Я, Башмаков и другие - 5

Я, БАШМАКОВ И МАТРИМОНИАЛЬНЫЕ ПЛАНЫ - 1.

Дело было курсе на втором. Мы с Башмаковым хоть и не крепко, но, ввиду близости наших жилищ и взглядов, уже дружили: домой и в институт ходили вместе, сидели за одной партой, хулиганили на переменах. И вот, на одной из лекций, совершенно уже измучившись от скуки, я повернулась к нему и, неожиданно для самой себя, предложила:
- Башмаков, а давай заявление в загс подадим?
Башмаков выкатил на меня застывшие от ужаса глаза и чем-то внутри себя подавился.
- Блин, Башмаков, я не предлагаю тебе жениться. Я предлагаю тебе подать заявление в загс.
Башмаков бровями изобразил вопрос.
- Короче, - сказала я, - при загсах есть салоны для новобрачных. Там продается что? - Башмаков никак не мог въехать, - Правильно, всякие хорошие вещи, которые в обыкновенном магазине ты не купишь никогда. Если мы подаем заявление, то нам, как новобрачным, выдадут туда талоны. И мы купим тебе все мужское, а мне все женское. Регистрацию брака посещать не обязательно.
- Круто! – сказал Башмаков.

На следующий день после института мы пошли в загс. Из маленькой приемной, куда мы попали с улицы, вело две двери: регистрация браков - прямо и регистрация разводов - направо.
- Может, сразу туда? - предложил Башмаков, кивнув на правую дверь.
- Очень остроумно, - сказала я.
Вся нехитрая процедура состояла из подачи заявления и каких-то анкет. Мы с жаром принялись за дело. Общие вопросы, как то: фамилия, имя, отчество, дата рождения и т.д. дались нам легко. Но когда мы наткнулись на пункт “фамилия после регистрации брака”, пришлось притормозить.
- Че тут думать? - сказал Башмаков, - берем мою!
- Вот еще, - заупрямилась я, - моя лучше!
Башмаков гневно фыркнул.
- Или вот двойная будет неплохо звучать...
- Че, очумела? - спросил Башмаков.
Решили остаться при своих.  Сунули анкеты в окошко, где нам дали месяц “на раздумья”. Разволновавшийся Башмаков было дернулся к двери, но был остановлен твердой рукой и водворен обратно к окошку, для получения  самих талонов.
Цель операции была достигнута, талоны, на которых значилось: костюм муж. - 1 шт., туфли жен. - 1 пара и т.д., находились в наших руках. Выйдя на улицу, мы окрыленно понеслись через дорогу в салон выбирать себе одежду. Несколько минут, как положено, были проведены возле подвенечных платьев.
- Вот это мне нравится! - Башмаков ткнул пальцем в пенообразный комок гипюра.
- Вот ты его и носи, - отрезала я.
К большому нашему разочарованию, выбор в салоне был небогат, и кроме подвенечного платья, глаз ничто не радовало.
- Да фиг с ним! - сказала я, - еще целый месяц. Наверняка что-нибудь завезут.
Вечером, собравшись в компании одногруппников, мы как следует отметили это событие, стоически перенося довольно разнообразные шуточки по поводу первой брачной ночи.
В течение месяца мы каждый день исправно ходили в салон, но ассортимент там почему-то не менялся, и вскоре подвенечное платье осточертело даже Башмакову. К исходу назначенного срока он вдруг как-то загрустил, что я приписывала нашим потребительским  неудачам. И даже пыталась его как-то утешить, чувствуя ответственность за то, что втянула его в эту авантюру. Но Башмаков оставался печально-загадочным и лишь к концу отмеренного месяца вдруг брякнул:
- Может, и вправду поженимся?
Я несколько опешила.
- Ты, Башмаков, фамилию мою не хочешь брать, как с тобой жениться, сам подумай, - неуверенно сказала я.
Башмаков вздохнул.
А в салоне в последний перед свадьбой день отоварились наши родители и долго еще потом хвалили нас за смекалку.

