Гладиатор Гриша

Подошвы туго затянутых сандалий в очередной раз ступили на раскаленный песок. В этот раз все было как прежде, как и тысячи раз до этого с сотнями других бойцов. По-прежнему стояла невыносимая жара и не ветерка, чтобы разогнать удушающий зной. Раб бегло огляделся по сторонам. Песок внутри круга был сплошь усеян бардовыми пятнами, следами уже произошедших битв. Кровь из ран сочилось на землю и, почти мгновенно, сворачивалась. Все представление уже было позади, оставалось лишь одно завершающее действо с его участием. Шум толпы ласкал слух не хуже музыки.
Он никогда так не боялся, ни разу за четырнадцать лет своего  рабства. После того как попал в римский плен Марк смирился со своей участью. Он не был трусом, но и бежать не пытался, да и это было бесполезно. Первое время воин ждал, что будет казнен на кресте, также, как и многие его соратники, сражавшиеся плечом к плечу у стен родного города. Возмездие не спешило приходить, вместо смерти Марк был закован в цепи и доставлен на каменоломни. В каменоломнях смерть резвилась не хуже чем на поле брани, забирая все новые и новые жизни. Его же жизнь она не получила, и не получит.
По причине известной одним лишь богам Марка доставили из каменоломен в темницы под цирком, где беспрерывно тренировались гладиаторы. К тому времени он уже успел забыть боевое мастерство, которым некогда обладал и порядком одряхлел телом от постоянной изнурительной работы и плохого питания. Марк, которого побратимы по оружию прозвали просто – Грек, не горел желанием искать славы, ее он уже потерял, проиграв ту самую битву, не стремился рисковать жизнью на утеху голодной до крови толпы. Он просто напросто плыл несомый течением имя которому. Одно приносило удовлетворение – всегда были постель сносная еда. Не удивительно, кому понравиться, если на арену выйдут два обтянутых кожей скелета, не способных и короткого меча-то поднять. Никакого зрелища не будет, люди приходят смотреть на битву титанов, бросающих вызов дикому миру и друг другу. Зрители не могут во время представления чувствовать себя в безопасности, но риск, этот риск, как он приятно щекочет нервы и заставляет трепетать сердца.
Сегодняшний бой отличался от предыдущих тем, что был последним, не только финальным представлением, но и завершающим в череде побед Марка. Если ему суждено будет сегодня остаться в живых, то император дарует ему свободу, такую манящую, о которой он даже мечтать боялся, но вот она появилась сама в получасе ходьбы и отделяла от нее лишь решающая битва. Греку было не по себе, он боялся, вернулось позабытое десятилетия назад чувство. Он так давно его не испытывал  и без него было намного проще жить, ну посудите сами, каждый месяц он выходил на арену с мыслью, что может почить на желтом, пропитанном кровью и болью песке Колизея. Он был хладнокровен к своим ранам и мучениям врагов, он ни о чем не думал, не переживал и в этом была его сила. Сегодня же ему нельзя умирать и эта мысль не выходит из головы. Марк горит желанием вновь увидеть отчий дом, далекий, укрытый пеленой неизвестности.
Все тело трепещет, трепещет разум, трепещет толпа на трибунах, при виде своего любимца. Страх окутывает саваном. Кровь один к одному смешана с адреналином и неистово давит на уши.
На другом конце арены появляется Вервольф – Неистовый, не так давно привезенный на потеху Рима из непокорной Галлии. Тело его покрывает волчья шкура, на ногах толстые сапоги. Вервольф злобно скалится, рычит подобно дикому зверю и неистово машет тяжелым топором и маленьким круглым щитом. Пока Марк спокоен, он с любопытством взирает на голубые полосы, которыми исчерчены лицо и тело человека-зверя. Боевой раскрас. Грек поудобнее перехватывает метательный дротик, поправляет ремни высокого римского щита.     Сегодня им двоим Греку и Вервольфу предстоит обыграть противостояние двух противоборствующих народов, южного и северного, и пусть выживет сильнейший.
