Томка
Историческая справка для новых и сверхновых русских (современных детишек). Порт - Артур - база русских войск на арендованном у Китая полуострове в начале XX века и база советских войск в его середине, гордость и слава армии и флота. Впрочем, сейчас слава - это играть за команду НХЛ или рекламировать Дирол, Хагис или Олвез +, так что, оставим исторические экскурсы для специалистов.
В одном из домиков в районе Сакоко, что рядом с бактериологическим институтом, жила наша семья - папа, мама, сестра Эмма и я, а во второй половине - моя одногодка Томка, ее маленький брат и родители (папа тоже капитан).
Хотя дом у нас был и один, но дворики разные, так что, особых взаимных интересов у нас, вроде, и не было. Но начался учебный год, и мы с Томкой оказались в одном классе «1 Г», а всего их было до «И», если не больше. Ничего удивительного, школа была единственная на весь город, а «ограниченный контингент вооруженных сил», как сказали бы сейчас, был весьма неограничен. Мало того, мы еще оказались за одной партой (думаю, не без участия наших родителей). И началась учеба - палочки, кружочки, запятые, точки, счет устный и письменный. Ходили мы чаще пешком, - это было три квартала, но переулки были узкие, а машин почти не было. А на трамвае надо было платить юани - китайские «mопеу», которых, как я понимаю, ни тогда, ни сейчас слишком у многих не хватало. Ребята как-то спокойно отнеслись к тому, что мы рядом сидим, вместе приходим и уходим, во всяком случае, «тили-тили тесто, - жених и невеста» нам приходилось выслушивать очень редко. В один пасмурный, но не дождливый день, вернувшись из школы, мы стояли на улице, собираясь разойтись каждый в свою калитку. Тут Томка и спрашивает: «Я тебе нравлюсь?» Как-то на других девчонок в классе и смотреть было некогда, а на улице, где мы жили, были только китаянки, так что выбора, собственно, у меня не было, как у Адама, когда на всей земле из женщин была только Ева.
Не жар, а какой-то холодок пробежал у меня между лопатками, когда я утвердительно кивнул. За точность воспроизведения второй фразы я не ручаюсь, то ли это было «Хочешь меня поцеловать?», то ли, «Давай, тогда поцелуемся», и она лицом потянулась ко мне. Дальше, помню точно, сначала стало страшно, потом жарко, а потом я ее поцеловал прямо в губы, и носы нам не мешали, хотя я этого боялся. Сейчас я с удивлением думаю, откуда у нас были познания о любовном поцелуе - в тех книжках, которые нам читали, поцелуи почти не фигурировали, иллюстрации отсутствовали, и редкие советские фильмы, что нам довелось увидеть, также никоим образом не были пособием в данном вопросе. Хуже всего другое, - чувствуя подсознательно, что это должно быть «во!», я, на самом деле, ощущаю даже какое-то расстройство, так как Томкины губы оказались липкие и мне хочется вытереть рот, но Томка стоит рядом и выжидающе смотрит на меня. Я понимаю, что делать это (вытирать губы) сейчас нельзя, и на ее вопрос «Понравилось?» неожиданно отвечаю «Мы завтра еще поцелуемся?». Она смеется и вбегает в свою калитку, я захожу в свою и только тут вытираю рот и ругаю себя за свой ответ-вопрос.
