Книги, часть 5

Картина 6

Дом Фабера. К дому подходит Монтег. В руках у него книга. Звонит. Через некоторое время к двери подходит Фабер.

ФАБЕР. Кто там?
МОНТЕГ. Это я. Монтэг.
ФАБЕР. Что вам угодно?
МОНТЕГ. Впустите меня.
ФАБЕР. Я ничего не сделал.
МОНТЕГ. Я тут один. Понимаете? Один.
ФАБЕР. Поклянитесь.
МОНТЕГ. Клянусь.

Фабера впустил Монтега. Монтег вошел и сел на свободный стул. Книгу положил на колени. Фабер неотрывно смотрит на книгу. Некоторое время висит напряженная пауза.

ФАБЕР. (осторожно, с опаской) Эта книга... Где вы?..
МОНТЕГ. (посмотрев Фаберу прямо в глаза) Я украл ее.
ФАБЕР. Вы смелый человек.
МОНТЕГ. Нет. Но моя жена умирает. Девушка, которая была мне другом, уже умерла. Женщину, которая могла бы стать моим другом, сожгли заживо всего сутки тому назад. Вы единственный, кто может помочь мне. Я хочу видеть! Видеть!
ФАБЕР. (протягивая дрожащие руки к книге) Можно?..
МОНТЕГ. Ах да. Простите. (отдал книгу Фаберу)
ФАБЕР. (осторожно взяв книгу) Столько времени!.. Я никогда не был религиозным... Но столько времени прошло с тех пор... (бережно, с трепетом перелистывая книгу) Все та же, та же, точь-в-точь такая, какой я ее помню! А как ее теперь исковеркали в наших телевизорных гостиных! Христос стал одним из "родственников". Я часто думаю, узнал бы господь бог своего сына? Мы так его разодели. Или, лучше сказать, - раздели. Теперь это настоящий мятный леденец. Он источает сироп и сахарин, если только не занимается замаскированной рекламой каких-нибудь товаров, без которых, мол, нельзя обойтись верующему. (понюхал книгу) Знаете, книги пахнут мускатным орехом или еще какими-то пряностями из далеких заморских стран. Ребенком я любил нюхать книги. Господи, ведь сколько же было хороших книг, пока мы не позволили уничтожить их! (перелистывая страницы, глухо) Мистер Монтэг, вы видите перед собой труса. Я знал тогда, я видел, к чему идет, но я молчал. Я был одним из невиновных, одним из тех," кто мог бы поднять голос, когда никто уже не хотел слушать "виновных". Но я молчал и, таким образом, сам стал соучастником. И когда наконец придумали жечь книги, используя для этого пожарных, я пороптал немного и смирился, потому что никто меня не поддержал. А сейчас уже поздно. (закрыл книгу) Теперь скажите мне, зачем вы пришли?
МОНТЕГ. - Мне нужно поговорить, а слушать меня некому. Я не могу говорить с мониторами, они кричат на меня. Я не могу говорить с женой, она слушает только мониторы. Я хочу, чтобы кто-нибудь выслушал меня. И если я буду говорить долго, то, может быть, и договорюсь до чего-нибудь разумного. А еще я хочу, чтобы вы научили меня понимать то, что я читаю.
ФАБЕР. (пристально посмотрев на Монтега) Что вас так всколыхнуло? Что выбило факел пожарника из ваших рук?
МОНТЕГ. Не знаю. У нас есть все, чтобы быть счастливыми, но мы несчастны. Чего-то нет. Я искал повсюду. Единственное, о чем я знаю, что раньше оно было, а теперь его нет, - это книги, которые я сам сжигал вот уже десять или двенадцать лет. И я подумал: может быть, книги мне и помогут.
