Святой Афон для одного и для всех - 5 часть

На второй или третий вечер получился у меня с иеромонахом Филаретом большой разговор. До этого все как-то складывалось, что говорили об истории, политике, быте на Афоне - все разговор не один на один. Все разговор, но не беседа.
Я занес отцу Филарету книжку "Ульяновский монастырь у зырян" (автор Арсеньев). Специально для монахов ее передала давняя знакомая моей семьи Наталья Петренко, Я так и рассказал отцу Филарету обо всем: кто передал книжку, что за монастырь и как его сейчас восстанавливают. О. Филарет живо интересовался, спрашивал о Коми республике (правда, от слова "республика" он словно отворачивался, хотя худого не сказал), о людях Коми земли, о том, сильна ли вера. "Наверное, в ваших лагерях много новомучеников смерть приняло?" "Много...", - ответил я ему, а он крестился, что-то шептали его губы. Наверное, молитву.

Наконец, выбрав удобную паузу в разговоре, я задал вопрос, который меня очень интересовал. Просили задать этот вопрос и многие люди, знавшие, что я еду на Афон.
- Отче, сейчас в России сильны упаднические настроения. Много разговоров о Конце Света. Я не знаю, как к ним относиться, потому что, судя по историческим книгам, у нас в России всегда так - только жизнь тряхнет, как тут же вопли начинаются: вот, дескать, гибнем. Вот, дескать, Конец Света пришел... Насколько эти разговоры похожи на правду?

Я задал вопрос, и наступила пауза. Она короткой была по времени, но почему-то именно за эту короткую паузу я подумал: "Вот я задаю вопрос православному иеромонаху, как цыганке на базаре. Что было? Что будет? Чем сердце успокоится? А ведь слева от меня, за двумя стенками, ковчежец с головой Апостола евангелиста Луки, а рядом мощи Иоанна Крестителя Господня, мощи Андрея Первозванного... Здесь вопрос мой звучит, как шелест опавших листьев. Под ноги Вечной Жизни, под ноги Великим Учителям..."

Иеромонах Филарет ответил спокойно:
- Когда будет Конец Света, никто не знает. По многому же видно приближение его. Однако же, Господь может приблизить его ради праведников или отдалить ради грешников. Никто не знает, когда будет Конец Света, кроме Господа нашего Иисуса Христа. Но вот все, что старцы сказали, все сбыться должно из открытого им. Все сбывалось, сбывается и должно сбыться... "Китай Челябинск возьмет, но дальше не пройдет. А прежде русские Константинополь возьмут, и крови будет по копыта. И службы запоют по-славянски. А Россия станет снова маленькой". Она ж маленькой была, Русь-то... Когда будет - Бог ведает. Уж ясно, что раньше Конца Света. Чему должно исполниться, то еще исполнится. А число Зверя уже находит руки человеческие...

Отец Филарет помолчал немного и добавил:
- Унывать нельзя. Грех это. Молиться надо. Каждому ведь свое на небесах начертано. Господь же все видит - волосы на голове сосчитаны... Ты ж и сам знаешь.
Тогда я отцу Филарету не задал вопрос о том, где искать ее, эту духовную опору? Как в миру быть с моим бесконечным "умничаньем" и сомнением: дескать, отцы и деды молились, а ни покоя, ни мира, ни любви, ни земли, ни денег, ни славы - ничего не нажили. С саблей рождались, с саблей помирали. Но ответ сам выплыл и в душе моей, и в сознании. "Что ты знаешь о жизни и о душе своих отцов и дедов? - спрашивал я сам себя. - Как ты можешь мерить их любовь и чаянья, их землю и деньги, которые пришли и ушли? Что ты знаешь об их чувствовании мира и об их мере покоя? Ни-че-го! И вообще, кто право-то тебе дал? Зачем самому себе представлять о предках трагедию и скорбь, а потом якобы решать смысл этой самой придуманной трагедии и скорби? Бред создал и сам в бреду своем заблудился?"
* * *

С келиотом отцом Виталием меня познакомил Вадим из Симферополя. Он со своим сынишкой (тоже Виталием) позвал меня сходить к роднику у причала. Здесь очень вкусная, холодная и прозрачная водица льет из скалы днем и ночью. В виде арки (или пещерки) в человеческий рост сделана выемка к струе и с двух сторон стоят скамеечки. Мимо поднимается дорога к монастырю св. Пантелеймона. Над родником икона...

