Живёшь! - Значит, твоё!

9.08.07г.

Грустно, маменька, ах, грустно…   
                я не сплю, болит душа.
В сердце отчего-то пусто…
                я-то знаю, жизнь прошла…
Не любить, не хороводить – и не жить,
         значит, раны свои болью ворошить?
Но не стоит и туда без времени спешить
мне дано… намного больше – стоит жить.
Что-то рано, маменька, ты от меня ушла
Грустно, грустно маменька, и болит душа,
но я уже не маленькая и даже не одна,
но почему же, маменька, так болит душа?
– За жизнь! - ту, что непрожита,
                за время – не моё,
зачем же всё так сложно-то?
                Живёшь, значит – твоё!

Зарницы над кладбищем
(воспоминания детства)

Это было в те, теперь уже кажущиеся далёкими, советские времена… так сильно изменилось время, и как сейчас я понимаю, только тогда это и могло быть возможным.
Наш детский дом на лето всегда вывозили куда-нибудь в пригород. Самым примечательным был Петергоф. Нас разместили в школе, расположенной рядом с Верхним парком. Это лето было сказочным по своим событиям.
Из Петергофа мы делали вылазки в разные места: в старую крепость Копорье, когда-то охраняющую границы Руси; в Усть – Рудицу, где проходили раскопки Ломоносовского завода по производству стекла и во многие другие места.
Парки Петергофа были излазаны и изучены вдоль и поперёк, зная все лазейки, мы не нуждались в билетах. Особенное удовольствие доставляли фонтаны «шутихи». Остаться сухим под неожиданно появлявшейся струёй воды, считалось особым шиком и верхом  ловкости. И ещё мы любили, что делалось, как правило, без разрешения, уходить, шлёпая босыми пятками, по тёплым нагретым солнцем трубам. Они были похожи на мягких изогнутых змей, разлёгшихся на целых два километра.  Вооружившись палками и изображая воинов (не хватало только перьев) шли друг за другом гуськом, изучая  территорию, растянувшуюся до места, откуда поступала вода к фонтанам – это было, пожалуй, нашим самым любимым занятием – в  такой момент мы ощущали себя свободными воинами.
Но в какой-то год, уж не знаю, какому больному мозгу пришло это в голову, нам сняли для отдыха в посёлке (не помню названия) старую церковь, ранее использовавшуюся как зернохранилище.
Человек десять ребят с воспитателем отправили раньше, чтобы навести там порядок. Вначале мы ликовали, что будем там одни. Но, приехав и увидев мрачную заброшенную и почти разрушившуюся церковь, стоящую среди кладбища, мы приуныли. Другого места для игр, кроме как кладбище, не было. Всё-таки, мы были послевоенными детьми, не знавшими радости, и такой отдых… В этом было, какое-то кощунство.
По огромному, и пустому помещению, ещё сохранившему остатки зерна, сновали большие жирные крысы, именно здесь и планировалось разместить остальных детдомовцев. Единственная небольшая комната, находилась наверху, в ней нам и поставили кровати.
Днём при солнечном свете всё казалось, не так уж и плохо. Мы не были избалованными детьми и понимали, что вероятно, других возможностей не оказалось, и потому приступили к уборке, по вечерам сражаясь с крысами, периодически появлявшимися в нашей спальне.
Зато вечером и ночью, когда темнело, мы, на своей голубятне, ощущая внизу кладбище, забирались в постель и тряслись от страха. Чего только наша фантазия не представляла, глядя на кресты, освещённые луной и появлявшиеся, время от времени, в просветах низких туч. Детскому воображению был предоставлен полный простор, а уж фантазий в этом возрасте не занимать.
Днём мы немного приходили в себя, а к вечеру всё начиналось снова. И когда небо вдруг однажды, взорвалось багрово-красным светом, осветив сполохами чёрные кресты, искажённые тенями, и слыша порывы завывающего ветра, мы все, несмотря на страх, с расширенными от ужаса глазами, прилипли к окнам. Наблюдая эту жуткую картину, как сейчас бы сказали, «Дракула вышел на охоту», мы не могли себя заставить оторваться от окон.
Не знаю, что чувствовали в тот момент другие, но я не могла оторвать взгляд от неба.
На многие километры открывался великолепный необозримый простор, не слышно было даже грома. По всему небу, от края до края, полыхали зарницы такой силы, что казалось, сейчас взорвётся Земля. Временами сполохи перемежались темнотой, и это вызывало ещё более грандиозное зрелищё: багрово-алую пелену, освещающую кресты, сменяла непроглядная чернота, словно две силы схлестнулись в небе. 
Наша необузданная фантазия выдавала нам такие страхи, и тем не менее, как только небо вспыхивало, мы вновь прилипали к окнам в ожидании очередного сполоха, чтобы найти подтверждение своей выдумке.
Поутру проснувшись, мы увидели ясное небо, залитое солнцем, как будто ничего и не было. Страх исчез, и мы бросились на кладбище искать подтверждение тому, что привиделось.
Комиссия приехавшая принимать помещение, придя в ужас, увезла нас оттуда, кажется, в местечко под названием Раута…
Зарниц таких, как эти, мне уже не приходилось видеть. То ли у страха глаза оказались велики, то ли я повзрослела, но таких чувств они у меня почему-то больше никогда не вызывали, но картина неба перепоясанного багрово-красными сполохами, застряла в моей памяти навсегда.
В ней во всём великолепии открылась тайна и сила природы, и мистика,  присутствующая и притягивающая к ней. Тайна встречи жизни и смерти, нами ещё не узнанной, но неосознанно и интуитивно зачаровывающая наше воображение. Открываясь нам с младенчества, она давала понять, как хрупок могучий мир, способный исчезнуть в одночасье, и как слаб и самоуверен человек в своём заблуждении.
Почему из раннего детства мой мозг сохранил именно эту картину, может быть, вся наша последующая жизнь таким непостижимым и мистическим образом высветилась во мне, привнеся её в теперешнюю жизнь.

Вслушайтесь в музыку перьев…
                и в зов пролетающих птиц.
Я б проскользнула за тенью,
                шорохом алых блудниц
и оторвавшись от огненной стаи,
      в море, скользнув, что  там пьёт синеву…
ей, напитавшись, отведав печали,
                скинула б с крыльев беду…
Мир бы узнав с чистотой первозданной,
                где место заботам, в бреду…
в мир свой такой безответный и странный
                вновь бы вернулась, в судьбу.
Жди когда сполох багровой зарницы
                с перьев беду отряхнёт…
знай, что я вечная вещая птица
                и верю в свободный полёт…