По дороге домой-2

ПО ДОРОГЕ ДОМОЙ-2



      Легко сказать – возвращайся домой.
      А если у меня  дом уже здесь?!
      Да что дом, четырехкомнатная квартира в Теплицах, девяносто девять квадратных метров, дубовый паркет в спальной, детской,  и  в кабинете; ореховый пол в зале и двух прихожих с коридором,  мраморная плитка в туалете и ванной, терракотовая в кухне,  лоджия на два окна, где ласточки, твари, продолжают вить свои гнезда, квартира в Теплицах,  горном курорте, с минеральной  водой, где любили отдыхать Бах и Моцарт, а бассейн с родоновой водой так и называется «Бетховен», курорте, воспетом мною в «Узбеке»!! Этот курорт, просуществовавший семьсот лет, как  сказала я русским девушкам в автобусе, русские же и оттяпали у немцев и отдали чехам после второй мировой войны, и за несчастных семьдесят лет чехи этот курорт уничтожили. Сейчас потихоньку восстанавливают, причем, с помощью русских же, простофиль, таких, например, как я. Девушки посмотрели на меня недоверчиво.

       А напрасно. Я ехала в Теплицы, чтобы разобраться с пани Петрой и ее квартирантами. Квартиранты съехали из  моей квартиры, не заплатив последний наем и не вернув ключи пани Петре. Там вырубили электричество за неуплату, и пани Петра попросила меня приехать днем, чтобы было «все видно».  Мы договорились на три часа дня, и я решила ни под каким предлогом сама в квартиру не входить, чтобы пани Петра потом не вызывала мне скорую. Я ведь думала, что после того, как там пожила цыганская семья – работящие, чистоплотные люди – посередине залы непременно должен быть выжжен паркет под костровище. Мне надо было, фактически, принять квартиру у реалитки, представителем которой была пани Петра, сестра пани Моники, которая работала у Кияма, а Киям плохого не посоветует. Я с цыганами мало имела дела. У меня в семнадцатилетнем возрасте цыганка выманила все деньги за имя «суженного», а я ехала с черного моря, из молодежного международного лагеря «Спутник», и до Урала нужно было добираться четверо суток поездом. Я не могла уж так себя назвать расисткою. Просто цыгане пожили в моей квартире три месяца и неожиданно съехали, не заплатив.

     Хорошо, что на тот момент в Теплицах была  Вера Гусарова, и она позвала меня на манты. Пока мы обедали – подошло  тех три часа, и я позвала Веру в «понятые».
 Я взяла с собой Гусарову с  пятилетней дочкой, Вероничкой, а при пани Петре оказалась дочка лет двенадцати, уж извиняйте, не запомнила, как зовут. То, что кое-где стены были перекрашены в красный цвет, меня не удивило. Куда ж цыганам без красного цвета. Но то, что моя спальная была оклеена обоями в цветочек, удивило неприятно. Я-то гордилась белоснежной строгостью и чистотой! Лукаш подбирал самые дорогие белила!! Французские!!! Впрочем, все остальное показалось на месте. Правда, шкаф из детской перекочевал в зал, и в его нише стоял телевизор, а кровати  из детской переместились в кабинет,  и, о! – уважаемый мною  кожаный диван – символ истинного писательства! - как-то вжался во вторую прихожую, вот тебе и монстр, но в целом от сердца отлегло.. Тем более, что девчонки повизгивали.. Я мельком взглянула на договор о расторжении договора, увидела цифру 10.500 и дату до 15-го, и махнула рукой:
      - Выцыганите у цыган деньги – возьмете себе две тысячи, остальные отправите мне на счет.
      - Так что с квартирой? Продавать? – с надеждой спросила пани Петра.
      -  Продавать немедленно.
      - Финансовый кризис. Цены упали, - могильным голосом сообщила  она мне.
      - И за сколько же можно продать сейчас?
      - Четыреста тысяч, - твердо сказала она.
        А ведь  перед отъездом в Тюмень я думала, что концом месяца достану семьсот тысяч за  эту квартиру!! Пятьсот тысяч положу на два года на несгораемый счет,  восемьдесят тысяч верну франтиным бабушке с дедушкой,  семьдесят тысяч раздам за долги авторам и еще кое-что подарю детям!! С горя я напилась. Хорошо, что на тот момент в Теплицах была и Люся, у которой я заночевала. Когда мы расползались по комнатам уже в третьем часу ночи – я в Ирину комнату, Люся в мамину – Люся фыркнула на пороге, мерцая  белой пижамой во тьме:
     - Четыреста тысяч!!  Ну и дура же, твоя Петра!!! Хочешь, я сама у тебя за четыреста тысяч эту квартиру куплю?!

     Не было и восьми утра, как меня разбудил какой-то внезапный толчок в лоб. Мне вдруг отчетливо представилась белая стена в зале, на которой красовалось огромное рыжее пятно. Не красная стена, а рыжее пятно – кошка Никольского, «Кошка, которая под луной не сереет», холст, масло, 60Х80! Где кошка?!
     Я изменила всем своим правилам. Я позвонила пани Петре в восемь утра:
     - Пани Петра, мои ключи от квартиры не подошли к нижнему замку, Вы говорили, что квартиранты замок не меняли.
     - Они замок не меняли.
     - Тем не менее, я не смогла попасть внутрь, и вынуждена просить Вас приехать и передать мне связку Ваших ключей. Мне нужно забрать Академический словарь русского языка в четырех томах. Это подарок мамы.
     - Хорошо, я на машине, через десять минут там буду.
     - Что случилось? – спросила сонная Люся, шлепая в ванную.
     - Похоже, мою квартиру обокрали.

