Случай на дороге

Темно. Идет снег. Дорога, по одной полосе в каждую сторону. Автобусная остановка. Столбик с желтой табличкой и полусгнившая лавочка под одиноким фонарем. На лавочке сидит очень старый господин. Ему сто лет. Он ждет автобуса. Машин на дороге практически нет. Тишина. С полминуты в кадре находится один только старик.

К остановке подъезжает черная машина. Из правой двери выскакивает крайне раздраженная женщина лет тридцати пяти. Из левой выходит мужчина того же возраста.

– Все, езжай дальше! Оставь меня! – кричит женщина.

– Ну, подожди, ну, милочка, что ты, в самом деле? Пустяк, ведь, пустяк! – оправдывается мужчина.

– Ах, пустяк! Я тоже, наверное, пустяк? Проваливай!

– Ну, не горячись! Ну, поедем! Колечко купим… – заискивает мужчина.

– Я, наверно, автомат такой. Туда колечко запихиваешь, а взамен в душу похаркать можно! Мразь! Тьфу! – она плюет ему в лицо, – Вот в твою гаденькую душонку!

Мужчина медленно отирает слюну, затем, не говоря ни слова, садится за руль и уезжает.

– Тряпка! – кричит женщина ему вслед. Начинает осматриваться. Замечает старика.

– Че тут? Автобусы ходят? – обращается она к нему. Старик долго приходит в себя, потом произносит:

– Годка два назад, Людочка, точно ходили.

– Какая я вам Людочка?

– Еще ж ваш супруг вас так называл – «Милочка, ну что ты, в самом деле»? Иль мне почудилось?

– Почудилось! Надя меня зовут.

– Надя? Это я не запомню. Вот у меня жена была – Люда, вот это имя я всю жизнь помнить буду. Надей вроде какую-то племянницу зовут, ну, дак то племянница.

–  Куда я на автобусе-то доеду?

– Докель надо-то?

– Че?

– Куда едешь, спрашиваю, голубка?

– В Москву.

– За меня держись, доберемся. Годка два назад как пить дать добрались бы. За сейчас не ручаюсь. Однако ж, надоть мне в Москву. У меня там брат, что ль, умер.

– А вы уже давно ждете?

– Автобуса-то? Да давно. Подождите, как вас? Нина, что ль?

– Надя.

– Надя. Надя. Вы подождите, Надя, как же его зовут?

– Кого?

– Да брата этого. О нем я все. На «Д», что ль?

– Дмитрий?

– Неет. Не Дмитрий. Дмитрий это сын мой. А этого по-другому как-то.

– Они, вообще, часто ходят?

– Родственники, что ль? Да последний раз, кажись, годка три назад были, эта, как ее…

– Я про автобусы!

– Да ходют! Как ее? Глаша, Даша? Племянница-то моя, ну дура эта, с дитем еще?

– Саша?

– Глухая, что ль? Какой еще Саша? Племянница, говорю! Маша, наверно. Не помню. А раньше часто ходили. Вот, когда пенсия у меня больше была ихней, тогда часто ходили.

– Это че вообще за место?

– Это лес. Там вон, за лесом поле. Вот. Брат иногда ездил, раз пять-шесть в году бывал. Не тот, который умер. Он, конечно, тоже умер, но он давно умер. Алешей его звали, младшенький, жаль его, добрый был, отзывчивый…

– Че ваще за город тут?

– Верст сто отседаль Москва будет.

– Верст сто… это че, скока, вернее? Нет, подожди, не путай. Не дура я, сама знаю, что тут Москва где-то. Вот это, вокруг нас, оно че?

– Ааа, окрест, что ль? Тудать, вдоль дороги – Цупаново. Еще по дороге Бедняково будет, а уж на краю эти, как их, Вишенки. Если вверх идти, то в Бараново с Золотиловым придешь. Тудать, через лес Хващевка, кажись, и Шапкино. Еще отседаль до Копытово с Митьковым дойтить можно. За ними, вродь, Клемятино какое-то. А если тудысь, по полю чапать, то Мокрое с Киселевым будут. Да. В Мокром у меня теща жила, я ее как жену любил. Какая баба была! Умёрла, правдоть, рано. В войну еще.

