Жена террориста

Из цикла «Репортёрские байки»

***

Это сейчас я респектабельный корреспондент авторитетного и всеми уважаемого издания. Но начинал я не так. Начинал я в абсолютно жёлтой газетёнке человеком на побегушках и практически без зарплаты.
Мне приходилось зарабатывать себе на хлеб всеми возможными путями: так, например, я даже спекулировал номерами конкурирующих изданий, но журналистская жилка не позволяла мне совсем отойти от своего призвания, поэтому я был вынужден гнаться за новыми, захватывающими материала-ми для статей.
Если вы помните, то в те годы начинал бушевать пожар международного терроризма. До развяз-ки, которую все мы не можем вспоминать без содрогания, было ещё далеко, но и те происки, что уже случались, наводили на людей ужас: брались заложники, взрывались дома, падали самолёты, сходили с рельсов поезда и трупы, трупы, трупы, трупы.
Тогда меня очень интересовал вопрос: кто стоит за всем этим? В чём заключается цель, которая оправдывает этот кровавый ужас? Я знал, что в своём городе и у своего правительства я ответов не най-ду. И я решился на откровенную авантюру: поехать к их логову и разыскать кого-нибудь, с кем можно было бы поговорить. В лучшем случае я надеялся получить ответы на свои вопросы и сенсационный материал, который помог бы мне выбиться в люди, а в худшем – меня поджидала смерть. Но, как гово-рится: кто не рискует, тот не пьёт шампанского.
И я поехал. Получил от начальства мизерные командировочные и отправился в путь. Современ-ные технологии позволяют связаться с любым человеком на Земле, где бы он ни был, а тогда наука бы-ла ещё очень далека от этого. До ближайшей «горячей» точки я добирался почти двое суток, и уже на-чинал ругать себя за легкомыслие, поминутно стряхивая пыль с брюк. Я всегда, знаете, пытался соот-ветствовать.
К тому же угнетало то, что ничего «горячего» я там не заметил: город и город. Ну, может быть, военных чуть больше, чем у нас, некоторые дома пробитыми боками вспоминают о минувших когда-то боях, но так всё как обычно. Я даже отчаялся, не надеясь уже заполучить никакой сенсации, но тут в моей голове промелькнула сколь светлая, столь и безумная мысль, что надо удалиться от города и там искать. И я вновь тронулся в путь. Протрясясь ещё двенадцать часов по холмам и взгорьям, я оказался в одном, Богом забытом, селении.
Гробовая тишина и отсутствие какого-либо движения в разгар дня озадачили меня. Я проезжал мимо домов с наглухо закупоренными окнами. Потом, сквозь прорези в ставнях, я всё-таки разглядел какое-то движение, что удивило меня ещё больше.
Окончательно меня убила надпись, сделанная на бледной стене ядовитой краской. Аршинными буквами она кричала со стены:

«Жена террориста!!!»

Я остановил машину, взятую напрокат в городе. Не предвкушая сенсацию, я всё же ощутил дрожь во всём теле. Что-то было в этом селении. Что-то, не побоюсь этого слова – мистическое. Ну, может быть, не мистическое, но странное, это уж точно.
Хлопок двери прозвучал выстрелом. Я невольно поёжился, но, подсознательно чувствуя, что за мной следят, старался не подавать вида, хотя сам был испуган до чёртиков. Распрямив плечи, и, стара-ясь ступать непринуждённой походкой, пошёл я к дому.
Только тут я понял, чем ещё этот дом отличался от остальных: на окнах здесь тоже были ставни, но по непонятной причине они были прихвачены толстенными досками, да и вдобавок ко всему царил дух запустения.
Грешным делом я уж подумал, что вообще зря остановился, но тут на заднем дворе послышалось шуршание.
Миновав довольно мрачный фасад, я оказался там. Каково же было моё удивление, когда моим глазам предстал полный разнообразной жизнью участок земли, что являлось полной противоположно-стью увиденного мною снаружи. Я даже рот раскрыл. Но потом сообразил, что барашки, птица и всё остальное является вполне естественным для этих мест.
Больше всего меня интересовало, кто за всем этим ухаживает. Должен же кто-то кормить всю эту живность?
Я увидел дверь в стене и поспешил к ней. Здесь на входе всё напоминало бомбоубежище. Я по-стучался.
Никакой ответной реакции.
