Роль Искусства в постижении живой Истины

Я здесь и не здесь,я ни в чем и во всем…
(Фирдоуси. «Шахнамэ».)

Мысль изреченная есть ложь…

(Тютчев)


                Роль Искусства в постижении живой Истины


При постижении живой Истины искусству во всем его жанровом многообразии уготована особая роль адекватных истинных форм для своего истинного содержания, (отличных от формы понятия, уместной лишь при постижении моделей анатомии расчлененного трупа Истины и физиологии её условно-отсеченных систем.)


Постижение человеческого воплощения Истины тоже не обходится без анатомирования трупов, но им не исчерпывается. Оно завершается цельным Знанием (чувств и Разума) о живом человеке в живом обществе и живой вселенной, воплощающей истинно-сущее, в котором Истина «и здесь и не здесь, и ни в чем и во всем».


Своеобразное «соотношение неопределенностей» пресекает попытки конкретизации живой Истины, которая при этом преображается всего лишь в частную Правду, способную существовать в неволе человеческого Разума в форме понятий. Но формы конкретизации воплощений Искусства обладают магической силой, позволяющей ощутить биение пульса живой Истины, не нарушая «принцип неопределенности», а снимая его.

 
Ощущения от «прикосновения» к живой Истине, воплощенной в Искусстве, (то есть эстетические ощущения), как и любые другие ощущения, перевоплощаются в представления, восприятия и т.д.

 
Им сопутствуют эмоции и эмоциональное восприятие этого «прикосновения», как прикосновения к Прекрасному (Идеалу), которым можно наслаждаться.
Но значение наслаждения не следует преувеличивать. Наслаждение сопутствует и иным прикосновениям…
Но далеко не со всех точек зрения оно существенно, хотя и способно заслонить собой существеннейшее и важнейшее значение факта «прикосновения» к живой Истине, сохранившей жизнь и чистоту в конкретных жанрах и формах Искусства. Причем без перевоплощения в ту или иную частную Правду!

 
Прекрасное ослепляет даже философов. Оно может быть объектом изучения, но даже такой объект изучения не должен заслонять собой живую Истину, являющуюся предметов рассмотрения мыслителей!


Без Искусства (в той или иной его форме) не может нормально существовать религия. (Значение этого исторического факта в полной мере еще не осознано.) Дело в том, что прикоснуться к живой  Истине без посредничества Искусства могут лишь избранные (пророки, святые). Но отнюдь не простые грешнники, которым это «прикосновение» приходится как-то передавать, и для которых религиозное Искусство при этом совершенно необходимо.


Даже Священное Писание постигалось грешными неграмотными людьми. Причём, изначально в единственно  доступной для них форме мысли изречённой, не позволяющей прикоснуться к живой Истине, если она лишена магической силы Искусства и религии, (изначально присущей Священному Писанию) и сознательно использованной потом во всем многообразии форм религиозного искусства, религиозных обрядах и атрибутике.


Чувственное восприятие грубой фактуры Мира переднего плана истинного произведения Искусства доступно даже обезьянам. Но за ним сокрыто символическое отображение множества иных Миров, доступное лишь подготовленному восприятию посвящённых.

 
Хотя формально эта символика воплощена вполне конкретно, это не мешает постижению живой Истины, ибо символическая конкретность в истинном произведении Искусства многозначна и неразрывно связана с жизнью во всех ее проявлениях.


Эта бесконечная символика Миров вселенной Знания  поддерживает усмотрение, конкретизацию, перенос и «прописку» конкретизированного опыта, а также последующие «регламентные работы» цикла переноса опыта. Цикла, присущего любому творчеству (в том числе и в Техносфере, и в Сфере фундаментальных наук).


Конкретная, но лукавая, многоликая и противоречивая частная Правда, может практически удовлетворять потребности в живой Истине, (суррогатом которой она является), лишь в бесконечной форме (необозримой совокупности), практически не выразимой в форме мысли изреченной.