СОН

Мне вдруг стал сниться один и тот же сон.
Сумерки. Я стою у окна и вглядываюсь в людей, идущих по улице мимо. Сердце колотится, я вздрагиваю от каждого звука. С усилием отхожу от окна вглубь комнаты, опираюсь лбом о дверной косяк. Потом сажусь на кровать, тяну книжку себе на колени, но строчки бегут вверх и вниз, и я старательно шевелю губами, но не могу запомнить ни слова.
Я не могу больше сидеть на месте, отбрасываю книгу и опять подхожу к окну.
Я жду кого-то…

Я И ГОСТЕПРИИМНЫЕ ИРКИНЫ РОДИТЕЛИ

У Ирки всегда были очень гостеприимные родители. Когда бы я ни заявилась к ним в дом, я всегда могла рассчитывать на ужин, чай и пару-тройку бокальчиков какого-нибудь вина, а то и чего покрепче. Не знаю, но, кажется, я их покорила своей непробиваемой непосредственностью, когда пришла к ним в первый раз. Интеллигентный в лучшем смысле этого слова папа предложил мне выпить. Я, разумеется, не отказалась. Папа сходил к бару и принес неполную бутылку какого-то ни то ликера, ни то вина. Мы выпили. Папа разлил еще по рюмочке. Мы выпили еще. Так, постепенно, за приятной беседой бутылка подошла к концу. Папа красиво закруглил беседу. По всему было понятно, что самое время уходить.
Но не тут-то было. Мы с Иркой сидели, как Винни Пух и Пятачок в ожидании угощения. Иркин папа только что не барабанил пальцами по столу. На вежливый вопрос: “Еще что-нибудь будете?” я ответила точно по сценарию: ”А что, еще что-нибудь есть?”
Вздохнув, папа принес еще одну початую бутылку (нормальные совершенно люди, выпивали по рюмочке вечерами, наслаждались вкусом), которую мы с Иркой тоже осушили. И только после этого я засобиралась домой.
Напялив шубу и шапку, я немного потопталась на пороге, потом обернулась, - все вышли меня проводить, - и решительно сказала:
- Ну что, на посошок?
Иркин папа остолбенел. Молча вышел в комнату и вернулся оттуда с тремя рюмками. Все выпили. И только после этого я ушла окончательно.

Я, ИРКА И БАБУШКИНА НАСТОЙКА

Как-то раз, угостившись у Иркиных родителей и притырив с собой незаметно какого-то винца, мы отправились к Иркиной бабушке, которая на тот момент в городе отсутствовала и недальновидно оставила Ирке ключи для полива цветов.
На кухне бабушкиной квартиры под горячие споры о жизни мы распили винцо, ну, и как положено, нам захотелось продлить очарование. Я было задумалась о наших скудных возможностях, но Ирка, как капитан тонущего корабля, подняв руку в запретительном жесте, сказала: “Спокойно. У бабушки всегда есть заначка”.
Мы начали методичный обыск. Уже были перерыты сервант, бар и даже секретер, но искомая заначка не находилась. И все же Ирка сумела отыскать какой-то потайной ящичек и извлекла оттуда водочную бутылку с темной жидкостью, без каких-либо опознавательных знаков. Ирка недоверчиво повертела ее в руках. Этикетки не было. Она отковыряла пробку, понюхала и, скривившись, дала понюхать мне: пахло спиртом.
- Ну вот, - удовлетворенно сказала Ирка.
- А че цвет такой? - скептически спросила я.
- Бабушка, - нравоучительно произнесла Ирка, - все время делает разные настойки. Что она, по-твоему, будет чистую водяру хлебать?
Мы вернулись на кухню. Ирка достала стопочки и наполнила их темно-коричневой, почти непрозрачной жидкостью. Я еще раз понюхала и мои последние сомнения отпали: водочный запах ни с чем не спутаешь.
- А помнишь кино “Белые Росы”? - вдруг спросила я.
- Не-а, - сказала Ирка.
- Там два деда нашли у бабки какую-то настойку. Обрадовались, решили выпить. Но их взяли сомнения, не отрава ли. Тогда они Шарику дворовому налили. Шарик все вылакал и ничего. Ну деды и распили бутылочку. А потом один смотрит в окно - а там Шарик дохлый валяется. Деды погнали в скорую помощь. Там им сделали клизмы и другие приятные вещи. А когда они вернулись домой, пережив много нового, их встретил Шарик, который просто напился и уснул.
- Это ты к чему? - спросила Ирка.
- Это я к бабушкиной настойке.
- Остроумно, - оценила Ирка, потом, сделавшись серьезной, произнесла: - ладно, выпьем! - и подняла стопку.
Мы чокнулись, и я одним махом отправила содержимое стопочки в рот.
В ту же секунду меня бросило в жар. Потом в холод. По лицу потекли крупные слезы. Опрокидывая стулья, я кинулась к умывальнику и начала черпать холодную воду. Вслед за этим я разразилась громоподобным иканием, которое не прекращалось где-то около получаса. Я плакала и икала. Ирка сидела рядом, порываясь всучить мне стакан с водой. Изредка она отводила глаза от моего красного и мокрого лица и отворачивалась. При этом плечи ее сильно тряслись.
Сама она, подлая, чуть-чуть задержалась. Но после того как я, ни слова не говоря, сорвалась к умывальнику и начала лакать воду наподобие пуделя, она стопочку-то отставила.
А оказалось в бутылке перцовое растирание для бабушкиных ревматических суставов. Оч-чень ядреная вещь, должна отметить.

