Моя Галатея

      Я сидела в учительской, пустой между сменами, и проверяла тетради. Девочка подошла сзади, пошмыгала носом, кашлянула, заставляя меня обратить на нее внимание. Я отложила ручку, подперла подбородок кулаком и выжидательно посмотрела на нее:
      - Ну?..
      Она набычилась, не глядя на меня. Я вообще редко видела ее глаза: такая уж была девочка — необщительная, мрачная. Отвечала неохотно, словно недовольная тем, что ее оторвали от более важных дел, вызвав к доске. Ее старшая сестра училась в десятом,
была девочкой милой, добросовестной, аккуратной — полная противоположность этой.
      Девочка заговорила не сразу — я уже начала терять терпение. Быстро взглянула на меня исподлобья — и отвернула лицо.
      — Я влюбилась.
      — И очень хорошо, — сказала я. — Могу тебя поздравить.
      — Не с чем, — буркнула она и неожиданно всхлипнула. — Он меня не замечает.
      До ее щеке поползла слеза, оставляя подозрительную дорожку. Я поняла, что дело серьезное. Встала, взяла ее за руки, сказала, как в классе:
      — Садись и рассказывай.
      Она неуклюже плюхнулась на сидение стула, заговорила, как всегда, словно нехотя, но по сбивчивости ее фраз я поняла, что она волнуется, и удивилась: по-моему, такие флегматичные, равнодушные ко всему на свете дети просто не способны так переживать.
      Через несколько минут я уже знала немудреную историю ее любви. С этим мальчиком она сидела с третьего класса, потом их рассадили. А недавно восьмиклассники убирали территорию возле школы, они работали в паре, и он улыбнулся ей как-то по-особому. Сердце у нее заколотилось, как бешеное, и она чуть не умерла от счастья. Ночью не могла спать и поняла, что любит его, любит с первого класса, просто раньше не понимала этого.
      — Так уж и с первого, — усомнилась я. — А кто он?
      — А вам какая разница?..
      — Вот что, милая, — твердо сказала я, — Давай начистоту. Ты, видимо, пришла за советом и пониманием, причем почему-то ко мне, а не к матери или сестре.
      — Они ничего не поймут, — вздохнула девочка. — У Таньки кавалеров куча, она засмеет меня — и все. А у мамы нет на меня времени.
      Она постаралась проговорить это равнодушно, констатируя факт, но по этому вздоху и по тому, как предательски дрогнул ее голос на последних словах, я поняла, как она, в сущности, одинока в своей семье. Мать ее была такой же, как старшая дочь, обе они были с виду такие респектабельные и благополучные, что девочка рядом с ними должна была постоянно ощущать свою некрасивость и неуклюжесть. Я сочувственно погладила ее по тусклым волосам, и рука моя дрогнула от прикосновения к чему-то жирному и неопрятному.
      — Так в кого же ты влюбилась?
      — В Гришина, — созналась она и захлюпала носом. Это меня несколько удивило, но про себя я отметила корректность ее выбора. Гришин был отнюдь не из известных всей школе деловитых красавцев, крутых парней, — скромный, невысокого роста, ничем не примечательный мальчик. Она явно рубила сук по себе.
      Я по-новому посмотрела на нее, попытавшись представить себя на месте ее одноклассника и увидеть девочку его глазами. Толстовата, рыхловата. Круглое лицо с оттопыренными пухлыми губами. Маленькие тускло-серые глаза, неопределенной формы нос, прямые неухоженные волосы, повисшие слипшимися прядями. Растянутый, с закатавшимися шариками свитер, бесформенные брюки, кроссовки с рваными шнурками... Она заметила мой взгляд, поежилась, недовольно свела брови на переносице, спросила с вызовом:
      — Что, не нравлюсь вам?
      — Ужасно не нравишься, — призналась я. — Встань-ка, подойди к зеркалу... Ты-то сама себе нравишься?
      Девочка смотрела на свое отражение в высоком учительском зеркале так же хмуро и исподлобья, как смотрела на всех. Потом вдруг прохрипела с удивившими меня страстью и яростью в голосе:
      — Ненавижу!.. Ненавижу себя! Толстая, мерзкая, всем противная! На меня все смотрят, как на жабу. И он... Гришин...
      И громко расплакалась. Я постояла рядом, послушала, не утешая, потом налила стакан воды и подала ей. Она выпила жадно, большими глотками, проливая воду на воротник свитера, и этим же воротником вытерла мокрый нос.
      — Успокоилась? — сказала я наконец. — Самое последнее дело — ненавидеть себя. Себя надо любить — поняла? Если мы себя не полюбим, другие не полюбят и подавно.
Она недоуменно посмотрела на меня красными мокрыми глазами:
      — Как это — полюбить себя?
      — Очень просто. Надо поверить, что ты умная, красивая, для всех интересная. Тогда ты действительно сможешь стать такой.
      — Умная, красивая, для всех интересная, — повторила она, глядя на свое отражение, и робкая улыбка вдруг озарила ее мрачное заплаканное лицо. — А как в это поверить?
