Гости

Множество тонких светлых волос. Такие тонкие и бесцветные, что напоминают паутину. Бледное, лишенное красок лицо. Ни единого движения – так могла бы выглядеть статуя. Белоснежная расшитая алыми цветами сорочка: цветы - будто капли крови. Необыкновенная красота и притягательность в каждой черточке лица, каждом изгибе тела. Какая-то полудетская беззащитность.
Он осторожно положил факел рядом с девушкой и, резко развернувшись, вышел из зала. Где-то рядом уже затянули старинную погребальную песнь. И вдруг раздался полный животного ужаса крик: «Ааандрееей, помогиии мнеее!...»
Андрей резко сел на постели. Уже в который раз она умирала, а он ничего не мог сделать. Прямо как тогда. Она так и не призналась, что не умеет плавать. Всегда многозначительно говорила, что ее недаром назвали Мариной. Если бы он заставил ее остаться дома… но возможность выбора дается лишь единожды.
Он встал с мокрых от пота простыней и медленно побрел на кухню. Еженощное бдение с сигаретой в руках обещало быть тяжелее обычного. Главное – не пить, а то опять утром никакой работы не выйдет.
Звонок в дверь раздался неожиданно. Время было позднее, около двух ночи, и первая пачка уже подходила к концу. Андрей вяло поднялся с табуретки и пошел к двери. Наверное, это ошибка. Или Вера приехала, как всегда недовольная его долгим молчанием. А может, и Катя решила заглянуть по дороге из одного клуба в другой.
Он приник к дверному глазку и остолбенел. На лестничной площадке стояла высокая девушка в джинсовом костюме. Тонкие паутинки светлых волос небрежно рассыпались по плечам. Нетерпеливо постукивая носком туфли по двери, она позвонила еще раз.
- Андрюшка, мне еще долго ждать? Открывай быстрей, я ведь знаю, что ты уже дома.
Он медленно отпер замок и распахнул дверь. Перед ним стояла Марина.
- Ты зачем пришла? – заплетающимся языком спросил он. Девушка решительно шагнула в квартиру и заперла дверь.
- Меня отпустили, милый. Ты разве не рад снова меня видеть? Да, можешь забыть про тот случай. Я действительно умею плавать. Просто тогда мне вдруг расхотелось бороться. Шутка ли – прожить с человеком восемь лет в ожидании свадьбы, ждать его из бесконечных командировок, терпеть пьяные выходки и надеяться, надеяться... А потом вдруг узнать, что он уже женат, причем на твоей родной тетушке. Кстати, Нину тоже отпустили. Она скоро придет, решила сначала к маме заглянуть, спросить кое о чем. Я бы тоже с удовольствием послушала, почему надо было столько лет скрывать то, что у нее есть младшая сестра. Просто по тебе я скучала больше, чем по маме, понимаешь? Ну что же ты меня не слушаешь? А?
Она проворно сняла туфли и выпрямилась, почти коснувшись Андрея своей пушистой головой. Он попятился.
- Зря ты так с Ниной поступил. Она ведь не знала тогда, да и я тоже. Ну да ладно. Пойдем кофе пить. Ты уже сварил?
Она уверенно прошла на кухню, на ходу скидывая одежду.
- Жарко.… А ты чего молчишь? Будто неродной.
Андрей и вправду не знал, что ей сказать. Оставалось лишь надеяться, что он все-таки спит.

***
Пробуждение… О, как приятно открыть глаза и понять, что все пропало. И все снова нормально.
- Знаешь, ты снова разговаривала во сне.
- Правда?
- Да. Олеся, я уже сто раз тебе говорил – пей успокоительное на ночь. Это не дело.
- А что я говорила? Ты уж слишком недовольно на меня смотришь.
- Ты говорила со мной, обвиняла в том, что я тебе изменяю со своей коллегой по работе. И ей высказала много чего.
Она мягко засмеялась и подкатилась к нему поближе. Их кровать вся была какая-то слишком – слишком большая, слишком помпезная, слишком явно намекающая на свое предназначение. И эти мерзкие алые простыни – Леша их просто обожает. Никак не поймет, что дорогая мебель и антураж из западных фильмов не придадут уюта спальне, даже если это спальня большого начальника.
