Экология писательского творчества, глава 6

6. О речах и беседах

Костёр горит и все собрались у огня…
Как там у Всеволода Рождественского? «Стучит чубук, на стол ложится шпага, дымясь как грог запенился рассказ».
Все ли собрались? Кто именно подтянулся к Вашему огоньку?
О чём они станут беседовать?
Как именно это будет происходить?

Начинающий, не очень опытный писатель нередко стремится просто скопировать реальные разговоры, с реальными словами и выражениями, реальными темами бесед и диалогов и проч. Но, как мы уже говорили, «даже если вы очень хорошо нарисуете кошку, это будет всего-навсего ещё одна кошка».
Поговорим о речи.
В обыденной жизни мы употребляем множество слов, которые не имеют прямого отношения к предмету разговора. Все эти «свой», «какой-то», «ещё»… Все эти «прикинь», «в натуре», «вообще» (то есть, «ващще» – вот же уродливое слово!)… Крепкие выражения… и т.д.
Но ведь мы должны создать не КОПИЮ обыденной речи. На что нам «ещё одна кошка»?
И читатель заскучает, потому что он взял с полки Вашу книгу совсем не с той целью, чтобы извлечь из неё то, о чём он и так осведомлён достаточно.
Вы должны создать ОБРАЗ речи.

Речи персонажей, будь то монолог или диалог, в произведениях мастеров служат двум целям.
Во-первых, речь персонажа должна его характеризовать. Она характеризует его как личность. Она характеризует его как представителя определённого класса, социальной группы. Она характеризует его кругозор и жизненный опыт. Наконец, она характеризует его отношение как к предмету разговора – в частности, так и к основной теме произведения – в общем.
Заметим одну интересную особенность.
О чём бы ни вёл свою речь человек, он всегда говорит о себе. В психологическом анализе текстов есть такое понятие – опорные слова. Даже если речь его – обвинение, опорные слова всегда подскажут, что внутренне говорящий всё время прикидывает: а сам-то я – не такой ли?

Печорин, обращаясь к доктору Вернеру, произносит немало опорных слов, например:
«Ожидание насильственной смерти не есть ли уже настоящая болезнь?»

Это он не только Вернера спрашивает, этот вопрос он задаёт и самому себе.
Люди – животные общественные, посему им совсем небезразлично, кто из их племени находится рядом. Нельзя ли, можно ли попросить помощи, найти сочувствие, понимание, как минимум – простой отклик?
В то же время, сталкиваются друг с другом не просто люди. Сталкиваются миры, сталкиваются не просто системы мировоззрений, но мироздания.
Каждый из нас живёт в своём особом космосе, который сам же непрерывно строит в течение жизни.
Как эти космосы общаются между собой?

Вот это будет во-вторых.
Разговоры, диалоги, монологи должны работать на действие, служить его развитию.
Они могут быть, например, неплохой заменой описаниям. То есть, писатель, вместо того, чтобы давать подчас занудливые развёрнутые описания природы, портретов, политической обстановки, каких-то имеющих отношение к действию событий, может вложить слова об этом в уста беседующих между собой персонажей.

У Льва Толстого солдаты беседуют о Хаджи-Мурате:
«– Сколько душ загубил, проклятый, теперь, поди, как его ублаготворять будут, – сказал один.
– А то как же. Первый камандер у Шмеля был. Теперь, небось…
– А молодчина, что говорить, джигит.
– А рыжий-то, рыжий, как зверь, косится.
– Ух, собака, должно быть…»

Сами описание конкретных событий в этой знаменитой повести нередко и даётся именно посредством прямой речи, в рассказах героев и персонажей. Произведения некоторых других писателей могут даже почти целиком состоять из таких рассказов. Славится этим, например, Гашек в «Похождениях бравого солдата Швейка».
Кстати, вспомним, диалог может быть передан не только посредством прямой речи. Например, кто-то из разговаривающих задаёт вопрос, а ответ другого идёт в описании автора (в ответ ему такой-то сказал то-то). Диалог может быть передан конкретными действиями (один сделал то-то, другой, допустим, в ответ покрутил пальцем у виска).
Речь персонажа может сопровождать описание. У того же Толстого в повести «Хозяин и работник» автор даёт описание загнанной лошади. Сразу же, подкрепляя его, звучат слова:

«– Вино-то что делает, – сказал Никита. – На отделку замучили лошадёнку. Азиаты как есть!»

Диалог способен присутствовать далеко не только в том случае, когда общаются персонажи. Автор может затеять диалог сам с собой, автор может передать диалог в описании событий (в ответ на это случилось то-то) или в описании, например, природы, играя на контрасте или противостоянии различных природных сил.
Описания обстановки, действия, монологи и диалоги закономерно и плавно перетекают одно в другое, ведя за собою внимание и мысли читателя.

