8. Старец Михаил
Садовский несколько десятков шагов шёл молча, очевидно решая, стоит ли посвящать меня в тайны событий, более близких нам по времени.
— Отпадения от церкви совершаются не в одном только нашем слое русского общества: они так же идут вверху, как и внизу: всем ведомо — Назарий особенно интонировал эти слова каким-то иностранным акцентом, — что в Saint-Petersburg, где ежегодно собираются все наши митрополиты, одновременно с ними прибывают из чужих краёв особливые вероучителя, «имущии образ благочестия, силы же его отвергшиеся, проныряющие в домы и пленяющие в женищь, всегда учащася и николиже в разум истины приити могущие» (2-е Тимоф., 3) Поэтому в 1988 году старец Михаил прибыл в Петербург. Мне же старец советовал получить священство, дабы в истинном образе творить дела веры. Я уехал в Саранск за год до его отъезда из Тамбова. С 1996 года мы встречаемся со старцем здесь, поскольку в его отсутствие соблазны мира сего прельстили меня, юного и неопытного, и у меня начались проблемы, о которых ты знаешь.
Назарий замолчал. Казалось, к нему прихлынули в виде воспоминаний все остальные столетия.
Мы промчались мимо всех 25 Линий Васильевского Острова и, свернув на улицу имени Тараса Григорьевича Шевченко, подошли к дому номер 25. Это было общежитие студентов-философов. Перед тем, как войти в деревянные двери, я посмотрел на небо. Облако в виде кота как-то расплылось, потеряв очертания, а моя рыбка продолжала медленно плыть на синем фоне июньского неба.
Проскочив мимо ошарашенного вахтёра, которому Садовский кивнул, козырнул и сказал: «Привет, Фёдор Иванович!», несмотря на то, что в кандейке сидела средних лет женщина, мы взмыли на четвёртый этаж и, свернув дважды налево, остановились у дверей комнаты номер 152. На двери был нарисован фломастером трилистник и написано «Магомет Джалилов».
— Кто это? — спросил я.
— Так зовут хозяина комнаты, — шёпотом ответил Назарий, — с ним уже третьи сутки беседует старец Михаил.
За дверью комнаты слышались позывные радиостанции «Эхо Москвы». Одновременно часы в комнате пробили половину неизвестно какого часа. Садовский постучал в комнату.
— Войдите, Назарий, — послышался из-за двери глухой голос.
— Он узнаёт человека по шагам и по стуку, — снова прошептал поп.
Он открыл дверь и на меня дохнуло странной смесью церковных благовоний и спёртого духа застоявшегося человеческого присутствия.
На железной кровати сидел старец, одетый всё в ту же монашескую рясу, о которой говорил Садовский. Взгляд его невидящих глаз был обращён к окну. Я сразу узнал его. В комнате стояла большая блестящая магнитола «Шарп», стол был весь завален книгами, как простыми, так и написанными шрифтом Брайля . Сверху лежало шило.
— В чём дело, Назарий? — гортанно проговорил старец, — кто это?
— Старец Михаил, этого молодого человека...
— Конечно, не старого, — перебил попа старец.
— Его подловили каббалисты!
Старец Михаил повернул к нам свою седую крупную голову и ухмыльнулся. Мне стало не по себе от этой усмешки.
— Молодой человек, — спросил он меня очень доброжелательным тоном, — у вас что, других дел сегодня нет?
Я машинально повернул голову и уткнулся взглядом в висящие на стене часы. На них было тридцать пять минут четвёртого. Я похолодел, внутри что-то обрушилось, в висках застучала кровь, и голос в голове произнёс: «кандидатский минимум, кандидатский минимум».
— Так что же это за история с каббалистами? — спокойно спросил меня старец.
Я сбивчиво поведал ему о своих приключениях и рассказал о словах Садовского.
— Вечно вас, Назарий, без меня в сторону уносит! — да ещё и товарищей ваших сбиваете.
Назарий стоял потупившись.
— Молодой человек, любая наука, равно как и любое духовное учение, чреваты тремя продолжениями.
Ученье не подтверждается опытом
Ученье подтверждается опытом
Ученье продолжает искать подтверждения опытом
Четвёртого не дано – науку и ученье, в отличие от других болезней, невозможно симулировать.
Так вот, каббала несёт в себе все эти три продолжения одновременно. Если вам это интересно, можете почерпнуть начальные сведения из любого популярного справочного пособия по мистике – одно из них лежит на моём столе – посмотрите, Назарий – «Энциклопедия мистицизма». Возьмите.
