембридже. Научные интересы сэра Арчибальда лежали в области наиболее спорных исследований, поскольку затрагивали такие категории, как мораль и нравственность. Он занимался практическим клонированием человеческого организма. Именно он решил проблему массового клонирования, разработав технологию истерона. Кроме того, им решены некоторые весьма важные задачи медицинской генетики. Эти решения избавили человечество от большинства казавшихся неизлечимыми болезней.
Что касается личной жизни сэра Арчибальда, то о ней практически ничего не известно. В частности, никому не известно, были ли у доктора Дивани увлечения. Вроде бы, он никогда не был официально женат, но достоверно и это нельзя утверждать. Так, среди его сокурсников по Кембриджу было распространено мнение, что юный Дивани неравнодушен к женскому полу и пользуется определенным успехом у дам, но никто не может вспомнить ничего определенного. Самым богатым подробностями может служить рассказ д-ра Л., который в период учения был некоторое время компаньоном мистера Дивани.
Мистер Л. вспоминает, что однажды сэр Арчибальд появился в их пансионе с большим количеством свертков. Через некоторое время он вышел из своей комнаты, одетый более чем старомодно. На нем был фрак с белой орхидеей в петлице, соответствующие брюки и лакированные туфли. Наряд этот был вдвойне неожиданен особенно и потому, что в тот период жизни Дивани едва сводил концы с концами и даже прокат подобных одеяний далеко превосходил обычный месячный бюджет бедного студента. Мистер Л. спросил у компаньона, не собирается ли тот жениться и, если - да, то не нужен ли ему свидетель. Однако Дивани лишь улыбнулся, прикоснулся к полям цилиндра и был таков. Вернулся он через несколько дней в своем обычном костюме и обычном рабочем настроении. Впоследствии Арчи никогда не вспоминал о своей отлучке. На все вопросы товарищей, он лишь пожимал плечами...
Мистификации, смысл которых так и не был понят современниками, постоянные исчезновения, экстравагантные заявления самого неожиданного содержания - вот стиль жизни сэра Арчибальда. Можно ли, зная эти особенности его жизни, поверить в то, что сэр Арчибальд совершенно случайно накануне своей смерти (так и хочется взять в кавычки это слово, когда речь идет о первом человеке, который публично объявил смерть своим личным врагом) долго о чем-то беседовал со своим нотариусом - видимо вносил поправки в свое Завещание, - после чего заявил на своей предсмертной пресс-конференции о запрете клонировать свой организм, успел сообщить о создании фонда Дивани, назначение которого присуждать весьма экзотический набор премий, оговоренных еще более экзотическими условиями, и сразу после этого скончался? Не оставляет чувство, что мы стали свидетелями очередной, последней мистификации доктора Дивани.
Вообще, кончина сэра Арчибальда - сплошной нонсенс. Действительно, мог ли человек, которого называют Отцом Клонов, завещать запрет на собственное клонирование? Перечеркнуть все сделанное? Бред какой-то. Вдумайтесь: человек, боровшийся за примат личной свободы, низвергавший все существовавшие моральные препоны на пути прогресса, всегда яростно настаивавший на полной невозможности внетелесной жизни, вдруг объявляет о запрете на клонирование своего организма. Однако позвольте! Поскольку внетелесная жизнь не существует, то тело умершего лишено хозяина. А отсюда следует, что г-н Дивани теряет после смерти власть над собственным организмом не только физически, но и юридически. Как говорилось в старом анекдоте: "Умерла, так умерла!" То есть Завещание вполне может быть оспорено, по крайней мере в пункте о клонировании, в суде.
Таким образом, не исключено, что мы еще встретимся с сэром Арчибальдом. Во всяком случае, с его клон-копией. Так что не будем спешить со словами прощания.
Фрол Медниев
 http://igogo_oprichnik.ru


РАЗНОЕ:

"...Переход к дельта-технологиям резко изменил ситуацию на рынке пиглей (Пигль - это такая штука, с помощью которой уже в ближайшем будущем будет производится управление всем хозяйством: домом, машиной, геликоптером; он соединит в себе возможности мобильного телефона, пульта управления телевизором, микроволновкой, кондиционером, автомобилем и прочим. В большинстве случаев управляется голосом. Первые модели по форме напоминают свиной пятачок. - Прим. Сокомпиляторов). Корпорации США, России и Японии, которые вовремя переориентировали свои производства на выпуск новых моделей, значительно потеснили пиглевые компании Европы...
Основное преимущество новой технологии - в миниатюризации и возможности вживлять пигль в организм, чаще всего - в мочку уха..."

"...По мнению известного театроведа Зиновия Ярило, театр вступает в новую эпоху - эпоху бароккоидального модерна. Наиболее полно это направление выражено в постановке программной пьесы Ф.Феофанова на сцене Московского театра "На Чистых прудах".
Пьеса необычна по своей сценографии: все действие развернуто по вертикали. Представьте себе трехэтажный дом, с которого снята фасадная панель. Перед нами разворачивается жизнь шести семей. Причем диалоги выписаны таким образом, что происходящее в каждой квартире имеет свою фабулу, но совокупность шести текстов сплетается в сверхтекст, имеющий более мощное звучание, чем каждый из подтекстов. Так бытие Вселенной состоит из соединения бесчисленного множества микрокосмосов людей, планет, звезд..."

"...Объединенный Комитет по планетарной безопасности опубликовал список астероидов, чьи орбиты в этом десятилетии будут скорректированы таким образом, чтобы они "не пересекались с основными космическими трассами".
Естественно, что подобное заявление породило массу вопросов. Первое: любопытно, что имеется ввиду под "основными трассами"? И второе: что делать тем, кто собирается отправиться в космическую глухомань? В связи с этим мы бы рекомендовали любителям космических путешествий прежде, чем паковать рюкзаки и смолить свои космические яхты, сверить предполагаемые маршруты с новыми траекториями. А то ведь не ровен час...
Кроме того, по настоянию астроэкологов в каждом случае коррекции траектории астероидов будет проводиться предварительная экспертиза космического тела, включающая в себя геологические и космологические проверки..."

"...На Межконфессиональном Конгрессе обсуждались также актуальные гуманитарные проблемы, в частности, вопрос о захоронении клонов. Подавляющее большинство клонов является атеистами, но проблема, по мнению религиозных деятелей, состоит даже не в этом. Поскольку клонов лишь опосредованно можно считать созданиями Божьими, а обряды захоронения во всех религиях предусмотрены лишь для людей, рожденных без технологического вмешательства, то возникают неразрешимые в рамках канонических взглядов проблемы ритуала..."