Правда, ни завтра, ни послезавтра до «любовных утех» дело не доходило, к моему, признаюсь, удовольствию. Однако, теперь мы были связаны своей тайной и отношения приняли какую-ту теплую окраску, так что стало интересней жить. И, если раньше этого не было никогда, то теперь, или она заходила к нам поиграть, почитать, позаниматься, или я уже был у них, Надо сказать, что смена игрового ассортимента - солдатики, пушки и строительный набор у меня, куклы и одежда для них у нее, вызывали взаимный интерес, пожалуй, больший, нежели поцелуи. В какой-то раз мы так у нее заигрались, что совсем забыли об ее маме, сидящей в углу комнаты и читающей книгу. Вот уже дом построен из подсобного материала (стулья, крышки, диванные подушки), и тут, хочешь - не хочешь, мы уже муж и жена. Теперь мы стали целоваться, и на этот раз поцелуи
мне уже не казались неприятными, так что, понуждать меня к ним не пришлось. Вполне естественно, что самая большая кукла стала нашей первой дочкой. Было и ее «купание» и «кормление» и «болезни с лечением». Потом у нее появился братик, и мы на полном серьезе стали обсуждать, будем ли «рожать» третьего ребенка (у Веселовых было трое детей, старшая дочь училась в одном классе с моей сестрой, младшая - с нами и еще маленький брат). В принципе, оба были не против, разногласия выявились только относительно пола ребенка - я настаивал на мальчике, она - на девочке. Так как, ни у кого в классе не было в семье четверо детей, то у нас и не могло появиться компромиссного решения - два мальчика и две девочки.
Так и не решив проблему третьего ребенка, мы решили остановиться на двух, благо, это соответствовало статусу наших семей - два разнополых ребенка. После этого мы снова стали целоваться, и тут я увидел напряженное лицо ее матери (за эти полтора часа она так ни разу и не проявила своего присутствия). Мы совершенно ее не замечали, даже выходя из нашего «дома» «за лекарствами» или «в магазин», а папа (я, то-есть) еще уходил на работу, но сейчас я уже не помню, какое у меня было звание. Впрочем, вряд ли оно было не капитанским, так как наши отцы имели по четыре звездочки на погонах. Увидев ее мать, я заставил Томку сесть, и, таким образом, нас не стало видно за стенкой «домика», которая была в метр высотой. Прошептал ей на ухо, что ее мама сидит здесь и все видела и слышала, Томка сначала страшно покраснела и схватилась за щеки. А потом посидела и говорит: «Ну и что! Пусть мама знает, что мы вырастем и станем мужем и женой, и у нас будут дети. Ведь все взрослые когда-то были маленькие и, может быть, играли в папу-маму.» После этого она потихоньку выглянула в «дверь» - проход между стульями, однако, матери уже не было в комнате, но играть дальше мы не стали. Почему-то и позже у нас больше эта игра не повторялась, да и целоваться мы перестали, так что, за всю школу это были мои единственные поцелуи.
Зимы в Дальнем были практически бесснежные, да и морозов, как таковых, почти не наблюдалось, думаю, в основном температура колебалась от минус трех до плюс пяти. Однако, близость незамерзающего моря делало прогулки при ветре не самым приятным занятием. Тут уже и весна наступила - март, апрель, май. Где-то на четвертном (или годовом) диктанте было слово «молодежь», и мне вдруг стало как-то душно и стыдно, и я не смог себя заставить написать это слово иначе, чем «молодеш», хотя отлично знал, как надо его писать. Когда через день Томка мне начала выговаривать за эту ошибку, я горячо стал объяснять: «Но ты ведь понимаешь, «молодежь» - это мы, и я боялся, что если правильно напишу, учительница догадается, что у нас с тобой...» и потянулся было ее поцеловать. Она остановила меня, подумала и сказала, что все у нас будет потом.
В предпоследнее учебное воскресенье родители наши почему-то повезли нас нарядных по городу. Светило солнце, мы угощались сладкой ватой и кукурузой, которой стреляли из пушки. Это что-то вроде скороварки, где она нагревалась при высокой температуре и давлении (по моим современным понятиям), затем крышка отскакивала со звуком пушечного выстрела, и в коробку высыпалась куча огромных, легких воздушных, лопнувших кукурузных зерен. Сейчас поп-корн есть на каждом углу, тогда же, вернувшись в Союз, я лет 25 не видел и не слышал такого блюда - воздушная кукуруза (не путать с кукурузными палочками - это было). Проходим мимо фотографии, и тут у кого-то из родителей (подозреваю, что у Томкиной мамы) появляется идея сфотографировать нас (вообще, я думаю, что тот «выход в свет» ощутимо сказался на бюджете наших семей, так как тогда же покупались и туфли и еще что-то). Короче, стоим мы с Томкой рядом, а фотограф нас поворачивает то так, то иначе, предлагает мне наклонить голову к ней и т. д. Я чувствую себя неудобно, так как, впервые мы с ней вдвоем вот так рядом, а на нас смотрят и родители, и фотограф, и еще кто-то. Наконец, вспыхивает магний, и мы снова оказываемся на улице, стараясь идти подальше друг от друга.