МАРКУША, ПАШКА, Я И ЛАВРОВАЯ НАСТОЙКА

В то время в нашем маленьком городе, как впрочем, и в абсолютном большинстве других городов, благодаря очередному коллективному помрачению рассудка у лидеров государства, ввели талоны на алкоголь. Каждый месяц нам выдавалась скорбного вида промокательная бумага, на которую можно было попытаться отовариться вино-водочными изделиями. В месяц полагалось выпивать не больше пяти бутылок крепких напитков. Для нормального человека этого было более чем достаточно, но не для нас… Ко всему прочему ассортимент местного ликероводочного завода отнюдь не баловал разнообразием. Одно время они выпускали только водку, всем понятную и всеми приемлемую, но потом начался творческий поиск. Завод стал разливать коньяк, якобы азербайджанский, “3 бочки”. Цвета он был болотного, даже скорее зеленого. Из-за этого горожане тут же придумали, что в одном из чанов с готовым продуктом нашли мертвеца. Но, несмотря на зловещие легенды, пить коньяк продолжали исправно, хоть и не без вреда для здоровья. К счастью, я лично успела им отравится только один раз, поимев как следствие стойкую десятилетнюю ненависть к коньяку, как к виду.
После этого завод резко сменил ориентацию и в виде особого изыска вдруг преподнес пьющему населению настойку горькую “Любительскую”, на чем и успокоился, достигнув, очевидно, какого-то идеального одним им ведомого баланса. В народе настойку тут же прозвали “лаврушкой” из-за сильнейшего привкуса лаврового листа и постепенно к ней привыкли и даже почти полюбили, тем более, что по крепости градуса (а там их было 20), ее выдавали по 2 шт. на один талон. А упиться с нее можно было так же продуктивно, как с бутылки водки.
И вот в один из длинных вечеров той трудной зимы я забежала к Маркуше на огонек, не помню уж, зачем. Маркуши дома не было, был один Пашка, ее свежий бой-френд и одногруппник, с которым мы еще не успели узнать и полюбить друг друга. Паша вежливо проводил меня на кухню, мы неловко расселись по обе стороны стола и, не зная, куда девать руки и взгляды, принялись ждать Маркушу. Быстро сообразив, что ожидание будет тягостным, я засобиралась зайти в другой раз и уже отодрала свой зад от табурета, но тут Паша сказал:
- Может, выпьем?
Я опустилась обратно. Пашка быстро организовал стол, где посреди немногочисленных закусок гордо возвышалась “лаврушка”. Мы налили и выпили, потом налили и выпили еще…
Когда через пару часов пришла Маркуша, мы уже настолько глубоко погрузились, в, как сейчас помню “Черный квадрат” Малевича, что Маркуша, вполне обоснованно желая учинить триалог, особого успеха не имела. Вскоре на столе засияла вторая бутылка, и общение наше стало еще более насыщенным. Но и она ушла в небытие, а мы так и не пришли к консенсусу. Встал острый вопрос о пополнении ресурсов. У ребят уже все кончилось, и тут я на счастье вспомнила,  что у меня дома стоит-дожидается своего часа каким-то чудом сохранившаяся бутылочка горькой настойки.
Мы, как солдаты, за сорок секунд напялили на себя все тулупы, шапки и шарфы и при полной выкладке погромыхали вниз по лестнице. Чтобы не терять времени, взяли такси и все втроем поехали выручать “Любительскую”.
Мама моя сильно удивилась, когда я ворвалась в дом, горящим взглядом окинула квартиру, после чего рванула прямиком к бару, схватила настойку, сунула ее в свою сумочку и была такова.
Паша и Маркуша ждали меня в такси, в нетерпении плюща носы о стекло. Мы ехали по слабо освещенным улицам, коротко переговариваясь и предвкушая сладкий миг застолья. Такси затормозило у крыльца. Паша расплатился, и мы стали подниматься наверх по высоким бетонным ступеням. Маркуша потирала руки, Пашка широко, может быть, даже слишком широко, улыбался, я была охвачена сложным чувством. Мне, видимо, мнилось, что я Великий Охотник, с триумфом возвращающийся к родному очагу. И поэтому, - иначе не могу объяснить, - когда Пашка уже взялся за ручку двери, я в состоянии какой-то эйфории расстегнула сумочку, вытащила бутылку и победно подняла ее над головой. Мокрая варежка скользнула по стеклу, и бутылка, стукнувшись о бетонный пол, мгновенно разлетелась на миллиарды пахнущих спиртом и лавровым листом осколков.
Стон вырвался из глубины наших сердец. Это было то, что Фрейд называл фрустрацией. Мы стояли на пороге дома, в отчаянии глядя на жалкую лужицу, испаряющуюся вместе с нашими надеждами.
Но, разумеется, мы не сдались. Пашка пошел к таксистам и купил нам другую, точно такую же.