"...Компания "Енисейские генетические линии" объявила о новом виде услуг. Благодаря технологии, разработанной отделом биокорреляций, желающие могут произвести апгрейд своего мозга: увеличить его долговременную и оперативную память, увеличить быстродействие, установить дополнительный блок понимания художественных текстов и т.д. В качестве специального подарка записавшимся на программу может быть установлен блок "В мире животных", с помощью которого человек сможет увидеть, услышать и обонять мир с той же остротой, с которой это делают братья наши меньшие..."

ДОКУМЕНТ № 7
ИСКУССТВО КЛОНОВ
Из книги Гертруды Цигель
Глава "Животворящее искусство"
(приводится в сокращении)

Сейчас, по прошествии более, чем двадцати лет, уже трудно восстановить абсолютно точно, как это было. Достоверно известно лишь одно - дело было в Каннах, во время очередного кинофестиваля. В остальном - даже свидетельства очевидцев разнятся диаметрально. По сути, на наших глазах произошло то, что в ходе изрядно затянувшейся истории человечества случалось уже не раз: исторический факт со временем обрастает подробностями, которых, в общем-то, первоначально и не было.
Обычно это происходит следующим образом. Событие уже произошло в физическом мире, но продолжает свершаться в умах человеческих. Но так как каждый из нас смотрит на мир со своей точки зрения, то и трактует происходящее по-своему. Получается, что факт не есть нечто окончательно случившееся, но напротив, он живет, приобретает черты активной динамической системы, протяженность во времени. Так не спеша, но неумолимо событие обрастает метафорами, аллегориями, символами, которые обволакивают собственно физическую реалию, делают ее невидимой, подобно тому, как морской ил неумолимо, год за годом, слой за слоем покрывает затонувшие корабли. Это означает, что исследователю чаще приходится иметь дело с историографическим илом, нежели с собственно фактами. В этом смысле работа любого историка глубоко антинародна, поскольку народ творит мифы, ученый же пытается из мифов возродить правду. Работа эта схожа с попытками воскресить мумию. Но ведь невозможным сейчас является только невозможное!
Перед нами стоит сложная, но, надеюсь, выполнимая задача: восстановить по преданиям и мифам событийный ряд, приведший к появлению искусства визио.
Итак, во время кинофестиваля в Каннах в году 2057 праздношатающаяся публика с плохо скрываемой бальными нарядами тоской выгуливалась по набережной Круазет. Был день второй кинофестиваля, и основной темой светских разговоров служили наряды знаменитостей, в которых они вчера дефилировали по лестнице, а также перспективы той или иной ленты. В беседах требовалось быть в курсе подковерных игр, о существовании которых, естественно, никто официально ничего не сообщал. Этот шорох элитных сплетен, будучи настоян на лучшей в мире парфюмерии, превращался в неподражаемую атмосферу праздника, которая даже случайного прохожего, не имеющего никакого касательства к кинопразднеству, если, конечно, предположить, что такового возможно было сыскать в эти дни в Каннах, превращала в ценителя.
Однако любое стоящее правило обязано иметь исключение, каковым, в нашем случае, и явилась пятерка молодых людей, не желавших скрывать скуку, вызываемую у них фестивальным действом.
Как известно, если голый король достаточно долго прохаживается по улицам, площадям, набережным и лестницам, то, в конце концов, найдется бестактный подданный, который не преминет во всеуслышание заявить о наготе монарха. Так вот, все пятеро молодых честолюбцев чувствовали, что наиважнейшее из искусств, оно же - искусство грез, утратило былой блеск и, подобно глубокому старику, способно жить лишь в прошлом. Уделом кино стали бесконечные самоповторы, всякого рода ремейки, т.е. перемены мест слагаемых в коммутативной группе.
Так случилось, что судьба свела их за одним столиком на веранде второго этажа небольшого ресторанчика неподалеку от вокзала. Как вам должно быть известно, ресторанчик этот назывался "Последний сеанс". Достоверно известно, что все пятеро до этого вечера знакомы не были. Всезнающая судьба свела их вместе, поскольку были они в одинаковой степени молоды и честолюбивы, и, как выяснилось через полчаса после знакомства, нравилось и не нравилось им примерно одно и то же.
Старший из них по возрасту, Герберт Корх, был художником. Он рано понял, что писать лучше, чем это делали старые мастера, последним из которых он считал Дали, невозможно, что все попытки сотворить новое обречены на вырождение в более или менее банальный декор. Поэтому он специализировался на изготовлении репродукций и стилизаций, что приносило ему вполне приличный и, что сравнительно редко бывает у людей свободных профессий, стабильный доход. Лишь изредка Герберт впадал в мрачное настроение, которое именовал сухим запоем, поскольку спиртными напитками не злоупотреблял, наркотиков же не употреблял вовсе. В этом состоянии он рисовал сутками напролет странное. Так продолжалось дней десять, после чего Герберт безжалостно сжигал все нарисованное и уезжал развеяться в "одну из столиц пошлости", как он называл модные курорты и туристические центры.
