Человек создан, чтобы радоваться

Когда, по просьбе дочери Кати, мы с мужем наконец решились продать городскую квартиру в престижном районе  и купить дом с участком в довольно неудобном предместье, мне, конечно, казалось, что я иду на великую жертву. Умиляясь собственному великодушию, я рассуждала так: мы жили, как нравилось нам, пусть теперь и дочь поживет так, как ей хочется. Правда, Катя мягко намекала на то, что лежать на диване, обложившись книгами, и вдыхать запахи соседских обедов, сигарет и выхлопных газов, проникающие даже в закрытые окна, вовсе не является верхом блаженства, но я не принимала всерьез ее детские рассуждения.
Итак, дом был куплен. Неожиданно дешево, прекрасный двухэтажный дом с  лестницей из ароматной красноватой лиственницы. Но... без санузла, без телефона, с недоделанной электропроводкой и пр. и пр. Правда, -  с умной планировкой и вчетверо большей площадью, чем наша трехкомнатная хрущевка. Да еще с огромным, правда, довольно пустынным участком земли.
Никогда не забуду проникновенных слов соседа, которого я пришла навестить перед  переездом. «Я умираю, - произнес  он с грустной улыбкой, но беспокоюсь за вас: ведь то, что вы делаете – чистая авантюра». Сердце мое сжалось. Через несколько недель, когда мы жили уже в новом месте, он приснился Кате и сообщил: «Я умер, обязательно приходите на панихиду».  Так оно и оказалось! На панихиде мы прощались не только с ним, но и со своим прошлым...
Однако отступать было поздно. Меня утешали два обстоятельства. Во-первых, в городе у сына имелась квартира, в которой можно было перекантоваться пока дом будет доделан. А во-вторых, мой муж умеет и любит многое делать своими руками, и я надеялась, что нам удастся обойтись имеющимися  финансами.
В нашем распоряжении оказалось огромное, как нам казалось после хрущевки, пространство, как раз равное месту, занимаемому пятиэтажкой.  Только там проживало 60 семей, а здесь мы были вчетвером.  Странно было ходить по своей собственной земле, любоваться желтеющими деревьями и беспрепятственно смотреть на закат. Стоял  октябрь, лучший месяц в Грузии. Мы растерянно бродили по саду и дому, не представляя, с чего начать разгребать огромное количество дел и проблем.
Деревня наша – одна из древнейших деревень Грузии, сателлит Тбилиси. Она расположена на плавно поднимающемся кверху плоскогорье,  лежащем между двумя горными хребтами.  Здесь традиционно занимались овощеводством для царского стола, а также скотоводством.
Мы чувствовали, что люди присматриваются к нам. Я видела, что им импонирует, что мы не задаемся, не белоручки,  можем кое-что делать, но в то же время им казалось странным наше решение сменить городской комфорт на жизнь в деревне.  Ведь для многих из них показателем жизненного успеха было наоборот умение обосноваться в столице. Вскоре, в конце октября произошло очень радостное событие: мы узнали о причислении к лику святых моего прадеда. Понятно, что я тут же сообщила эту новость своей новой соседке. Она ахнула: «Ну, слава Богу! А то мой муж мне говорит, очень уж тебе нравятся эти новые соседи, а не иеговисты ли они, больно у них книг много?»  Вот прадедушка и сослужил нам службу – недоверие людей к нам развеял, ведь они испугались, что мы явились ересь проповедовать. В то же время мне понравилась такая здоровая и осторожная позиция: не хотят с кем попало дружить. И правильно!  С другой стороны, я порадовалась их такту и боязни обидеть нас грубым вопросом – а кто вы, собственно, такие и что вам здесь нужно?
