Степанов. эх Лёня- Лёня

Как обычно в этот день тёть Валя встала в приподнятом настроении, не то что праздничном, нет, просто сегодня праздник, «Родительское» и она должна пойти на кладбище, проведать своих усопших родственников. К этому времени тёть Валя схоронила всех, даже дочь свою любимую пережила, оставив за собой, воспитание двоих её детей, но старшая внучка уже замужем, правнучку ей родила, остался с тёть Валей лишь внук Андрей, да и тот в этом году школу заканчивает, да и учиться уехать собирается. Она собрала сумку, положив конфет, пирожков, взяла большую бутылку самогонки. Посмотрев на бутылку, она подумала;
Эх, сколько ведь жизней поломала, а вот никак без неё. Самогонку гнала сама, после смерти мужа прятать её было не от кого, а внучкиному мужу, когда они к ней приходили, наливала, да и он к бабке относился неплохо, чем мог, помогал всегда, хотя и не очень ретиво. Тут встал Андрей, она его покормила завтраком, и он отправился в школу. Хороший внук у меня, в очередной раз похвалила, то ли внука, то ли себя за то, что ей так повезло с ним. Дочь – то вот не дожила, попивала Людка, вот и смерть так свою нашла, убили зверско мерзавцы, так до сих пор и не нашли кто. Трудно тёть Валя пережила смерть дочери, но дети, то есть внуки не дали ей расслабиться, и она когтями вцепилась в жизнь.
Не дала себе раскиснуть. Она и так ходила часто на могилу к дочери, так она всем говорила, но ведь там, рядом лежал и её благоверный, тридцать семь годков прожили бок о бок. Плохо, хорошо ли, но тридцать семь, это не мало. Она вышла со двора и стала ждать Вовку, двоюродного племянника, сам вызвался довезти их до кладбища. Вот тоже, золотой человек, а пил когда, так и валялся везде, а вот закодировался и машину купил и человек, человеком. Вовка не заставил себя долго ждать, его машина лихо остановилась у её дома. Кладбище находилось в соседнем селе, там у них лежали все родственники, село - то уж давно срослось, превратившись в районный центр, но всё равно считалось, что кладбище на селе, наверно имелось ввиду, что районный посёлок, это почти уже город. Доехали мигом, у ворот было полно машин, народ шёл и ехал проведать своих родственников, чуть подсохшее кладбище ещё не покрылось зелёным ковром, со стороны леса вообще ещё лежал плачущий ручьями снег, благо они сразу утекали с кладбища и на самом погосте, было сухо. Медленно обойдя всех родственников, она пришла к своим самым дорогим могилам, разложила на столике еду и выпивку, налила себе стаканчик и выпила. Присела на лавочку и взглянув на могилу мужа, как бы начала с ним беседовать. Часто она вспоминала свою замужнюю жизнь. Вышла она за Степанова не по любви, просто станцевали на танцах, а тут сваты рад её отец был, так и отдал дочь почти не спросясь, да и у неё в голове словно туманом разум заслонило, как же жених, после армии, красавец.  Конечно, было и хорошее, поначалу Степанов на руках её носил, да и выпивал редко, а вот как родилась Людка, его понесло, пил нещадно, как будто торопился всю выпить, почти каждый день на рогах. Всегда доходил до дома, а дома сначала падал и спал, а вот как просыпался, было хоть из дома беги, да и дома у них тогда не было.
Поколотил он её как-то раз несколько подряд, она и ушла к родителям, сурово принял её отец: « Пьяный?, завтра будет трезвый и чтоб я тебя здесь не видел», но не выгнал. Дождались Степанова, трезвый пришёл, стал домой звать, отец позвал его в переднюю, о чём они говорили, но до смерти отца, Степанов её ни разу пальцем больше не тронул, да и дом у них появился Сложились сваты и купили дом, да дом хороший. Лёнька её будто ожил, куда ни кинь, хозяин. С работы домой тащил всё, что можно утащить. За лето около дома выросла баня, выкопался колодец, чуть – чуть сарай не достроился. Всё встало на свои места, Людке уж три года было, забеременела вторым, а так как с деньгами всегда худо было, стала тёть Валя дома самогонку гнать. Лёнька продолжал всё домой тащить, а за самогонку им стали сами везти всё, только гнать успевай. Но была ещё одна беда, у её Степанова, ну не мог он пропустить мимо себя ни одну юбку. Часто Валентине стали докладывать доброжелательницы, что её Степанов, то с той, то с другой. Она не верила этому, всегда гнала от себя эти мысли, но факты не заставили себя ждать, она тогда уже Сашкой дохаживала. Пошёл её Степанов один на свадьбу к брату троюродному.
Ночью пьяный пришёл, весь в губнушке, прямо, как специально вымазан.
Утром дала ему чистую рубаху и опять отпустила, а ближе к вечеру соседка прибежала. – «Валька, беги Лёньку твоего Варька - лупастая в свой сеновал потащила». До сей поры тёть Валя жалела, что послушала соседку. Забежала она в сеновал, а её Лёнька с Варькой вовсю сексом занимаются, она не закричала, она просто взяла оглоблю, которой ворота закрывали и опустила суженому на спину. Что было дальше, она помнит плохо, только видно от стресса, начались у неё роды преждевременные.