Ласло Игнашевич работал на телевидении, точнее, в одной из телестудий, которая занималась постановкой телешоу. Ласло режиссировал зрелища класса "Большой Брат", "За стеклом" и тому подобное. Основными заказчиками его продукции были страны Экваториальной Африки, где это зрелище еще не утратило окончательно своего зрителя.
Федор Бессребников был молодым, но удачливым продюсером эстрадных шоу. Делать деньги в этом бизнесе ему помогало глубокое презрение, которое он питал ко всевозможным массовым зрелищам, в частности, к эстраде. "Из всех форм любви я предпочитаю любовь к деньгам", - говаривал он.
Мари Око вообще не имел никакого касательства к искусству, поскольку посвятил себя генной инженерии и, несмотря на относительную молодость, достиг немалых успехов в этом ремесле.
Хуго ван Альпенгольц руководил отделом рекламы одного крупного электротехнического предприятия в городе Хертогенбос, что в Северном Брабанте. Пять дней в неделю он являл собой эталон бюргера. И лишь уик-энд превращал Хуго в абсолютно раскрепощенного молодого человека без всяких признаков тормозов. Но стоило часам на ратуше пробить девять часов вечера в воскресенье, как Хуго превращался вновь в образцового, добропорядочного служащего.
Были ли среди этой пятерки клоны? Достоверно это неизвестно. Кроме того, с нашей точки зрения, это и не важно, а потому мы воздержимся от обсуждения этой темы.
Итогом этой встречи явился первый в истории визио-проект. Думается, что основная идея принадлежала Хуго ван Альпенгольцу, поскольку план был непосредственно связан с его родными местами, а точнее - с самым известным уроженцем города Хертогенбоса Иеронимусом ван Акеном, более известным под псевдонимом кратким, как сполох молнии, и глухо шипящим, как змея, - Босх. Дело в том, что в 2060 году этот старинный западноевропейский город должен был отмечать шестисотлетие Босха. Видимо, это событие и подсказало идею проекта.
Мы не можем, разумеется, сейчас, по прошествии стольких лет, абсолютно достоверно реконструировать ту памятную встречу, но, возможно, события развивались так.
Вначале все пятеро находились в довольно мрачном настроении. Должно быть, Федор, которому, как и каждому русскому, не был чужд анархизм, заметил:
- Господа! Вам не кажется, что фестиваль все более превращается в ритуал поклонения мумифицированному трупу?
- Да, пожалуй, кино перестало быть искусством, - согласился с Бессребниковым Ласло. - Впрочем, телевидение не намного живее. Да и вообще, искусство кончилось.
- Ну почему же, - возразил Федор, - а искусство зарабатывать деньги? Хотя, а был ли мальчик?
- Простите, - включился в разговор Герберт, - в каком смысле?
- Это цитата из Горького, русского классика, ставшая поговоркой. Я это в том смысле, что сама идея искусства несомненно была, но была ли она когда-либо реализована? Не кажется ли вам, господа, что искусство является лишь мифом, по крайней мере, в наше время? По-моему, искусство - не более, чем сочетание звуков, вызывающее определенный душевный настрой, своеобразная мантра, с помощью которой происходит манипуляция массовым сознанием.
Философия оказалась общим коньком собравшихся.
- Так вы до сих пор платоник? - удивился Хуго. - Ведь уже Аристотель полагал невозможность существование неовеществленной идеи.
- Не скрою, Аристотель мне друг, - не стал оспаривать свой младоплатонизм Бессребников, - но как изволите поступать с вечностью? Идея вечности витает в умах, но вот никто никогда ее не наблюдал овеществленной. Даже физики - и те не допускают ее существования.
- Таков общий удел любой бесконечности, - вступил в разговор Мари. - Только в математике есть место для нее. - Подумал немного и, слегка улыбнувшись, с легким поклоном в сторону Федора добавил: - И в искусстве. Если оно, конечно, существует.
- Давайте примем в качестве примиряющего тезиса, что математика и искусство суть одно и то же, - сказал Ласло.
Господин Око тут же согласился.
- Тем более, что математика единственная дисциплина, занимающаяся изучением таких свойств предметов, которые существуют вне времени...
- Как, впрочем, и искусство, которое можно рассматривать как слепок времени, - добавил Хуго.
- Картины, книги и прочее как консервные банки времени. Любопытно, - Герберту эта метафора явно нравилась. - Вот только, как быть со сроком годности, господа?
Господа дружно рассмеялись, и обстановка за столом заметно потеплела.
Кажущийся наиболее легкомысленным среди собравшихся Ласло предложил:
- А при приближении срока годности консервы неплохо бы и вскрыть.
- И приурочить это по давней традиции к какой-нибудь круглой дате, - добавил Федор.
- Прекрасно! Вот, например, через два года у нас в городе состоится празднование шестисотлетия Босха, - вспомнил Хуго.
- И что же вы предлагаете? - насторожился Герберт.
- А что можно предложить? Расконсервировать какое-нибудь полотно Босха?
- И посмотреть, что из этого получится! - ухватился за эту мысль Ласло.
- Но это же технически не осуществимо! - попробовал возразить Федор.
- Позвольте вас уверить, осуществимо. Вполне осуществимо. - Тихо произнес японец. - Я как раз работаю в области генной инженерии... Единственное, что с человекообразными фигурами за два года будет сложно...
- Что, не успеете изготовить?
- Изготовить успею, но они не успеют вырасти до взрослого состояния.
- Но насколько я помню, - задумчиво проговорил Герберт, - там в левой части алтаря есть фрагмент, где изображены только животные.
- Назовем их так, - буркнул Федор.