- Ну и?
- И почему ты мне не веришь, солнце? Я же тебе не изменяю. Тем более с этой девкой, о которой ты говорила – как тебе вообще такое в голову пришло? – он приподнялся на локте и посмотрел на нее. Честно и искренне – он превосходно владел лицом. Ей сейчас полагалось улыбнуться и нежно поцеловать эти сочные, слишком красивые для мужчины, губы. И притвориться, будто поверила. Но яркие картинки из недавнего сна слишком явно стояли перед глазами. – Ты просто переутомилась, радость моя.
Она молча отвернулась от него. Снова.
Алексей с минуту сердито смотрел на ее обнаженную спину, потом встал и ушел на кухню. Он был раздражен до предела. Ну кто, кто ей может обо всем рассказывать? А главное, зачем? Найти бы гада и ноги ему оторвать, чтоб не портил семью честным людям. Как будто другие мужья своим женам верность хранят.
Он затушил сигарету и потянулся к телефонной трубке – массивной, позолоченной трубке массивного и невероятно дорогого телефона. Все в этом доме он подбирал сам, все было таким, как он любил: дорогим, большим и вычурным. И единственное, что портило единую атмосферу дома, сейчас мирно спало в его роскошной спальне. Нет, все-таки не стоило ему жениться третий раз.
Трубку сняли после третьего гудка.
- Але?
- Пашка, это я. Поехали?
- Поехали. Через пять минут жди. Девочкам я еще с утра позвонил. Твоя-то спит?
- Да. Хорошо.

***
Проснулась. Рывком села. Солнце бьет в окно. И как-то странно легко на сердце. Провела рукой по щеке – влажно.
Я снова научилась плакать и даже улыбаться. Но смех уже давно не звучит в моем доме. Лежу на диване, пялюсь в заросший паутиной потолок. Убирать мне не хочется. На столе – дикая смесь из разновозрастного мусора. И пыль, пыль, пыль… она повсюду: на столе и стульях, тарелках и стаканах, подоконниках, шкафах, телефоне… Я просто больше этим не пользуюсь. В холодильнике, наверное, повесилась не одна мышь, а целое семейство.
Иду на кухню. В солнечном свете пляшут золотые пылинки. Пусто, голо и как-то безрадостно. Достаю из холодильника бутылку коньяка, последнюю. Я сразу после похорон убрала все спиртное в холодильник. Извращение, конечно, но ничего не поделаешь – это единственное чистое место во всем доме. По крайней мере, не стыдно хранить такой благородный напиток. Пью – как противное лекарство, не обращая внимания на вкус. И снова вижу это. Коньяк застревает в горле.
На стене висит фотография. Большая и тоже до безобразия пыльная, но лица еще просматриваются. Вот я – такая круглая и упоенно-счастливая физиономия, что тошно смотреть. Вот Павлик «с супругой». А вот и Лешка… Это наша последняя совместная фотка. Через неделю два до неузнаваемости обгоревших тела доставили в нашу больницу, и всегда безупречно вежливая и сдержанная Ирина Ивановна, главная медсестра, рыдала в голос над этими телами, на все лады проклиная свою горькую судьбу. Я молча подавала ей платочки, пыталась отпаивать. Держала себя в руках, короче. Словно не мой муж лежит сейчас на этих холодных столах, а чей-то соседский, которого жалко, но не более. Впрочем, так оно, по сути, и было.
Потом были похороны. Но я этого не помню. Помню только, как мы с Иркой вечером напились, и она решила проведать «наших», напрасные попытки удержать ее дома, мерзлые комья земли под венками и жуткий звериный крик. Так, наверное, волчица стала бы оплакивать своего спутника… Она любила своего мужа, не смотря ни на что. 
Я все-таки оттащила ее, отвезла в нашу же больницу. Вроде помогли, сейчас она почти совсем такая же, как раньше. Только вот терпеть не может автомобили. С тех пор мы редко видимся. Я-то ушла с основной работы по вполне очевидным причинам – нельзя лечить живых, когда твое сердце умерло. Сейчас хоть плакать научилась. Это тоже своего рода праздник.
