Атлант по имени Дмитрий Фёдорович Ложечка. Очерк

 Машина уже тронулась, а он всё стоял на зимней дороге, опираясь на свой незамысловатый самодельный посошок: седой, согбенный, в очках-линзах на грустном лице – уехали… И сердце сжималось от вида его и от только что прошедшей сцены прощания: «Я провожу вас, я провожу вас, сынки». И упрямо шёл к машине, осторожно и так до боли знакомо, присуще лишь старикам, передвигаясь: тело уже впереди, а ноги не успевают и как бы подтягиваются вслед за ним. А на прощанье, протягивая свою, ещё пока и не безвольно вялую, но едва заметно подрагивающую ладонь, вдруг потянулся всем лицом, как ребёнок открыто: «Дайте поцелую на дорогу». Колючий, печальный, старенький – Атлант!

 На ком только не держалась Земля в определениях наших пращуров: на китах, на слонах, на черепахе. Атлантов, вон, под небосвод поставили. И не совсем понятно, почему так упорно не видели очевидного: да вот же - на  людях, на человеке держатся и земля, и небо, и вода, в конце концов! На Человеке держится всё наше человеческое мироздание! И этот, неумолимо уменьшающийся в перспективе заднего стекла автомобиля, был одним из них – Атлантом, 85 лет продержавшим на своих плечах мир и порядок в стране. Один из плеяды. Но не последний из могикан. Потому как, если эти, невыдуманные атланты и не заимели вечности персональной, то племя их срок жизни ведёт от сотворения мира. И кто знает, может быть и кому-то из нас удастся на закате дней своих сказать вслух пусть слабым голосом, но гордо и смело, как это сделал сегодня этот старик – «Я прожил достойную жизнь!». И тогда, так как в конце жизни ложь самому себе смысла иметь не будет, а, значит, и подведение итогов будет истинным - может и тебя суд человеческий сможет поставить в ряд с этими сильными, несгибаемыми личностями.
 
 Так размышлял я, вглядываясь в неверный свет вечерних уличных фонарей, совершенно скрывший в тусклой завесе редко падающего снега одинокую фигуру человека на обочине дороги – Дмитрия Фёдоровича Ложечки.

 Отцу его, Фёдору Ложечке, вскоре после получения письма о рождении сына, в окопах Империалистической неприятельская пуля войдёт прямо в лоб. Правда, не перпендикулярно, а так, по касательной: справа вошла, слева вышла. Но живуч оказался русский солдат, не только выжил тогда, но ещё и всю Вторую мировую в матушке-пехоте прошагал.
 
 Сын его, Митя, наверное на генном уровне унаследовавший от отца редкостное умение выживать в экстремальных ситуациях, никогда по задворкам жизни не прятался. И, или подобных ситуаций было действительно слишком много, или отважная тяга к жизни у Мити осязаемых границ не имела, но только за уже прожитые 85 лет, так и не осмелилась Косая подступиться к нему с окончательным счётом. И это – при такой-то жизни!

 Земляк легендарного когда-то комдива Клима Ворошилова, в голодное лихолетье 33-го года на Украине Митя лишается матери и троих братьев. Дабы спасти его, шестнадцатилетнего паренька отправляют к тётке, работающей поварихой на когатах, подземных овощехранилищах. Природа и наследственность берут своё настолько, что вскоре Митя мешки с картошкой переносит играючи. Здесь же приобретает и первую свою специальность столяра, закончив местное ФЗУ. Документ об окончании стал и первым в жизни документом хоть как-то удостоверяющим его личность. Пробудившаяся страсть к учению (сопровождавшая его потом всю жизнь и, собственно, оказавшаяся впоследствии той самой силой, способной менять направление ударов судьбы из перпендикулярных в «по-касательные») погнала его в соседний городок на Украине же, тоже в ФЗУ, но рангом повыше - Горнопромышленное. Закончив, на врубовой машине вгрызается в бесконечные угольные пласты Донбасса. Но однажды ночью, во время обеда, когда он с товарищами находился в стороне от непосредственного места разработки, на шахте произошёл обвал. Его машину завалило. По случаю нечаянного спасения ему дадут отпуск и он поедет к родне, которая на шахту более его не отпустит. И это был первый и единственный в его жизни случай, когда он отступил, пусть даже не без помощи родственников, перед явно обозначившейся опасностью.
 