"Незримо нимфы ворковали под шелест смеха и речей", - скажет позже об этой встрече поэт. Легко и пьяно зарождалось самое фундаментальное, сочетающее в себе модерн и синкретизм, искусство - искусство генной анимопластики, на базе которой возникло, в частности, и визио-шоу.
Разговор в "Последнем сеансе" не остался без последствий, и вскоре Каннская пятерка зарегистрировала фирму "Визио Интернейшнл". Прошло чуть более двух лет, и 23 мая 2060 года в Хертогенбосе состоялась премьера первого визио-концерта - ставшего классическим "Босхического Гало-Свето-Представления". Вот что писала об этом историческом событии влиятельная в Восточной Африке газета "Мадагаскарские Островные Ведомости" (статья приводится с сокращениями):
"Публика еще до начала шоу была необычайно взволнована. Одно это можно считать несомненным успехом организаторов, поскольку в наше время кажется невозможным придумать действо, способное заставить трепетать сердца зрителей. И надо признать, что ожидания не были обмануты, хотя поначалу все выглядело, как при проведении обычных шоу вроде "Большой брат - 2050".
...Представьте себе классический цирк, времен позднего Рима. Каменные ступени амфитеатра обрамляют арену, посередине которой расположен гигантский черный куб неправильной формы, что невольно вызывает ассоциации с Каабой. Ровно в семь вечера звучит гонг и, как только последний отголосок его превратился в строгую, и в то же время, легкую мелодию лютни, свет в цирке начинает меркнуть. Мрак наступает снаружи, он стягивается к центральному кубу, который - создавалось такое впечатление - впитывает отступающий свет. Чем темнее становилось в зале, тем ярче становился интерьер куба, и вот, зрители узнают пейзаж небольшого заливчика, который изображен в левой части алтаря "Искушение св. Антония". Однако, в отличие от росписи, берег лагуны еще пуст.
Сквозь звуки лютни постепенно проступает плеск волн. Лютня смолкает вовсе, и странное булькающее всхлипывание аккомпанирует партии прибоя. На равномерную доселе рябь накладываются следы чего-то движущегося под водой. Проходит еще несколько мгновений и на золотящийся, святящийся изнутри песок волна исторгает первый отряд диковинных тварей. Они расползаются по берегу, а из изумрудно-зеленых вод появляются все новые и новые трех- и четырехпалые существа, в точности такие, каких Босх изобразил почти шестьсот лет тому на фоне этого пейзажа. Складывается такое впечатление, что существа эти движутся, влекомые инстинктом к определенным местам. И действительно, они стремятся именно туда, к тем точкам, в которых много сотен лет тому поместил их гений Босха. Здесь они застывают на мгновение, специально позируя зрителям, чтобы каждый мог сравнить картину-прототип с реальностью.
А дальше начинается такое, что и Босх не мог бы нарисовать.
Чудовища с чавканьем и хлюпаньем набрасываются друг на друга. Видно, как трехпалая рептилия заглатывает черепаху многоножку, а в это же время трехголовый дракон из центральной части разрывает ее сзади на куски.
Все жрут. И лишь ящерица, укрытая белоснежным яйцевидным панцирем, взобралась на возвышенность и, сложив лапки, покачивается на своем броненосном брюшке, наблюдая за вакханалией жизни, которая разворачивается на берегу.
Через некоторое время все кончено. Трехглавый дракон, заметно раздавшийся в размерах, остался один в низине. Мы слышим тяжесть и обоняем смрад его дыхания - система кондиционирования, видимо, соединена с атмосферой внутри куба. Но вот чудище замечает нас, оно поднимает головы и бросается на людей. Зал вопит от ужаса! Но нет! Дракон налетает на невидимую до этого момента ни ему, ни зрителям преграду. Слава Богу, прозрачность стен не означает их отсутствие. Тварь сползает по стенам, и мы слышим, как ее когти скрежещут по стеклу, оставляя на прозрачной броне царапины.
Дракон разворачивается, и тут в его поле зрения попадает ящерица в яйцевидном панцире. Монстр роет песок передними лапами, все три головы его наклонены и покачиваются из стороны в сторону. Так проходит какое-то время, а затем дракон взвивается в прыжке! И здесь происходит очередное чудо. Ящерица выставляет вперед левую лапу, из которой исходит молния. Молния делится на три части, поражая все головы дракона, те начинают конвульсивно дергаться, грызть друг друга, кончается тем, что тело дракона, подобно обезглавленной курице, делает своеобразный круг почета по некогда золотому пляжу, покрытому теперь кровью, слизью, недоеденными останками, и упокаивается (навеки?).
Сияние в кубе меркнет, но нарастает свет в амфитеатре.
Публика долго не может прийти в себя, но, в конце концов, награждает создателей шоу аплодисментами.
Впрочем, как выяснилось, на этом программа вечера не исчерпана. Стены куба поднимаются, и всем желающим позволено пройтись по недавнему полю битвы за жизнь. Не все находят в себе силы для этой прогулки. На фоне немногих смельчаков, с видимым отвращением прогуливающихся по пляжу, выделяется миловидная девушка, кормящая лебедей, которые - кто бы мог подумать! - все это время мирно плавали в лагуне.
После осмотра места действа журналисты были приглашены на пресс-конференцию.
Организаторы шоу оказались весьма приятными молодыми людьми. Они с готовностью отвечали на все вопросы и делились своими планами на будущее.
Удивило признание, что в дебютном спектакле не все удалось (!). Так, например, мистер Око, технический руководитель проекта, был польщен тем, что ваш покорный слуга заметил небольшое несоответствие в спектакле оригиналу, т.е. картине Босха: глаза у дракона не белые, как на росписи, а разноцветные. Господин Око объяснил это рядом технических проблем при конструировании персонажей, связанных с топологическими особенностями генной конфигурации  вновь сконструированных существ.
Корреспондент журнала "Искусство мира" спросил, насколько устроители зрелища учитывали, что у Босха нет случайных образов, что каждая деталь является символом.
Господин Игнашевич, режиссировавший шоу, ответил, что они стремились максимально сохранить атмосферу полотна. Однако при этом возникают определенные сложности. Так, например, в данном шоу был одушевлен лишь фрагмент, что не могло не сказаться на цельности восприятия. Это связано с дороговизной и юридическими сложностями генопластики с применением человеческого материала, но юристы фирмы работают сейчас над устранением этого препятствия. Кроме того, организаторы лишь частично контролируют происходящее на арене. Существующие сейчас методы позволяют управлять движением персонажей до определенного момента, а именно, до фиксации их в положении, в котором они изображены на полотне мастера. В дальнейшем же они живут вполне самостоятельной жизнью, поведение их обусловлено их естеством и никоим образом не контролируется.
Что же касается планов компании, то, если юридические вопросы будут согласованы, зрителей ждет полная визио-версия "Сада земных наслаждений", визиозация работ Гойи, Дали, Парафило, Шемякина. Правда, в любом случае это может произойти не ранее, чем через двадцать-тридцать лет, так как выращивание материала с использованием человеческих генов - процесс лонгитюдный.
На реплику одного журналиста из Польши: "Да есть ли предел сюру!" остроумно среагировал арт-директор проекта господин Герберт Корх: "Кажется, ваш земляк, Ежи Лец, заметил: "Если сюрреализм становится реальностью, останется ли он сюрреализмом?" Так что мы как раз работаем над возвратом сюрреализма в лоно реализма, и никакого другого смысла в нашей работе искать не следует".
Последним на пресс-конференции прозвучал вопрос одного корейского журналиста: "Во время представления у меня сложилось впечатление некоторой ненатуральности происходящего. Не являются ли так сказать "актеры" просто-напросто механизмами?
"Мы чувствовали, что сомнение возникнет, - сказал господин Кох, - поэтому приглашаем всех желающих на кухню, где наши повара при вас произведут разделку тушек, а затем вы сможете поприсутствовать непосредственно при приготовлении деликатесов. Ну а затем, во время ужина, мы с вами продегустируем все это и обсудим подробнее в неформальной обстановке интересующие вас детали".
Таким образом, оказалось, что и пресс-конференция не венчает вечер! Журналисты были приглашены на дружеский ужин, приготовленный из мяса павших сегодня на их глазах тварей. Не скрою, многие из пишущей братии, включая и вашего покорного слугу, колебались, но устроители напомнили нам, что эта милая традиция восходит к корриде, которая наряду с боксом, восточными единоборствами и боями без правил, является эталоном физической культуры, и этот довод сломил нас. В традициях корриды особой честью считается поедание различных частей погибших в бою быков (особенно ценятся уши и хвосты). Этот обычай восходит к глубокой древности и, видимо, является замещением ритуала поедания трупа убитого врага, т.е. символизирует победу культурного начала над вульгарным каннибализмом.
Превозмогая некоторое отвращение, я согласился принять участие в дегустации и теперь с полным правом свидетельствую, что на вкус эти генотвари не столь отвратительны, как на вид. Во всяком случае, в отдаленных местах Мадагаскара и сегодня можно отведать гораздо более, как по способу, так и по материалу приготовления, диковинные блюда, чем предлагавшиеся в Хертогенбосе в тот вечер".