Я открыл книгу, но буквы прыгали перед моими глазами, строчки сливались... «Сефарет... Венец... Мудрость... Царство...» Я минуту-другую тупо смотрел в книгу, после чего положил её на стол.
— Пожалуй, это всё, чем я могу быть вам полезен. Вам пора. Назарий, приходите завтра. Вы совсем перестали заниматься моим комитетом. Я дам вам задание.
Старец достал мобильный телефон, набрал номер и произнёс:
— Абонент 1874... Прикажите или разрешите мне внести послезавтра очерк Ваш с попом. Если же Вы найдёте мои предвидения несколько основательными, то благоволите дать мне знать по городской почте, — старец повернулся к нам всем своим телом, — сейчас придёт хозяин. До свидания, молодой человек, как ваше имя?
— Коля.
— Удачи вам, Коля.
Садовский, пятясь к двери, открыл её, и мы оказались в коридоре. Пройдя шагов пять, я почувствовал ярость.
— Поп, ты понимаешь, что произошло!? Я пропустил экзамен!
Назарий встал и уставился на манжету своей белой (относительно) рубашки.
— Коленька, ты не видел мою запонку?
— Какую к чертям собачьим запонку?! — я ошалел от злости!
— Коленька, не кричи, пожалуйста, это очень важно, господи, где я мог её потерять?
— К едрёной матери запонку – моя диссертация!
— Дорогой, да сдашь ты этот свой минимум! Сейчас поедем в Университет, всё уладим... Боже, боже, где запонка?
Садовский теребил манжету, и вид у него был просто убитый. Потеря вещицы огорчала его. Злоба моя улетучилась.
— Поищи у старца, – сказал я.
Садовский подбежал к двери комнаты старца и тихо постучал.
— Что ещё, Назарий? — спросили из-за двери.
— Отче, я потерял запонку, – умоляюще проговорил поп.
— Заходи.
Поп скользнул в проём и стал озирать комнату. Потом, встав на колени, начал шарить руками по полу, не доверяя своим глазам.
— Эти запонки подарила мне на венчанье моя пока ещё жена... Боже, куда она могла деваться?.. Вы даже не представляете – как это важно!.. И под шкафом нет... И здесь нет... Я погиб... Старец Михаил – её нет.
— За пропажу твоих вещей я не отвечаю. Ни в коем случае. Выходи, — спокойно ответствовал старец.
На лестничной площадке Садовский заплакал. Он размазывал слёзы по усам, бороде, тёр нос, завывая в такт ступенькам.
— Назарий, успокойся...
— Ты не представляешь... как важно... мне сохранить священство... я обещал всем... задел обо что... должно... это кошмар... вся жизнь... ну почему именно она... именно сейчас...
— Успокойся, Назарий, люди увидят. Мы спустились на первый этаж, и я под руку повёл попа к проходной.
— Молодые люди, — окликнула нас из двери вахтёрской дежурная, – вы, кажется, когда заходили, обронили вот это... — она протянула на ладони маленькую запонку с зелёным камешком.
Садовский, пригнувшись, нырнул из-под моей руки, схватил запонку и застыл как вкопанный.
— Милая девушка, — торжественно обратился он к вахтёрше, — вы спасли мою душу, вы спасли мою грешную душу, и вам за это воздастся.
— Ох, шутники, — отмахнулась вахтёрша и спряталась в своём убежище.
— Коля, это надо отметить! — поп радостно покрутил руками, в одной из которых поблескивал зелёный огонёк — я знаю, у кого занять – подожди здесь!
Способность Садовского доставать денег на выпивку, была притчей во языцех – в минуту радости он смог бы вытребовать четвертной у самого Господа.
Я вышел на крыльцо и взглянул на небо – облачко-рыбка, сместившись к западу, убегало теперь от какого-то длинного змея, распластавшего своё тело на полнеба. Поднимался ветер. Я решил не ждать Садовского и направился к остановке трамвая, чтобы доехать до Университета. Не успел я пройти и ста метров, как сзади на меня налетел поп.
— Ты куда, спаситель? – в столь славный час ты хочешь один испить свою горькую чашу – я тебя не брошу, и ты меня не бросай – моя радость – твоя радость.
Я понял, что на сей час избежать общества радостного попа мне не удастся.
— Слушай, Садовский, ты тут развёл целое стихийное бедствие из-за каббалы, а сам веришь в какие-то приметы. Да ещё и до слёз веришь.
— Это не примета – это знак! И потом – это не вера, а убеждённость. По сути – я так защищаю себя от чужого мнения, слова и осуждения.
