Имитация законотворчества. Конфискация имущства

Статья опубликована ранее в журнале "Адвокат" №11, ноябрь 2008 года. (с) Константин Бубон

Хотим мы этого или нет, а нормотворчество вообще, и законотворчество в частности, являются элементами политического процесса. Сложившаяся в России парламентская система, основанная на имитации такого процесса, нередко порождает нормативные акты, направленные не на совершенствование правового инструментария либо учреждение справедливых общественных правил, но только на имитацию таковых.

Для меня является совершенно очевидным, что к этой категории следует отнести законотворческие колебания, связанные с исключением из Уголовного кодекса Российской Федерации и последующим введением в Уголовный кодекс такой сомнительной юридической сущности, как конфискация имущества.

У меня сложилось вполне отчётливое впечатление, что вопрос о конфискации имущества, никак не исследованный в криминологическом отношении и крайне сомнительный с точки зрения чисто правоохранительной эффективности, является всего-навсего поводом для политического «самопозиционирования» деятелей «державного» толка. Эффективность правоохранительных органов и справедливость судебной системы волнуют их, судя по всему, в последнюю очередь. Эти понятия выглядят слишком сложными для эпохи бурного «восстановления величия» и непрестанного «вставания с колен».

Я уже имел честь обращаться к этой теме на страницах журнала «Адвокат» ранее 1. Однако предыдущая публикация преследовала цели, во многом противоположные тем, которые стоят передо мной сейчас. Тогда речь шла об исследовании объективно существовавшей логики законотворческого процесса. Сейчас речь идёт о поиске здравого смысла в совершенно неочевидной, с такой точки зрения, ситуации.
Достигну ли я успеха на этом пути или потерплю сокрушительное фиаско, станет понятно позже.

В первую очередь, на мой взгляд, стоит обратить внимание на различия между главой 15.1 (конфискация имущества) УК РФ, введённой Федеральным законом от 27.07.2006 №153-ФЗ и статьёй 52 УК РФ до того, как она утратила силу в соответствии с Федеральным законом от 08.12.2003 №162-ФЗ.

На поверхности лежит то обстоятельство, что конфискация имущества формально больше не является видом наказания, отсутствует в главе 9 раздела III УК РФ, а также не упоминается в статье 44 УК РФ. Теперь она отнесена в раздел VI УК РФ, то есть классифицирована как "Иная мера уголовно-правового характера".
Другое отличие "новой" конфискации имущества от "старой" вытекает из изложенного выше. Не являясь более наказанием, она не претендует на то, чтобы преследовать цели, установленных статьёй 43 УК РФ.

Это значит, что у нас есть основания предположить, что эта мера не предназначена для восстановления социальной справедливости, исправления осужденного и предупреждения совершения новых преступлений.
С другой стороны, поскольку предмет нашего исследования существует, по крайней мере, теоретически, в уголовно-правовом обороте, присутствует в Уголовном кодексе РФ, должен же он быть для чего-то предназначен. По крайней мере, законодатель имел в виду что-то, когда восстанавливал его из правового небытия. А раз так, то мы имеем все основания попытаться понять, что же он, законодатель, имел в виду.

Глава 15.1 УК РФ, целиком посвящённая конфискации имущества, ответа на этот вопрос не даёт, в связи с чем придётся прибегнуть к сравнительному анализу. Поскольку Глава 15.1 УК РФ объединена с главой 15 УК РФ (принудительные меры медицинского характера) единым разделом VI УК РФ, то не вижу причин, которые препятствовали бы нам "примерить" в качестве возможных целей конфискации имущества те же цели, которые ставит закон перед принудительными мерами медицинского характера.

В соответствии со статьёй 98 УК РФ последние направлены на излечение лиц, в отношении которых имеется указание в законе, улучшение их психического состояния, а также предупреждение совершения ими новых деяний, предусмотренных статьями Особенной части УК РФ. Исключив не имеющие отношения к нашей работе цели оздоровления душевнобольных, получаем, что иные меры уголовно-правового характера, предусмотренные разделом VI УК РФ, направлены, по меньшей мере, на частную уголовную превенцию (предотвращение совершения новых противоправных действий тем же лицом).