Уж не знаю, по какой причине оказался здесь иеромонах Виталий - вообще же он служит Богу, молится и живет один в келье св. Дмитрия, что стоит в ущелье за Свято-Пантелеймоновым монастырем примерно в 30-40 минутах ходьбы. Может быть, он приходил помочь монастырской братии, так как монахи готовились к празднику святого великомученика и целителя Пантелеймона (9 августа), поговаривали о том, что приедут большие гости и, кажется, даже архиепископ Константинопольский. (Возможно, что-то я запомнил неточно, но все-таки подготовка к празднику была заметной.)
Вадим поздоровался с отцом Виталием, я тоже, конечно. Человек он могучий, ростом, наверное, под метр девяносто. Широкоплечий. Черноволосый. Густая черная борода и усы, красивая белозубая улыбка, крупные черные глаза. Его можно было бы одновременно принять за грузина и за румына, за болгарина и за турка, за таджика (это единственная нация арийцев в Средней Азии) и за черноморского    казака-атамана.    Библейский антропологический эталон. Вадим и иеромонах разговорились. Я понял, что они уже немного знакомы. Меня представили отцу Виталию: "Человек из России, из Коми республики. Это крайний Север. Зовут Григорием".
Отец Виталий улыбался, глаза его смотрели удивленно и радостно, немножко изучающе. Он спросил меня (так многие здесь спрашивают): "Какой народ коми? Много ли православных церквей в Коми крае? Наверное, у вас много новомучеников в лагерях погибло?" В жизни Русской Православной Церкви и в сердцах чад ее XX век и Русский Север останутся "адресом катастрофы" - временем и местом гонений христиан и гибели их. Надолго. До конца времен....
* * *

Пока Вадим разговаривал с иеромонахом, мы с канадцем, рыжеволосым весельчаком Майклом, попив воды, сидели, пытаясь объясняться... Прелюбопытное было зрелище: он говорит по-английски, я пытаюсь по-немецки. У обоих ощущение, что вполне понимаем друг друга, разговор долгий, а встали со скамеек и... вспомнить нечего.
Кроме самого факта - вот, был разговор. Так, наверное, в миру мы встречаемся, разговариваем, а захочешь вспомнить, о чем - и вспомнить нечего. Часто даже факт разговора забывается, не только содержание...

- Вы, Григорий, много курите. Ни телу, ни душе дым не нужен. Зачем вы курите? - печально и сочувственно посмотрел на меня иеромонах Виталий.
- А Бог его знает, - ответил я. Подумал: "Надо же! Стоит, разговаривает с Вадимом, а, небось, несколько моих сигарет сосчитал. Я, пожалуй, своим курением тут многих в смущение душевное ввожу". - А, вот, кстати, отче, как вы думаете: на кодирование или на иголки православному человеку можно идти? Или это от лукавого? Ну, например, от пьянства или от курева... Бывает ведь, как запью - никакого удержу нет. Такой разгуляй, что потом не знаешь, куда глаза девать...
- А что такое "на иголки"? - спрашивает о. Виталий. Рассказываю ему про "тибетскую медицину", иглоукалывания, что вставляют тоненькие-тоненькие серебряные иголочки в уши, подавляют нервные окончания, рефлексы.
- Про кодирование мне трудно сказать, я не знаю, - пожал плечами иеромонах, - а вот иголки, я думаю, это же в точки, которые на человеке от Бога... К врачам надо ходить, надо. Их медицинская наука - дело благое, спасающее человека. Но прежде молитва должна быть. Сам врач ведь тоже человек. Он тоже может ошибиться. Помолись, чтоб Господь и мысль его, и взгляд, и руку наставил, Господь! А не бесовские нервные помыслы... Курить-то бросай. Детки твои на тебя смотрят. Ты ж не хочешь, чтоб они курили... Ну, вот.
* * *