– Старик, погодь. Какое Бараново, какое Копытово, какие Вишенки! Просто скажи, это че, север, юг, че там еще есть?

– Запад, всю жизнь запад был. Можайск, Минское шоссе – запад, одним словом. Да, мы с ней, с тещей, бишь, как-то в Москву ездили на седьмое ноября. А теща-то в первый раз поехала. Ей, бишь, показывать все надо было – Кремль етот, Театр Большой, музеи всякие, церквы, чего там еще? Ну, поехали, значить, на электричке до вокзала Белорусского…

Под стариковское бормотание женщина подходит к желтой табличке, коряво висящей на корявом столбике. Табличка разъедена ржавчиной и изрядно облуплена, буквы и цифры разъедены дождем. Разобрать что-либо невозможно. Женщина обращается к старику:

– Раньше тут че было написано?

– …и ета моя прабабка, Нюра которая, поехала поглядеть на Алексея. И как назло у кареты отвалилась рессора, и ета Нюра застряла на цельный час посредь вонючей лужи, и бишь так етой амброй пропиталась, что, когда она к ему приехала, он затыкал ноздри, чтобы ему не стало дурно с еиного запаха…

– Раньше, спрашиваю, тут написано что было?

– А?

– Че тут было?!

– Расписанье, кажись, что ж еще-то?

– Нет, ну, че я, на дуру похожа? Часто этот твой автобус ходит?

– Ну, чтоб не ошибиться… раз на дню точно ходит.

– Раз в день!?

– Может, и два, может и три, я ж не знаю, последний раз годка два уже как ездил.

Женщина достает мобильный телефон, набирает какой-то номер.

– Да, вот. Рассказывают, что моя мать, когда была на свадьбе у моего дяди, поймала невестины цветы, но прошел…

– Че за бред? Че у вас сеть не ловит?

– Что? Сетью ловют? Это кто, френцузы какие?

– У вас связи… да хрен с тобой, старый!

Дед продолжает прерванный рассказ. Женщина отворачивается от него и ступает на проезжую часть. Она вглядывается в даль, прислушивается, не приближается какой-нибудь автомобиль. Дорога пуста. Она вздыхает, выпускает клуб пара. Поднимает голову вверх, смотрит, как, танцуя и смеясь, опускаются на землю снежинки. Внезапно начинает слышаться гудение. На горизонте появляется автомобиль. Она выбрасывает правую руку, голосуя. Машина проезжает без остановки. Она продолжает стоять с поднятой рукой, за ее спиной уменьшаются, а потом и вовсе пропадают, красные огоньки автомобильных фар.



Муж Нади сидит в своем автомобиле. Он рассержен и напряжен. Его руки мертвой хваткой вцепились в руль, а стрелка на спидометре зашкаливает за сотню. В автомобиле очень громко играет радио. Поют Eagles, песня «Hotel California»:

Last thing I remember
I was running for the door
I had to find the passage back
To the place I was before
"Relax" said the night man
"We are programmed to receive
You can check out any time you like
But you can never leave!"

Во время последнего проигрыша, когда все слова уже спеты, мужчина переключается на другую волну.

– …слухи, о продвижении так называемого «смоленского маньяка» на восток. Два месяца назад Смоленск был потрясен серией изнасилований. В течение недели жертвами новоявленного маньяка стали четыре женщины. Однако, хотя следствие никаких результатов и не дало, очередных инцидентов в Смоленской области больше не было. Месяц назад было совершено два похожих преступления в окрестностях города Доробогуж, что в восьмидесяти километрах от Смоленска. Пару недель назад поступили сведения об изнасиловании на окраине города Вязьмы. Связав эти преступления в одну цепочку, некоторые представители спецслужб стали утверждать, что все они были совершены одним и тем же лицом. Более того, появились слухи о неком движении маньяка в сторону Москвы и предсказании новых смертей теперь уже в окрестностях города Можайска, который лежит на одной линии с Москвой, Вязьмой, Дорогобужем и Смоленском…

Мужчина резко разворачивает свой автомобиль, нарушая все возможные ППД, и едет назад. Выпуск новостей заканчивается, салон наполняется песней Scorpions «Still Loving You».