ФАБЕР. Вы - безнадежный романтик. Это было бы смешно, если бы не было так серьезно. Вам не книги нужны, а то, что когда-то было в них, что могло бы и теперь быть в программах наших гостиных. То же внимание к подробностям, ту же чуткость и сознательность могли бы воспитывать и наши радио- и телевизионные передачи, но, увы, они этого не делают. Нет, нет, книги не выложат вам сразу все, чего вам хочется. Ищите это сами всюду, где можно, - в старых граммофонных пластинках, в старых фильмах, в старых друзьях. Ищите это в окружающей вас природе, в самом себе. Книги - только одно из вместилищ, где мы храним то, что боимся забыть. В них нет никакой тайны, никакого волшебства. Волшебство лишь в том, что они говорят, в том, как они сшивают лоскутки вселенной в единое целое. Конечно, вам неоткуда было это узнать. Вам, наверно, и сейчас еще непонятно, о чем я говорю. Но вы интуитивно пошли по правильному пути, а это главное. Слушайте, нам не хватает трех вещей. Первая. Знаете ли вы, почему так важны такие книги, как эта? Потому что они обладают качеством. А что значит качество? Для меня это текстура, ткань книги. У этой книги есть поры, она дышит. У нее есть лицо. Ее можно изучать под микроскопом. И вы найдете в ней жизнь, живую жизнь, протекающую перед вами в неисчерпаемом своем разнообразии. Чем больше пор, чем больше правдивого изображения разных сторон жизни на квадратный дюйм бумаги, тем более "художественна" книга. Вот мое определение качества. Давать подробности, новые подробности. Хорошие писатели тесно соприкасаются с жизнью. Посредственные - лишь поверхностно скользят по ней. А плохие насилуют ее и оставляют растерзанную на съедение мухам. Теперь вам понятно, почему книги вызывают такую ненависть, почему их так боятся? Они показывают нам поры на лице жизни. Тем, кто ищет только покоя, хотелось бы видеть перед собой восковые лица, без пор и волос, без выражения. Мы живем в такое время, когда цветы хотят питаться цветами же, вместо того чтобы пить влагу дождя и соки жирной почвы. Но ведь даже фейерверк, даже все его великолепие и богатство красок создано химией земли. А мы вообразили, будто можем жить и расти, питаясь цветами и фейерверками, не завершая естественного цикла, возвращающего нас к действительности. Известна ли вам легенда об Антее? Это был великан, обладавший непобедимой силой, пока он прочно стоял на земле. Но, когда Геркулес оторвал его от земли и поднял в воздух, Антей погиб. То же самое справедливо и для нас, живущих сейчас, вот в этом городе, - или я уж совсем сумасшедший. Итак, вот первое, чего нам не хватает: качества, текстуры наших знаний.
МОНТЕГ. А второе?
ФАБЕР. Досуга.
МОНТЕГ. Но у нас достаточно свободного времени!
ФАБЕР. (сел) Да. Свободного времени у нас достаточно. Но есть ли у нас время подумать? На что вы тратите свое свободное время? Либо вы мчитесь в машине со скоростью ста миль в час, так что ни о чем уж другом нельзя думать, кроме угрожающей вам опасности, либо вы убиваете время, играя в какую-нибудь игру, либо вы сидите в комнате с четырехстенным телевизором, а с ним уж, знаете ли, не поспоришь. Почему? Да потому, что эти изображения на мониторах - это "реальность". Вот они перед вами, они зримы, они объемны, и они говорят вам, что вы должны думать, они вколачивают это вам в голову. Ну вам и начинает казаться, что это правильно - то, что они говорят. Вы начинаете верить, что это правильно. Вас так стремительно приводят к заданным выводам, что ваш разум не успевает возмутиться и воскликнуть: "Да ведь это чистейший вздор!"