Я И КАЛЛИГРАФИЯ

Как-то раз мною была предпринята аналогичная попытка вынести из дома свой основной капитал “настойку горькую Любительскую”. Я была в гостях и перемещаться в пространстве к тому моменту уже могла плохо. Но выпить еще хотела. На сей раз, по причине слабости ножек я решила действовать через посредника. Обзаведясь листком бумаги и ручкой, я живенько настрочила записон, где было указано что-то типа: “Мама, пожалуйста, выдай подателю сего…”, ну и так далее и вручила гонцу. Податель вернулся с победой. Но когда я наутро приковыляла домой, мне была предъявлена моя записка, где вместо букв стелилась в разные стороны арабско-семитская вязь, в которой с большим трудом угадывались некоторые ключевые слова. С тех пор мама очень любила демонстрировать мне мою пьяную клинопись, намекая на то, что с мозгами моими происходит приблизительно такая же раскоряка.

АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВНА

Историю, которая в разные времена называлась историей партии, СССР, России и т.д. у нас преподавала старая большевичка Александра Сергеевна. Ходили упорные слухи, что во времена своей  бурной молодости Александра Сергеевна скакала на коне и рубила шашкой. На счет “рубила” не знаю, но что “скакала” – было очень похоже. Каким образом Александра Сергеевна оказалась на севере, она не рассказывала, но мы догадывались.
Как и все передовые женщины своего времени, Александра Сергеевна курила “Беломор”, и делала это не в преподавательской курилке, а в институтском туалете, с простым, так сказать, народом. Иногда, прогуливая пару, мы там на нее натыкались. Александра Сергеевна язвительно прищуривала глаз и осведомлялась: “Прогуливаем?” Мы, как могли, изображали раскаяние, но она, не обращая на это ровно никакого внимания, заводила с нами какую-нибудь отвлеченную беседу.
Александру Сергеевну мы любили всей душой и за защитой и утешением бежали обычно к ней.
И вот как-то раз после лекций мы решили покурить. Была зима, на улицу выходить не хотелось. Из-под лестниц нас гоняли. Поэтому оставался единственный выход - курить в туалете. Но фишка заключалась в том, что разделяться мы не хотели, а среди нас находился человек, который в женском туалете курить отказывался категорически. Человеком этим был Башмаков.
Путем сложных переговоров и дипломатических ухищрений (заняло это приблизительно часа полтора), руководствуясь теми доводами, что все равно все уже разошлись, а если какая шалая девица и заскочит ненароком, то мы Башмакова прикроем грудями, его удалось заморочить и затащить в сортир.
Мы завалились в туалет и закурили, о чем-то  споря. В коридорах было тихо. На всем этаже орали только мы. А поскольку мы перекрывали собой все остальные шумы, хлопнувшая в туалете дверь напугала нас до полусмерти. Мы замолчали и обернулись. На пороге стояла Александра Сергеевна.
- Все курите! - утвердительно сказала она, внимательно оглядывая нашу кучку, - ладно, курите. - Мы облегченно вздохнули, - только вот вас, девушка, - Александра Сергеевна кивнула в сторону Башмакова, - попрошу удалиться.