Весна, оказывается, уже пришла. А я и не заметила. Наверное, коньяк подействовал – открыл мне глаза.
Все-таки, не нравится мне фотография. Они как будто обвиняют в чем-то, эти  счастливые глаза давно мертвых людей. Выкинуть ее что ли.… А грязь-то какая.… Вроде не женщина живет, а бомжара какой-то… Стыдно, товарищи.
Я поставила бутылку на стол, медленно сняла фото со стены, смахнула пыль. Вот какие мы были.
Такими уже не будем. Саданула кулаком пор стеклу, выдрала глянцевый листок бумаги, отерла кровь. Надо это все сжечь, а пепел выбросить. Потом убрать. И позвонить в больницу. Меня, наверное, возьмут обратно. Хватит страданий.
Через два часа сарай начал постепенно превращаться в квартиру, хотя до прежнего шика ей все еще было далеко. Оказывается, кроме бутылки коньяка и пары лимонов у меня нет ни грамма съестного. Как, спрашивается, я жила? В магазин надо.
Зеркало в ванной мыла в последнюю очередь. Страшно было на себя взглянуть. Когда отмыла, поняла, что боялась не зря. Больше похожа на узника концлагерей, чем на нормального человека. Волосы отросли. Подстричься надо. Лешке никогда не нравились длинные волосы.
Надо, надо, надо… столько всего надо. Еды купить надо, одежды какой – никакой, к родственникам съездить. Обзвонить друзей, знакомых -  восстановить «клиентскую базу», как говаривал мой благоверный. «Все люди болеют, значит каждый из них – твой потенциальный клиент, наша дорогая сестра милосердия». Смешно. За все время, что мы прожили вместе, ему ни разу не потребовалась моя помощь.
Я быстро переобулась и вышла из квартиры. Нет, на кладбище я не поеду. И так тяжело, зачем усугублять-то? Пациент не то, чтобы совсем жив, но и не мертв – так, нечто терминальное. Лучше исключить провоцирующие факторы.
Иду по лестнице, никого не трогаю и вдруг ловлю себя на интересной мысли: являются ли галлюцинации признаком сумасшествия? Конечно, вы можете сразу подтвердить: да, являются, но я с выводами не спешила. Может, все-таки грянул обещанный Апокалипсис, и передо мной вовсе не призрак букетом моих любимых роз, а чудесным образом воскресший муж? Я тихонько взвизгнула и начала сползать по стенке. В голове – примерно как в доме Облонских.
Открываю глаза уже в квартире. Лежу на родном диване, рядом никого, а на кухне гремит посуда, и кто-то насвистывает веселенькую песенку из числа обожаемых Лешкой самопальных хитов. Я тихо встала и на цыпочках прокралась к кухонной двери. Кошмар какой – в доме посторонний, а я валяюсь как бревно... И вдруг дверь открылась.
На пороге стоял мужчина до того похожий на моего безвременно почившего супруга, что только диву даешься масштабам шалостей природы. Но все же это был не он. Слава Богу! Я все еще адекватна. Кажется.
- Ты у нас кто? – спросил мужик, щуря насмешливые темные глаза.
- Я?? – ступор, знаете ли, страшная вещь. Неизменно возникает у меня как реакция на странные вопросы.
- Нет, конечно. Я вот с этой картиной разговариваю. Любопытно мне, видите ли, имя автора узнать.
Я изумленно заозиралась по сторонам.
- Тогда вы неправильно спрашиваете: не «кто», а «чья».
- Ага. А ты, наверное, только правильные вопросы задаешь?
- Я? Ннеее… а вы кто? – вдруг расхрабрилась я.
- Ну… Если в двух словах – твой гость.
- Ой… А кто вас сюда звал?
- Сам пришел. Короче говоря, сейчас объяснять не буду – долго, да и лень. Скоро сама все поймешь. Пойдем, поедим. Ты ведь это собиралась сделать?