МОНТЕГ. Да. Но что же дальше? Помогут ли нам книги?
ФАБЕР. Только при условии, что у нас будет третья необходимая нам вещь. Первая, как я уже сказал, - это качество наших знаний. Вторая - досуг, чтобы продумать, усвоить эти знания. А третья - право действовать на основе того, что мы почерпнули из взаимодействия двух первых. Но сомнительно, чтобы один глубокий старик и один разочаровавшийся пожарник могли что-то изменить теперь, когда дело зашло уже так далеко...
МОНТЕГ. Я могу доставать книги.
ФАБЕР. Это страшный риск.
МОНТЕГ. Знаете, в положении умирающего есть свои преимущества. Когда нечего терять - не боишься риска.
ФАБЕР. (засмеявшись) Вы сейчас сказали очень любопытную вещь и ведь ниоткуда не вычитали!
МОНТЕГ. А разве в книгах пишут о таком? Мне это так, вдруг почему-то пришло в голову.
ФАБЕР. То-то и хорошо. Значит, не придумали нарочно для меня, или для кого-нибудь другого, или хоть для самого себя.
МОНТЕГ. (нагнувшись к Фаберу) Я сегодня вот что придумал: если книги действительно так ценны, так нельзя, ли раздобыть печатный станок и отпечатать несколько экземпляров?.. Мы могли бы...
ФАБЕР. Мы?
МОНТЕГ. Да, вы и я.
ФАБЕР. (резко встав) Ну уж нет!
МОНТЕГ. Да вы послушайте - я хоть изложу свой план...
ФАБЕР. Если вы будете настаивать, я попрошу вас покинуть мой дом.
МОНТЕГ. Но разве вам не интересно?
ФАБЕР. Нет, мне не интересны такие разговоры, за которые меня могут сжечь. Другое дело, если бы можно было уничтожить саму систему пожарных. Вот если бы вы предложили отпечатать несколько книг и спрятать их в домах у пожарных так, чтобы посеять семена сомнения среди самих поджигателей, я сказал бы вам: браво!
МОНТЕГ. Подбросить книги, дать сигнал тревоги и смотреть, как огонь пожирает дома пожарных? Вы это хотите сказать?
ФАБЕР. Я пошутил.
МОНТЕГ. Вы считаете, что это дельный план? Стоит попытаться? Но мне нужно знать наверное, что от этого будет толк.
ФАБЕР. Этого вам никто не может гарантировать. Ведь когда-то книг у нас было сколько угодно, а мы все-таки только и делали, что искали самый крутой утес, чтобы с него прыгнуть. Тут достоверно только одно: да, нам необходимо дышать полной грудью. Да, нам нужны знания. И, может быть, лет этак через тысячу мы научимся выбирать для прыжков менее крутые утесы. Ведь книги существуют для того, чтобы напоминать нам, какие мы дураки и упрямые ослы. Они как преторианская стража Цезаря, которая нашептывала ему во время триумфа: "Помни, Цезарь, что и ты смертей". Большинство из нас не может всюду побывать, со всеми поговорить, посетить все города мира. У нас нет ни времени, ни денег, ни такого количества друзей. Все, что вы ищете, Монтэг, существует в мире, но простой человек разве только одну сотую может увидеть своими глазами, а остальные девяносто девять процентов он познает через книгу. Не требуйте гарантий. И не ждите спасения от чего-то одного - от человека, или машины, или библиотеки. Сами создавайте то, что может спасти мир, - и если утонете по дороге, так хоть будете знать, что плыли к берегу.