Резко сорвавшись со своего места галл понесся на противника, толпа затихла. Не было ветра и не кричали птицы. Троекратным эхом в голове Грека отдавались тяжелые шаги Вервольфа. Выждав немного Марк поднял дротик и бросил его во врага, дротик пролетел в нескольких дюймах над плечом и глубоко вонзился в землю. Прежде чем Грек обнажил свой гладиус, северянин уже был рядом и заносил топор для смертоносного удара. Увернуться не получалось, Марк успел подставить щит и тот отозвался громким треском, закрывая хозяина. Теперь же пришло время Марка, выхватив меч, он принялся плясать танец смерти с такой необузданной прытью, что у галла только и была возможность защищаться, да отступать. Правда, с этим он справлялся вполне достойно. К концу атаки, когда Грек немного подустал, северянин уже лишился щита, разбитого в щепки и древко его топора покрылось множеством глубоких зазубрин.
Вервольф пошел на хитрость, он бросил топор в противника и пока Марк прикрывался щитом быстро, словно кошка, проскользнув вплотную к «легионеру», и вонзил тому в бок клинок, выхваченный из-за пояса. Марк не почувствовал боли, она придет намного позже, уже после боя, он не слышал шума трибун, не видел ничего кроме своего противника, которому суждено было сегодня погибнуть. Галл сумел приблизиться, но не успел отбежать и молниеносный гладиус обрушился сверху карой олимпийских богов.
Марк наконец-то обрел свободу. Пелена на глазах уплотнилась, ноги содрогнулись и гладиатор упал на колени. Из раны в боку, из пронзенной печени по рукояти предательского клинка темной струей утекала жизнь.
……………………………………………………………………………………………………

Грин открыл глаза, первым в его мире появилась боль, точнее не появилась, а возобновилась вместе с окончанием действие обезболивающих таблеток. Печень пронзала острая нестерпимая боль. В квартире все также было пусто и нестерпимо холодно. Переборов свою лень Григорий одним резким движением откинул одеяло и как солдат по тревоге принялся одеваться, пока холод его окончательно не добил. Грин зевнул и в комнате появились клубы пара. Парень не выходил из этой комнаты последние несколько недель, ему это совершенно не нужно было. Все что требовалось он приобрел заранее и вот теперь просто доживал последние дни. То, что они последние Гриша не так давно решил сам, окончательно разочаровавшись в своей никчемной жизни. Итогом этого стало прощальное письмо на столе, с мерзко-желтым пятном от пролитого на него пива, написанное по пьяни. Запас этого самого «Крыма», несколько паков которого стояли под столом и гора обезболивающего, заметьте, которое было куплено еще тогда, когда печеночка работала как часики, не то, что теперь, были приобретены на последние деньги, на то что осталось от крохотной стипендии.
Сходив в сортир, Грин подошел к окну, слегка отодвинул тяжелые портьеры и посмотрел во двор. Там было отвратительно. Противный белый снег повсеместно укрывал землю, деревья, крыши домов. Было пасмурно и непонятно толи только наступало утро, толи уже подкрадывалась ночь. Последнее время Гриша проводил во сне: обыкновенном, либо наркотическом. Он не следил за временем, часы были только на мобильном, но Грин отключил его несколько недель назад, и теперь найти его не представлялось возможным, да и желанием он не горел. На автоответчике, небось, накопилось целая кипа сообщений от друзей, подруг, родителей. А ну их всех к черту!
Во рту пересохло, слюна загустела и ужасно вязала, наверно еще и дурно несло изо рта. Мелочи, кого ему стесняться? А вот жажда – дело противное. Грин подошел к табурету у кровати, где в окружении медикаментов, обелиском, в память о бесполезной жизни, стояла открытая двухлитровая бутылка «Крыма». Газ из пива выветрился, и теперь оно больше походило на ослиную мочу, нежели на популярный во всем мире жаждоутоляющий напиток. А какая, по сути, разница. Все время добровольного заточения пиво стало для Грина и едой, и водой, и успокоительным.