Как мы видим, очевидцы первого визио-шоу, несмотря на все несовершенство техники того времени, были поражены и испытали эмоциональный шок. Немногие тогда могли предвидеть, что именно искусство генной анимопластики станет через короткое время наиболее популярным и массовым шоу. Сейчас, в конце ХХI века, нам кажется вполне естественным, что визио-шоу заметно потеснили кино, что родители теперь все реже покупают детям традиционные игрушки, а предпочитают конструировать их самостоятельно посредством "Биоля Конструкля", "Ген-Гениуса", "Домашнего Демиурга" или другого домашнего генетического конструктора, что теперь лишь абсолютные чудаки держат дома котов и собак - большинство людей предпочитают выдумывать себе домашних любимцев самостоятельно. Но тогда, почти сорок лет назад, "Босхическое Гало-Свето-Представление" стало абсолютным откровением.

ДОКУМЕНТ № 8

КЛОНЫ И СТИХОСЛОЖЕНИЕ
Светлана Воронина, "Искусство Мира", №4, 2073 год, Санкт-Петербург
Глава "Поэзия клонов"
(приводится в сокращении)

Как и всякое научное достижение, открытия в области генной инженерии были направлены на решение сугубо практических проблем. Если говорить о клон-технологиях, то их применяли, в первую очередь, в прикладной социологии. Именно использование этих методов позволило снять ряд весьма острых вопросов, стоявших в тот период перед обществом.
С точки зрения людей, принимавших решение, "естественным" было клонирование так называемых "социально значимых моделей", в качестве которых рассматривались в первую очередь бойцовые серии и клоны наиболее удачливых бизнесменов, а несколько позже - ученых в области точных и инженерных наук. И лишь сравнительно недавно началось клонирование исследователей в области гуманитарного знания. При этом специалистами отмечалось, что среди клонов очень невелик процент женщин, да и их предназначение, "социальный заказ" на них был весьма специфическим, эксплуатирующим лежащие на поверхности, внешние качества модели. Эти обстоятельства всегда вызывали резкую критику со стороны общественности, и, кажется, дело сдвинулось с мертвой точки: среди клонированных ученых-гуманитариев большинство составляют женщины.
Что же касается литераторов и деятелей искусств, то излишне говорить, что их клонирование практически даже не обсуждалось. Создается впечатление, что поэты и художники - парии современного общества, отверженные XXI века. Если общество еще как-то терпит людей искусства из числа спермонов, то поэт-клон - нет уж, избавьте! Лишь однажды, лет двадцать назад, Нобелевский комитет попытался ходатайствовать о клонировании лауреатов премии в области литературы. Ответ от Комиссии был получен отрицательный. Каковы же мотивы отказа? Они банальны до скуки. Поэт - считают ответственные работники высокочтимой Комиссии - в принципе неповторим (в ответном письме сказано даже сильнее - "художник суть штучный продукт культуры и дублированию не подлежит").
В принципе, оно так, но уж больно лицемерно, ханжески звучит. Нам представляется более естественным прагматичное, чтобы не сказать до предела циничное, объяснение этого отказа, данное известным философом и культурологом Конрадом Монтероем: "Ничто так не способствует росту цены на художественное произведение, как смерть автора. Только смерть делает художника бессмертным, а его произведения - бесценными. На том стоял и стоять будет артбизнес".
Этим отказом, кстати, было еще раз продемонстрировано фундаментальное различие между наукой и искусством. Мощь науки - в возобновляемости, сила искусства - в неповторимости.
Таким образом, клоны деятелей искусства так и не были созданы. Но означает ли это, что не существует искусства клонов? Нет! Оказывается, потребность творить свойственна людям вне зависимости от их происхождения. Тогда возникает другой вопрос: существует ли разница в творческих проявлениях спермонов и клонов, а если "да", то  в чем она состоит?
Когда-то на заре компьютерной эры среди журналистов и искусствоведов было модным рассуждать на темы "сможет ли компьютер когда-нибудь победить чемпиона мира по шахматам среди людей?", "можно ли научить компьютер сочинять музыку?", "может ли машина писать стихи?". Ответы общеизвестны: да, да, да.
Еще не успел двадцатый век сдать свои полномочия, как компьютер обыграл сильнейшего в истории шахматиста среди людей Гарри Каспарова. Правда, тринадцатый чемпион мира (тринадцать оказалось несчастливым числом не столько для Каспарова, сколько для шахмат!) нашел субъективные причины своего проигрыша - компьютеру помогали люди. Что это за таинственные люди, играющие в шахматы лучше чемпиона мира? "Дело не в том, что они "таинственные", а в том, что это разные стратегии - игра против человека и игра против компьютера", - возражали сторонники Каспарова. Но позвольте, неужели чемпион мира реагирует в большей степени на психологию соперника, чем на ситуацию на шахматной доске? Не верю. И, судя по угасшему интересу общественности к шахматам как к спорту, не только я.
Но как же обстоит дело с другими искусствами? Практически все музы увлеклись коммерцией и не избежали соблазна технологизации.
Пожалуй, в наибольшей степени это относится к музыке. Достаточно сказать, что девяносто пять процентов современной музыки написано компьютерами крупных музыкопроизводящих фирм - так экономически более целесообразно: затраты на производство новых мелодий с помощью компьютерных технологий в десятки раз ниже, чем средства, выплачиваемые композиторам в качестве авторских гонораров тридцать лет назад. Относительно прочны позиции человека в том, что принято называть классической музыкой. Но лишь относительно, поскольку уже давно никто не пишет за роялем. Союз композитора и компьютера - последний компромисс, который удалось отстоять человеку. Таким образом, и в этом случае мы имеем дело с компьютерным производством, но меньших масштабов.
С поэзией дело обстоит еще более неутешительно. Число читателей стихотворных текстов стремительно падает. Объяснение этому кроется все в том же развитии компьютерных технологий, которые сделали практически неразличимыми произведения людей и машины. Искусство же, по определению, есть нечто отличное от серийного. Люди жаждут необычного. Массовая же культура, эксплуатирующая технологические возможности сверх всякой меры, выжимает из обывателя не только деньги, но и способность чувствовать и сопереживать.
Еще в далеком теперь 2017 году студентам-филологам Сорбонны, Токийского университета, Гарварда, Оксфорда, Санкт-Петербурга, Калькутты и Каира было предложено определить, какие из ста сонетов написаны человеком, а какие компьютером. Пятьдесят сонетов были написаны по заказу ведущими поэтами соответствующих стран, пятьдесят - с помощью компьютерных программ. Никто (!) из студентов не определил происхождение произведения с эффективностью более чем 0.71! Единственным утешением болельщикам сборной человечества является то, что аналогичный эксперимент с поэтами-неформалами закончился в пользу людей. Средняя (средняя!) эффективность выросла до 67 процентов, а некий вундеркинд из Токио вообще безошибочно определил происхождение всех предложенных стихотворений. Программисты объясняют относительно низкие результаты компьютера в случае с "авангардом" тем, что у "подпольщиков" стиль "неровен", а поэтому его труднее формализовать.
Разумеется, и сегодня это понятно любому школьнику,  компьютеры сами стихи писать не могут. Машины тупо исполняют заложенные в них программы. Принято считать их абсолютно безразличными по отношению к тому, что именно делает программа: рассчитывает траекторию космического аппарата, пишет стихи или выстраивает защиту какого-нибудь банка от проникновения хакеров. Однако во время эксперимента произошел случай, заставивший многих усомниться в бездушности электроники.
Кстати, в выполнении заказа организаторов эксперимента принимал участие некий программист из Санкт-Петербурга. Молодой человек - его звали Еремей - считался хорошим специалистом, фанатиком своего дела. Совпало так, что в период разработки проекта "Сонет" молодой человек свел близкое знакомство в Интернете с двумя дамами. Обе девушки, точнее их электронные версии, были столь очаровательны, что наш программист никак не мог отдать предпочтение одной из них. Надо сказать, и это выглядит вполне естественным, что подруги молодого человека были и сами незаурядными знатоками компьютера и, вообще, всего, связанного с Виртуалом. Одна из них, снедаемая ревностными сомнениями, вызванными тем обстоятельством, что молодой человек всячески оттягивал момент перехода от интернет-знакомства к очным встречам, смогла проникнуть в его компьютер. Каково же было ее изумление, когда она обнаружила, что является не единственным предметом страсти электронного Казановы! Разгневанная Интернет-Валькирия не только сообщила интеринтимные подробности своей сопернице, но и учудила грандиозный скандал на всех чатах, в которых вращался неудачливый любовник.
Позор, приведший к краху интернет-статуса, был усугублен демонстраций всем, значащим для молодого человека особам его профессиональной некомпетентности. Это был слишком сильный удар по самолюбию, который Еремей пережить не смог...
По стечению обстоятельств на следующий день после трагической гибели Еремея состоялись испытания его программы. Первое же произведение, которое напечатал принтер, называлось весьма претенциозно: "На смерть Вселенной".