МОНТЕГ. (встал и подошел К Монтегу) Ну?
ФАБЕР. Вы это серьезно - насчет пожарных?
МОНТЕГ. Абсолютно.
ФАБЕР. Коварный план, ничего не скажешь. Видеть, как по всей стране пылают дома пожарных, гибнут эти очаги предательства! Саламандра, пожирающая свой собственный хвост! Ух! Здорово!
МОНТЕГ. У меня есть адреса всех пожарных. Если у нас будет своего рода тайное...
ФАБЕР. Людям нельзя доверять, в этом весь ужас. Вы да я, а кто еще?
МОНТЕГ. Разве не осталось профессоров, таких, как вы? Бывших писателей, историков, лингвистов?..
ФАБЕР. Умерли или уже очень стары.
МОНТЕГ. Чем старше, тем лучше. Меньше вызовут подозрений. Вы же знаете таких, и, наверно, не один десяток. Признайтесь!
ФАБЕР. Да, пожалуй. Есть, например, актеры, которым уже много лет не приходилось играть в пьесах Пиранделло, Шоу и Шекспира, ибо эти пьесы слишком верно отражают жизнь. Можно бы использовать их гнев. И благородное возмущение историков, не написавших ни одной строчки за последние сорок лет. Это верно, мы могли бы создать школу и сызнова учить людей читать и мыслить.
МОНТЕГ. Да!
ФАБЕР. Но все это капля в море. Вся наша культура мертва. Самый остов ее надо переплавить и отлить в новую форму. Но это не так-то просто! Дело ведь не только в том, чтобы снова взять в руки книгу, которую ты отложил полвека назад. Вспомните, что надобность в пожарных возникает не так уж часто. Люди сами перестали читать книги, по собственной воле. Время от времени вы, пожарники, устраиваете для нас цирковые представления - поджигаете дома и развлекаете толпу. Но это так - дивертисмент, и вряд ли на этом все держится. Охотников бунтовать в наше время осталось очень немного. А из этих немногих большинство легко запугать. Как меня, например. Можете вы плясать быстрее, чем Белый клоун, или кричать громче, чем сам господин Главный Фокусник и все гостиные "родственники"? Если можете, то, пожалуй, добьетесь своего. А в общем, Монтэг, вы, конечно, глупец. Люди-то ведь действительно веселятся.
МОНТЕГ. Кончая жизнь самоубийством? Убивая друг друга?
ФАБЕР. Потерпите, Монтэг. Вот будет война - и все наши гостиные сами собой умолкнут. Наша цивилизация несется к гибели. Отойдите в сторону, чтобы вас не задело колесом.
МОНТЕГ. Но ведь кто-то должен быть наготове, чтобы строить, когда все рухнет?
ФАБЕР. Кто же? Те, кто может наизусть цитировать Мильтона? Кто может сказать: "А я еще помню Софокла"? Да и что они станут делать? Напоминать уцелевшим, что у человека есть также и хорошие стороны? Эти уцелевшие только о том будут думать, как бы набрать камней да запустить ими друг в друга. Идите домой, Монтэг. Ложитесь спать. Зачем тратить свои последние часы на то, чтобы кружиться по клетке и уверять себя, что ты не белка в колесе?
МОНТЕГ. Значит, вам уже все равно?
ФАБЕР. Нет, мне не все равно. Мне до такой степени не все равно, что я прямо болен от этого.
МОНТЕГ. И вы не хотите помочь мне?
ФАБЕР. Спокойной ночи. Спокойной ночи.
МОНТЕГ. (забрав книгу у Фабера) Хотели бы вы иметь эту книгу?
ФАБЕР. (глядя на книгу) Правую руку отдал бы за это.

