Вместо предисловия

               От автора:
   Написать эту книжку я планировала давно, решила, что будет состоять она из тридцати трех исключительно правдивых рассказов о моей прошлой жизни и одного сказочного «вместопредисловия» (прочем  оно не выдумка, иносказание).  Но что-то не клеилось. Сейчас пишется. От планов моих остались только заголовки, некоторые из них навевают воспоминания, другие интригуют и не более - с памятью у меня беда в последние годы. Так что будет у меня три или тридцать три рассказа - как Бог даст.
               
              Вместо предисловия


   Мой сын называет меня «наивной чукотской девочкой». Младший сын. Это у нас такие шутки. Порой весьма и весьма грубые. Старшенький не называет. Он просто уверен в том, что я дура. Не дура даже, а Дура! Как это часто бывает - его бы желания, да мои возможности… ему кажется, что он имел бы все, о чем можно мечтать. Но парень он деликатный, в отличие от архипрямолинейного младшенького, а посему далеко не всегда озвучивает свои мысли.
   Нет, сказать, что дети не уважают меня совсем, нельзя (или - «совсем нельзя»? Здесь, в отличие от «казнить нельзя помиловать», куда не поставь запятую, смысл остается далек от желаемого).
   Бог даровал мне талант. Иногда я задумываюсь,  какие взаимоотношения с моими мальчишами могли быть, если бы я была бездарна. Впрочем, быть может, тогда я была бы  не «наивной чукотской девочкой», а трезвомыслящей матроной? Мне это не дано узнать. Как и бедным моим деткам.
   Мне довелось родиться в степном городке, настолько далеком от цивилизации, как и от славного города Лисса, как и от маленькой рыбачьей Каперны, о событиях в которой я услышала много раньше, чем научилась читать. Но в детстве именно Каперна снилась мне ночами, и Лисс являлся в видениях.
Бабушка моя приходилась по матери родной племянницей Мери, жене Лонгрена, и была едва ли не единственной среди всей нашей многочисленной наследственно-рассудительной родни, которую душевно обрадовали известия о необыкновенном замужестве Ассоль и запоздало, но искренне опечалил подробный рассказ заезжего торговца о ранней смерти тетки и печальном детстве кузины.
   Я помню душные летние вечера, звезды над садом и тихий бабушкин голос:
   - …и тогда Принц наклонился к Ассоль, подхватил ее на руки и спросил: «Узнала ли ты меня, дитя мое?»…
   Почему-то бабушка называла Артура Грея Принцем, хотя прекрасно знала его славное имя, донесенное в нашу глушь молвой.
   Наши вечера принадлежали только нам двоим. Дедушка - суровый крестьянин, не одобрял их, но и не препятствовал. В его роду не было принято обращать внимания на женские причуды - о дочерях вспоминали только когда приходила пора выдавать их замуж, о женах - после их смерти.
   По большому секрету бабушка рассказала мне, что больше, чем чудесная весть об Ассоль, в которой практичный дедушка не увидел для себя ни беды, ни выгоды,  его задевали рассказы о его двоюродном дяде Гарвее, который в пьяном бреду увидел однажды Бегущую по волнам и до конца дней с восторгом рассказывал о ней близким. Дедушка никогда не понимал, как брат его отца мог променять размеренную жизнь на земле, на зыбкую морскую стезю, и считал всю нашу «мокрую» родню чокнутой.
   Бабушка никогда не жаловалась на свою жизнь. Хотя выдавали ее замуж, не спрашивая согласия, деда уважать было за что. Младший сын богатого помещика, он в ранней юности ушел из семьи, своими руками выстроил тот дом, куда привел бабушку после свадьбы и всю свою жизнь честно трудился так, что нужды его семья не знала. Правда и особых радостей тоже. Как однажды призналась мне бабуля, дедушка не пил, не бил… и не любил.
   Моя мать была копией своего отца. Даже замуж вышла не по любви, а трезво прикинув, кто из ее многочисленных поклонников сможет обеспечить ей такую же ровную - без взлетов и падений - жизнь, какую вел дед. Она была благодарна моему отцу, за то, что он не обманул ее надежд. И только.
   А отец… Он в душе был волшебником. Но суровое детство - в двенадцать лет он уже кормил мать и двух младших, но трудная юность - в пятнадцать он стал молотобойцем на кузне, - приучили его жить без советов и сомнений. И потому, он дарил сказки те, которые придумывал сам, тому кому хотел, и тогда, когда считал нужным. Много лет спустя он так и не понял, почему же одаренные им, не чувствовали ни своего счастья, ни благодарности к нему.
   К счастью или к несчастью, но с бабушкой нам удавалось проводить не так уж много времени - 2-3 недели в году. А потому и сам образ моей бабули навсегда останется в моей памяти чем-то чудесным, было-небыльным…
   Да и вся моя жизнь никогда не казалась мне реальной. Так и живу «наивной чукотской девочкой» все свои… страшно подумать сколько лет.
   Как-то человек, чье слово мне дороже самого дорого, удивился:
- Сколько тебя жизнь ни бьет мордой об стенку, а ты не мудреешь!
  Я решила на досуге подсчитать «сколько», а заодно и попытаться извлечь из этих уроков жизни хоть что-нибудь полезное. Подсчитывала, как в свое время учила уроки - сначала самое интересное, под конец - самое трудное.   
  А потому с хронологией у меня в воспоминаниях полный бардак. Как и со стилем. Впрочем - как живу, так и пишу, неровно - то слишком мало, то просто огромно.