Башмаков опустил глаза долу и на цыпочках зашагал к выходу. Следом, словно крысы за дудочкой, двинулись мы.
Выйдя из института, мы шли молча. Потом Башмаков злобно сверкнул на нас глазом и прошипел:
- Чтобы я!! Хоть еще раз!!!
Но через неделю опять курил с нами в том же месте. Это как с потерей девственности – только первый раз страшно…

КАК МЫ ИГРАЛИ В ТАРКОВСКОГО

Одним из очагов культуры в нашем маленьком городе являлся центральный кинотеатр “Горняк”. Когда-то во времена безмятежного детства, при посещении этого заведения я услышала один интересный вариант его названия, который теперь прочно сидит в моей голове: в дым, судя по голосу пьяная дикторша перед сеансом огласила следующий текст:
- В кинотеатре “Говняк”…- молчание…вздох… Потом неожиданно удалое: - демонстрируется кинофильм “Голова профессора Доуля-ля!!!”
Так вот. Многими годами позже в кинотеатре “Говняк” демонстрировался фильм Тарковского “Ностальгия”. Мы, как люди не чуждые высокого искусства, такое событие пропустить не могли.
Скажу сразу: было трудно. Температура в зале если и превышала нулевую отметку, то не намного. Большинство, обмерзнув, или поняв, что ошиблось в выборе досуга, в течение всей первой серии тянулось к выходу. Через полчаса перед экраном остались сидеть только мы, да еще одна особо стойкая компания. Чтобы согреться, мы пили портвейн, курили в зале, изредка топали ногами и переругивались. Короче, формировали мнение у обретающихся при кинотеатре бабушек, что нам просто негде выпить.
С другой стороны - я находилась в каком-то гипнотически сладком состоянии. А от игры Янковского, бредущего со свечой по пустому бассейну, у меня на лбу выступал холодный (по температуре помещения) пот.
И вот, через пару недель после того, как мы посмотрели этот фильм, в институте проводился вечер с дискотекой. Мы разделись в аудитории, дернули наскоряк водочки и побежали курить в туалет. Засунув в рот по сигарете и вопрошающе оглядев друг друга, мы догадались, что спичек никто не взял. Тяжко вздохнув, побежали обратно, чтобы одолжиться коробком. Но, - надо же было случиться такой неприятности, - спичек, зажигалок, кремня и трута ни у кого не было. Была только горевшая посреди аудитории свеча. Может быть, ее зажгли для интима. Или еще для какой-нибудь трудноуловимой цели. Не знаю.
Не долго думая, Полинка схватила свечу и рванула в курилку. Огонь тут же задрожал и сделал попытку погаснуть. Полинка со свистом притормозила, поставила, как положено, ладошку и черепашьим шагом двинулась по направлению к туалету. И пройти-то нужно было лишь вдоль по коридору и спуститься на этаж, но сквозняки в коридоре гуляли нешуточные и свеча вела себя, как хотела, постоянно угрожая потухнуть. Мы окружили ее ладонями с пяти сторон и кое-как ползли вдоль стены.
В этот момент на нашу живописную группу наткнулась Александра Сергеевна.
- А что это вы делаете? - заинтересованно спросила она.
- В Тарковского играем, - нашлась Полинка.
Посмотрев несколько минут на наши ухищрения, Александра Сергеевна не без труда поняла, что является конечной целью экспедиции и щелкнула перед нашими носами зажигалкой.
В общем, мы ее тоже не донесли, свечку…