 И опять пошёл учиться, теперь на курсы счетоводов, или – бухгалтеров, как сказали бы сегодня. Имея за плечами два ФЗУ и курсы счетоводом, планка его образованности резко возрастает. Меняется и вектор применения его знаний. После окончания курсов он работает бухгалтером, секретарём в сельсовете, затем там же заведует отделом жалоб. Карьерная кривая резко пошла вверх, и кто знает, на какие высоты она затащила бы молодого украинского паренька, острым природным чутьём оценившего и пьянящий восторг знаний, и резко раздвинувшийся горизонт реализации собственных возможностей. Но в 1937 году его, как и всех прочих, мобилизуют в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии (в то время от этой действительно почётной обязанности «косить» было как-то не принято).
 
 Армейская судьба определяет его в Казань, в войска НКВД, на охрану важного военного объекта: завода по производству пороха. К службе в армии он относится так же, как до этого к работе и учёбе – очень старательно и очень серьёзно. Активно занимается спортом – бегом и лыжами, участвует в различных соревнованиях. Совершенствует искусство стрельбы, и его переводят в снайперскую группу, присваивают звание старшины роты. В армии вступает в комсомол, а к концу службы и в ВКП(б) – Коммунистическую Партию большевиков.
 
 Начавшаяся в ноябре 1939 года Финская война и из их войсковой части собирает свой урожай. Уже многих своих армейских друзей проводил он туда и на некоторых, как стало известно, пришли похоронки. Среди личного состава ходит много легенд о финских «кукушках»-снайперах, и о их смертоносном умении. Старшина Ложечка постоянно атакует командование рапортами об отправке на фронт, аргументируя просьбы званием классного снайпера. Наконец  его в составе нескольких бойцов экипируют в светлые полушубки и валенки, и грузовая машина с лучшими снайперами выезжает из ворот подразделения. Но только здесь же была и остановлена: пришло срочное сообщение – война закончена, победой.
Не повезло? Повезло? К этому мы ещё вернёмся.
 
 Проходят три с половиной года службы в армии, и в январе 1940 года Дмитрий возвращается на родину в город Старобельск на Украине. Опять работает бухгалтером. Но через год неотделимая теперь от него страсть к учению, к познанию нового, пусть даже и совершенно необычного для него дела, приводит его в местный аэроклуб, и он становится его курсантом. Полёты на У-2 и радужные мечты ломает случившаяся вскоре война. Но не окончательно. По законам военного времени аэроклубы Лисичанска и Ворошиловграда объединяют, а курсантов и матчасть срочно эвакуируют в Оренбургскую область, в город Медногорск. Курсанта Ложечку назначают старшиной объединённого аэроклуба.

 Закончивших аэроклуб в начале зимы 41-го военная судьба разъединяет окончательно и бесповоротно: кого-то сразу на фронт, кого-то в военные лётные училища, кого-то на военный завод, эвакуированный из Тулы, так же осевший в Медногорске. В число последних попал и Дмитрий Ложечка, и Воротынцев – земляк Дмитрия и сослуживец по армии и аэроклубу.
 
 Среди прочего завод выпускал и винтовки СВТ (снайперская винтовка Токарева) и именно этот факт, очевидно, определил на данном этапе судьбу Дмитрия и Воротынцева, ведь снайперское дело и эти самые винтовки знали они не понаслышке. Заводу позарез нужны были грамотные в этой области специалисты, потому и была выдана Дмитрию и его товарищам бронь (освобождение) от фронта. Но только это сытное и спокойное (относительно, конечно) существование никак не устраивало военспеца Ложечку. Менее чем через полгода он, как член Партии, обращается в Городской комитет Медногорска с просьбой о снятии брони. Крик души оставили без внимания – в тылу тоже надо работать для победы, даже пригрозили партийным взысканием. И тогда он, надев свой новый синий костюм, с той же акцией поехал в Чкалов, теперешний Оренбург, в тамошний Райком партии.

