Портретто

        Его иммунитет спускался по касательной, как в графиках, которые строят корпорации на  собраниях президиума, подготавливаемые маленьким чиновником, а подвирает их большой босс, как и все остальные доклады, это всего лишь формальность. Наполненный жидкостью, как и любой из нас, он продвигался по заброшенным  железнодорожным путям, вернее по рельсе, раскинув руки в разные стороны, как когда-то в школе, на занятиях физкультурой, он лучше всех делал «ласточку». Конечно же, осень, всё желто-серое, и его плащ, почти до колен, тоже серый. Не сильный ветерок, такой, чтобы сдувало волосы, распотрошил прическу, которой не было. Телефон, весь черный, даже экран, оттого, что никто с утра не звонил,  хотя четверг, работа, и время за одиннадцать. Русые волосы как бы зачесанные назад, но не так, как у пижонов итальянских, чтобы лоб был с бампер, а ниже, чтобы на глаза волосы не падали. Крепкие ладони, обхваченные жилами, но ни как у качка, руки то тонкие, совершенно обычные, ничего примечательного. Брови слегка нависли, почти как мысли у ученого, но он сейчас не с ними, они есть, но не всегда же о них думать, поэтому пусть не обижаются. Губы, как губы, щеки, как щеки, уши, как уши, все нормально, только немного осунулся за последнее время, но ничего не ожидаемого, вполне вероятно, ведь нужно чем-то питаться, да и курить пора бросать уже. Цвет лица какой-то посттаберкулёзный, желтый, но не совсем, бледный, но не больной. Глаза вперед, хотя сзади остался его портфель с докладами, о которых он и пытался забыть, темный такой портфель, зловеще смотрел тоже вперед, но вслед своему хозяину. Цвет, или свет этих глаз то ли менялся, то ли был двойным, серым и черным, как бы грустным, но по причине неохоты показывать это, полузадумчивым. И ноги, ступающие по очереди, почти срывающиеся, в бледно-желтых носках, вдетых в черные  осенние ботинки.