Одна и та же фраза, «повёрнутая» под различным углом, имеет всякий раз иной смысл. В воспоминаниях А.С. Макаренко мне встретилось такое мнение: «Я не счёл себя пригодным к педагогической работе, пока не понял, что могу по крайней мере двадцатью различными способами произнести: «Иди сюда!»».

Есть слова, а есть подтекст. Поговорка о том, что "слово - серебро, молчание - золото" несколько неверна. Не "молчание", а "умолчание".
Вспомним: "Я - не слова, я - то, что за словами".
Если девушка в порыве чувств бросается парню на шею и, целуя его, приговаривает: "Я тебя убью!" - это вовсе не означает, что она и в самом деле собирается его убивать.
Если серьёзный человек в галстуке, глядя собеседнику прямо в глаза, произносит: "Вы же умный человек! Вы должны понимать, что наше совместное предприятие..." и т.п., то под этим почти неизбежно кроется иное, допустим: "А я тебя, лоха-дурака, в конце концов обломаю!"

Каков подтекст в речах Ваших героев и персонажей?

Представим, скажем, случай в офисе: со стола одного из сотрудников пропадает авторучка. Что он скажет окружающим, обнаружив пропажу? Варианты:
– Фу ты, чёрт, опять куда-то ручка запропала!
– Народ! Кто моей ручке ноги приделал?
– Кто взял с моего стола ручку?
– Сколько раз говорить: взял – положи на место!
– Зачем вы взяли с моего стола авторучку?
И т.д.
Последнее, если оно обращено к тому, кто авторучки, быть может, и не трогал (тем более, мало ли, вдруг сама куда-то укатилась!) несёт явный оттенок агрессивности и может свидетельствовать, как крайний случай, о явных патологиях в мышлении говорящего.
В конце 80-х, в постановке театра-студии МГУ не кто иной, как Сталин говорит такими стихами (увы, виноват, не помню, кто автор):

– Сознайся, если ты не враг народа,
Так для чего, скажи тебе свобода?
С усмешкою хочу вам всем заметить:
На это враг не знает, что ответить…

Конечно же, не знает! Потому что в самой постановке вопроса уже содержится обвинительное заключение. Патология, в силу своей предвзятости, переступает через обычные законы логики, переступает через обычную последовательность человеческого общения.
Словом, если Вы хотите привести в своём произведении речь и мысли отрицательного персонажа, не забывайте о том, что сами людские пороки на то и пороки, что идут от аномалий в восприятии мира.
Боремся-то мы в своих произведениях не с «плохими людьми» как таковыми. Мы боремся с пороками, присущими всему обществу.


Как именно проходит диалог?
В современной психологии есть такое понятие как трансакция. Поясню.
Человек может обращаться к другому (человеку, животному, природе и проч.) с трёх точек зрения: 1 – высшей (свысока), 2 – средней, 3 – низшей (наоборот, снизу вверх). Отвечать ему могут соответственно, эти линии разговора и называются трансакциями.
Соответственно, могут быть, например, такие случаи:
Скажем, общение на равных двух сильных личностей, трансакция 1 – 1.
Общение двух слабых личностей, трансакция 3 – 3.
Общение на среднем уровне, трансакция 2 – 2.
Всё это пока на равных, но могут быть случаи общения, например учителя с учеником (1 – 3) и в ответ ученика с учителем (3 – 1).
Или, например, иной случай, когда первый персонаж обращается ко второму трансакцией 1 – 3, а второй, желая избежать конфликта – трансакцией 1 – 1 или 3 – 3.

У меня, в романе «Тропа Исполинов»:
«…Командовавший ими здоровенный рыжебородый кирасир, на ходу отвинчивая крышку фляги,добрался-таки до брёвен и – застыл вверх бородой.
– Что, парнишка, жя-абры пересохли? – осклабился кто-то. (1 – 3)
Келлангиец, в позеленевшем панцыре и остроконечной каске здорово походил на рака, только что извлечённого из воды. Это служило поводом постоянных насмешек со стороны тагров. Глотнув, он с усилием отвалился от фляги и замер, тяжело дыша в своих доспехах. Выпученными голубоватыми глазами обвёл окружающих, мол: да, братцы вы мои...» (3 – 3)

И правильно сделал, не ответив на насмешку, сведя свой ответ к примирительной констатации событий. Кстати, порой отсутствие прямого ответа поражает противника по спору гораздо сильнее, чем его наличие. Это как при игре в пинг-понг: противник ждёт шарика, чтобы ударить посильнее, а шарика-то – нет…
Перекрёстные трансакции (например, 1 – 3 плюс 1 – 3, 1 – 2 плюс 3 – 1 и т.д.) – это уже конфликт, противостояние, скрещивание мнений.