Глядя пристально на Фабера, стал вырывать из книги страницы. Фабер подскочил к нему, пытаясь отнять книгу, но Монтег отстранил его.

ФАБЕР. Сумасшедший! Что вы делаете? (еще раз попытался отнять книгу, Монтег отбросил его) Не надо! Прошу вас, не надо!
МОНТЕГ. (продолжая вырывать страницы) А кто мне помешает? Я пожарный. Я могу сжечь вас.
ФАБЕР. Вы этого не сделаете!
МОНТЕГ. Могу сделать, если захочу.
ФАБЕР. Эта книга... не рвите ее! (бессильно опустился на стул) Я устал. Не мучайте меня. Чего вы хотите?
МОНТЕГ. (перестал рвать книгу) Я хочу, чтобы вы научили меня.
ФАБЕР. Хорошо. Хорошо.

Фабер взял у Монтега книгу и бережно вложил в нее все вырванные страницы. Затем вышел вместе с книгой. Через некоторое время вернулся с небольшими наушниками-ракушками в руках.

МОНТЕГ. Что это?- спросил Монтэг.
ФАБЕР. Свидетельство моей страшной трусости. Я столько лет жил один в этих стенах, наедине со своими мыслями. Возиться с электрическими приборами и радиоприемниками стало моей страстью. Именно эта трусость и в то же время мятежный дух, подспудно живущий во мне, побудили меня изобрести вот это.
МОНТЕГ. Похож на радиоприемник "Ракушку".
ФАБЕР. Но это больше, чем приемник. Мой аппарат слушает! Если вы вставите эту пульку в ухо, Монтэг, я могу спокойно сидеть дома, греть в тепле свои напуганные старые кости и вместе с тем слушать и изучать мир пожарников, выискивать его слабые стороны, не подвергаясь при этом ни малейшему риску. Я буду, как пчелиная матка, сидящая в своем улье. А вы будете рабочей пчелой, моим путешествующим ухом. Я мог бы иметь уши во всех концах города, среди самых различных людей. Я мог бы слушать и делать выводы. Если пчелы погибнут, меня это не коснется, я по-прежнему буду у себя дома в безопасности, буду переживать свои страх с максимумом комфорта и минимумом риска. Теперь вы видите, как мало я рискую в этой игре, какого презрения я достоин!

Монтег вложил "ракушку" в ухо. Фабер то же самое сделал с другой "ракушкой".

ФАБЕР. Монтэг!
МОНТЕГ. Я слышу вас!
ФАБЕР. (засмеявшись) Я вас тоже хорошо слышу. Когда придет время, идите на пожарную станцию. Я буду с вами. Мы вместе послушаем вашего брандмейстера. Может быть, он один из нас, кто знает. Я подскажу вам, что говорить. Мы славно его разыграем. Скажите, вы ненавидите меня сейчас за эту электронную штучку, а? Я выгоняю вас на улицу, в темноту, а сам остаюсь за линией фронта, мои уши будут слушать, а вам за это, может быть, снимут голову.
МОНТЕГ. Каждый делает что может. А завтра...
ФАБЕР. Да, завтра я повидаюсь с безработным" печатником. Хоть это-то я могу сделать.
МОНТЕГ. Спокойной ночи, профессор.
ФАБЕР. Нет, спокойной эта ночь не будет. Но я все время буду с вами. Как назойливый комар, стану жужжать вам на ухо, как только понадоблюсь. И все же дай вам бог спокойствия в эту ночь, Монтэг. И удачи.

Монтег вышел. Фабер проводил его и ушел в другие комнаты.

Картина 7

С одной стороны (с левой или с правой) стол, за которым сидит Фабер. Он как бы не видит, что происходит на сцене, но все слышит.
Дом Монтега. Монтег ужинает. Милдред стоит рядом. Фоном идут звуки с "мониторов" – какой-нибудь сериал (музыка, голоса). Зазвучал голос: "Миссис Монтэг, миссис Монтэг, к вам пришли, к вам пришли. Миссис Монтэг, к вам пришли". Милдред сразу вскочила и побежала к двери. Входят Фелпс и Бауэлс. В руках у них бутылки вина, коробки конфет и, возможно, цветы.

МИЛДРЕД. (впуская гостей) У вас прекрасный вид!
ФЕЛПС. Прекрасный!
БАУЭЛС. Ты шикарно выглядишь, Милли!
ФЕЛПС. Шикарно!
МИЛДРЕД. Все выглядят чудесно!
ФЕЛПС. Чудесно!
МОНТЕГ. (в сторону) Пустоголовые!.
ФАБЕР. (предостерегающе) Спокойно, Монтэг.
МОНТЕГ. (в сторону) Зря я тут задержался. Давно уже надо было бы ехать к вам с деньгами.
ФАБЕР. Это не поздно сделать и завтра. Будьте осторожны, Монтэг.

Монтег взял пульт и нажал на кнопку, направив его в сторону кулис. Сразу замолчали "мониторы".

