Б. А. К. Новое воплощение в жизни...

Я умерла. Случилось это в ... году во время тяжелой болезни. Я лежала в своей постели и вдруг отделилась от своего тела.
Я видела самою себя со стороны, откуда-то сверху. Мое тело лежало на кровати, странно неподвижное и какое-то нереальное. Ощущение этой нереальности наполнило меня. Видеть себя со стороны было довольно-таки непривычным. Не хотелось бы снова испытать это чувство. Я как бы парила над землей, рассматривая знакомую обстановку комнаты. Вроде все было, как прежде, но что-то неуловимо изменилось. Но что?
Я никак не могла осознать этого.
Несмотря на открытое окно, воздух был тих и неподвижен. Ни малейшего дуновения не доходило до меня, а может, я просто ничего не чувствовала? Я все смотрела и смотрела на свое покинутое тело, не в силах оторвать взгляда.
Я опустилась ниже, стараясь разглядеть лицо, раньше видимое только в зеркале или нам фотографии, но тут в комнате показалась мама. Она стремительно бросилась к моей кровати. Лицо ее страшно перекосилось от невыносимой муки. Мама склонилась над телом. Крупные слезы упали на подушку. Она взяла в руки мое лицо и принялась покрывать его поцелуями, прерывающимися причитаниями.
- Аленушка, доченька, вернись!- молила она, вглядываясь куда-то в глубину неподвижных глаз.
Сердце мое сжималось от боли. Хотя было ли у меня теперь сердце?
Я ринулась вниз, к маме.
«Мамочка, мама, не надо плакать! Я же здесь!»- мне казалось, что я надрываюсь от крика, но мама не слышала меня.
Она повернула мокрое, покрасневшее лицо к двери.
- Саша! Саша!- позвала она папу.- Иди сюда! Аленка...- голос ее перехватили рыдания.
Папа растерянно появился на пороге. Вид его, массивного, сильного, доброго, теперь казался каким-то жалким, потерянным. Он медленно, шаркая ногами по линолеуму, подошел к маме, и она, рыдая, уткнулась в его широкую грудь.
- Аленушка...- больше она ничего не могла говорить.
Папа ласково обнял ее за плечи.
- Успокойся, не надо,- неуклюже пытался он утешить ее, а на глазах тоже блестели слезы.
Во мне все перевернулось.  Я не выдержала и бросилась к ним.
«Я здесь! Я живая! Ну, что же вы?»
Но они меня не слышали. Они стояли рядом, такие поникшие, враз постаревшие, а я никак не могла их ободрить.
«Ничего со мной не случится!»
На подгибающихся ногах родители вышли из комнаты. Я осталась одна со своим бездыханным телом. Я опустилась на кровать, всеми силами пытаясь привести себя в чувство. Все было бесполезно. Я никак не могла войти в свое собственное тело, лежащее передо мной. Я делала одну отчаянную попытку за другой. Но — УВЫ!!! Все было кончено...
«Ну все, хватит,- раздался внутри меня голос,- Пошли!»
«Куда?»
«Не спрашивай меня, девочка,- голос в моей голове был лишен всяческого оттенка, создавалось впечатление, что он как бы записан на бумаге.- Там увидишь».
«Но я не могу их покинуть».
«Я знаю, но ты должна,- так же монотонно произнес голос, но мне показалось, что в нем послышались сочувствующие нотки.- Простись, и пошли».
Я проскользнула в комнату родителей и вновь увидела их, сломленных горем, таких опустошенных, жалких, одиноких, что мне захотелось, как в детстве, прижаться к ним, сразу к обоим, сказать что-нибудь ласковое, поцеловать...
Но я не могла этого сделать — не могла физически.
«Прощайте, мои родные!»- изо всех сил крикнула я, еле сдерживая рыдания...
И тут же меня словно подхватил ветер.
Мама при моих последних словах вдруг встрепенулась, словно услышала, и в упор посмотрела на меня. А я уже не могла ничего ответить, с бешеной скоростью уносясь все дальше и дальше.
«Вот и все».
«Нет, не все, моя девочка...»
*   *   *
Тут же я очутилась в просторном коридоре, заполненном множеством движущихся кресел. Нет возможности описать подробно это место, но все-таки я попробую.