В последний день, когда встретился с келиотом иеромонахом о. Виталием еще раз, спрашивал я его, как жить? Зачем мне жить? Понятно, что нужно детей вырастить, что нужно прожить достойно. Но что есть достойно? И главное - зачем? Тогда я слушал его и ...не слышал. Кое-что из сказанного им я записал в блокнот. А теперь, переписывая из блокнота, поражаюсь исходной точке видения келиота. От самой первой буквы...
- В последние времена, так старцы говорят, не будет для людей больших наставников и авторитетов. А спасать душу человек сможет через чтение святых отцов, Писания и Евангелия, через тех, кто раньше был. Ищи...
* * *

Когда пусто в душе - это не пусто. Это маета. А пусто, когда становится страшно от пустоты. Старец Силуан говорил: "Не вера от страха, а страх от веры". Это я прочту уже дома. Домыслю в дороге. И за очерк сяду с установкой: напишу, как Бог даст.
* * *

На Афоне я часто ловил себя на мысли-сожалении, что и этого не знаю, и то не читал... Фактически, кроме очерка Бориса Зайцева, написанного в 1928 году в эмиграции, о Святой Горе Афон не читал ничегошеньки. Впрочем, я свой материал спешу написать, так и не читая чужих впечатлений. Единственное дополнение к знанию об Афоне - книжка "Старец Силуан", прочитанная еще не до конца. Думаю, может, оно и к лучшему, что пишу так, как увидел, не путаясь в чужих впечатлениях? Уж прости, читатель, если где-то по-мирски слишком много уделил внимания быту или с какими-то "советскими" мерками на монахов посмотрел. Обидеть я никого не хотел, только чувствую некоторую досаду оттого, что несказанное Нечто, глубокое, как печаль и боль в глазах иеромонаха Николая (даже тогда, когда он шутил и улыбался).  Это Нечто не получается облечь в словесную форму.
Когда я уже уезжал, в том коротком разговоре с келиотом о. Виталием он мне сказал: "Господь сам разберется, что тебе сказать, а что нет. Какое слово для себя вынесешь, какое еще для кого одного, а какое для тысяч..." Убереги, Господи, от лукавых измышлений.
* * *

Упомянул о. Филарет о монастырской библиотеке. И сказал, что игумен не дал благословения открывать ее для посторонних.
Дело в том, что несколько лет назад работал в библиотеке молодой ученый-поляк. О. Филарет говорит, что доверие тому человеку было, и усерден он был, и вроде бы благонравен. Да вот спер парень редкую книжку. И ведь через таможню как-то провез... Книжку в Польше нашли (правда, в монастырь до сих пор почему-то не вернули), а вот парень где-то до сих пор от полиции бегает. Бог ему судья, но вот жаль, что в библиотеку мы не попали.
Говорят, что здесь уникальные труды Ефрема Сирина, Григория Паламы, Григория Синаита и многих других великих писателей, духовных проводников, Совершенных. Зарубежные ученые и высокие священные чины католической церкви удивляются тому, что эти книги читают простые монахи. "У нас эти книги читают профессора!" - говорят они.

Однажды очень достойно по этому поводу заметил старец Силуан: "Многие наши монахи не токмо читают, но и смогли бы написать об этом же. Если б уже не было написано..."
Когда я прочитал эти слова старца Силуана, то подумал:
"Зачем пишу то, что уже написано?" Мои произведения, как и произведения моих старших коллег, сродни обжитому и теплому мелководью. По большому счету, для читателей, для национального и человеческого опыта, в них нет тайны (или почти нет). Настоящий читатель ищет, где глубже. Через мои книжки пробегают, как через многие другие -суетливые, тщеславные, ненаучающие. Забудут их, и правильно сделают. Стало быть, туда им и дорога. Лишь бы то, что уже напечатал, вреда не принесло.
Вот и весь сказ "О библиотеке", в которую мы не попали. (И никогда не попадем...)
* * *