 История умалчивает, что именно более повлияло на принявшую его там женщину: великолепный ли его новый костюм, сам ли он весь из себя молодой и красивый или разглядела она в его глазах истинный огонь патриотизма. Но только позвонила она в местный военкомат и посоветовала там внимательно отнестись к Дмитрию. Военком и вправду был очень внимателен. И в конце разговора, получив утвердительный кивок о наличии в городе родственников (соврал, Дмитрий, но ведь ради фронта!), попросил зайти через 10 дней. Десять ночёвок на вокзале и дневных работ по разгрузке вагонов (надо же было питаться на что-то) оставили след разве что на его новом синем костюме. Но зато по истечению этого срока его назначают старшим в группу из 17 человек и направляют в Карповку Горьковской области, на курсы подготовки среднего политсостава Красной Армии. С бывшим новым синим костюмом пришлось расстаться, так как их полностью экипировали в военную форму, вплоть до котелков, которым они очень скоро, кстати, будут обязаны жизнью.
И вообще, это посещение Оренбурга во многом для Дмитрия станет судьбоносным. Во-первых, зачисление на курсы политсостава определит и всю дальнейшую его профессиональную судьбу. Во-вторых, прогуливаясь по городу, встретит он и свою спутницу жизни, будущую жену, девушку Катю, которую, как ни странно, встречал уже однажды в Медногорске, но не догадался тогда познакомиться. И в-третьих, в четвёртый раз в своей жизни сумеет Дмитрий избежать реальной возможности стать утопленником (до этого в детстве дважды, и в армии - спасало просто чудо). При переправе через Волгу их переполненную 18-ю человеками лодку на середине реки захлестывают волны прошедшего рядом парохода. И мало кто из будущих политработников выплыл бы тогда из стылой речной воды, если бы не истошно поданная команда Дмитрия – «Черпай воду котелками!».

 Курсы политсостава Дмитрий Ложечка заканчивает в январе 1943 года, и со званием политрука роты его направляют в 87-ю туркменскую бригаду 11-й армии Северо-Западного фронта, где он и принимает роту. Бригада готовилась к освободительным боям за Старую Руссу. Зима, снежная и морозная, полтора месяца подготовки в окопах. Затем весь Северо-Западный фронт переходит в наступление. Сутки, третьи боёв за город. Вдруг подходит к нему полковой комиссар, усы, как у Будённого: «Принимай батальон, ведь ты - коммунист!» «Есть!» - был ответ. И стал он уже не политруком, но – комбатом. Немногим меньше, чем через месяц городских боёв Дмитрия ранит в левую ногу. Да настолько серьёзно, что в госпитале Вышнего Волочка ногу эту собирались ампутировать. Но спас он её своим категоричным комбатовским – «Не дам!». Начальник госпиталя сам делал операцию, а через два с половиной месяца Дмитрия с больничной койки выписали. Направили, было, опять в Карповку, на курсы комбатов. Да только рана вскорости открылась вновь, и вновь он оказался на той же койке.
 
 После второго выхода из госпиталя, летом 1943 года, военком озабоченно посмотрел ему в лицо: «Да куда же я определю тебя, комбат? И часть твоя разбита, почти вся полегла за город, и сам ты ходишь ещё еле-еле». «Что ж, - ответил комбат, - тогда смогу летать». Здесь-то и пригодился ему документально подтверждённый факт об окончании когда-то аэроклуба.

 Фактически судьба не в первый раз улыбалась ему, в том числе и в боях за Старую Руссу. Проводя параллель с отцом Дмитрия, Фёдором Ложечкой, вражеский осколок мог лететь Дмитрию и прямо в лоб, но влетел всё же по-касательной, «справа вошёл, слева вышел», ногу, правда, чуть не потерял. Но жив-то остался, тогда как многие его товарищи… Но Дмитрий не просто остался жив, а, едва встав на ноги, прихрамывая вновь идёт в бой, с не меньшим, а то и большим риском для жизни. Теперь его определяют в полк ночной авиации. Легендарные «ночники» летали тогда на не менее легендарных Р-5, прототипах У-2, на которых и летал когда-то в аэроклубе Дмитрий. Пять боевых вылетов успел сделать новоявленный военный лётчик, когда утром весь личный состав экстренно построили. Незнакомый генерал молча их всех осмотрел, а командир несколько человек вызвал из строя, назвав и Дмитрия. Отобранных направили во 2-е оренбургское лётное училище. Учиться штурманскому делу. Для них война на этот период закончилась. А для Дмитрия Ложечки – так и окончательно, хотя он об этом ещё не знал.