     Пани Петра  открыла квартиру сама. Пропустила меня вперед, я сняла с полки словари,- да здравствует великий, могучий русский язык, ненужный чешским  цыганам! -  кинула взгляд на стену – кошки не было! – шагнула на порог,  пропустила вперед пани Петру, закрыла квартиру сама и ключи положила в карман халата.
     - А как же я буду показывать квартиру клиентам? – не удержалась она.
     - А Вы не будете показывать квартиру клиентам, - сказала я. На том мы и расстались.
      Люся уже была умыта, причесана и переодета в спортивный костюм:
     - Пойдем, - сказала она, принимая у меня словари, - Чует мое сердце, там не одна кошка погулять пошла.

     И вот только тут-то и выяснилось, что вывезено все, что можно было унести в руках. Вся посуда, столовый и чайный сервизы, чугунные кастрюли, хрустальные бокалы и стаканы, фарфоровая сахарница и кофейница, моя антикварная латунь – тарелка и два молочника, тумбочка с корзиной под газеты, стоявшая под телевизором, хрустальные люстры, которые лежали в коробках во второй прихожей, все подушки и одеяла, постельное белье, пледы, скатерти, даже Наташкина деревянная подставка для двух бутылок вина, а главное – на разухабисто-красной стене зияла только дырка от гвоздя, на котором висел холст Никольского!!
     - Ты посмотри, Ира, - сказала Люся, проводя пальцем по пустой полке за стеклом ореховой стенки, где еще недавно красовалась ваза чешского стекла и пузатились шесть чашек чешского же стекла с мельхиоровыми ручками,  - Ни пылинки!  И вправду,  цыгане были чистоплотные!!
       Она хохотала, как безумная, глядя на мое лицо.
     - Почему еще вчера, сразу, ты не увидела всего этого?!
     - Не могла же я открывать шкафы и смотреть, что в них.
     - А что ты могла?! Могла с Веркой пить водку и закусывать мантами?! Может, плохо закусывала?! А когда картину оставляла,  с начальной ценой в пятьдесят пять тысяч крон, зная, что Петра цыган впустит, целый табор, вообще не закусывала?!
     - Я вообще не пью,  Люся, - пискнула я.
     - А что ты тогда делаешь?!
     - Ну, Люся, ну не могло  же мне в ум придти, что кто-то просто так возьмет и снимет картину со стены! Это же воровство!! А картину нельзя украсть.
     - Это кто же тебе сказал такое?!
     - Это я сама знаю. Картину можно или купить или получить в подарок. С краденой картиной ты нигде не можешь выставиться. А картины существуют для выставления.
     - О-о, - сказала Люся, -  Это ты у нас существуешь для «выставления». Я даже не знаю, где. На Староместкой площади, что ли, вместо Яна Гуса?! Я еще таких дур, как ты, в своей жизни не встречала.

     Она мне за два следующих часа не дала выпить ни рюмки алкоголя, хотя у нее в баре и стоял коньяк. Вместо этого она все два часа поила меня чаем – вот этот с мелиссой, а этот с мятой, а этот вообще для успокоения нервов, - и все два часа пилила меня до поножовщины:
     - Оставь квартиру в покое, не продавай ее за четыреста тысяч, ты уже и так потеряла тысяч сто, лучше брось курить, это уже три тысячи в месяц,  брось пить, это уже пять тысяч, если не больше, Вот тебе и оплата Теплицкой квартиры! Ира, возьми себя в руки, я тебя в последний раз прошу.

     - А еще лучше – скопить двадцать тысяч и в гроб лечь, - сказала мне Маришка по телефону, когда я убитая шла на автобус.
     - Нынче уже двадцать пять, - уныло ответила я. Ах, разве может убитый отвечать уныло?! Все-то я  сочиняю. Я отвечала как облако в штанах. И как облако в штанах разговаривала по телефону в автобусе с пани Петрой. Мимо проплывали горы, величественные, как киты, окруженные свитой холмов и загрустивших полей, они надсмехались надо мной и моими белоснежными размерами:
     - Пани Ирино, они  Ваши люстры забрали, потому что эти  люстры были в коробках, и в суматохе они  перепутали Ваши коробки со своими коробками, в общем, я люстры Ваши у них забрала, куда мне их теперь девать, если Вы ключей не оставили?   
     - Засуньте их себе в задницу, - сказала я, что подтверждает, что я была в штанах, и что живу я в Чехии, где все так говорят, - Мне плевать на Ваши люстры. Я хочу картину!  Никольского!! И немедленно!!
     - Ни о какой картине речи не идет, Иринко!  Никакой картины они не видели! Я тоже никакой картины не помню!!

     - Боже мой, - сказала я.
     - Боже мой, - сказала Наташа, - Мама, ты специально попадаешь в такие дикие истории, чтоб тебе потом было о чем писать, правда?!! Как это – в «задницу», когда одну из хрустальных люстр тебе подарили девчонки и Виталик на день рождения?! Вы ее купали в ванной, как ребенка, и потом Франта еще говорил, как это вас током не убило, а люстра заблестела на все пятнадцать тысяч, ты что, все перезабыла?!

      
 

                Ирина Беспалова,
                Прага, декабрь, 2008