В общем, моего незваного помощника по хозяйству звали Савелий. Сосед, оказывается. Зашел познакомиться. А я и не знала, что у меня еще остались соседи… На кухонном столе в вазе, слегка отмытой от пыли, стоял тот самый букет. Я сидела, глядя на цветы, и улыбалась неизвестно чему. Савелий молчал.
И тут раздался звонок в дверь. Я встрепенулась. Вроде никого не жду, а тут гляди-ка: сразу двое посетителей нарисовалось.
Глазка у нас никогда не водилось, поэтому я просто открыла дверь и обомлела. Вот это точно видение: на пороге стоял мой муж, совершенно живой и здоровый.
- Привет, Олесь. Ты чего такая грустная?
Вроде все как всегда, но в то же время... да… Во-первых, мне стало как-то не по себе от его взгляда, а во-вторых… Именно я год назад хоронила Лешку. А в чудеса с воскрешением упорно не верю. Нереальность ситуации доходила до меня в замедленном темпе, но кидаться на шею визитеру с воплями типа «Как хорошо, что ты вернулся!!!» тоже не тянуло. За годы практики только одна истина никогда не опровергалась – оттуда не возвращаются. Никогда. Мамочкиии…
- Ты зачем пришел?
- Видишь – меня отпустили. Теперь мы всегда будем вместе.
- Спасибо, конечно, но мне почему-то совсем не хочется попасть туда, где ты должен сейчас находиться.
Из кухни вышел Савелий. Мужчины с минуту разглядывали друг друга. Леша презрительно скривился – совсем как раньше.
- Кто это?
- Мой мертвый муж.
И тут случилась невероятная вещь: после детального осмотра сосед изрек «Во!» и швырнул в гостя мой кухонный нож. Железо воткнулось Лешке в район шеи. Тот картинно повалился на пол, прижимая руки к ране. Я в полном недоумении смотрела на вторично убитого муженька. Крови не было.
- Собирайся быстро, уходим, пока оно не очухалось.
- Что - это?
- Ну, этот твой… Скелет из шкафа.



- Что вообще происходит, Савелий? – орала я, стараясь заглушить уличный шум.
- Это не твоя забота, Олеська. По крайней мере, сейчас.
Не моя забота, оказывается. Чтож, с этим трудно спорить. Но где-то в глубине души я точно знала – надо убраться как можно дальше от моего дома. Потому что Лешка уже идет по следу.

***
Звонок в дверь раздался неожиданно. Вера Васильевна только что закончила обедать и собралась мыть посуду. Она недовольно отерла мокрые руки о передник и медленно, с трудом передвигая опухшие ноги, пошла к двери.
- Кто там? – спросила она, отчаявшись разглядеть что-нибудь в глазок – у них была самая темная площадка во всем подъезде. – Сашенька, ты?
Сашей звали внука. Он навещал бабушку два раза в неделю, привозил ей какие-то гостинцы и все время просил денег. Вера Васильевна не замечала алчных взглядов, которыми внук осматривал квартиру. Она действительно радовалась его посещениям и не хотела искать в них какую-либо корысть.
- Да, Верунь, это Саша. Дверь-то откроешь или будем так разговаривать?
Вера Васильевна побледнела. И бросилась к телефону со всей быстротой, на которую были способны ее ноги.
- Да? – ответили на другом конце провода.
- Велик, началось.
- Понял. Уже еду.
- Поздно, дорогой. Он здесь. Удачи тебе.
- И вам.
Вера Васильевна положила трубку, поправила уложенные в старомодную прическу седые волосы и улыбнулась сама себе. Вот теперь можно открывать.
- Заходи, дорогой. Где ж ты так задержался-то? Мы  как раз десять лет со дня твоей смерти поминать собрались. Ты вовремя.
- Да разве я хоть раз опоздал?

***
- Миш, прекрати.
- Ир, ну что ты как маленькая? Кому мы здесь нужны-то? Дверь закрыта, людей никого нет. И вообще сейчас перерыв. Иди ко мне.
Ирина Ивановна возмущенно отстранилась, одернула халат и с упреком посмотрела на собеседника.