Вот первый попавшийся диалог из «Героя нашего времени»:
«– В таком случае ступайте домой, выпейте стакан воды и ложитесь спать, возразил Печорин, пожав плечами, – и хотел идти. (1 – 3)
– Нет, постойте, – сказал чиновник, придя несколько в себя, – и выслушайте меня!.. (2 – 2, попытка свести разговор на средние тона)
– Чего ж, наконец, вы от меня хотите? – сказал Печорин нетерпеливо. (снова 1 – 3, перекрест)
– Я хотел вас заставить раскаяться. (2 – 3)
– Вы, кажется, забыли, что не я начал ссору. (1 – 3)
– А разве задавить человека ничего – шутка – потеха! (2 – 3)
– Я вам обещаюсь высечь моего кучера… (1 – 1, попытка сгладить конфликт, не унижая себя ни в коем случае)
– О, вы меня выведете из терпения!.. (1 – 3)
– Что ж, мы тогда будем стреляться!..» (1– 3, что накладывается на предыдущие 1 – 3; по сути – действительно вызов. Шпаги скрестились!)

Попробуйте сами поискать в литературных произведениях, в жизни примеры трансакций. Попробуйте разобрать с точки зрения этой теории свои собственные произведения.

Немного об особенностях речи Ваших персонажей. Естественно, простой пастух не будет разговаривать как профессор, женщина не будет как мужчина, ребёнок – не будет как взрослый.
И т.д.
Мне как-то потребовалось описать диалог между женщиной из столицы с мужчиной, который всю жизнь провёл в глухой таёжной деревушке.
Как он должен разговаривать? Описать это стандартными оборотами речи? – выходило скучновато. И тут я вспомнил, как разговаривают люди в Пензенской области (и, кстати, не только там, но и на севере России). Они не терпят смягчений в окончаниях глаголов, то есть, вместо «сказать» скажут «сказат», вместо «пахать» – «пахат»…

«– А как тут наши зверята жить-поживат? Где там наши сладеньки? – огляделся бородач. – А почему не на улице бегат? Погодка-то! Утятей на озере, правда, не видат… Да и ладно.».

Всё изменилось! Речь персонажа мгновенно приобрела особые краски, новый колорит, в ней появилась толика юмора. Словом, всё встало на свои места.

Немного о нецензурщине. Вообще-то, и по не только моим наблюдениям, человек употребляет мат как некую молитву, когда сказать-то ему нечего, но сказать хочется, а словарного запаса не хватает.
Даже в общении людей низкой культуры мат как таковой присутствует далеко не всегда.
Ну, хорошо, допустим, героям что-то хочется сказать друг другу, а слова на ум не приходят. Но… Вы пишете не для них, Вы через эти образы обращаетесь к читателю.
Поймёт ли он Вас? Не станет ли ассоциировать их образ мышления с Вашим?
Крепкие слова, в какие-то моменты, разумеется, могут употребляться. Допустим, Вы захотели сделать на чём-то особый акцент.
Но они – перец острый. Прошу: не переперчивайте свои произведения.
Кстати, переперчить можно не только руганью, но и той же акцентизацией. Например, Вы описываете какую-нибудь тяжёлую сцену, где героя или персонажа унижают другой герой или персонаж. Избегайте лишних слов.

В одном из произведений мне встретилось:
«Он продолжал избивать её, бил по щекам, по носу, стараясь чтоб до синяков, до крови, чтобы визжала и мучилась…» и т.д.
Отвратительная сцена! Но автору этого показалось мало:
«Безжалостное унижение ни в чём не повинного существа…» и проч., рассуждение на полстраницы.

Ну, неужели автор не понял, что читатель и так проникся состраданием и сочувствием?
То же, нередко, например, в описаниях войны…
То же, между прочим, в описаниях каких-либо положительных сторон бытия. Льётся и льётся сладкая патока…
Лишнее – один из самых подлых врагов писателя.

В своих статьях и письмах Гюстав Флобер всячески призывал многочисленных его учеников к тому, чтобы они были безжалостны ко всему лишнему, попадающему в их произведения. Мой учитель, Григорий Михайлович Левин воспитывал в нас повышенную требовательность к качеству слова, фразы, описания.
Его знаменитая череда пожеланий:
«Вы должны чётко представлять себе, о чём Вы пишете,
Как Вы пишете,
Что Вы пишете,
Кому Вы пишете,
Для чего Вы пишете,
Ради чего пишете,
Во имя чего пишете».