 Штурманское обучение длилось около года. А по окончании 16 выпускников, и опять в их числе Дмитрий, в феврале 1945 года направляют под Уфу, в город Довлеканово, учиться воевать на новых, недавно появившихся пикирующих бомбардировщиках Пе-2. Начало учёбы совпадает с передислокацией училища в Кировоград, на давно освобождённую от фашистов территорию. А в марте 1946 года, после окончания учёбы, его оставляют в училище инструктором. Ещё отметим факт: к этому периоду жизни Дмитрий был женат, имелся крохотный сын. Семья жила в Оренбурге.

 Отцы-командиры Кировоградского лётного училища, где теперь штатно работал Дмитрий Ложечка, к проблеме молодой семьи отнеслись участливо и к её воссоединению особенно. Выделив вновь приобретённому инструктору полдома с садом, самого его ненадолго отпускают в Оренбург, за семьей. Но именно на этот период пришлась единственная в их семейной жизни трещина: жена Катя наотрез отказалась от переезда в Кировоград, жить она хотела только в Оренбурге, рядом со своими родителями. А спустя два месяца, после того как он, возвратившись, в смятенном состоянии духа приступил к своим прямым обязанностям в училище, жена прислала письмо с просьбой о разводе. Такого «бунта на корабле» бывший комбат потерпеть не мог и попросил у командования ещё несколько дней для разрешения вдруг возникшего конфликта. Менее чем через неделю в доме с чудесным садом раздались голоса не только жены и сына, но и тёщи, в назидание за прошлую оппозицию.
 
 Но непростая судьба полученная, повторяю, наверное, по наследству от отца, опять посылает ему прямо «в лоб» очередной «снаряд». Но и, очевидно уже любя, вновь удар отводит по-касательной. Буквально через месяц после счастливо начавшейся семейной жизни, даже и с тёщей, в училище проходит медицинская комиссия, которая категорически бракует Дмитрия по причине частичной потери зрения левым глазом. Бурные протесты и призывы к объективности – ведь он же высококлассно летает! – ничего не дают, а приговор медиков безапелляционен: к военной авиации – непригоден, к гражданской – непригоден, к военной службе – непригоден. Спасибо командирам, искренне уважая и сочувствуя Дмитрию и в душе кляня все эти ограничения, они не просто списали инструктора Ложечку со всех своих балансов, а сделали ему перевод в гражданскую авиацию, но, конечно, без права на полёты.
Хотя дома с садиком никто Дмитрия лишать не собирался, но в Кировограде найти работу себе в системе ГВФ он не мог, да и «оппозиция» вдруг опять обрела утерянный было голос. Поразмыслив здраво, летом 1946 года повёз он всю семью обратно, в Оренбург. Да и проработал около трёх лет начальником штаба Оренбургского аэропорта. А после этого поехал в отпуск на родину, и путь его пролегал через Москву.
 
 В Москве Дмитрий встречается с другом детства, ещё в школу вместе ходили, Максимом Кулишом. Друг детства работал в МВД, в администрации знаменитой во все времена тюрьмы Матросская тишина. Кулиш знакомит Дмитрия со своим другом, кадровиком Петровки, 38. Вдвоём они расписывают провинциалу прелести столичной жизни и убеждают дать принципиальное согласие на переезд в  Москву, а об остальном они позаботятся сами. Ну, да чего не наговоришь за далеко не первой и не последней рюмкой водки. Дмитрий удалой этот разговор именно так и оценил, и согласие на переезд дал легко, мысленно слегка подсмеиваясь над обоими друзьями. Уехал на Украину, вернулся в Оренбург, приступил к своим старым обязанностям. А тут и квартиру новую дали, давно обещанную. Только успели переехать, как в январе 1948 года из Москвы на него приходят документы: вызов в Москву с переводом в органы МВД. Сослуживцы в аэропорту только восхищённо и завистливо покачали головами. Дома же хотя и обошлось без обострения отношений, чего втайне Дмитрий даже побаивался, подошли к этому менее эмоционально: езжай пока один, а там решим. И поехал. А уже через месяц жена, сын и появившаяся к тому времени дочь были в Москве.
 