- Мы же на работе. Вот домой приедем – тогда и продолжим. Хорошо, милый? Ты же обещал сегодня приехать, помнишь?
Михаил Сергеевич недовольно посмотрел на коллегу. Вдовица чертова. Вечно норовит домой затащить: все еще чего-то ждет и на что-то надеется. Шла бы к себе в кабинет и чай пила с подружками, так нет же – принесла нелегкая на перерыв к нему. А тут между прочим одна практиканточка зайти обещала. Молоденькая, глазки так и хлопают. Очень хочет у них в больнице остаться, работать. Ее бы сюда на часок…
- Ириш, мы уже давно не дети и достаточно долго вместе. Забыла, как от мужа своего ненаглядного ко мне на дежурства бегала? А я вот не забыл. Так с чего ты взяла, что теперь, освободившись от страшной, по твоим же словам, ноши, имеешь право ставить мне условия?
Ирина Ивановна с непроницаемым лицом отошла к окну. И тут в дверь постучали.
- Приема еще нет, - недовольно ответил в коридоре кто-то из дожидающихся своей очереди пациентов.
- Да вы что? Ну, думаю, мне они откроют. Ирка, быстро выходи. Я точно знаю, что ты здесь, мне в ординаторской сказали.
Женщина резко обернулась и медленно осела на пол, цепляясь тщательно наманикюренными пальцами за подоконник. В глазах плескался прямо-таки нечеловеческий ужас.
Михаил Сергеевич с удивлением наблюдал эту странную перемену.
- Ты чего?
- Не открывай, - хрипло попросила она. – Там, кажется, мой муж.
- Будем считать, что твой актерский экспромт удался. Но учти: к тебе я все равно не поеду, - Михаил Сергеевич раздраженно встал и отпер дверь, готовый в ту же минуту обрушить на голову неурочного посетителя все громы небесные.
Прямо перед ним, слегка покачиваясь на носках дорогих кожаных туфель, стоял высокий внушительного вида мужчина и весело улыбался. Темные глаза, однако, были очень и очень серьезны. Михаил Сергеевич поежился.
- Так это вы – любовник моей жены? Оч-чень приятно. Ирина, могла бы и кого получше найти. Ты посмотри на него, недомерка плюгавого. И не противно было от живого мужа с таким-то гуливанить? Просто удивляюсь иногда на… женщин.  Чего расселась? Домой поехали.
Женщина у стены взвизгнула и лишилась чувств. Ничуть не смутившись, вошедший поднял ее на руки и вынес из кабинета.
Выходя, он чуть приостановился.
- И ты тоже домой поезжай. Там тебя твоя Лиана ждет не дождется. Просила передать, чтоб поторапливался. Лучше, если ты уйдешь со мной. Прямо сейчас.
Михаил Сергеевич закрыл глаза и отвернулся. Мужчина пожал плечами. Это, наверное, сон… Но пациенты в коридоре быстро убедили его в обратном. Люди сидели на скамейках вдоль крашенных в мерзко-зеленый цвет стен – совершенно разные, но объединенные общей печатью неумолимой решимости на лицах. Молодые, старые, скромно одетые и разряженные в пух и прах – все они следили за ним глазами, как подсолнух следует за солнцем, и Михаилу Сергеевичу стало не по себе. Он судорожно попятился назад, в спасительную глубину кабинета и уже было совсем собрался закрыть двери, как вдруг Павел, не оборачиваясь, кивнул головой.
- Спасибо, Паш, он нам еще нужен, - вкрадчиво сказала молодая стильно одетая женщина, сидящая прямо у дверей и ухватила врача за рукав. – Пусть - ка расскажет мне сначала, где его обучали таким оригинальным методикам лечения опухолей?
Он увидел ее лицо и обомлел. Эта женщина умерла от рака. Три месяца назад.
Тут до него, наконец, в полной мере дошло то, что он увидел в коридоре. С истошным воплем Михаил Сергеевич рванулся к окну, но не успел.
- Мы отвезем это домой, когда закончим, - крикнула вслед Павлу его случайная собеседница и закрыла дверь. В коридоре стало пустынно и очень тихо. Вот только тишина продержалась недолго.