БАШМАКОВ И БРАТЬЯ АКСЕНОВЫ

Одно время к Янке зачастили братья Аксеновы. Они родились почти одновременно, но масти и наружности были разной, даже противоположной. Походили они друг га друга только в одном: оба мощные и совсем-совсем не интеллектуальные. Ну то есть совсем. Или так мне казалось тогда.
Старший на одну минуту Саша воспылал к Янке  и начал настойчиво захаживать, натыкаясь постоянно на нас, что кайф с обеих сторон ломало и теплоте отношений не способствовало. Тем не менее, постепенно все как-то друг к другу привыкли, и мы даже иногда брали Аксеновых с собой на выездные пьянки,  принимая во внимание их более стабильное материальное положение.
В тот день мы собрались у Янки. Вернее, слово “собрались” не совсем отвечает истине. Просто повалили дружною гурьбой из института в соседнюю общагу. “Сборы” наши, как правило проходили по следующей схеме:
- Ну что, не попить ли нам сегодня? - произносил кто-нибудь (чаще всего я, Башмаков, Курилин или Янка) лениво.
Хор: Попить!!!
Сохранивший остатки благоразумия: А где?
Янка: Ну, можно ко мне в общагу...
(Янка была единственной, кто жил в общежитии, поэтому вопрос “а где” и ее ответ были, суть риторические, но мы твердо соблюдали ритуал. Хотя, были случаи, когда Янка пыталась отказаться по причине крайней личной занятости. Не получалось...).
- А деньги есть?!!
Молчание. Денег нет. Выворачиваются карманы, и позорно звеня, мы набираем некую сумму “Х”. Необходимый минимум. Мы твердо знаем, что суммы “Х” нам надолго не хватит, но сознательно идем на риск: дальше, мы думаем, все само собой как-нибудь решится и разовьется. И каждый раз оказываемся правы.
В тот день вспомоществование пришло в лице Саши и Миши Аксеновых. Когда они пришли, мы уже были достаточно хороши собой. Неожиданно для всех и для самого себя в первую очередь, старший на одну минуту Саша быстренько догнал и перегнал наш буйный коллектив и отправился спать на единственную свободную койку.
Через очень небольшой промежуток времени в межкоечном пространстве замаячил Башмаков, желая куда-нибудь притулить свое хилое тело. И так как  вторая кровать была тотально завалена каким-то барахлом, Башмакову оставался один вариант: лечь рядом с Аксеновым. Что он и попытался сделать. Но Аксенов с Башмаковым спать не желал, и Башмаков был грубо изгнан. Говорить он уже не мог, лишь качался мученически возле кровати, очумело глядя на нас.
На помощь пришла Янка. Она склонилась над старшим Аксеновым и прошептала:
- Саш, подвинься, я лягу.
Обрадованный Аксенов с готовностью подвинулся, не открывая, между прочим, глаз, и на освободившееся место был быстро уложен Башмаков.
И все бы хорошо, только неутоленная, слепая в прямом смысле этого слова, страсть Аксенова-старшего не позволяла ему лежать рядом с любимой женщиной в бездействии. И тогда он Янку обнял. Т.е. это он думал, что он обнял Янку, а на самом деле это был страдалец Башмаков. Аксенов, все также не открывая глаз, придвинулся к Башмакову, и, выждав какое-то время, начал искать грудь. Среди впалых Башмаковских ребер. Само собой, найти не получилось. Тогда Аксенов решил, что это спина, и начал искать Янкину грудь на спине у Башмакова. Тоже тщетно...
Мы к этому времени уже организовали просмотровый зал, расставив стулья у кровати и пристально, с неподдельным живым участием наблюдая за развитием событий.
Младший на одну минуту Миша стонал: Саша, брат, не позорь меня!!!
Но Саша ничего не слышал. И не видел. Он все еще был занят поиском груди. Минут через пятнадцать, поняв, что что-то у него в этот раз не получается, Аксенов прекратил попытки и, заботливо накрыв Башмакова пледом, нежно поцеловал в плечо.
Тут, словно зомби из гроба, восстал Башмаков и со словами - надоели эти педерасты - рухнул на пол. 