МОНТЕГ. Как вы думаете, когда начнется война? Я вижу, ваших мужей сегодня нет с вами.
ФЕЛПС. О, они то приходят, то уходят. То приходят, то уходят, себе места не находят... Пита вчера призвали. Он вернется на будущей неделе. Так ему сказали. Короткая война. Через сорок восемь часов все будут дома. Так сказали в армии. Короткая война. Пита призвали вчера и сказали, что через неделю он будет дома. Короткая...

Три женщины беспокойно ерзали на стульях.

ФЕЛПС. Я не беспокоюсь. Пусть Пит беспокоится. (хихикнула) Пусть себе Пит беспокоится. А я и не подумаю. Я ничуть не тревожусь.
МИЛДРЕД. Да, да. Пусть себе Пит тревожится.
БАУЭЛС. Убивают всегда чужих мужей. Так говорят.
МИЛДРЕД. Да, я тоже слышала. Не знаю ни одного человека, погибшего на войне. Погибают как-нибудь иначе. Например, бросаются с высоких зданий. Это бывает. Как муж Глории на прошлой неделе. Это да. Но на войне? Нет.
ФЕЛПС. На войне – нет. Во всяком случае, мы с Питом всегда говорили: никаких слез и прочих сантиментов. Это мой третий брак, у Пита тоже третий, и мы оба совершенно независимы. Надо быть независимым - так мы всегда считали. Пит сказал, если его убьют, чтобы я не плакала, а скорей бы выходила замуж - и дело с концом.
МИЛДРЕД. Кстати! Вы видели вчера на мониторах пятиминутный роман Клары Доув? Это про то, как она...
МОНТЕГ. (перебивая) Давайте поговорим. (женщины вздрогнули и посмотрели на Монтега) Как ваши дети, миссис Фелпс?
ФЕЛПС. (зло) Вы прекрасно знаете, что у меня нет детей! Да и кто в наше время, будучи в здравом уме, захочет иметь детей?
БАУЭЛС. Нет, тут я с вами не согласна. У меня двое. Мне, разумеется, оба раза делали кесарево сечение. Не терпеть же мне родовые муки из-за какого-то там ребенка? Но, с другой стороны, люди должны размножаться. Мы обязаны продолжать человеческий род. Кроме того, дети иногда бывают похожи на родителей, а это очень забавно. Ну, что ж, два кесаревых сечения - и проблема решена. Да, сэр. Мой врач говорил - кесарево не обязательно, вы нормально сложены, можете рожать, но я настояла.
ФЕЛПС. И все-таки дети - это ужасная обуза. Вы просто сумасшедшая, что вздумали их заводить!
БАУЭЛС. Да нет, не так уж плохо. Девять дней из десяти они проводят в школе. Мне с ними приходится бывать только три дня в месяц, когда они дома. Но и это ничего. Я их загоняю в гостиную, включаю мониторы - и все. Как при стирке белья. Вы закладываете белье в машину и захлопываете крышку. (хихикнула) А нежностей у нас никаких не полагается. Им и в голову не приходит меня поцеловать. Скорее уж дадут пинка. Слава богу, я еще могу ответить им тем же.

Женщины громко расхохотались. Затем воцарилась гнетущая пауза. Время от времени женщины поглядывали в сторону кулис и на Монтега, как бы прося его включить мониторы или уйти.