Распластанный как лягушка, со всех сторон удерживаемый людьми, Михаил Сергеевич лежал на своем письменном столе и как заклинание повторял «я сплю, я сплю, я сплю…».
- Лучше бы ты все-таки прыгнул, - жмурясь от удовольствия, промурлыкала женщина. И воткнула длинный алый ноготь ему в глаз.
Толпа вокруг них вздохнула с облегчением.

***
- Ты видишь сны?
- Да. А почему ты спросил?
- Цветные?
- Да.
- Хорошо.
- Да ты просто издеваешься надо мной, Савелий! Что происходит?
- Скажи, где сейчас твой муж?
- Понятия не имею, - поморщилась я. – Должен быть где-то в районе того света…
- Врешь.
Я задумалась. А ведь и вправду - знаю.
- Он… он примерно в двух кварталах отсюда. Идет за мной.
- Очень хорошо. Едем дальше.
- Тогда давай быстрее. Потому что он не один.
- Да. С ним твой друг Павлик и Ира. Точнее то, что от нее осталось.
Мне почему-то стало жутко.
- Куда мы едем?
- Туда, откуда это все сюда попало.
Я изумленно посмотрела на своего спутника.
- Ну, не прям туда, конечно. Так сказать, навестим местный филиал. Чего смотришь, как на маньяка? На кладбище мы едем, Олеська.

Две высокие светловолосые девушки, вышедшие из подъезда, проводили машину пристальными взглядами. Потом посмотрели друг на друга и неторопливо двинулись следом.
- Все-таки, у тебя был хороший муж, Ниночка, - задумчиво сказала та, что помоложе, и отерла влажные руки о джинсы.
- Да. Только он совсем не умел врать. Марин, посмотри, я ничего не запачкала? Потом ведь не отстирается, сама знаешь.
Первая быстро оглядела вторую.
- Нет, все чисто. Ты же всегда была аккуратной, такая чистюля. Андрей потом говорил, что из-за этого на тебе и женился.
- Точно. Он-то уж точно этим не отличался.
Обе рассмеялись и ускорили шаг.

***
На кладбище было тихо, пусто и спокойно. Непередаваемой голубизны небо с ласковой грустью улыбалось испещренной крестами и надгробиями земле.
Солнце глядело на эту картину как бы со стороны, чувствуя свою непричастность. День клонился к концу.
- Они ведь их убивают, правда? Скажи, Савелий, - я вылезла из машины и подошла к своему спутнику. Он в странной задумчивости смотрел на небо. А странно-задумчивое небо смотрело на нас. И мне вдруг стало ясно, что будет дальше.
- Тебе от этого станет легче?
- Нет.
Он промолчал. Я присела на корточки и прикоснулась ладонью к земле. Теплая… Мягкая... Не выполнившая предназначения. Незаслуженно забытая. Обманутая в своих лучших ожиданиях. Вместо семян сюда снова лягут тела. Но кто сказал, что из них ничего не может вырасти?
- Скажи…
Он обернулся. Темные глаза спокойны и странно теплы.
- Почему за тобой никто не пришел?
- Потому что некому. Приходят только половины. Я один. Моя половина умерла еще до моего рождения.
- В таком случае непонятно, почему Лешка пришел ко мне. Уж мы с ним точно не половины одного целого.
- Ты была последней в списке тех, кого он навестил, - Савелий иронически улыбнулся. – Только не спрашивай, длинным ли был список. Я не знаю.
- Он здесь. Смотри.
По дороге неторопливо шел мой муж. Рядом с ним упруго шагал наш старый друг Павел. В руке он держал толстый провод, на другом конце которого, скуля и подвывая, извивалась в странной подпрыгивающей походке какая-то женщина с разбитым в кровь лицом. Мне не составило труда ее узнать.
- Как жаль…
Савелий отвлекся от разглядывания пришедших и спросил:
- Ты о чем?