Женщина и старик сидят на полусгнившей лавочке. Дед что-то еле слышно бормочет, женщина потеряна и несчастна. Дед начинает впадать в дремоту и как-то валится на правый бок, упираясь женщине в плечо. Его бормотание сходит на нет, его глаза смыкаются, он засыпает. Неожиданно слышится резкий скрип колес, где-то рядом мчится машина, женщина вздрагивает от этого звука, вскакивает со скамьи. Дед теряет точку опоры, начинает скатываться с лавки. Женщина замечает, что старик падает, забывает про попутку, кое-как подхватывает его у самой земли. Мимо них на скорости проезжает машина. Дед просыпается, но она укладывает его на лавочку, просит уснуть. Снимает с себя шубу, потом шаль, надевает шубу обратно. Накрывает старика шалью, умоляет не волноваться и попробовать заснуть. Он что-то кивает в ответ и быстро выключается.

Некоторое время она стоит над ним, потом садится у лавки на корточки, закуривает. Чуть позже тушит сигарету, встает, выходит на проезжую часть. Медленно идет по середине дороги. Вдалеке появляется желтые огоньки фар. Она останавливается, поднимает обе руки вверх, загораживая проезд. Оказавшись в непосредственной близости от женщины, машина виляет влево и выезжает на встречку. Когда автомобиль объезжает женщину, она поворачивается и бредет обратно к остановке.

Она подходит к лавочке и, чуть пододвинув старика, садится на самый ее краешек. Внезапно над ее ухом раздается чей-то голос:

– Автобусы тут уже лет пять не ходят.

Она подпрыгивает на месте и в ужасе оглядывается по сторонам. За скамейкой стоит непонятно откуда взявшийся гражданин. Ему лет тридцать, он невысокий, ладно скроенный. Он не очень красив, его лицо носит отпечаток провинциальности. Он с жадным интересом смотрит на Надю.

– В-вы кто? – ошарашено с дрожью в голосе спрашивает она.

– Сергей, – с небольшим недоумением отвечает мужчина. После небольшой паузы он добавляет. – Автобусы здесь не ходят. Тут только пешком можно. В ту сторону – пять километров, и выйдете на Минское шоссе, а там машину легко поймать. Если деньги, конечно, есть. Если нет, то вверх по дороге километров через семь платформа будет, на электричку сесть можно.

После некоторого молчания Надя отвечает:

– Все ты врешь. Ходят здесь автобусы. Ты просто хотел, чтоб я с тобой пошла, а ты меня трахнул где-нибудь в лесу. Но обломайся, не выйдет, у меня тут дед, пусть он и старый, но морду бить умеет. И вообще на хер мне твой автобус не нужен, за мной сейчас муж приедет, если ты меня хоть пальцем тронешь, он из тебя яичницу сделает. А теперь вали, куда пер, пока ноги ходят.

– Да ладно, чувиха, ты че? Ухожу уже, ухожу, не бесись. А это дед твой, да, говоришь? Скока ему лет-то?

– Сто. Вали отсюда.

– Сто! Фига себе дед! Правда, кстати, на тебя похож – и нос, и рот такой же!

– Ты, придурошный…

– Подожди! Он у тебя дышит, вообще?

– Че?

– Помер твой дед, говорю. Не дышит.

Она наклоняется к старику, прислушивается. Берет за запястье, пытается нащупать пульс. Безрезультатно.

– Черт, – выдыхает она.

– А че ты не ревешь?

Женщина немного стоит в задумчивости, затем приказывает Сергею:

– Давай бери его.

– Чего?

– Поднимай его, говорю, и пойдем где-нибудь в лесу закопаем.

– Зачем? – слегка опешив, интересуется Сергей.

Надя срывается на крик:

– Ты, придурок, у тебя мозги ваще есть? – потом, слегка успокоившись, объясняет. – Во-первых, он место на лавке занимает. Во-вторых, он скоро вонять начнет. А в-третьих, он мой дед.

– А-а-а…

– И че стоишь? Давай тащи его, тут где-нибудь недалеко бросим.

Он смотрит на нее с полминуты, а потом с легкой брезгливостью берет старика на руки и начинает спускаться с дороги.



Сергей кладет старика на снег. Поднимает вопросительный взгляд на Надю. Они в лесу, но через редкие голые ветки деревьев проглядывает насыпь и покосившийся ржавый столбик с желтоватой табличкой.