Я постучался ещё раз. Теперь уже ногами. Внутри вроде как завозились, но дверь открывать не спешили. Прошла ещё долгая минута, прежде чем изнутри был задан вопрос:
- Ну, кого там ещё нелёгкая принесла? – спросил голос, явно принадлежащий молодой женщине.
- Меня, - честно сознался я.
- Что значит: «меня»? Кто вы?
- А вам не кажется, что вы задаёте слишком много вопросов для сельского жителя? - парировал я её выпад.
В ответ я услышал несколько непечатных выражений, после чего зазвучала туземная речь, кото-рая, по всей видимости, в ярких красках отражала мнение хозяйки обо мне.
- Да не кипятитесь вы так,- прервал я её тираду. – Лучше откройте! Я журналист, я ничего плохо-го вам не сделаю.
- Журналист? Искатель дешёвых сенсаций?!
- В общем, да! – ещё раз честно признался я.
Совершенно неожиданно для меня, решившего, что пора уже потихоньку отваливать отсюда, за-скрипел замок, и входная дверь отворилась.
Ещё не доверяя своей удаче полностью, я крадучись проследовал в дом и поинтересовался:
- Почему вы открыли?
- Люблю прямых людей, они не способны на подлость, - ответила мне миниатюрная чернявая девчушка. Говорила она с едва заметным акцентом.
Честно говоря, в прихожей мне показалось, что ей лет четырнадцать-пятнадцать – не больше, ес-ли не меньше, но когда мы прошли на кухню, куда она пригласила меня жестом, в свете одной-единственной яркой лампочки, я понял, что ошибся, по крайней мере, лет на десять.
- Мне тридцать, - сказала она, перехватив мой изучающий взгляд.
Я смутился. Она тоже. Потом, взглянув из-под густейших бровей, добавила:
- Скоро будет.
- О, это несущественно, - постарался я хоть как-нибудь сгладить приключившийся конфуз. – Хо-тя должен заметить, что выглядите вы гораздо моложе.
- Спасибо. Хотите чаю?
Только тут я понял, что каждый раз, когда она смотрела на меня, то, как будто ток по жилам вме-сто крови начинал бежать. Раньше со мною такого не приключалось. 
Она налили чаю. Сначала мне, как гостю, а потом и себе. Однако гнетущее молчание по-прежнему не спешило улетучиваться. Я попытался завести разговор:
- А чего вас все так опасаются? – спросил я.
- По-разному, - уклончиво ответила девушка.
- Не понял.
Я поймал себя на том, что всеми силами пытаюсь перехватить её взгляд. Я однажды тонул, и до сих пор помню, как старался ухватить хоть глоток воздуха. Это было сопоставимо. Но она упорно не хотела подарить мне хоть мгновение блаженства. Её что-то тяготило. Я не мог понять, что именно, но это точно было не моё присутствие.
- Расскажи, пожалуйста, как вы тут живёте. Я уверен, что людям, живущим в нашей стране, бу-дет интересно это узнать!
Она молчала.
- Вы же понимаете, что я приехал за сенсацией и не уеду без неё отсюда.
Молчание.
Но я не сдавался. Тут ненароком мне в голову пришла одна мысль.
- И что это за надпись, сияющая на фасаде вашего дома.
Попал. Я сразу понял, что попал в яблочко. Во-первых, она сразу пронзила меня молнией своих непроглядно-чёрных глаз, а, во-вторых, я чуть ли не в яви слышал, как что-то щёлкнуло, сломалось.
- Хорошо, - проговорила она, - будет вам очерк по рассказам местного жителя, но я прошу вас не называть ни этого места, ни описывать меня.
Я удивился, но сразу закивал головой в знак согласия.
- И ещё кое-что, - она снова потупила свои прелестные угольки в пол, но на этот раз как бы в смущении.
- Что?
- Обещайте мне, что чтобы вы ни услышали от меня сейчас, вы будете относиться ко мне точно так же, как в тот момент, когда постучали в эту дверь.
- А если я не смогу? – спросил я по той причине, что тогда, когда постучался, то и не предпола-гал, что на нашей земле живут небесные создания. Я прекрасно понимал, что безнадёжно влюбляюсь, а потому не сразу понял, что она имеет в виду.
- Но я прошу Вас. Ведь Вы же журналист, Вы можете относиться ко всему непредвзято!