Пригубив бутылку и сделав несколько жадных глотков Гриша остановился, внимательно посмотрел на таблетки, выбрал оттуда несколько одинаковых пачек, он не любил смешивать лекарства, и поочередно стал выколупывать таблетку за таблеткой, не торопясь, отправлять их в рот. Знаете зачем на таблетках прорезь по середине? Для отвертки, чтобы застрявшие в горле кругляшки можно было закрутить по пищеводу прямо в желудок.
Закинувшись болеутоляющим и запив это пивом Гриша побрел к своему холодному ложу. Диван был старый, дряхлый, без простыни и подушек, бесформенной кучей на нем громоздилось одеяло, от которого несло сыростью. Не раздеваясь, чтобы было теплее, Грин притаился, укрывшись с головой и пытаясь согреться. Было легкое головокружение и немного подташнивало, это начинали действовать таблетки. Боль в правом боку постепенно сходила на «нет». В ушах появился легкий шум, Грин понемногу согревался. Он закрыл глаза  и лежал тихо, как партизан в засаде, ждал, когда ему откроется дверь в мир галлюцинаций.
……………………………………………………………………………………………………

Марк уже спал, когда дверь в его камеру отворилась и властный голос приказал одеваться и идти за ним. Что бы это могло значить? Во дворе присоединилось еще двое военных, и вот он ночными улицами шел под конвоем из трех сильных вооруженных солдат, которые служили не кем-то, а телохранителями самого императора. Было уже давно за полночь. Окна домов, мимо которых доводилось проходить, давно перестали светиться. Практически весь город спал. Только когда - никогда можно было краем глаза заметить разбойника крадущегося под прикрытием ночи. Небо было чистое, как вода в роднике, бившего близ родного города Марка. Он не был там уже полтора десятка лет и не известно попадет ли вообще когда-нибудь. Самым неприятным было бы попасть на родину и не узнать родных мест. Кто знает, остались ли те оливковые сады, где он проводил много времени, играя со старшими сестрами и живы ли сестры, а может их жизни принесли в дар безжалостному Марсу.
Легионер ждал чего угодно, но не того, что произошло. Он не удивился бы, если бы его решили казнить на рассвете и теперь вели бы к месту расправы. Дорога же привела его к дворцу императора.
- Император хочет видеть тебя, будь с ним вежлив и почтителен. А главное – не глупи, наши люди поблизости и всегда готовы отправить тебя к праотцам. – с этими словами один и конвоиров отворил ворота и впустил Грека вовнутрь.
Внутренний двор был освещен множеством факелов, невооруженным глазом можно было заметить еще с десяток стражей, а так было тихо и спокойно. Пройдя через двор гладиатор попал в покои его величества. Конвой прошел через трапезную, длинными коридорами и наконец вышел к римской бане. Именно здесь их и ждал правитель в бассейне с горячей водой, в окружении четырех наложниц, привезенных с разных концов империи.
- Что же ты медлишь, Марк, раздевайся и присоединяйся к нам. – на губах императора мелькнула лукавая улыбка.
 - Премного благодарен, мой цезарь, я твой плебей и место мне на скотном дворе.
- Да, гладиатор, не могу не согласиться с тобой, ты не только силен и искушен во владении мечом, но еще и, кажется, умен.
- Я осторожен. – Грек опустил взор.