Однако сейчас для нас более важно то, что эта цель совершенно без каких-либо натяжек перекликается с частью 2 статьи 43 УК РФ, за некоторыми исключениями. Так, принудительное лечение не имеет никакого отношения к восстановлению справедливости, а конфискация имущества, видимо, никак не соотносится с исправлением осужденного.

Сказанное означает, что мы имеем основания для вывода, что цели наказания распространяются на раздел VI УК РФ в той части, в которой они не противоречат сущности правовых норм, устанавливаемых этим разделом. Если применить это соображение к исследуемой нами главе 15.1 УК РФ, то можно сказать, что конфискация имущества направлена на общую и специальную превенцию отдельных видов преступлений.

При этом от наказания её отделяет существенное содержательное отличие. По своему внутреннему устройству уголовное наказание есть ограничение прав наказанного. Конфискация же, в том виде, в котором её сформировал закон №153-ФЗ от 27.07.2006 года, прав осужденного не ограничивает. Это легко понять, просто внимательно прочитав исследуемую главу. Очевидно, что в доход государства изымается только имущество или денежные средства, полученные в результате совершения отдельных видов преступлений, деньги, ценности и иное имущество, в которые имущество, полученное в результате совершения преступления, и доходы от этого имущества, были превращены или преобразованы.

Также в доход государства изымаются деньги, ценности или иное имущество, используемое или предназначенное для финансирования терроризма или какой-либо из форм организованной преступности, а также орудия или иные средства совершения преступления.

Следовательно, по смыслу закона, всё, что нажито законным путём, либо стоимостное выражение имущества, нажитого вне преступной деятельности, должны быть оставлены осужденному. Это правило исключает элемент кары и, следовательно, исключает конфискацию имущества из списка наказаний и относит её к сугубо превентивным мерам уголовно-правового воздействия.

На чём же основан её предполагаемый превентивный эффект? Давайте примем в качестве рабочей гипотезы утверждение, для разных категорий преступлений он предполагается разный. Для тех, которые предполагают, в качестве обязательного квалифицирующего признака либо без такового, корыстный или иной личный мотив, он состоит в лишении преступной деятельности материального смысла. С большими или меньшими оговорками к таким, из тех, что перечислены в ч.1 статьи 104.1 УК РФ, можно отнести преступления, предусмотренные ч.2 ст. 105 УК РФ, ч.2 ст. 111 УК РФ, ч.2 ст. 126 УК РФ, ст.ст. 127.1, 127.2, 146 УК РФ, ч. 3, 4 ст. 204 УК РФ, ст. 227, 228.1, 229, 234, 285, 290, 359 УК РФ.

Действительно, было бы глупо и аморально, определяя наказание лицу за совершённое преступление, оставлять в его распоряжении имущество, полученное в результате того же самого преступления. Однако, причём здесь уголовно-превентивная роль закона? Обычно под общей превенцией принято понимать устранение причин, способствующих совершению преступлений.

Если прямо следовать логике главы 15.1 УК РФ, то причинами, например, коррупционных преступлений, таких, как получение взятки (ст. 290 УК РФ), злоупотребление должностными полномочиями (ст. 185 УК РФ), являются, собственно, деньги и иное ценное имущество. Лишение коррупционеров возможности воспользоваться плодами своей противоправной деятельности, при таком подходе, действительно представляется главным и эффективнейшим профилактическим мероприятием.

Впрочем, поскольку научно доказано, что деньги не являются причиной коррупции, то и их отъём у продажных чиновников вряд ли существенно повлияет на динамику явления. Самое интересное, что законодательство России уже давно знает, что делать с преступно полученными деньгами в ситуациях, когда отсутствует потерпевший.