НЕМЕЦКИЙ ЯЗЫК

В начале третьего курса нам ввели новую дисциплину – немецкий язык. Вся группа преисполнилась желания его выучить. Далее все планировали освоить какой-нибудь еще родственный язык, итальянский там, или французский (самостоятельно), потом еще, дойти до суахили и стать полиглотами.
Действительность оказалась куда более жестокой: мы застряли на немецком. Знание английского и помогало и мешало. Мы довольно бойко переводили тексты, опираясь на общие корни слов, но когда требовалось сказать что-нибудь устно, мы, с натугой связав два слова, неожиданно и незаметно для себя переходили на английский и неслись дальше, честно глядя в изумленные глаза нашей преподавательницы.
С преподавателями тоже все было сложно. Сначала нам дали молоденькую, но грамотную девочку, которая твердо взяла курс на покорение нами азов германской речи. Но потом, вследствие каких-то интриг девочку убрали и поставили нашего кореша, бухло и сукиного сына Капустина.
Капуста вел двойную жизнь. В первой он квасил водку, ругался матом и всячески помойничал. А во второй был первым учеником в институте и любимцем декана. Капуста экстерном окончил пятый курс и поэтому, хоть и был всего на курс нас старше, получил редкую возможность закалить себя, как преподавателя, в нашей группе.
В начале все мы были полны энтузиазма. Одна сторона (Капустин) – научить нас всему, что сама знала. Другая сторона (мы) – вытрясти из него максимум знаний. Поэтому первые несколько занятий мы бесполезно объясняли друг другу, что все! пьянство пьянством, но тут – институт. И все! про дружбу забыть, надо учиться.
Начали мы с темы Mein Zimmer (моя комната). Капуста выписал нам кучу слов. Мы стали учить их наизусть. Все были в приподнятом настроении. Ирка с Янкой придумали пароль - отзыв:
- Geschirschrank! (посудный шкаф).
- Nachtgecshir! (ночной горшок).
Слово «Bucherrigal» нам запомнилось, потому что Капуста в пояснении сказал, что это книжная полка, а не то, что делает Башмаков, когда напьется.
Но постепенно энтузиазм стал сходит на нет. Тема Mein Zimmer была первой и последней, пройденной нами, как порядочными людьми. Мы начали лениться, сачковать, отставать и не понимать. Капуста, как мог, пытался поддержать в нас тягу к знаниям. Последнее, что нас еще интересовало, были различные немецкие ругательства, которыми Капуста, разумеется, владел. Где-то приблизительно с месяц мы переводили с русского на немецкий такие предложения, как:
• мальчик хотел писать, но накакал целый унитаз.
• он показал ей свой маленький член и стал издевательски дрочить.
• этот педрила меня достал.
И так далее…
До сих пор из немецкого языка я знаю слова типа: подоконник, ковер, сопли и дерьмо. В общем, если что, не пропаду.
Но вскоре нам надоело и это. А когда мы все попались на удочку азарта, немецкий язык и вовсе был забыт.