В её голосе зазвучали умоляющие нотки, и тут я уже ничего не мог с собой поделать.
- Хорошо, хорошо, - затараторил я, - я обещаю Вам, что чего бы я там не услышал от Вас, не ста-ну относиться... – тут я слегка замялся, потому что начал говорить не совсем то, о чём она просила, но в считанные секунды нашёл выход из положения – ...к Вам хуже.
- Спасибо.
Простите мне постоянные отступления, но если бы вы слышали, насколько божественно в её алых губках звучало это слово, то наверняка согласились бы слушать его вечно.
Мне даже приходилось сдерживать себя, чтобы не вытянуть губы бантиком и не вытянуть шею в её направлении, в глупой надежде, что она хоть слегка тронет их поцелуем. Я тряхнул головой, чтобы сбросить с себя это наваждение, и только тут понял, что она уже повела свой рассказ, и что если я и дальше буду бессмысленно хлопать глазами и ушами, то точно останусь без репортажа.
- ... И вот тогда, чтобы пресечь все их эти безобразные выходки, мне и пришлось забить ставни досками и укрепить вход в моё жилище. Должна сказать, что, по сути, вся жизнь проходит взаперти, ведь я уже и забыла, когда последний раз покидала пределы своей территории.
Нет, как-то, раз я вышла и крикнула, как можно громче, что скоро сюда приедет мой муж со своими дружками, и тогда им всем не поздоровится. Теперь, только завидев вдалеке какое-либо движе-ние, весь посёлок словно вымирает. Боятся. Так им гадам и надо.
Примерно в то же время появилась и надпись на доме. Она не стирается. Я хотела оттереть её, но у меня ничего не получилось.
- Я ответила на Ваш вопрос?
- А... – меня словно окатили холодной водой. – Да, но...
Я всё слышал, но так заслушался её речью, что мой собственный голос казался здесь неумест-ным.
- Но я так и не понял, кто Ваш муж?
- Как? Это же написано крупными буквами на моём доме!!!
- Так это правда?
Уверен на все сто процентов, что в тот момент у меня был самый идиотский вид не только за мою жизнь, но и за историю всего человечества.
- Да. Это чистая правда. Мой муж участвовал во взрывах домов, тренировал шахидок, набирал новые кадры в бандформирования.
Запечатлей меня тогда фотограф, то первое место на конкурсе «бараны и ворота» мне обеспече-но. Я вытаращился на неё до неприличия, меня начала долбить крупная дрожь и мандражка и захоте-лось поскорее убраться подальше подобру-поздорову. Но потом я сказал себе: чувак, ты же ехал столь-ко дней именно за этим. Отступать теперь поздно.
Отпавшую было челюсть я вернул на место без помощи рук. Это уже говорило о многом. Потом я принял непроницаемое выражение лица и приготовился к дальнейшему диалогу.
Девушка молча смотрела на перемены, происходящие со мной.
- Кажется, Вы сумели справиться с собой, - сказала она почти шёпотом.
- Да, - ответил я чуть громче.
Мы посмотрели друг другу в глаза. Как ни странно, обожание, зародившееся во мне в первые минуты, не исчезло, а её взгляд как будто оттаял и значительно потеплел. Я был готов уже втрескаться по самые уши, но несоответствие моих впечатлений и того, что она говорила, останавливало меня.
- А Вы не хотите подшутить надо мной? – Использовал я свою последнюю зацепку.
Она молча покачала головой.
- Дела, - проговорил я в воздух и прочистил горло.
- Ещё чаю? – Вопрос был задан таким тоном, как будто ничего не случилось.
Я посмотрел на чашку, та была совершенно пуста.
- Да... нет... не стоит... впрочем, можно...
Да что это со мной, Господи?!
Она рассмеялась. Этот смех был подобен тихому ликованию небес. Она взяла чайник и наклони-лась, чтобы налить мне дымящегося напитка. Меня потрясли мягкие и ненавязчивые запахи, исходящие от неё.
- Но что может связывать такое светлое создание, как Вы, с таким извергом, как Ваш муж.
Она улыбнулась. Без слов было понятно, что она скажет: такая горечь сквозила в этой улыбке.
- Я люблю его.
- Как?! – Я просто взорвался.
Я вскочил со своего места, чуть ли не бросил свою чашку на стол и стал, как бешеный носиться взад и вперёд по кухне.