- Исключительная черта, она так хорошо развита в диких зверях, а у тебя много общего с этими тварями. Жаль, что ты не способен наблюдать за своими боями со стороны. Весь Рим только и говорит о тебе. Все от мала до велика с нетерпением ждут очередного представления. – император вылез из бассейна и в чем мать родила прилег на ложе, рядом с которым стоял украшенный золотыми узорами стол с зажаренным мясом, заморскими фруктами и вином. Расторопный евнух наполнил два серебряных кубка сицилийским вином. Один кубок поклонившись поднес цезарю, второй с брезгливым выражением на лице протянул гладиатору.  – На чем я остановился, кажется, на предстоящем представлении – император еще на несколько мгновений замолчал, в это время он как раз отпил несколько глотков – не стану скрывать, я тоже не без интереса за тобой наблюдаю. Сколько боев ты выиграл, сколько раз избежал смерти, отдав вместо своей жизни противников? Не знаешь? Число не важно, главное что их достаточно. Я решил что пришло бы время тебе и отдохнуть от своего опасного ремесла, ставшего жизнью. Просто так, как ты сам понимаешь, я отпускать тебя не намерен. В завершении твоей карьеры я припас небольшой подарок, нет не тебе, римлянам. – цезарь негромко засмеялся - Я нашел тебе такого противника, что весь город просто ахнет когда вы сойдетесь на арене. Ну а пока отдохни хорошенько, в последнем бою тебе придется превзойти себя самого.- император встал, укутался в простыню, поданную евнухом, и направился к выходу, перед тем как скрыться в проеме он остановился и еще раз обернулся к гладиатору – Можешь пока порезвиться с этими девками, думаю тебе они придутся по душе и помни, послезавтра ты либо умрешь, либо обретешь свободу. Помни это. – цезарь скрылся в лабиринте коридоров, вместе с евнухом и частью телохранителей.
Теперь-то Марк обнажился и погрузился в горячую воду. В то самое мгновение придворные наложницы прильнули к его расслабленному телу, принявшись ласкать его.
……………………………………………………………………………………………………

Грин очнулся в своей постели от нестерпимого холода. Он сперва не сообразил в чем дело – под одеялом было мокро. Неужели потекла крыша. Не может этого быть, на дворе по-прежнему должна быть зима. Как Гриша не старался придумать какие-нибудь оправдания, у него ничего не получалось. Все есть, так как есть, он обмочился, а его ведь предупреждали, что система той дряни, на которой он сидел последнее время, приводит к недержанию. И вот, эффект не заставил себя долго ждать. Пришлось подниматься и брести к шкафу, на нижней полке которого грудой валялись вещи.
Переодевшись в сухую одежду Грин поспешил к пиву, нет, то что стояло в двухлитровой бутылке на табурете у дивана тяжело было характеризовать как напиток пригодный к употреблению. Лучше было не рисковать и открыть новую. Темная пенистая жидкость приятно покалывая струилась по пищеводу, доставляя ни с чем несравнимое блаженство, смывая неуместную горечь во рту. Чтобы не тратить время почем зря Гриша отправил в свой желудок десяток – другой таблеток и опять же запил это все «Крымом». Если бы можно было попасть в книгу рекордов Гиннеса за скорость глотания пилюль, то Грин был бы уже там и вряд ли кто оспорил бы его первенство в этом деле в ближайшем будущем. Теперь в его желудке был миниатюрный макет Северного Ледовитого океана, в котором гордыми айсбергами плавали белоснежные таблетки.
Гриша подошел к окну и на долю секунды приоткрыл портьеры. Был день. С ясного неба светило солнце, отражалось от снега, укрывавшего двор, и нестерпимым сиянием резало глаза.
Присев на сухой край дивана Грин пригорюнил, ему стало так одиноко и тоскливо, как никогда раньше. Он с трудом удерживался от желания отыскать мобильник и позвонить кому-нибудь, не важно кому. Хотелось услышать чей-то голос, который порадовался бы ему. А была ли надежда на это? Вряд ли, мало шансов, что еще хоть кто-то помнит, что некогда в небольшом приморском городке жил мальчик по имени  Гриша. Такой себе безобидный и все было бы у него хорошо, коль не был бы он с рождения хроническим неудачником. Хорошо, что это хоть до него дошло, именно сейчас, а не позже, не тогда, когда от его жалкого существования зависела бы чья-то жизнь и он был бы обречен нести свой прогнивший крест по миру. Этого, к счастью не случилось, так никакая дурочка и не отдалась ему за двадцать четыре года жизни и, упаси Боже, не родила ему ребенка.
