Субботник

ЗОЛОТАЯ ВМАЗКА - самоyбийство посpедством внутривенного введения заведомо смеpтельной дозы любого наркотика.

Я учусь не в простой советской школе. Я учусь в ведомственном интернате. Где вместе со мной учаться "сынки" выездных  специалистов. Брежневская золотая молодежь. С понедельника по субботу мы живём “на режиме”, а со второй половины субботы до воскресенья нас отпускают "в увольнение" домой. Контакт с заграницей позволяет нам видеть то, чего многие советские трудящиеся и не подозревают. А не подозревают они, что в СССР есть наркотики и, следовательно, наркоманы, то есть несознательные люди, которые их употребляют.

“Что это такое у вас тут лежит?”,- гнусавя занудным голосом, лезет с проверкой халдейка-воспитательница в тумбочку одного из воспитанников и вытаскивает кусок запаренной конопли. "Чтоб я больше этого не видела!",- и выбрасывает его через окно. Нет проблем, ты его никогда больше не увидишь - мы его позднее подберем.

В один прекрасный день мой лучший друг отзывает меня в сторону от толпы подростков, курящих в туалете.
“Надо, - говорит, съездить”.
“Ну, хорошо, куда?”, - отвечаю, ещё ничего не подозревая.
Даёт адрес. Смотрю на бумажку и глазам своим не верю. Днепропетровск!!!???
- Это же не ближний свет! За пару часов не сгоняешь! А дома, что скажу?
- Придумай, что-нибудь. Ну хотя бы скажи, что на субботник обязательный всех напрягли. Вот тебе и отмазка.
С 15-копеечного телефона-автомата, расположенного у входа в школу, набираю домашний номер и объясняю про субботник: “Домой приеду не как обычно, а позднее”.

Такси, аэропорт. Долетаем без проишествий. Опять же на такси, добираюсь по нужному адресу. Звоню, открывают. Произношу заранее выученную фразу. Жду ответа. Временят, видно думают, почему такого молодого прислали. Потом решают, что всё нормально, произносят ответ, я вхожу.

Это - не квартира. Это - притон. Социалистический притон от доставшегося нам гнилого наследия капитализма. На подобии каких то диванов спят люди. На кухне что-то варят, едко воняющее дурным прогорклым запахом. На всю квартиру орёт магнитофон “Атомное сердце мамы”.

Принимаю товар, отдаю деньги. Выхожу из квартиры,  пропускаю и первое, и второе такси (как учили).  Беру лишь третье - и в аэропорт. Из внутреннего кармана полушубка отчетливо прёт конпляный запах. Почему конопля так сильно пахнет?

В самолёте мой сосед  - симпатичный разговорчивый дядечка. Он трепет без умолку. И про проблемы в стране. И про проблемы с современной, совершенно отбившейся от рук молодежи. И про проблемы с наркоманией, которая большинству простого народа просто не известна, потому как про неё не пишут в газетах. Чует ли разговорчивый дядечка отчётливый конoпляный запах из глубин моего полушубка?

Москва, как всегда, встречает сутолкой, гомоном и людской неразберихой. Быстро оставляю позади разговорчивого соседа, почти бегом пробираясь вперёд. На советских аэролинеях разделения на классы ещё не введено и благодаря полузлобному "Изнините" выскакиваю в числе первых из самолёта.

" По чём до города доедем ?", - oшалело ору кавказскому частнику через полуоткрытое окно. "Садись, командир! По дороге договоримся! Какие проблемы?". Аэропортовская стоянка такси с её организованной очередью быстро остаётся позади, мы мчим к городу. Иногда я всматриваюсь в зеркало заднего вида и мне кажется, что за нами увязалась чёрная "Волга". Я гребу из кармана пачку червонцев и мой частник превращается в дальтоника, не отличающего зелёного от красного цвета на семафорах. Судорожно всматриваюсь в зеркало. Черной Волги не видно. “Уф, похоже, что пронесло!??”.

Частник оставляет меня возле "Площади Ногина". Я быстро вбегаю в метро и доезжаю до станции, где меня уже ждут на переходе. "Нормалёк?", спрашивает друг. "Без проблем". Я вручаю днепропетровский товар. Упакованный в небольшой полиэтеленовый мешочек, он не вызывает подозрения у проходящей мимо толпы. А у кого есть время принюхиваться к полиэтиленовым мешкам в метро?

Поздний вечер. Над Москвой уже давно ночь и зажглись звёзды. Я поднимаюсь к себе домой, и, чтобы никого не поднимать (может уже легли), открываю дверь своим ключём. "Как прошёл субботник, сынуля?", спрашивает ещё не спящий отец. "В нормальной рабочей обстановке", отвечаю. "Как же приятно потрудиться на благо общества" то ли спрашивает, то ли заявляет отец. "Кушать будешь?", появляется мама, спасая меня от продолжения ненужного мне разговора.

Последний школьный год быстро заканчивается. Все мы, когда то такие единые, разлетаемся по разным учебных заведениям, и, хотя большинство из наc живёт в одном и том же городе, мы больше никогда не встречаемся. Годы проходят очень быстро. Вот и ВУЗ за спиной. Теперь надо расти при помощи папиных связей и необходимого терпения к заветному "ведущему специалисту". "Армянское радио спросили: Может ли сын полковника стать генералом? -Нет, - ответило армянское радио. Потому что у генерала тоже есть сын". Этот анекдот почему то постоянно пересказывают коллеги по работе.

После напряжённой рабочей недели мне нравится, как в добрые старые времена, остаться на субботу-воскресенье у мамы. Иногда я перебираю мои институтские конспекты, теперь уже никому не нужные, но которые моя мама почему то всё никак не решится выбросить. В один день, я натыкаюсь на мою старую записную книжку. Перелистывая её, я случайно нахожу телефон друга.

Набираю номер, представляться мне не надо, хотя давно я не звонил, но меня помнят. Разговариваю с его отцом, вспоминаем прошлое. И когда прошу подозвать моего друга, в голосе отца появляются слёзы. "Он сейчас не может подойти. И вообще никогда уже не сможет. Потому как вот уже два года, как он умёр. Рядом с его телом нашли огромное количество пустых ампул. Похоже от Димедрола или ещё какой то похожей гадости. Никто так толком и не смог сказать, почему произошла эта передозировка... Последнее время у него очень сильно болели зубы…".

В одночасье постаревшем голосе отца моего друга появляются нескрываемые слёзы, которые очень быстро переходят в протяжный жалобный нечеловеческий звук. Такой звук может издавать любое живое существо от боли. Я сухо приношу мои соболезнования и кладу трубку.