      — Тебе нужно измениться, — решительно ответила я. — Во-первых, сегодня же примешь ванну с хорошей пеной...
      — У нас нет...
      — Напустишь шампунь, — я была непреклонна. — Вымой волосы. Смажь на ночь лицо кремом — думаю, ты его найдешь у мамы или у Тани. Выбрось этот свитер и эти брюки. Или ладно, оставь — мусор выносить. Найди у себя или у сестры что-нибудь понаряднее. И не смей носить кроссовки. Туфли у тебя есть?
      — В кроссовках удобнее, — осмелилась возразить она.
      — Никаких кроссовок, — жестко повторила я. — А главное — вечером перед сном, когда ты будешь еще теплая и розовая после ванны, ты подойдешь к зеркалу и сто раз скажешь себе волшебные слова: «Я самая умная, красивая, интересная для всех!»
      — Сто раз?..— вздохнула она, но спорить не стала.
      Но когда назавтра она зашла в учительскую, вздыхать пришлось мне. Красная блузка, видимо, сестрина, была слишком узка и подчеркивала бесформенность ее тела, а из-под узкой короткой юбки ярко-зеленого цвета торчали пухлые ноги. Черные туфельки с небольшими каблучками были хороши, но она так неумело и тяжело ступала в них, что я невольно пожалела о выброшенных кроссовках. Если раньше она была просто некрасива, то теперь она стала смешной, а это было еще больней.
      — А насчет волшебных слов? — все-таки спросила я. Она махнула рукой:
      — Досчитала до пятнадцати, а потом стало так противно...
      — Начнем сначала, — решила я. — Прежде всего — диета. Ничего мучного и сладкого. Овощи, фрукты, овсянка на завтрак и ужин.
      — С молоком и сахаром? — с надеждой спросила девочка.
      — На воде и без соли. С вечера зальешь кипятком, утром разогреешь, натрешь яблоко. И полчаса гимнастики по утрам.
      — Это когда ж вставать надо? — ужаснулась она. — И это надолго?..
      — Пока эта блузка не будет тебе впору. А пока спрячь ее подальше. Найди что-нибудь поскромней и подлинней. Волосы мало мыть — их надо причесывать. Завтра я принесу ножницы и подрежу тебе челку.
      Она пришла в черном и длинном, похожая на пухлую монахиню. После уроков я отрезала некрасивые пряди над ее лбом, чуть подкрасила ресницы, отчего глаза увеличились и похорошели, и надела на нее свои янтарные бусы. На следующий день она явилась накрашенная, как клоун, и с гордостью сообщила мне:
      — А я сказала волшебные слова пятьдесят три раза!
      Видимо, теперь она себе нравилась. Но я приказала ей стереть краску с лица:
      — Нужно иметь чувство меры. Чуть туши на ресницы, штрих карандаша, немного теней на верхнее веко, а помаду — почти натурального цвета. Таким красивым не нужна боевая раскраска, ясно?
      Она кивнула с убитым видом: теперь она мне не возражала. Я лепила ее из бесформенной глины, я творила ее, и она это понимала. Впрочем, и своей воли у нее, оказывается, хватало. Через месяц, когда начала сказываться диета, она призналась:
      — Я говорю ваши волшебные слова не только вечером перед зеркалом. Я повторяю их все время.
      К концу учебного года она стала неузнаваемой. Я, право же, гордилась своим творением! Пожалуй, сейчас она выглядела не хуже своей милой сестры, хотя природа ее не так щедро наделила. Избавившись от своих комплексов, она и в классе вела себя иначе, и к доске шла охотно, демонстрируя себя с нескрываемым удовольствием. Да, я понимала Пигмалиона, влюбившегося в свое творение, когда стала замечать, с какой теплотой смотрит на нее скромный Гришин, какой радостью загораются мальчишеские глаза, когда моя Галатея легкими шагами проходит мимо!.. Ко мне она уже не приходила — не было надобности. Я не обижалась — что ж, творению свойственно покидать творца.
      Но осенью, уже в девятом классе, я все чаще замечала, как погрустнел Гришин, и почувствовала неладное. Найдя возможность остаться с девочкой наедине, я напрямую спросила ее:
      — Послушай, как у тебя с Гришиным?
Она удивленно подняла брови. Теперь она сидела с Никитиным, лучшим спортсменом класса, крутым красавцем, и он провожал ее домой.
      — А, вы об этом... да, было что-то в прошлом году, но ведь столько воды утекло! Вы только посмотрите, какой он маленький и скучный! И учится так себе, и какие-то марки собирает...
      Я с ужасом смотрела на это новое существо, занявшее место моей Галатеи, вдруг поняв, какое чудовище я породила. А девушка одарила меня одной из своих царственных улыбок и сказала, уходя:
      — Вы огорчены? Ну, не надо хмуриться! Повторяйте себе почаще: «Я самая красивая, самая умная, интересная для всех», — и все проблемы как рукой снимет!

**********
Галатея - статуя, изваянная скульптором Пигмалионом и по воле богини любви Афродиты превращённая в живую девушку (греческий миф).