Мы дошли до остановки, и Садовский посмотрел назад, где виднелся приближающийся трамвай.
— Вот смотри. Нам нужен одиннадцатый. Но мы не видим издалека его номер. Если придёт не наш, будет обидно. Чтобы охранить себя от этой обиды, я говорю себе – это происки враждебных нам сил. И смиряю обиду. Но то же самое происходит и с радостью – если этот трамвай нам подойдёт, я обрадуюсь, но скажу себе – это милость. Что я хочу тебе сказать – неужели трамвай ты будешь считать талисманом или приметой?
— Назарий, при чём здесь трамвай?
— Но ведь ты испытываешь относительно него чувство происков низших сил или милости высших?
— Но я ведь не таскаю трамвай на своей манжете?
— Коля, так его тебе никто и не дарил!
— Вот ведь казуист! Ладно, идём – одиннадцатый.
Мы зашли в первый вагон и доехали до Первой линии, думая каждый о своём. Выйдя из вагона, мы дошли до Тучкова переулка. Ветер усиливался, мимо нас с треском пролетела старая газета.
— Зайдём в табачку, — предложил Садовский, — я занял полсотни у Жени Маковецкого.
— Заходи — только я пиво не буду, бери себе.
«Меня укусила акула, когда я стоял в Океане...», — услышал я, когда поп открыл дверь табачки. Назарий вышел через минуту с бутылкой «Петровского». Мы вышли на Волховский и двигались вперёд под завывание ветра. Промелькнула фигура продавца облаков.
— Зачем Ильич вызвал бурю? — пробурчал себе под нос Садовский.
— Наверное, ты занял деньги у его потенциального покупателя.
Мы подошли к зданию Факультета. Я по привычке снова взглянул на небо. Далеко на западе едва различимая рыбка убегала от целой орды тёмных, плотных облаков. Садовский закурил.
— Я подожду тебя здесь. Если что – пойдём завтра к Александре Павловне в Отдел Аспирантуры.
Поднявшись на третий этаж, я дошёл до двери кафедры и, постучавшись, заглянул внутрь. За столом сидела мой научный руководитель Елена Николаевна Устюгова.
— Что же вы, Николай, – воскликнула Елена Николаевна, пока я переступал порог кафедры.
Я виновато посмотрел на неё.
— Уж не знаю как вам и объяснить, что произошло.
— Ну до чего же вы немилосердный ученик... Теперь вам надо поговорить с заведующей кафедрой. И постарайтесь осенью показать себя с лучшей стороны. А я жду от вас тексты.
— Хорошо, Елена Николаевна, я поговорю с Надеждой Васильевной. И диссертацию я уже наполовину написал – надо только распечатать.
— Обязательно мне позвоните. И не тяните долго, – у вас остался последний год.
— Спасибо, Елена Николаевна.
— Тогда, до свидания, Николай.
— До свидания, Елена Николаевна, ещё раз извините...
Я вышел с кафедры и облегчённо вздохнул. Садовский стоял у окошка ксерокопийки уже с другой бутылкой пива. Я встал рядом и закурил.
— Всё – до осени ждать придётся.
— Ты куда сейчас?
— У меня встреча с реб Иегуда, — ответил я.
— Я с тобой.
— У меня долгий разговор.
— Подожду.
— Дело твоё, — я не очень-то верил в способность Садовского долго находиться на одном месте.
— Я проведу тебя кратчайшим путём, — Назарий купил ещё одну бутылку пива.
Мы двинулись к Университетской набережной. Ветер стих.
— Так, всё же, Коля, что за интерес у тебя к каббале? — спросил меня Назарий.
— Я ещё сам не знаю. Реб Иегуда читает мне пересказ одного трактата середины прошлого века. Это трактат по поэтике. Кроме того, там есть интересные параллели с неоплатонизмом. В трактате утверждается, что смыслы, которые несут слова, должны располагаться в некоем порядке, арифметически высчитываемом. По большому счёту, это столь просто, что мне не верится в действенность этого метода. Правда, я пока знаком только с теоретическими началами трактата. Сегодня реб обещал дать практическое подтверждение.
— Простота хуже воровства, — пробурчал поп, — не к добру это всё. Стоило тебе семь лет заниматься философией, чтобы начать копаться в цифрах и числах.
Мы прошли Дворцовую площадь и вышли на набережную Мойки. Проходя мимо жёлтого дома, где умер Пушкин, Садовский хохотнул.
Свидетельство о публикации №208120700531