- Жаль, что ты так и не встретил свою половину, - я поправила воротник куртки, сунула руки в карманы и пошла навстречу гостям. Алексей улыбнулся, Паша помахал мне рукой и дернул поводок. Ирка повалилась на землю и заскулила. Меня передернуло.
У ворот показались новые люди.
- Ну, здрасте. Обниматься не будем, - странно, но я их уже не боялась. – Зачем пожаловали?
- Ты пойдешь со мной. Сама, - муж был тверд и серьезен. Как всегда, начал с того места в разговоре, на котором его прервали. Павел, не проронив ни слова, пошел дальше, волоча Ирину по земле. Ничего удивительного, хоронили их почти на самом краю кладбища. Идти еще довольно долго.
- Нет, - мне было горько видеть это лицо перед собой и знать, что его привела сюда не любовь, а самая что ни на есть банальная ненависть ко мне, что он – и есть эта самая ненависть, по чьей-то странной прихоти ставшая материальной. За моей спиной пошевелился Савелий.
- Я СКАЗАЛ: ТЫ ПОЙДЕШЬ СО МНОЙ, - ненависть нахмурилась и протянула ко мне руку.
Я не отреагировала, и рука замерла на полпути.
- Я – не твоя половина, Алексей. Ты не ту забираешь.
По его лицу прошла судорога.
- Ты мне нужна там. Живая.
- Зачем?
- Чтобы узнала, каково мне.
- Узнаю в свое время. Ты никого не забыл навестить?
- Не беспокойся. Все вы получили по заслугам. У тебя их просто оказалось меньше всех.
- Хорошо, что ты это понимаешь. Иди, Павел не будет ждать долго, - я посторонилась, пропуская его.
Савелий напряженно следил за нами.
- Ты и правда думаешь, что я уйду просто так? Или, может быть, ты все еще надеешься, что это - твой очередной кошмар? На этот раз все по-настоящему,  - оно недобро улыбнулось. – Посмотри вокруг. Нас – много. Ты – одна. Кто прав?
 «Ты – права. А они – это сон, запомни – это просто такой сон. Еще немного – и ты проснешься. Запомни: ты сама решаешь, когда проснуться. Запомни это».
Тишина. Савелий…
Я молча оглядывала кладбище. Народу заметно прибавилось. Были тут и довольные пары – правда, немного, - и последователи Павла с Ириной, и целые группы, несущие что-то в сумках и пакетах. Молодая красивая девушка подошла к Алексею и положила руку ему на плечо.
- Чего ты ждешь? Бери свою, и пойдем. Или она хочет, чтобы ее упаковали? Мы и это можем, - мурлыкающим голоском пропела она,  щелкнув длинными ярко-красными ногтями.
Мой муж молча указал пальцем на Савелия.
- Этого тоже хочешь? Миленький какой. Вы с ним прямо близняшки. Сейчас все сделаем, золотце, - девушка призывно махнула рукой кому-то из толпы и танцующей походкой подошла к мужчине за моей спиной.
«Помни: это – сон. И ты сама…»
Темные глаза бесстрастно оглядели девушку, потом меня. И на какое-то мгновение в них промелькнула горечь. Этого было вполне достаточно.
Я попятилась обратно к машине, очень громко, отчетливо произнесла:
- Уходите. Действительно пришла пора проснуться, - и спрятала лицо в ладонях. Всё.
Больше ничего не помню. Смешно? И вправду смешно. Вот только есть ли среди нас те, кто не прятался от ночных кошмаров под одеялом?
Небо догорело последними красками заката. И на землю пришла ночь. А они – ушли. Все. И забрали с собой то, за чем возвращались.

***
Как смешно думать, что чувства могут умереть. Так просто не может быть. И когда чаша терпения земли переполняется – они вырываются на волю. Так совершается справедливость. Ненависть – слишком сильное чувство, чтобы просто исчезнуть. А ее почему-то больше всего.
Савелий… Ты так на него похож - только в тысячу раз лучше… Да, Савелий… А человек ли ты? Так ведь не бывает: чтоб человека никто не любил. И даже не ненавидел. Впрочем, теперь это недоразумение исправлено. И я точно знаю, кто придет к тебе в следующий раз.

2007