Сашка и пожил – то всего три месяца, а потом умер. Степанов запил смертно, с работы выгнали, а он всё пил и пил. Совсем до ручки дошёл,
да на крыльце спал, ногу и приморозил, в больницу попал, ногу-то кое-как спасли, но пить Лёнька прекратил. Жалко, наверное себя стало, на работу устроился, зарплату домой до копейки, вроде опять всё наладилось, только как-то угрюмо он часто сидел и смотрел в одну точку, не хватало как бы чего. А летом  в санаторий его отправили, желудок подлечить. Собирала его Валентина, а самой всё это не по душе было, но вроде как же больной, подлечится, а он назад с подругой вернулся.
Не ожидала она от него такой наглости, вдвоём в обнимку к ней домой.
Смотрела она на него и думала, уж не с ума ли сошёл, но нет вроде всё толково объясняет не хулиганит не дебоширит, говорит дом мол разделим, ты в одной половине, мы в другой, а сам этой сучке наглой руку поглаживает. А у Валентины баня топилась, вышла она из дома, подкинула дров в баню, а сама в милицию. Покривила душой в милиции тёть Валя, сказала что бил, с дома мол выгоняет. Послушали милиционеры тёть Валю, на мотоцикл и к ней, калитка изнутри закрыта,
Стучат никто не открывает, тогда участковый Васька Кузнецов перепрыгнул через забор, они вошли в доме никого, вещи лежат, а они в бане моются, выгнала соперницу из бани и давай её по двору гонять, почти голую, у ворот народ собрался, весь этот срам увидели. Лёньку тогда на пятнадцать суток посадили, а соперница пропала, уехала видно.
Вот сучка-то в чужой дом приехала бесстыжая.
- Здорово Михайловна, около неё остановился Васька, тот самый участковый, седой как лунь, он давно уж на пенсии.
- Поминаешь?
- Долго жить будешь Василий, только что тебя вспоминала, помнишь, как Лёньку-то моего на пятнадцать суток сажал?
- А что Михайловна, теперь жалко?
- Да нет, просто с того разу никого больше не приводил, да и пить стал по - меньше. Она налила стаканчик и подала Ваське
- Ну, царство небесное всем. С этими словами Василий медленно выпил,
потихоньку опрокидывая в рот содержимое. Взял со столика солёный огурец и закусил.
- Сколько твой –то лежит уж? Лет семь наверное, а я вот всё бегаю, а он –то от меня всего на два годочка старше, а я вот всё живу, да и ровесники мои почти все здесь, а сколько они мне все смерти желали, что я и помирать –то наверное не сумею. Водку – то её умеючи пить надо.
Пойду я, Михайловна, а то чувствую, что-то нехорошее сказать мне хочешь, я пойду лучше.
  Она лишь удивилась проницательности бывшего мента. Не любили его в селе, хоть и мужик –то он порядочный, бывали и похуже, очень уж часто сараи у него сгорали, да и дом сгорал, хоть и говорили, что он сам поджёг, чтобы значит новый себе получить, а всё-таки не верила в это Михайловна, вряд ли Васька мог на такое решится. Слабоват-то он в коленях, хоть далеко и не трус, но нет в нём способности на великие дела. А Лёнька с той поры действительно стал меньше пить, да и не гонял её как следует, так в лёгкую, она налила себе ещё стопку. А внукам Лёнька больше её обрадовался, первой у Людки девочка родилась, так они с зятем два дня из летней кухни не выходили, шесть литров самогонки выжрали, валялись как свиньи, тут Людку забирать, а они в хлам, зашла в кухню смотрю, а зять валяется на полу, ноги на койке, а Лёнька рядом валяется рот открыт храпит, а вокруг рта муха здоровая такая летает. Плюнула Михайловна, поехала и забрала дочь.  И зять – то был добрым словом не вспомнить, такой же бабник, мало только пожил вот, сам повесился, не знай попробовать хотел не знай жить надоело, накинул верёвку на петлю дверную и присел, Людка пришла домой, а он сидит у дверей и верёвочка на шее, царство им всем небесное. С той поры Людку как подменили, стала припивать, сначала с горя вроде, а потом на всю катушку, да так и убили. А ведь как говорила тебе, Михайловна глядела на могилу дочери, не доведёт она тебя до хорошего, а дети Людка у тебя замечательные, а ты вот здесь. Покинули вы все меня и ты старый чёрт мог пожить ещё, вон видишь Васька как конь лётает, а бабку- то свою в прошлом годе схоронил, а сейчас жених
прям. Вот возьму и выйду за него, косился вон как, лежишь тут никаких забот, а мне вот правнучку сегодня нянчить принесут, полно делов, уж и не знаю, когда к тебе соберусь, да и желания особого не имеется, так что прости уж, но я ещё здесь нужна. Ну а вы уж лежите спокойно, хоть и трудновато без вас, но я уж как – нибудь. С этими словами, она собрала сумку, вытерла слёзы, взялась руками за ограду и постояв с минуту, горестно глянула на могилу мужа и неожиданно для себя вслух выговорила « Херовенький был плетень, а всё за ним затишек» снова вытерла набежавшую слезу и медленно пошла с кладбища.