КОСТИ

Приблизительно тогда же, а именно в начале третьего курса нас охватила страсть к игре. Началось все с невинного брелока для ключей, подаренного Ирке очередным воздыхателем. Брелок представлял собой небольшую овальную коробочку, внутри которой находились маленькие, с ноготь младенца, игральные кости. Сначала мы дивились им, как произведению искусства, но потом кто-то догадался взглянуть на них с утилитарной точки зрения. И действительно: кости были хоть и маленькие, но настоящие. Потом какой-то дурак выучил нас игре в «тысячу», и мы пропали… На любой паре, рискуя здоровьем, мы огораживались учебниками или ладонями и кидали по очереди, сообщая очки знаками и шепотом. Учиться никто не мог.
Отдохновением были только уроки немецкого. Мы прилежно приходили к Капустину на сдвоенную пару, но вместо того, чтобы заниматься, раскладывали для конспирации учебники и тетради, садились за одну парту и начиналась игра. Капуста по-первости еще пытался соблюдать какие-то приличия, но спустя недолгое время и сам втянулся.
Однажды мы, как водится, пришли на пару по немецкому. Раскидали учебные принадлежности и начался урок: я, Ирка, Янка, Башмаков и Полинка сгрудились в одном углу и кидали кости, водя носом вслед за кубиками. Курилин залез в стенной шкаф, где валялась масса всевозможного мусора и выудил оттуда шахматы. Они с Капустиным сели в другой угол и стали вдумчиво смотреть на доску, изредка обмениваясь ходами и фразами.
Одна Кузя слонялась из стороны в сторону и нудила в том плане, что давайте же займемся немецким языком!
Курилин, которому все эти причитания мешали думать, не выдержал. Он подошел к шкафу, покопался там несколько минут и вытащил на свет старый детский телефон. Он отряхнул его от пыли, подошел к Кузе и вложил его ей в руки.
- На! Играй! – сказал он и вернулся к шахматам.
Кузя обескуражено взирала на свой телефон, затрудняясь найти ему применение, как вдруг дверь отворилась, и на пороге возникли декан в сопровождении зав кафедрой. Увлеченные нашими занятиями, мы их даже не сразу заметили. Заметив же, бросились на свои игрушки, пытаясь укрыть их телами.
Декан сказал: «ну-ну!». Капуста побелел. У нас от предчувствия головомойки свело челюсти.
Но Капуста недаром ходил в любимцах и героях. Как-то отбрехался.

ДИКТАНТ

В ту пору, когда мы еще осваивали немецкий язык, Капуста решил, что пора вводить в наш вокабуляр цифры. Мы быстренько выучили их звучание и написание, и Капуста анонсировал проверочный диктант.
- Сейчас я буду диктовать вам цифры на русском, - сказал он, -  а вы записывайте на немецком.
- Цифрами записывать? – спросила старательная Кузя.
Капустин даже не нашелся, что ответить, хотя это с ним редко случалось.

ЭКЗАМЕН ПО НЕМЕЦКОМУ

Как-то раз мы сдавали Капусте экзамен по немецкому языку. Обычно этот процесс не вызывал у нас затруднений. Мы на глазок прикидывали оценку, а Капуста ее проставлял. Но на сей раз дела обстояли намного хуже: на экзамен грозился прийти декан. Мы запаниковали. Когда же рассеялся первый ужас, стали выдвигаться различные программы по выходу из кризиса. Идеи были самые разные. От банального пургена или имитации дизентерии у всей группы, до предложения подпереть чем-нибудь дверь деканата. Четвертый этаж. Никуда не денешься. А самим собраться под дверью и орать: «Что? Не слышим! Что сделать? Уйти? Нет? Ничего не слышно, говорите громче! Кого позвать? Никого? До завтра оставить? Не открывать? Хорошо! Что вы говорите? Позвать пожарную бригаду? Вы не туда попали. Это учебная часть. Вас плохо слышно, повесьте трубку! Перезвоните!!!»
Декан, к счастью, так и не пришел.