– Че смотришь? Засыпай давай, – отвечает Надя на его немой вопрос.

– Как засыпать-то?

– Че значит «как»? Руками, ногами – чем можешь, тем и засыпай! Ну, припорошь как-нибудь, чтоб видно ниче не было.

Сергей начинает пинать снег ногами.

– А шалька-то ваша, небось?

Надя замечает на трупе свою шаль, стягивает ее с него, снимает шубу и набрасывает шаль на свои плечи.

– Отчаянная баба! – усмехается Сергей. – Не стремно ли? Мертвячим духом все-таки тряпочка эта пропиталась…

Надя вся передергивается, сбрасывает шаль с себя, будто это какой-нибудь смертельно опасный змей. Стоит и смотрит на Сергея, через ее левую руку переброшена шуба.

– Не замерзнешь ли ты, бабонька? Чай, не лето! – вновь подает голос Сергей.

– Быстрей давай, вон у тебя еще ноги торчат.

Сергей приступает к ногам, Надя некоторое время смотрит на него, затем поворачивается и направляется обратно к остановке. Он бросает старика, догоняет ее, пытается схватить за руку, но она вырывается и ускоряет шаг. Когда они уже вылезают на дорогу, у остановки тормозит уже знакомый нам черный автомобиль. Из-за руля выходит муж Нади. Она в одно в мгновение преображается и становится несчастной покоренной женщиной. Она, бормоча извинения, радостно бросается к нему на шею. Он с ужасом смотрит на Сергея и не замечает ее объятий.

– Это кто?

Она не сразу вспоминает о Сергее, вспомнив же, как-то неловко отмахивается, сюсюкает и уговаривает его побыстрее ехать. Он отстраняется от нее и непонимающе смотрит на нее:

– Что ты там бормочешь? Ну ладно, будет тебе плакать, просто скажи, это кто?

Надя, все еще вне себя от радости, отвечает

– Это Сергей. Может, его тоже подвезем? Хоть до куда-нибудь?

– Что? Довезти? Какой еще Сергей?

– Да просто Сергей, хороший он, он мне тут помог…

– Что значит «помог»? В лесу вы что делали? Где твоя шаль? Почему ты не в шубе? Жарко, скажешь?

– Ничего мы в лесу не делали! Мне…

– Да! Чем могли заниматься мужчина и женщина, зимой выходящие полураздетыми из леса? Правильно, ничем. Гуляли они, свежим воздухом дышали!

– Да у нас дело было! Помнишь, тут старик…

– Конечно, Наденька, я про то и говорю вам, дело у вас было. Я хоть где-нибудь сказал, что у вас не дело было?

– Помнишь, тут старик на лавке сидел?

– Старик, конечно. Грибы вы тут, наверно, собирали с этим стариком. Слушай, Надя, хватит врать, а? Ну, честно скажи, что да, было дело, трахались, больше не повторится. Что я, не человек, что ли, не пойму?

– Не было дела, – тихо, уткнувшись в землю, произносит Надя.

– Угу, понятно. А Сергей что скажет?

Сергей, задумавшись, смотрит на мужа, затем встречается глазами с Надей, открывает рот, чтобы что-то сказать, как вдруг раздается истошный Надин крик.

– Саша! Это маньяк! Увези меня! УВЕЗИ! – Надя падает перед мужем на колени.

– Черт! Поганая самодеятельность! Я даже хлопать не буду! На тебе деньги, дойдете до шоссе, а там поймаете машину. Ничего мне можно не отдавать, это мой подарок к вашей свадьбе.

Муж садится в машину и уезжает. Надя с нескрываемой злобой смотрит ему вслед.

– Актриса из меня всегда была отстойная.

Сергей робко кладет свою руку ей на плечо.

– Че ты меня лапаешь?

– Ну что, пойдешь со мной до Минки?

Она молча отвешивает ему пощечину. Он растирает щеку ладонью и переходит дорогу. Она смотрит ему вслед и, когда он уже почти скрывается из виду, кричит:

– Сережа!

Он оборачивается. Она смотрит на него, тусклый свет фонаря отражается в слезах, застывших на ее лице. Она бежит к нему. Вместе они скрываются за частоколом голых, слегка присыпанных инеем ветвей. К остановке подъезжает автобус.