- Как можно любить тварь, в которой и человеческого-то ничего не осталось? Как можно любить того, на чьей совести сотни, если не тысячи трупов?!!!
Я негодовал. А она всё также  сидела и улыбалась, непоколебимая, как скала.
- Любовь зла.
- Это не ответ!
- Сердцу не прикажешь!
- Это тоже!
- Вам не понять.
- Мне?
Я остановился, как вкопанный, словно наткнулся на бетонную стену. Я сел обратно, взял чашку, сделал глоток и, отставив её, вновь заговорил. Мне постоянно приходилось сдерживать себя, чтобы не раскричаться.
- Вы хоть понимаете, что натворил он и такие, как он?
- Прекрасно понимаю.
- А мне кажется, что Вы совсем не понимаете!
- Ошибаетесь.
- Но как же так? Как Вы можете принимать ласки от рук, пропитанных кровью? Вы не боитесь замазаться?
Она улыбнулась. Но на этот раз как будто с ехидцей.
- Нет, - ответили она, - не боюсь.
- И Вам не жалко всех тех погибших людей? А сколько среди них было ни в чём не повинных де-тей? А сколько родственников у них осталось, на всю жизнь обречённых нести с собою этот тяжкий груз потерь?
- Жалко.
Если честно, я вздохнул с облегчением. По крайней мере, кроме любви к чудовищу, у неё было всё нормально. Благодаря одноимённому мультику я вспомнил, что красавиц иногда тянет на чудовищ. Может это что-то психическое?
- Жалко, - повторила она. – Вы даже не представляете себе, насколько мне всех их жалко, на-сколько я понимаю оставшихся в живых, но потерявших своих близких. Каждая новая жертва отзывает-ся во мне болью. Она словно кричит мне, молит о помощи...
Во мне зажглась слабая искорка надежды. Раз это всё так её гнетёт, то может ей нужен всего лишь толчок, чтобы она отказалась от этой несуразной любви. Но для начала я решил набрать ещё ма-териала для репортажа.
- А есть во всём этом смысл? – Напрямую спросил я.
- В чём? – Не поняла она.
- Ну, вот во всех этих смертях, в отнятии радости у родных и близких? Мне интересно: ради чего всё это делается? Ради каких таких великих целей гибнет столько народу? Причём, как с одной, так и с другой стороны? Ну, с коммунистами в семнадцатом всё понятно, их съела зависть, им равенство и братство подавай! А тут-то что?
Господи, как она улыбалась, слушая всю эту тираду! Я даже готов был забыть обо всём на свете, только бы всегда она была рядом со мной и могла бы вот так улыбаться... хотя бы изредка.
- Я не знаю, - тихо сказала она, - может быть у него и есть какие-нибудь идеалы, даже наверняка есть, но со мной он ими не делился.
Да, мне больно от всего того, что он делает, но моё чувство к нему гораздо сильнее. Нельзя ска-зать, что я прощаю ему все эти жизни, нет, я ненавижу его за всё то, чем занимается он и такие, как он, но всё это меркнет и бледнеет перед силой моей любви.
- Ну что ты заладила: любовь, любовь? Что такое, в конце концов, Твоя любовь?
В запале чувств, захлестнувших меня, я даже не заметил, как с «Вы» перешёл на «ты».
- Моя любовь? – Переспросила она, как бы не доверяя услышанному.
- Да, что она представляет собой в конечном результате?
- О, да я вижу, что и не любили Вы никогда по-настоящему.
Я зарделся, а она продолжала: бывает такая любовь, которую ты и не замечаешь сначала. Потом она возрастает, но постепенно, без захлёстов, что становится частью тебя, а ты этого и не осознаёшь. Просто наступает такой момент – обычно он связан с расставаниями – когда ты понимаешь, что без это-го человека ты не протянешь и дня.
Также было и со мной. Сначала мне было всё равно, где он, и что с ним, после я стала тосковать по нему, а спустя какое-то время поняла: если я расстанусь с ним ещё хоть раз, то просто умру.
- И как же ты обходишься без него сейчас?
Она снова улыбнулась. И во второй раз мне показалось, что в этой улыбке промелькнуло нечто похожее на ехидство. Как будто она про себя потешалась над тем, что знает что-то такое, чего не знаю я.
- Он у меня вот тут...
И она приложила руку к сердцу.