Червеет вечер. Вселенная иссякла.
Усталый Бог ворчливо подметает двор.
Спектакль не удался. Ошметки звездной пакли
Забились в закутки. Теперь все это сор.

Не вечен вещный мир. Пространство бездны сжалось.
Нет Времени спешить. Спешить уж Некуда.
Осталось Ничего. И крошечная малость.
В той малости плоды Платонова труда.

Идеи, связь вещей, соотношенье мер,
Слова, структуры множеств, числа - суть нетленны.
В них скрыто таинство и бесконечность эр.
Возможно, там начертаны и наши гены.

Закончилась пора и занавес опущен. Господь устал.
Но придет час и, звездами искря, возобновится бал.

Что это? Прощальное слово несчастного программиста или Реквием, написанный компьютером своему хозяину? Но откуда компьютер мог знать о происшедшем? Случайное совпадение темы сонета и трагического события? Возможно. Во всяком случае, тщательная проверка программы и компьютера, электронного архива покойного не обнаружила ни малейшего намека на причастность Еремея к этим строкам.
Разумеется, этот стихотворный текст несвободен от недостатков. Режут слух сбои ритма. Весьма странно звучит, чтобы не сказать пошло, последняя строка третьей строфы. Такое впечатление, что она по накалу, да и по смыслу, просто не отсюда. Но все же надо признать: это - поэзия. Даже ошибки и слабости здесь выглядят по-человечески. Все же не верится, что автор этих строк компьютер! Среди программистов появилась версия, что этот сонет является духовным завещанием Еремея, которое он вставил неким, никому не ведомым, способом в программу, что должно было явиться своеобразным ответом, восстанавливающим профессиональное реноме Еремея. В таком случае следует признать: реванш удался. Впрочем, я абсолютно не разбираюсь в хитросплетениях его преподобия Виртуала, а потому не берусь судить, насколько правдоподобна эта легенда. Однако факт остается фактом: приведенный сонет остается единственным произведением абсолютно не ясного происхождения. Даже авторитетная комиссия не смогла отнести его ни к категории компьютерных, ни к категории "человеческих".
...
Итак, мы наблюдаем устойчивую тенденцию к формализации традиционного искусства. На этом фоне можно было бы предположить, что кто-кто, а уж клоны с их гипертрофированно развитой специализацией тем паче не расположены к художественному творчеству в любых его проявлениях. Но все обстоит совсем не так просто. Почему-то именно клоны оказались наиболее чуткими к той неуловимой разнице между человеческим и машинным творчеством, ощутить которую оказалась не под силу студентам-филологам. Каковы же "алгоритмы" клонированной души? Для того, чтобы разговор не был беспредметен, рассмотрим два наиболее популярных среди русскоговорящих клонов стихотворения.
Первый текст принадлежит перу Геннадия Бойцова. Несмотря на "военную" фамилию, в обыденной жизни занятия автора совсем не жестоки. По профессии он спасатель.