МИЛДРЕД. (нарочито громко захлопав в ладоши) Давайте доставим удовольствие Гаю и поговорим о политике.
БАУЭЛС. Ну что ж, прекрасно. На прошлых выборах я голосовала, как и все. Конечно, за Нобля. Я нахожу, что он один из самых приятных мужчин, когда-либо избиравшихся в президенты.
МИЛДРЕД. О да. А помните того, другого, которого выставили против Нобля?
ФЕЛПС. Да уж хорош был, нечего сказать! Маленький, невзрачный, и выбрит кое-как, и причесан плохо.
БАУЭЛС. И что это оппозиции пришло в голову выставить его кандидатуру? Разве можно выставлять такого коротышку против человека высокого роста? Вдобавок он мямлил. Я почти ничего не расслышала из того, что он говорил. А что расслышала, того не поняла.
МИЛДРЕД. Кроме того, он толстяк и даже не старался скрыть это одеждой. Чему же удивляться! Конечно, большинство голосовало за Уинстона Нобля. Даже их имена сыграли тут роль. Сравните: Уинстон Нобль и Хьюберт Хауг - и ответ вам сразу станет ясен.
МОНТЕГ. Черт! Да ведь вы же ничего о них не знаете - ни о том, ни о другом!
БАУЭЛС. (возмущенно) Ну как же не знаем. Мы их видели на мониторах! Всего полгода назад. Один все время ковырял в носу. Ужас что такое! Смотреть было противно.
ФЕЛПС. И по-вашему, мистер Монтэг, мы должны были голосовать за такого человека? (Монтег встал и пошел в сторону кулис)
МИЛДРЕД. (ослепительно улыбаясь) Гай, пожалуйста, не зли нас! Отойди от двери! (Монтег вышел) Гай!
МОНТЕГ. (возвращаясь через некоторое время с книгой в руках) К черту все! К черту! К черту!
ФЕЛПС. (удивленно) Что это? Неужели книга? А мне казалось, что специальное обучение все теперь проводится с помощью кинофильмов. Вы изучаете теорию пожарного дела?
МОНТЕГ. Какая там к черту теория! (тихо) Это стихи.
ФАБЕР. (предостерегающе) Монтэг!
МОНТЕГ. Оставьте меня в покое!
ФАБЕР. Монтэг, держите себя в руках! Не смейте...
МОНТЕГ. Вы слышали их? Слышали, что эти чудовища лопотали тут о других таких же чудовищах? Господи! Что только они говорят о людях! О собственных детях, о самих себе, о своих мужьях, о войне!.. Будь они прокляты! Я слушал и не верил своим ушам.
ФЕЛПС. (возмущенно) Позвольте! Я ни слова не сказала о войне!
БАУЭЛС. Стихи! Терпеть не могу стихов.
МОНТЕГ. А вы их когда-нибудь слышали?
ФАБЕР. Монтэг! Вы все погубите. Сумасшедший! Замолчите! (женщины вскочили)
МОНТЕГ. (громко) Сядьте! (женщины погслушно сели)
БАУЭЛС. (дрожащим голосом) Я ухожу домой.
ФАБЕР. (умоляюще) Монтэг, Монтэг, прошу вас, ради бога! Что вы затеяли?
ФЕЛПС. (кивнув головой) Да вы почитали бы нам какой-нибудь стишок из вашей книжки. Будет очень интересно.
БАУЭЛС. (жалобно) Но это запрещено. Этого нельзя!
ФЕЛПС. Но посмотрите на мистера Монтэга! Ему очень хочется почитать, я же вижу. И, если мы минутку посидим смирно и послушаем, мистер Монтэг будет доволен, (посмотрев в сторону кулис) и тогда мы сможем заняться чем-нибудь другим.
ФАБЕР. Монтэг, если вы это сделаете, я выключусь, я вас брошу. Что это вам даст? Чего вы достигнете?
МОНТЕГ. Напугаю их до смерти, вот что! Так напугаю, что света не взвидят!
МИЛДРЕД. (удивленно) Да с кем ты разговариваешь, Гай?
ФАБЕР. Монтэг, слушайте, есть только один выход! Обратите все в шутку, смейтесь, сделайте вид, что вам весело! А затем сожгите книгу в печке.
МИЛДРЕД. (сначало неуверенно, потом более ровно) Дорогие дамы, раз в год каждому пожарному разрешается принести домой книгу, чтобы показать своей семье, как в прежнее время все было глупо и нелепо, как книги лишали людей спокойствия и сводили их с ума. Вот Гай и решил сделать вам сегодня такой сюрприз. Он прочтет нам что-нибудь, чтобы мы сами увидели, какой это все вздор, и больше уж никогда не ломали наши бедные головки над этой дребеденью. Ведь так, дорогой?
ФАБЕР. Скажите да, Монтэг.
МОНТЕГ. Да.
МИЛДРЕД. (со смехом беря книгу у Монтега и листая ее) Вот, прочти это стихотворение. Нет, лучше это, смешное, ты уже читал его сегодня вслух. Милочки мои, вы ничего не поймете - ничего! Это просто набор слов - ту-ту-ту. Гай, дорогой, читай вот эту страницу!
ФАБЕР. Читайте, Монтэг.
МИЛДРЕД. Как называется стихотворение, милый?
МОНТЕГ. "Берег Дувра".
ФАБЕР. Ну читай же - погромче и не торопись.
МОНТЕГ. (сначало тихо, потом громче)
Доверья океан
Когда-то полон был и, брег земли обвив,
Как пояс. радужный, в спокойствии лежал
Но нынче слышу я
Лишь долгий грустный стон да ропщущий отлив
Гонимый сквозь туман
Порывом бурь, разбитый о края
Житейских голых скал.
(Фелпс заплакала)
Дозволь нам, о любовь,
Друг другу верным быть. Ведь этот мир, что рос
Пред нами, как страна исполнившихся грез, –
Так многолик, прекрасен он и нов, –
Не знает, в сущности, ни света, ни страстей,
Ни мира, ни тепла, ни чувств, ни состраданья,
И в нем мы бродим, как по полю брани,
Хранящему следы смятенья, бегств, смертей,
Где полчища слепцов сошлись в борьбе своей