В пору было бы мне насторожиться, потому что весь наш разговор, а не только мои пережива-ния, не соответствовали реальности, но что-то со мной творилось. Что-то непонятное.
Сейчас, спустя много-много лет, мне иногда даже думается, что она одурманила меня чем-то. Может, в чай что подложила, а, может, и курилась у неё какая-нибудь дрянь в соседней комнате, - не знаю. Но я знаю одно: в тот момент я терял из-за неё голову. Я пытался уже любыми путями выбить из её премиленькой головки всю эту дурь про любовь.
- Представь, - сказал я ей, - сколько раз за последние годы он брал заложниц?
- Три, всего три раза, - ответила она, почти не задумываясь, но потом, словно уловив какую-то светлую мысль, поправилась, - хотя нет, четыре.
- Вы знаете? – Я вновь был ошеломлён, но уже не до такой степени, как поначалу, поэтому быст-ро взял себя в руки. – Ну хорошо, четыре. Пускай он всего четыре раза в жизни брал заложников. А ведь среди них наверняка были и заложницы, в числе коих были и невероятно симпатичные. (Среди мо-их рассуждений она вдруг улыбнулась самой широкой из своих улыбок.) Вы хоть представляете, что он с ними там творил? Как он издевался над ними? Как унижал?
- Конечно, представляю!
Снова немая сцена.
- Он вам что... рас... ну это, как его..., - мне буквально выдавливать слова из глотки приходилось.
- Вы имеете в виду, рассказывал ли он мне об этом?
- Да, именно это я и хотел узнать.
- Нет. Конечно же, нет.
Опять самая очаровательная улыбка. Хотя, должен заметить, что у неё каждая была лучшей. Ни до, ни после неё я не встречал таких женщин.
- Дело в том, что я сама была его заложницей.
- Что-о-о?!!
«Вот так-так,- подумал я, - ни хрена себе репортажик получается».
- Да, да, не удивляйтесь. – Она наполнила мою, уже ставшую пустой, кружку и опять стала пле-сти кружево своей чудесной речи – Я же сама родом не отсюда, да Вы, наверно, и сами поняли это по моему акценту. Мой теперешний муж много лет назад, когда я была совсем ещё маленькой девочкой, ворвался в наше селение и захватил в заложницы мою мать, чтобы требовать за неё выкуп. Моя мама, к слову сказать, была писаной красавицей, не чета мне, я лишь бледное её отражение.
- Зря ты так. Ты себя недооцениваешь, - успел вставить я.
- Спасибо. Так вот, совсем случайно я оказалась вместе с нею. Нас бы обязательно выкупили, но так случилось, что началась война, хотя вряд ли ты о ней многое знаешь, ведь тогда такое не афиширо-валось. Мой отец и мои братья погибли на ней, а моя мать вскоре после этого умерла от горя.
Я не причиняла неудобств человеку, похитившему меня, поэтому, как только я повзрослела, он взял меня замуж. А после пришла любовь.
Так что зря ты думаешь, что я не знаю каково тем людям. Да, и надо мной издевались, и не раз, но всё это отошло на второй план, когда наступило время чувств.
- Ты сводишь меня с ума, - ни с того ни с сего вдруг выпалил я. Тут стало абсолютно ясно, что ещё чуть-чуть, и я уже не смогу себя сдерживать.
Она улыбнулась, но сделала вид, что не услышала.
- Что Вы сказали? - Произнесла она самым простодушным тоном.
- Я говорю, что может быть я – сумасшедший, но я не могу понять Тебя.
Я заговорил сразу после того, как в воздухе растворился последний узелок её речевой вязи. Не знаю, как это выглядело на самом деле, но мне почему-то показалось, что после ангельского напева за-стучал отбойный молоток.
- Что держит Тебя в этой дыре?! Брось всё и уезжай!
- У меня нет средств к существованию.
- Я помогу тебе, - я распалялся, как станковый пулемёт.
- Но я люблю его!
- Брось эти бредни.
- Хорошо, - вдруг неожиданно резко, будто решившись на что-то отчаянное, проговорила она, - пойдём, я тебе кое-что покажу.
И она, взяв за руку, повлекла меня из кухни куда-то в полумрак. Через несколько секунд мы ока-зались в спальне, если так можно назвать комнату с грудой подушек, лежащих прямо на полу.
Не поймите меня превратно, но в тот момент я подумал о своём.