ЛЮБОВЬ И КЛОНЫ

ЛЮБОВЬ СПЕРМОНА ВЫСПРЕНО СКУЧНА:
МАДАМ,
КОНЦЕРАПТИВНО КОЛКОСТЬЮ КРУША
АДАМА,
ЧТО, ЛЕНИВО НАСЛАЖДАЯСЬ ТЛЕНОМ
ОПУХШЕГО ОТ ЖИРА ТЕЛА,
ВРЕТ.

ЕЙ НЕ ЗАЧАТЬ.
К ЧЕМУ ЕЙ МУКИ ЕВЫ?
ЛИК СМЕРТИ ДЕВЫ
ВОПИЕТ
ОТ НАСЛАЖДЕНИЯ КОНЧИНОЙ.

В РОТ,
ИЗВИВАЯСЬ БЕСПРИЧИННО,
ВПИВАЮТСЯ УСТА.
УСТАВ ОТ ИЗУЧЕНИЯ УСТАВА,
ПОЛКОВНИК ЛЮБИТ ПАВУ.
И ЭТО ЕСТЬ ЛЮБОВЬ?
НУ РАЗВЕ ЧТО РАБОВ.

ЧТО Ж СОВЕСТЬ?
МОЛЬ ЕСТ ЕЕ ИЛЬ ЕСТЬ ОНА?
КОЛЬ ВЫПИТА ДО ДНА
КАК СТОПКА КОНЬЯКА
ПОД ШЕЛЕСТ ПРОСТЫНЕЙ,
ИЗМАЗАННЫХ ЧЕРНИЛАМИ ПОЭТА,
ВИТИЕВАТО ВОЗДЫХАЮЩИМ "ПРО ЭТО",
ТО ЛУЧШЕ НЕБЫЛЬ. ВЕДЬ "НЕ БЫТЬ"
ЧЕСТНЕЕ ПАРАДИГМЫ "БЫТ".

МЫ Ж НЕ РАБЫ. МЫ НЕ РАБЫ ЛЮБВИ.
В ОБЪЯТЬЯХ ЖЕНЩИН ЛЮБИМ МЫ СЕБЯ.

НЕ ВОЖДЕЛЕНИЕ ОБИТЕЛЬ БЫТИЯ,
НО ОСОЗНАНЬЕ СВЕТА,
ЧТО ЗАПОЛНЯЕТ ЕСТЕСТВО.
ЧТО ХОЧЕТ ОЗАРИТЬ ЛУКАВОЕ НУТРО?
ГДЕ В МИРЕ СМЫСЛ?

БЫТЬ МОЖЕТ, В КОНЧИКЕ ЛУЧА,
ЧТО ДЕРЗКО МЧИТСЯ СКВОЗЬ ГОДА,
ЕСТЬ МЫС.
ТАМ МЕСТО ДЛЯ МЕНЯ.
ПОКОЙ И МЫСЛЬ.
ТАМ ЛОКУС "НИКОГДА".

Второе стихотворение написано моряком Федором Бороновым, который, в отличие от Г.Бойцова, за годы странствий так и не смог найти пристанище, достойное настоящего клона.

ГДЕ МЕСТО НАМ?

ДА, МЫ - МОРКОВЬ, ПУЧОК УКРОПА.
НАС НЕ ПОНЯТЬ СЫНАМ ЕВРОПЫ,
НА ВКУС МЫ ПРЯНЫ И ТЕРПКИ,
НА ЗАПАХ - ХВОЯ ВДОЛЬ ТРОПЫ.

ПОЛОТЬ НАС? РУКИ КОРОТКИ.
ДЛЯ НАС НЕТ "Я", МЫ - СПЛЕТЕНЫ.

НО АФРИКА ЧУЖДА НАМ ТОЖЕ.
ЗАЦИКЛИТСЯ НА ЦВЕТЕ КОЖИ?
ПОТРАТИТЬ ЖИЗНЬ НА РИТМЫ ТАНЦА?
ОТ ПОШЛОСТИ ИЗБАВИ, БОЖЕ!

САВАНН И ДЖУНГЛЕЙ ДИКИ СТАНЦЫ,
ЗДЕСЬ НЕ ХВАТАЕТ РЕМНЕЙ РАНЦА.

ЦВЕТНА ЗЕМЛЯ ЗА ОКЕАНОМ.
ПОДВЛАСТНЫ РИТМАМ БАРАБАНА
ЗАЧАТЬЕ ЖИЗНИ, КРОВЬ И ПОТ.
ПРЕКРАСНЕЙ НЕТ МУЛАТОК СТАНОМ.

НО КАК ГЛУПЫ, MEIN LIEBER GOTT!
НЕТ, РИТМ ЕДИНСТВА НАШ ОПЛОТ.

Мы не будем подробно останавливаться на технической составляющей этих произведений. В них, что называется, "невооруженным глазом" видна неуклюжесть, угловатость. Элегия Г.Бойцова представляется более близкой к традиционному пониманию поэзии, хотя и она далека от совершенства (несоблюдение размера, весьма спорные рифмы "луча - года - меня", "она - дна - коньяка", заставляющие вспомнить неувядающее "палка - селедка"). Стих Боронова более ритмичен, порождает определенные аллюзии, но все же он чрезмерно, до маршевости прямолинеен.
И, тем не менее, в обоих стихотворениях есть настроение, есть определенная идеология, что и делает их столь популярными в среде клонов. По всей видимости, авторам удалось поймать то чувство, которое близко этой категории читателей. Какими же средствами удалось достичь такого эффекта?
Во-первых, обращает на себя внимание постоянное противопоставление клонов остальному человечеству. Для этого "спермоны" изображаются как увядающее ("Ей не зачать. К чему ей муки Евы?"), как сходящее на нет ("концераптивно колкостью круша Адама, что лениво наслаждаясь тленом..."), как бездумно прожигающее жизнь сообщество (совесть, пожираемая молью; витийствующий поэт), как люди, находящиеся в плену ложных, несущественных ценностей ("зациклиться на цвете кожи?"), а потому заслуживающие, если не насмешки, то, по крайней мере, сочувствия.
Этим несчастным, загнивающим людишкам противопоставляется лирический герой в форме "Мы" ("Мы не рабы. Мы не рабы любви", "Мы сплетены"). Честно говоря, натолкнувшись первый раз на это "Мы сплетены", я невольно вздрогнула. Вспомнились римские фасции, давшие название одному из самых зловещих движений двадцатого века - фашизму, вспомнились замятинские "Мы". Случайны ли эти совпадения? Следует ли из совпадения образного строя родство идеологий? Я выбрала произведения Бойцова и Боронова вполне осознанно, потому что в них достаточно четко просматривается эта тенденция.
Бойцов декларирует некий неоницшеанский подход, взгляд на бытие супергероя, стоящего над земными слабостями обычных людей. Его герой говорит о них через губу, с высоты "кончика луча, что дерзко (Естественно! А как иначе?) мчится сквозь года". На этой, уносящейся в бесконечность точке есть место не для всех, а лишь для покоя, мысли (где-то я это уже читала... Не у Михаила Афанасьевича ли?) и собственно автора, который, таким образом, не дожидаясь вердикта Высшего Суда, причислил себя к Мастерам. Ох уж эти Суперы с их вечностью, бесконечностью, кровью-любовью и прочими атрибутами романтики! Казалось, что суровый прагматизм искоренил окончательно наивную мечтательность. Ан нет, жив курилка!
Боронов же вовсе не выделяет себя из сплоченной массы клонов, которые, если верить автору, не вписываются ни в европейские, ни в африканские, ни в американские реалии. Почему господин Боронов оставил нетронутыми азиатско-австралийские просторы, лично для меня осталось загадкой. Но думается, что жители и этих континентов вряд ли сумели бы удовлетворить изысканный вкус поэта. В стихотворении Боронова "Я" отсутствует напрочь, "Я" полностью слито с массой. При этом не делается даже попытки обрисовать, чем же так лучше "мы". То есть чем нехороши разнообразные "они" более-менее понятно. Но вот где здесь "мы?"
...
ЗАКЛЮЧЕНИЕ