На семейном совете мне было поручено налаживание контакта с соседями-крестьянами, привыкшими довольно недоверчиво и даже пренебрежительно смотреть на горожан. Какая из сторон в этом больше повинна, вопрос в данном случае – академический. Мое положение облегчалось тем, что я с детства люблю крестьян. Общность веры создает, при всех внешних отличиях, глубокое внутреннее сродство между русскими и грузинами, что для меня, выросшей в России, очень отрадно. Но в Грузии есть своя специфика, и следовало действовать обдуманно. К счастью, с самой ближней соседкой, полной, степенной женщиной, у нас сразу возникла взаимная симпатия. Я искренне восхищалась тем, как много всего она умеет делать: ухаживать за скотом, выращивать отборные овощи в теплице, смотреть за домом, обустроенным с большим вкусом и любовью, и быть настоящей опорой мужу, сыновьям и невесткам. Когда вечером возвращалась с пастбища скотина, она с шутливой важностью говорила мне, что ей пора идти в свой офис доить коров. С ней-то я и решила посоветоваться. Я сказала, что мы хотели бы позвать в гости ближайших соседей, чтобы поближе познакомиться. Она явно была довольна таким подходом, но все же сочла уместным возразить, напоминая, что нам предстоят большие расходы. Но я уже поняла по ее реакции, что «правильно мыслю», оставалось попросить  ее  позвать всех, кого нужно, чтобы никого не обидеть. И вот в день св.Георгия, 23 ноября, в нашем новом, совсем еще не благоустроенном доме состоялось первое застолье. Муж моей старшей сестры и двое их сыновей в совершенстве владеют искусством грузинского многоголосья – их прекрасное  пенье сразу сплотило людей. Мы явственно ощутили, что деревня приняла нас! Отныне нам оказывали помощь и покровительство, ненавязчивое, но очень действенное. Через несколько лет нам пришлось на время уехать в Казахстан. Мы, конечно, беспокоились о доме, но  по возвращении нас ждал полный порядок, что, конечно, в первую очередь - заслуга соседей.
Но это будет потом, а пока нам предстояло осваиваться на новом месте и в новых условиях. Приближалась зима. Мы тщательно разработали план действий и изучили конъюнктуру рынка стройматериалов. Удивительное дело: я полюбила пронзительный визг слесарных мастерских и шуршание и древесный дух столярных. Мы научились разбираться в различных видах цемента, песка, разных клеев, красок и кистей, обоев и подвесных потолков. Это был мир, полный движения и жизни, где в то же время надо было держать ухо востро. Нельзя было забывать и о нашем полупустом саде. Как ни мало было времени, до холодов нужно было посадить деревья и кусты, иначе  терялся целый год. А это ведь тоже целая наука!
Работа велась быстрыми темпами, так как к весне нам хотелось вселиться в новый дом. А пока мы ночевали в нем поочередно.
В один из дождливых декабрьских вечеров я приехала туда и, быстро растопив печку-буржуйку, уселась у окна. И вот в течение каких-нибудь пятнадцати минут дождь перешел в снег, и только что смутно черневшая земля волшебно засверкала в пробивавшемся сквозь тучи лунном свете. И неожиданно захотелось петь: «Только снег и крыши/ Кроме крыш и снега – ничего», а потом читать стихи, а потом слушать ни с чем не сравнимый дуэт ветра и треска дров в печи. Вдруг отключили свет, но стало еще веселее, так как в трепетании свечи казалось, что  снежинки льнут к оконному стеклу с особой грацией.
И я вдруг отчетливо поняла, что человек создан для радости, а источником этой радости являются самые обыденные вещи. Вдохнуть свежий воздух – радостно,  глотнуть ключевую воду – радостно, ощутить толчок ветра в лицо – радостно. А любоваться искрящимся снегом или пляшущими отсветами печного пламени на потолке? И главное –  тишина. Возможно ли в городском грохоте услышать «из гостиной» «легкий шаг и платья шум», как с радостным волнением их улавливал Поэт?  И если  такие радости становятся недоступными в наших отравленных городах, мы начинаем искать другие источники, но не радости, а – положительных эмоций. Но это уже другая, грустная тема...