 Работать определили его, теперь уже Дмитрия Фёдоровича, в 435-е Управление лагерей военнопленных, было тогда такое рядом с площадью Маяковского, инспектором в финансовый отдел. С жильём были «и Крым, и Рим», но только не существовало, наверное, в природе таких «медных труб» которые могли бы его напугать. Уже имея собственную 16-метровую комнату в бараке, не побоялся пойти на приём к земляку, Климу Ворошилову и вскоре семья переезжает в однокомнатную 18-метровую квартиру. Да только бескомпромиссный характер и воспитанная годами привычка работать честно вновь провоцирует ситуацию, при которой опять возникают «пули» летящие Дмитрию Фёдоровичу прямо «в лоб». Через год с небольшим, весной 1949 года он проводит очередную финансовую проверку одного из подразделений своего Управления. Вскрывает грубейшие финансовые нарушения, составляет акт и, не смотря на скрытое недовольство  начальства, акт направляет по инстанциям. В результате через месяц получает предписание о командировке в Томск, которая ему стала сроком в пять лет.
Эта система – МВД – в конце-концов оказалась той самой тихой гаванью, в бурных водах которой корабль Дмитрия Фёдоровича бросало и на скалы, и на отмели, и на что угодно. Через пять лет после «ссылки», он в Москве – начальник инспекции исправительных работ в Люблино, 8 лет стажа. В Серпухове – ответственный дежурный тюрьмы, около 2-х лет. Бутырка – 8 лет, начинал с инспектора, закончил заместителем начальника. В 1967 году ушёл на пенсию, в звании капитана.
 
 Но видно так уж написано ему на роду, потому как опять очередная «пуля» полетела «в лоб», только теперь не ему одному, а всей семье. В возрасте пятьдесят один год иметь пенсию в 67 рублей как единственное средство к существованию (к тому времени Хрущёв снял доплаты военным за звёзды на погонах), а на руках двоих детей и жену, пусть и с двумя высшими образованиями – педагогическим и юридическим, но тоже зарабатывающую копейки – это, надо признать, оказалась ещё та «пуля», с явным привкусом 33-го на Украине. Но только на сей раз, не уповая на благосклонность судьбы, Дмитрий Фёдорович твёрдой, именно своей рукой отбивает смертоносный полёт. Собрав свои скудные сбережения, он всё до копейки вкладывает в приобретение бросового, болотистого участка рядом с Москвой, в Щербинке. В соседний овраг отводит воду, выкапывает фундамент. Отчаянно торгуясь, приобретает строительные материалы и практически в одиночку за два года ставит на этом участке бревенчатый дом, с двумя крылечками, выходящими во двор тогда, а теперь – в сад.
Дом ещё не был отделан полностью, но в нём уже жили и главное – появилась так необходимая живность: куры, гуси, кролики. Угроза не голодной смерти, но нищенского, жалкого существования отступит на второй план. Позднее появятся и корова, и два бычка, и овцы, и до шести свиноматок дело дойдёт. Нутрии, ульи с пчёлами, инкубатор, отдельный участок под картофель – он и за это возьмётся и, как всё прочее в жизни, выполнит на высоком качественном уровне. В борьбе за сытую и достойную жизнь будет участвовать вся семья, а дети, подтвердив правильность практики трудового воспитания, получат высококлассное образование.

 Казалось бы – живи и наслаждайся жизнью на ренту от трудов своих: дети и внуки в Москве, живут своей, вполне успешной жизнью, посещают часто, свой дом – полная чаша. Но опять судьба посылает в его адрес очередной «снаряд», и в 1991 году уходит из жизни его любимая жена Екатерина Герасимовна. «Пуля» вроде бы оборвала жизнь жены, но угодила таки и в Дмитрия Фёдоровича. И стал он отныне, по его собственному выражению – «сторожем при доме». Интерес к хозяйству стал пропадать, да и здоровье пошатнулось, зрение особенно. Всю живность постепенно свёл на нет, распродал. Оставалась только кошка, да и та куда-то исчезла. Одиночество – вот та, ежедневно, ежечасно летящая в него «пуля» от которой, пожалуй, стало ему и не увернуться. Впрочем, он этого и не делает, встречая и эту беду, как привык в своей жизни, во весь рост, с открытым лицом.
 