Но поскольку бесконечная форма не реализуема, то используют всё же конечную, дополняя ее (в целях уменьшения ее недостатков) возможностями Искусства, которыми порой в науке пытаются пренебрегать (по недомыслию или дурной традиции). Эта детская болезнь бессознательности со временем пройдёт. И чем скорее, тем лучше…


В формате прилагаемой миниатюры можно лишь отметить, что эта тема достойна работы мыслителей. Она совершенно не раскрыта во всевозможных писаниях (искусствоведов, эстетиков и даже философов), ослепленных блеском Прекрасного в Искусстве. И не усмотревших в Прекрасном Идеале самое существенное  - символическое воплощение преображенной живой Истины в устойчивой к «прикосновению» форме, адекватной ее живому бесконечному содержанию.


С мнениями создателей произведений Искусства при рассмотрении затронутой тематики и проблематики следует считаться, осознавая при этом, что мнения зависят от точки зрения. И часто выходят за границы компетенции весьма уважаемых творческих личностей, в основном, не относящихся к категории мыслителей.

 
Что же  касается их мировоззрения, то у писателей и поэтов, (профессионально имеющих дело со словесными материальными носителями), оно многопланово. Во всей сложности живого оно доступно лишь подготовленному творческому восприятию, предполагающему навык духовной работы.


Если математика способна «по совместительству» справляться с функцией «гимнастики ума», а философия – с функцией «гимнастики разума»,  то искусство и религия поистине играют роль основного доступного "тренажера" духовной работы, ("по совместительству" непосредственно удовлетворяя наши духовные потребности.)


Поэтическая аналогия, позволяет  прикоснуться к живой Истине, не загрязняя ее примесью лжи и не преображая в частную Правду. Она вполне уместна в серьёзных научных трудах вопреки устоявшемуся представлению о канонической форме серьезной научной работы, заимствованному из похоронного ритуала. Это скорее каноническая форма трупа науки (с завязанными руками и подвязанной челюстью).


Сознательно, (вопреки ложно понимаемым канонам "научности"), я использовал в этой трилогии возможности Искусства в системе эпиграфов, поэтически связующей трилогию. И предоставляющей читателю дополнительную возможность для  усмотрения того, чего в ней формально нет, (глазами поэта).

 
Сухое научное изложение лишь позволяет экономить (время читателей и бумагу издателей), а также позволяет обеспечить защиту от болтунов. Но не всякая экономия сил и времени радует нас. Например, в любви она не уместна…


Ощутить истинность живой фабулы научного труда, пренебрегая магией Искусства, невозможно. Духовная работа читателя требует духовных сил, предоставляемых Искусством. А педанты науки, сначала старательно гасят искры Искусства в еще живых научных трудах, (то есть в «оперативной зоне»). А затем ханжески советуют читателям черпать вдохновение где-то на стороне (то есть в «окружающей среде»). Лишая их даже возможности посмотреть на живое строительство (предлагаемой им книги, да и науки вообще).


Лукавые проделки такого рода обеспечивают сохранение высокого статуса "незаменимых" педантов. Но воистину незаменимы лишь творческие личности, наделенные дарами таланта и призвания…


Практическая полезность «отказного фонда» в Техносфере уже осознана. Уже имеются желающие его приобрести. А вот в Сфере фундаментальных наук его эквивалент даже не хранится надлежащим образом.

 
Это большая беда для разумного развития цивилизации! В отказном фонде науки много интереснейших и полных жизненной силы идей её романтиков, поэтическое восприятие и понимание которых предельно облегчено.