Что было у Грина? История древнего Рима, которой он так страстно зачитывался, пара-тройка корешей, с которыми можно было попить пивка, говоря о какой-нибудь ерунде. Не больше. Отучится он не сумел, не дурак, просто ленивый, и все родительские денежные вливания коту под хвост. А что взамен? Постоянные упреки? Надоела вся эта чушь. Но вот одним погожим вечером, дружбан по прозвищу Тупой, как много смысла было в этом нике, рассказал собравшимся попить пивка о том, как он на днях отпадно заторчал, после незамысловатого посещения аптеки. Рассказал все до мелочей, а в придачу еще и список торчковых пилюль приготовил. Вот так молодчина. От разговора до дела оказалось всего пара дней.
Как-то вечерком в привычном состоянии глубокой депрессии Гриша зашел в аптеку у себя на районе, пожаловался на нестерпимую зубную боль и попросил таких-то и таких-то лекарств. Тут же за углом проглотил их и запил пивком. Мир пошел кругом. Приложив огромнейшие усилия Грин добрался до дома, рухнул на диван и ушел с головой в мир «сновидений на яву».
Что было после этого не трудно догадаться, беспроблемный мир галлюцинаций затягивал, там он заядлый неудачник становился то консулом, то воином, то самим цезарем. Вот он был настоящий выход из мира проблем и нескончаемых разочарований.
Прошло не больше месяца с первого прихода, а Гриша уже решился на бесповоротные действия. Он на последние деньги купил пива и таблеток, отключил телефон, заперся дома, написал предсмертное письмо, в котором никого не обвинял, лишь просил прощение у тех, кому был обузой, и медленно умирал с мешками под глазами и счастьем в сердце.
Набухшая печень судорожно сжалась. Мозг поразила такая боль, что сознание не выдержало и прибегло к аварийному отключению. Грин свалился на пол, перевернул на себя бутылку позавчерашнего пива, вместе с табуретом, на котором та покоилась. С перевернутого постамента градом посыпались болеутоляющие. Громко падали пачки и далеко по полу, по  всем углам раскатывались одинокие колесики таблеток.
Он так и не дождался последнего прихода.
……………………………………………………………………………………………………

Когда несколько солдат уносили раненого Марка на руках с арены зрители, достопочтенные жители Рима, встали и молча наблюдали за происходившим. Молчали все, никто не осмеливался произнести не звука, как будто это могло чем-то навредить гладиатору. До тела Вервольфа  никому не было дела оно так и осталось лежать на арене в луже собственной крови, будто томаты в собственном соку.
Трибуны постепенно опустели.
Сливки сумерок загустели, взбитые городской суетой и постепенно превратились в шоколадное масло ночи. Грек лежал на скамье в подвалах под Колизеем и смотрел в потолок. В его пустых глазах читалась безысходность. Он не был огорчен, не печалился о том, что не увидит родные земли. Зачем теперь о чем-то горевать, когда дни уже сочтены. Страх ушел и на этот раз навсегда. Марк с хладнокровием истинного воина принимает смерть, даже не смотря на то, что она была пустая, на потеху толпе. И вот в эти последние минуты в голове гладиатора рождаются философские мысли. С приходом своей кончины он потеряет надежду вернуться к мирной жизни. Мирной но далеко не беззаботной. Человеческая душа обременена телом, которому столько необходимо для существования. Смерть же уничтожает это самое тело, давая истинную свободу, душой никто не способен управлять. Такой полноценной независимости не имеет даже цезарь, повелевающий миллионами.
Четырнадцать с лишним лет Марк Антоний разгуливал по тонкой грани между позорным рабством и настоящей, неподдельной свободой и понял это только сейчас на смертном одре в коридорах под ареной, желтый песок которой усеян кровью таких же глупцов.