Коридор представлял собой широкое и длинное помещение. По уходящим в бесконечность стенам располагалась череда многочисленных дверей с надписями на незнакомом языке. Тускло мерцали непонятные символы. Вот именно по самой середине этого нескончаемого коридора и двигались кресла. Нечто вроде двигающейся дорожки.
Прямо из воздуха появлялись другие люди и опускались на свободные места. Своеобразный конвейер, между тем, продолжал двигаться. Вокруг царила непроницаемая тишина. Мягкий, успокаивающий полумрак коридора время от времени освещался при открытии той или иной двери. Некоторые путешествующие в креслах люди поднимались и скрывались в светлых проемах. Что там происходило дальше, увидеть всякий раз не удавалось: стоило человеку перешагнуть границу, дверь тут же бесшумно закрывалась.
Я тревожно оглянулась. В соседнем кресле возник молодой человек. Он внимательно посмотрел на меня и горько усмехнулся.
«Что это?»- поддаваясь внезапному чувству, спросила я, указывая на окружающее.
«Ничего особенного.- казалось, что он и сам был не прочь поговорить,- Ты только ничего не бойся».
Однако наш, так называемый «разговор», абсолютно не нарушал тишину странного коридора. Наше общение проходило на телепатическом уровне.
«Меня зовут,- он тряхнул головой,- вернее, звали Максим,- он протянул было руку для знакомства, но тут же виновато опустил и, отвечая на мой непонимающий взгляд, добавил,- Здесь не принято подавать руки».
«Где это — здесь?»
«Трудно сказать,- он опустил голову, собираясь с мыслями,- Во всяком случае мне кажется, что в христианстве это место называется чистилищем. А на самом деле...»
«Почему ты так думаешь?»
«Не знаю,- подергивание глаз, скорее всего, соответствовало пожатию плечами,- Просто чувствую...»
Кресла бесшумно продвигались все дальше и дальше.
«Это своего рода распределитель.»- продолжал между тем Максим.
Вдруг он остановился, что называется, на полуслове, и уставился странно остановившимся взглядом прямо перед собой. Над одной из дверей призывно запульсировала замысловатая надпись.
«Мне пора»,- он легко поднялся и как-то механически к открывшемуся перед ним проему.
«Я с тобой!»
Я рванулась за ним, но перед самым входом неведомая сила не дала мне сделать даже шага вперед. Я настойчиво пыталась пробиться сквозь невидимое препятствие и попасть в запретное для меня пространство, но все было тщетно.
Максим же безо всякого усилия прошел в распахнутую дверь. На пороге он остановился, словно в нерешительности, растерянно обернулся ко мне.
«Жаль, но мы больше не встретимся»,- он обреченно махнул рукой и скрылся в освещенном зале.
В зале тут же погас свет, и дверь закрылась. Надпись над входом мигнула последний раз и погасла.
Однако за те несколько мгновений, когда он стоял на пороге, мне удалось разглядеть просторный, как в кинотеатре, зал, уставленный многочисленными креслами. Люди внимательно смотрели что-то историческое, странно знакомое. Значительная часть мест еще не была занята.
Я отошла в сторону.
«Пустите меня туда».
«Перестань, девочка, тебе нет там места».
«Но там же было еще много свободных кресел?»
«Они не рассчитаны на тебя»,- в механическом голосе, звучавшем в моей голове, послышались нотки безграничного раздражения и усталости.
«Почему же Максим вошел именно туда?»
«Это долгая история,- устало ответствовал голос.- Что-то связанное с его предками...»
«Ну, и...»
«Ему доверено что-то изменить именно в том времени...»
«А я? Что ждет меня?»
«Иди дальше, и узнаешь».
Мне снова пришлось опуститься в кресло конвейера. Движение продолжалось, не прерываясь ни на мгновение. Я уже ни о чем не думала.
Вдруг что-то словно толкнуло меня в бок. Автоматически я подняла голову. Взгляд мой уперся в горящую на очередной дверью надпись. Я поднялась и направилась в сторону этой двери.
Неизвестно откуда, но я знала, что эта дверь предназначена для меня и только для меня...
*   *   *
Алена замолчала и задумчиво взглянула на собеседника.
- Что было за дверью?
- Мог бы уже и догадаться,- она светло улыбнулась,- я  же здесь и сейчас...
- Родителей своих уже видела?
- Конечно,- на лицо девушки накатилась тень,- я и себя, еще маленькую, видела,- она помолчала,- издали.
- И не подошла?
- Нет, мне запрещено...
               
                декабрь 1993