В понедельник эта невинная родительская затея нам горько аукнулась. Когда мы пришли в класс (как всегда, вдвоем), добрая половина стала смеяться, кривляться и дразниться в наш адрес. Оказывается, в двухмиллионном городе мальчишка из нашего класса со своими родителями зашел в эту же фотографию в тот момент, когда фотограф нас двигал перед объективом.
Сейчас он в третий или четвертый раз, показывает, как мы стояли, и как фотограф говорил «Наклони к ней головку, придвинься поближе, поцелуй в щечку (этого, конечно, не было, но остальное все было, поэтому отрицать что-то было бессмысленно)». И мы сердились друг на друга, так как оба не хотели вместе фотографироваться; сердились на родителей, за то, что они заставили это сделать. Сердились на фотографа, что он так говорил и делал, и на вредного мальчишку, что нас «засек», и на ребят и девчонок, которые на этот-то раз выдали нам по полной программе и «жениха-невесту» и многое-многое другое. Осадок после этого происшествия был настолько плотный, что мы, кажется, несколько дней вообще не разговаривали друг с другом.
А потом началось лето, и она с мамой и братиком уехала к бабушке в Союз и вернулась только к самому сентябрю. Мы обрадовались друг другу, но я не мог не заметить, что Томка изменилась, - она вытянулась, и была почти одного роста со мной, а платьишко будто укоротилось, и из-под него стали выглядывать коленки. Смотрела она на меня чуточку странно, будто хотела что-то увидеть, найти, но все не находила. Буквально в эти же дни собрались как-то человек пять ребят из нашего класса, и стали играть в «пятнашки». Я «вожу», но никого что-то не могу догнать и «запятнать». А Томка, вроде, собралась меня выручить, - видно, что убегает она вполсилы, я ее почти догоняю, но тут же она легко уходит от меня и опять бежит потихоньку, и снова, и снова, моя протянутая рука чуть-чуть ее не достает, а расстояние между нами быстро начинает увеличиваться. И мы уже почти на квартал убежали от других ребят, тут она останавливается и спрашивает: «Ты что, действительно, меня не можешь догнать?» Я растерянно молчу, стоя рядом с ней, и по ее глазам вижу, что сейчас она убегает, убегает, убегает от меня на всю оставшуюся жизнь, и ничего уже нельзя поделать, и ничего нельзя изменить.
Кажется, второклассник не может, не должен был это понять, но так было. И я, и она не сказали больше ни слова, но, придя в школу, она села за другую парту, и больше никогда мы не чувствовали, что это МЫ, всегда далее была ОНА и был Я. Общим оставалось лишь то, что мы учились в одном классе и жили в одном доме. Но в одном месте мы неизменно оставались вдвоем, - на черно-белой фотографии, где стоит напряженная девочка в матроске и сбитых полуботиночках, а рядом, - испуганный мальчик, тоже в матроске, но туфли его только что куплены. Прошло уже 53 года, а на этой фотографии мы по-прежнему вместе.
Солнечногорск Ноябрь 2000 г.
Свидетельство о публикации №208121100401
Так живо написано, что трогает до слёз.
Читаю повторно и всему верю. Картинка - чудо!
Это просто мастерски изложенное событие - детские поцелуи,
остались на всю жизнь у автора. Мне очень понравился рассказ.
Тамара Свинцова 24.03.2017 10:32 Заявить о нарушении
Просто Валерия 24.03.2017 13:57 Заявить о нарушении