Фелпс рыдала. Две женщины молча на нее смотрели. Монтег тихо закрыл книгу.

МИЛДРЕД. Тише, тише, Клара. Успокойся! Да перестань же, Клара, что с тобой?
ФЕЛПС. Я... я... Я не знаю, не знаю... Ничего не знаю. О-о...
БАУЭЛС. (грозно) Ну? Теперь видите? Я знала, что так будет! Вот это-то я и хотела доказать! Я всегда говорила, что поэзия - это слезы, поэзия - это самоубийства, истерики и отвратительное самочувствие, поэзия - это болезнь. Гадость - и больше ничего! Теперь я в этом окончательно убедилась. Вы злой человек, мистер Монтэг, злой, злой!
ФАБЕР. Ну, а теперь...

Монтег послушно вышел. Через некоторое время вернулся уже без книги.

БАУЭЛС. Глупые слова, глупые, ранящие душу слова. Почему люди стараются причинить боль друг другу? Разве мало и без того страданий на свете, так нужно еще мучить человека этакой чепухой.
МИЛДРЕД. (поглаживая Фелпс по голове) Клара, успокойся! Прошу тебя, перестань! Мы включим "родственников", будем смеяться и веселиться. Да перестань же плакать! Мы сейчас устроим пирушку.
БАУЭЛС. Нет. Я ухожу. Если захотите навестить меня и моих "родственников", милости просим, в любое время. Но в этом доме, у этого сумасшедшего пожарника, ноги моей больше не будет.
МОНТЕГ. (тихо, угрожающе, глядя в упор на Бауэлс) Уходите! Ступайте домой и подумайте о вашем первом муже, с которым вы развелись, о вашем втором муже, разбившемся в реактивной машине, о вашем третьем муже, который скоро тоже размозжит себе голову! Идите домой и подумайте о тех десятках абортов, что вы сделали, о ваших кесаревых сечениях, о ваших детях, которые вас ненавидят! Идите домой и подумайте над тем, как могло все это случиться и что вы сделали, чтобы этого не допустить. Уходите! Уходите, пока я не ударил вас или не вышвырнул за дверь!

Женщины поспешно ушли. Монтег остался один. Он сел и обхватил голову руками.

ВАН © 2000

Книги, часть 4 (http://www.proza.ru/2008/11/29/168)
Книги, часть 6 (http://www.proza.ru/2008/12/13/162)