 Он никогда не боялся трудностей. Если не считать случая в шахте, даже от смертельных опасностей не отворачивался. Естественно, как и всякий нормальный человек, жизнь свою сохранить, конечно, хотел. Но не ценою жизни других, не за их счёт. Повезло, что выжил? Несомненно. Но к везенью, как заметил ещё Суворов, надобно ещё и уменье, в данном случае - жить. И бесстрашие к жизни, добавлю я, чтобы так прожить.
 
 Да вот он, сидит напротив меня в стареньком пиджачке с орденом Боевого Красного Знамени, Знаком почётного работника МВД, многоцветьем орденских планок. Представлю-ка я слово ему самому.
 
 - Я всю жизнь старался работать хорошо, без работы не сидел. Дом вот сам построил. У меня корова на этой улице у последнего была. Хорошая была корова, чёрная с белым, рябая. Сил не стало за ней ходить, вот и продал. Вода холодная и горячая в доме есть, отопление. Жить можно, кабы не одиночество. Дети, внуки – все работают. Приезжают часто, спасибо им, ухаживают, но уедут - и опять я один. Зовут к себе постоянно, но куда же я поеду, такой слепой – быть им там помехой? Лучше уж я здесь как-нибудь. В этом доме я всё и с закрытыми глазами найду. (Свидетельствую – я ходил по дому: и сейчас ни одна половица не скрипнет, двери закрываются плотно, надёжно, в доме тепло и уютно. Хотя – одиночество выглядывает из каждого угла. – А.А.).

 Телевизор смотрю постоянно, хотя и не люблю его: программ много, аж сбиваешься, показывают чёрти-что. «Московский комсомолец» выписываю, давно, читаю всё. Прочитаю и думаю – больно много в народе распустили дисциплину, нет её. Однажды я, ещё в органах работал, иду как-то вечером через лес, а в лесу человек 5-6, по виду бандюги, водку пьют. Я было их прошёл, как один встаёт и ко мне: «Дядя!» - а сам ножичком поигрывает. Почти совсем близко подошёл, как из той кучки этого другой окликнул: «Ты что? Не видишь? Это правильный человек!» - вот так! Может кто и из знакомых по тюрьме, я ж не спрашивал.
А сейчас? Молодёжь современная, кроме внуков? Нравится. Только я вот скажу: меня в последние годы было два раза чуть не избили по пьяной лавочке. На своей же улице, молодёжь.
 
 Вот в Пудине я не ошибся (Он произносит только так, через «д» - «Пудин». - А.А.), его политика правления нравится. Я сразу за него голосовать пошёл. А он уже третий год как присвоил мне очередное воинское звание – майора.

 Жалко будет, если совсем ослепну.  А каким я снайпером был! Куда всё делось? Друзья по работе в Москве все поумирали. Воротынцев – земляк, слава Богу, жив ещё, но он ведь далеко. Раньше я к нему каждый год ездил, а теперь прошлый уже пропустил, да и этот, похоже. Тут в поселке был сосед по улице. Мы, бывало, с ним по рюмочке выпьем, да и спиваем. Так недавно помер.
 
 Фамилия – Ложечка, очень редкая фамилия. В Москве таких нет, и за всю жизнь ни разу однофамильца не встретил.

 Чай или кофе? Я б 100 грамм выпил, а уж нет. Есть? Так давайте, чего ж сидим?

 …Вот такой он, Атлант по имени Дмитрий Фёдорович, с очень редкой фамилией – Ложечка. Человек, который как многие и многие, подобные ему, строил нашу страну, в минуту опасности грудью встал на её защиту и трудился, трудился, трудился – всю свою славную, не побоюсь пафоса – Величественную жизнь. На наше с вами благо и счастье, ради нас.
Отвесим же ему за этот подвиг земной поклон и скажем благодарно за себя и за все будущие поколения – Спасибо!