- Смотри, - прошептала она мне на ухо и указала куда-то вдаль комнаты.
Я хотел сказать, что ничего не вижу, но она приложила свой замечательный указательный паль-чик к моим губам и прошептала:
- Тихо. Разбудишь.
И только тут я увидел, что недалеко от стены виднеется силуэт ребёнка. По размерам этого тём-ного и весьма размытого пятна можно было сказать, что ребёнку лет шесть, от силы – семь.
- Кто это?
- Это мой сын, - она говорила мне в самое ухо, от чего мурашки бежали по спине, - его зовут Ар-тур. Ему шесть с половиной лет, и ему нужен отец.
Ты понимаешь, что он тоже жить не может без отца. Когда его нет, он даже спать спокойно не может.
Тут меня снова кольнуло. Я снова не понял своей интуиции, но сейчас-то я могу сказать: ребёнок спал, как убитый. Я до сих пор не могу понять, как тогда не обращал на всё это внимания.
- Я стану ему отцом, - прошептал я ей в ответ, не в силах больше сдерживать себя, - и куда более лучшим. Я не буду держать его в такой развалюхе. У него будет нормальный дом и нормальная семья, где никто никого не будет убивать и не будет унижать.
Я буду работать за двоих, заработаю много денег, и мы, все втроём отправимся в Диснейленд.
Мысленно я уже рисовал себе картины, как всё это будет происходить. Но она прервала мои грё-зы.
- Тс-с-с... – дунуло мне в ухо, - во-первых, ты никогда не заменишь ему настоящего отца, а, во-вторых, Диснейленд скоро взорвут.
Я стоял, как оплёванный. Все мои хрустальные мечты одним махом были разбиты о бетонную стену жестокой реальности.
А она смотрела на меня... О, что это был за взгляд! Так на меня она смотрела в первый и послед-ний раз. Почти любовь горела в её угольках, но... Может, мне это только показалось. Ей вроде даже жалко меня было. Или точно также смотрел на людей Бог перед тем, как наслать на них потоп.
- Пойдём! – всего одно слово, но стоящее всех слов во вселенной.
Она вывела меня из дома. Солнечный свет ослепил меня. Пронеслась в голове одна из ничего не значащих мыслей, что, мол, в раю приятный полумрак, а в аду всегда светит солнце. Тогда я ещё не знал, насколько это правда.
Как только мы удалились от спальни, меня прорвало:
- Соглашайся, - шептал я, - может, ты не сможешь полюбить меня, как своего подонка, но я для тебя всё сделаю. Для тебя и для твоего сына! Я разобьюсь в лепёшку! Только согласись быть моей и уе-хать отсюда!
Она ничего не говорила и всё быстрее увлекала меня в глубь сада. Только один-единственный раз она слегка обернулась, и тогда мне показалось, что солнце отразилось на её лице... в слезинке.
Она плакала? Не знаю. Но когда мы подошли к колодцу, который располагался в добрых двух сотнях шагов от дома, лицо её было вполне обычным. Ну, может, слегка отражалось волнение.
Она решительно взяла и оттянула крышку колодца, после чего сделала жест, предлагающий за-глянуть внутрь.
Я повиновался. Внутри было необычайно светло. То, что я там увидел, намертво запечатлелось в моей памяти на всю жизнь.
Там сидел мужчина. Ног у него не было, вместо них культи, обмотанные кровавыми бинтами. Руки были разведены и цепями крепились к противоположным стенам. Он был жив. Он был в сознании. Несмотря на полное измождение, я узнал его. Это лицо не раз появлялось под фразой: «Федеральный розыск».
Я смотрел, как заворожённый, а когда, наконец, смог оторвать взгляд от этого зрелища и загля-нул ей в глаза, то прочитал там: вот мой муж и я не могу оставить его, потому что люблю...
Тогда я развернулся и пошёл прочь из этого сада, от этого проклятого дома, от этой сумасшед-шей, которая при солнечном свете совсем не была такой уж привлекательной, к своей машине, взятой мною напрокат в городе, чтобы она увезла меня подальше от такого ужаса.


Благодаря этому репортажу я стал известным журналистом, но я так никому и не открыл ни на-звания селения, ни того, как выглядела та женщина. Я сделал это, потому что обещал и ещё потому, что какой-то своей частью понял эту любовь. 



Конец. 



5.09.2004.