 
Над умерщвлением поэзии романтиков науки еще не успела основательно потрудиться эстафета поколений педантов. Добавьте (при необходимости) к поэтически понимаемым идеям «романтиков» мезгу ныне устоявшихся, но изживающих себя концепций, открывшиеся сейчас возможности современные возможности… А «дрожжей» «безумных» (по отдельности, в контексте устоявшихся теорий) идей в полном жизни отказном фонде и так хватает…


Это обеспечит ускоренную циркуляцию опыта, в которую вольются живые потоки уже имеющегося, но «заблокированного» опыта. Разумеется,  при условии, что в системе циркуляции опыта имеется опыт Искусства! Да и практический навык духовной работы по его использованию уже наработан…


 Отсутствие навыка духовной работы (и опыта Искусства) в плоских умах конкретных педантов часто предопределяет печальную судьбу конкретных идей. Они  плодотворны лишь при их «поэтическом» восприятии и надлежащем понимании. Но были отправлены в пыльный архив отказанного фонда формально справедливо. Их конкретные недостатки сразу же обнаруживаются учеными попугаями…

 
Эти птицы-могильщики не способны ни к «поэтическому» восприятию красоты фабулы живой научной работы, ни к чувственному восприятию живой Истины. Кстати, как и всё живое, отнюдь не лишённой недостатков, но способной к устраняющему их развитию.


Осознанное стремление к строгой однозначности восприятия (ранее наработанного содержания частной Правды конкретных наук) вполне уместно лишь при догматическом освоении убогими «потребителями». Развитие творческого начала (зародышей творческих личностей) при догматическом освоении минимально…

 
Использованию математики в физической науке сопутствует обретение характерного для математики навыка «игры по правилам». А вот специфический навык физического мышления при физико-математических упражнениях любой сложности   обрести невозможно… Тем не менее, математических физиков натаскивают именно на таких упражнениях, бессознательно формируя у них чуждое физикам математическое мышление, пригодное лишь для разумного развития математики.

 
Эффективное творческое мышление нуждается в сознательном использовании возможностей  присущей ему (в зародыше), исходно инстинктивно-рефлекторной формы переноса опыта, фактически используемой нами далеко не в полной мере…

 
Эта форма способна переносить и прописывать, наряду с другим опытом, так же  опыт искусства и религии, ибо она инвариантна к происхождению циркулирующего опыта. (Который в процессе циркуляции принципиально априори сохраняется.)

 
Есть в этом принципиальном априорном сохранении нечто подобное принципу сохранения и превращения энергии. (Хотя усмотреть, например, сохранение знания физики при выдвижении новых фундаментальных гипотетических концепций весьма сложно).

 
Представления о сохранении Знания (при его циркуляции в условно-изолированной системе человеческого Разума) способны принести не меньше пользы, чем их физические эквиваленты.


«Воздушные замки» творческой фантазии, будь то гипотетические научные или иные измышления, все же не возникает из ничего, а предполагают использование постоянно пополняемого ранее наработанного Знания.

 
(Для осознания этого факта попытайтесь придумать хотя бы некое фантастическое животное, не используя при этом никаких прототипов имеющихся у вас представлений, не комбинируя и не трансформируя их).

 
Любое недостающее Знание (в том числе и для строительства новых «воздушных замков»), куда разумнее искать в соответствующих информационных фондах, чем на потолке…
О роли Искусства (в этом поиске, в технологии строительства «воздушных замков» науки и техники, а также в постижении Истины развития) в формате данной трилогии адекватное представление получить невозможно.

 
Однако уже понятно, что Искусство – это не только «услада из услад», а нечто жизненно важное для цивилизации, нуждающееся в поддерживаемом развитии (разумном или сверхразумном по мере возможности) отнюдь не меньше, чем Техносфера и Сфера фундаментальных наук.


Нас ожидает новый интереснейший виток спирали развития. На этот раз чего-то, поддерживающего Сферу искусств. Это Нечто пока еще не имеет даже названия, и оно  явно не является ни эстетикой, ни многоотраслевой метанаукой. Но оно впитает в себя и их опыт, и весь опыт, имеющийся в системе Знания и «подключится» к этой системе в качестве эквивалента ТРИЗ в Искусстве, уже никого не эпатирующего.