А вообще тревожно... Что принесет нам неоромантика? Ограничится ли новая эстетика визиопластикой или обывателя ждут новые потрясения? Является ли новая эстетика следствием появления принципиально новых выразительных средств или же это предчувствие новой идеологии? Похоже, что наш удел - задавать вопросы. Ответы же будут зависеть от тех, кто возьмет на себя бремя решений...

ПОСЛЕДНИЙ ДОКУМЕНТ В ЭТОЙ КНИГЕ

ВТОРАЯ ЧАСТЬ ЗАВЕЩАНИЯ СЭРА АРЧИБАЛЬДА ДИВАНИ, ДОКТОРА ФИЛОСОФИИ

Находясь в полном уме и светлой памяти, я, Арчибальд Дивани, настоящим уведомляю, что пункт открытой части моего Завещания, запрещающий всякое клонирование моего организма аннулируется.
Долгие годы, начиная с тридцатипятилетнего возраста, когда по финансовым и техническим возможностям мне стали доступны исследования собственного мозга, я снимал все возможные параметры его в наиболее доступной по тем временам форме. Эти данные и все другие материалы, необходимые для моей реинкарнации, содержатся в месте, указанном в третьей части настоящего Завещания.
Мне неизвестно, достаточно ли будет этих данных для полной или частичной реставрации памяти. Однако если все же этих данных будет достаточно, то в этом и только в этом случае следует провести клонирование моего организма. При этом в обязательном порядке должны быть соблюдены все нижеследующие условия.
Во-первых, я предвижу, что в ближайшие сто лет будет полностью расшифрован механизм памяти.
Во-вторых, я полагаю, что в те же сроки удастся решить проблему сканирования памяти (по крайней мере, некоторых ее сегментов) и организовывать долговременное ее хранение.
В-третьих, станет возможным проведение коррекции памяти, то есть частичная или полная пересадка памяти от одного носителя к другому.
В-четвертых, развитие средств межпланетных сообщений в течение ближайших ста лет позволит перейти к программам межзвездных сообщений.
Несмотря на возросшие скорости полета и успехи медицины, время в пути будет все еще существенно превышать время активной жизни человека. Так как значительная часть полета может проходить без вмешательства экипажа, то он должен быть сформирован из клонов и их воспитателей. Воспитатели во время путешествия по преимуществу будут находиться в анабиозе, программы клонирования запускаются в автоматическом режиме в нужный момент. Матрицы памяти пересаживаются в оптимальном возрасте, который должен быть определен в ходе экспериментов.
Если я нигде не ошибся и все мои перечисленные предположения окажутся верными, я прошу зачислить мою клон-копию в экипаж. Я согласен на этот полет, сознавая все опасности и тяготы подобного предприятия.
Если моя просьба будет выполнена, то основной капитал фонда Дивани переходит в личное пользование моей клон-копии (или клон-копиям в равных долях) по возвращении его (их) из полета на Землю.
Я усматриваю в своем завещании-просьбе два основных мотива:
1. Когнитивный. За годы своей жизни я многое узнал первым на Земле. Но, желая быть максимально откровенным перед собой и другими, должен констатировать: жажда познания стала с годами лишь острее.
2. Эмоциональный. Земля и земляне мне понятны. И изрядно надоели. Может быть, поэтому, я умираю. Но умираю я с любовью к ним. Поэтому, я хочу вернуться на Землю, но не из могилы, а со звезд, не легендой, но живым человеком.
Сэр Арчибальд Дивани, доктор философии и кандидат в Маленькие Принцы.

НЕОБХОДИМОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ

Соавторы отдают себе отчет в том, что, как и все составители дайджестов, не являются объективными. Подбор материала, его компоновка, комментарии, вне всякого сомнения, зависят от идеологических пристрастий Сокомпиляторов. Таким образом, Вы, Читатель, познакомились с картиной мира в том виде, в котором ее видим мы. Возможно, более того - почти наверняка, Ваши приоритеты иные, и Вы выбрали бы другие события, другие издания, других авторов. Но это был бы Ваш взгляд, Ваш XXI век.
Мы же рассказали о том, что было в этом столетии важным для нас. Было много противоречивого, плохого, кровавого, злого? Наверное, это так. Ну что же, даже после двадцать первого века будет еще более ста лет на исправление ошибок.
А что будет в не столь уж далеком 6000 году от Сотворения Мира, в дайджесте не напишешь. Для тех же, кто хочет узнать, что там - за шеститысячным, сообщаем:

ПОСЛЕ ШЕСТИТЫСЯЧНОГО ГОДА ОТ СОТВОРЕНИЯ МИРА НАСТУПИТ ШЕСТЬ ТЫСЯЧ ПЕРВЫЙ ГОД (Обещание Отв. Сокомпилятора).