Так, на основании статьи 169 Гражданского кодекса Российской Федерации, сделка, совершённая с целью, заведомо противной основам правопорядка или нравственности, ничтожна. При наличии умысла у обеих сторон такой сделки – в случае исполнения сделки обеими сторонами – в доход Российской Федерации  взыскивается всё полученное ими по сделке. В связи с этим, всё, что коррупционер получил в результате торговли своими полномочиями, должно быть взыскано с него в доход государства по основаниям, которые уже существовали в законодательстве до введения главы 15.1 в Уголовный кодекс.

Мне могут возразить , дескать, представляется сомнительным, что, скажем, дачу взятки можно рассматривать как сделку. Однако статья 153 ГК РФ разрешает это сомнение полностью. Сделками признаются действия граждан и юридических лиц, направленные на установление, изменение или прекращение гражданских прав и обязанностей. Передача взяткодателем денег или ценного имущества взяточнику означает передачу возможностей по владению, пользованию и распоряжению ими. Следовательно, коррупционное действие имеет гражданско-правовую составляющую, которая позволяет привести в действие правовой механизм, который уже содержится в статье 169 Гражданского кодекса РФ, и вряд ли нуждается в дублировании.

Аналогичные сомнения вызывает исследуемая уголовно-правовая мера в её приложении к группе преступлений, так или иначе связанных с терроризмом. По всей видимости, пропагандистская привычка определять терроризм как вид «проплаченной из-за рубежа, корыстной» преступности, существующей исключительно из зависти к «встающей с колен» России, похоже, просочилась непосредственно в законотворчество.

По крайней мере, с другой точки зрения невозможно объяснить присутствие в пункте «а» части 1 статьи 104.1 УК РФ предписания конфисковать деньги, ценности, полученные «в результате совершения преступлений, предусмотренных статьями 205, 205.1, 205.2, 206, 208, 212, 276, 277, 278, 279, 281, 282.1, 282.2, 355 УК РФ. Нам предлагают поверить, что террористы всегда действуют преимущественно из корыстных побуждений, а невозможность в будущем воспользоваться какими-либо материальными благами, произведёт на них большое впечатление. При этом законодатель предлагает нам забыть о военной, политической, социальной и идеологической почве для террора.

При этом практически вся известная мне история мировой криминологии, начиная от Ломброзо, а то и ранее, зловреднейшим образом предлагает совершенно другое видение причин возникновения и бытования этого рода преступности. Корыстной мотивации в этой картине отведено до такой степени малое место, что я пришёл к абсолютно логичному выводу, в соответствии с которым авторы толстых книжек и тоненьких статей, все до единого, состоят в заговоре против авторов главы 15.1 УК РФ.

Так, уже упомянутый мною итальянский криминолог Ч. Ломброзо в качестве причин политических преступлений отмечает «угнетение национальностей и религиозную нетерпимость» 3. В этой же работе автор, помимо нравственной инерции, влияния климата, голода, темперамента и сумасшествия (факторы, за упоминание которых он впоследствии был предан забвению в СССР как крайний реакционер), упоминает и такие причины политической преступности, как борьба за преобладание между различными общественными классами, преждевременные или неудавшиеся политические реформы, плохое управление, религиозный экстремизм.

Там же можно найти и ссылку на "экономические причины" и экономические кризисы, актуальные для исторического периода, к которому относилась работа. Всё, что мне довелось читать по этой теме, лежит более или менее в очерченной области: экономические – политические – социальные причины экстремизма. При этом денежной составляющей отводится второстепенная и вспомогательная роль.

Корни терроризма глубже, чем корысть отдельных террористов. Просто внимательно наблюдая за проблемой посредством Интернета и телевидения, несложно прийти к неутешительному выводу: для совершения многих терактов, случившихся за последние несколько лет в России, вовсе не требуются большие денежные средства.

Примером тому может служить хотя бы взрыв на московском рынке, совершённый националистически настроенными студентами; и кто бы стал их "финансировать"? Уж скорее, бомбисту могла бы помешать реальная недоступность взрывчатых веществ, да и то, ходят упорные слухи, будто и это препятствие преодолимо в кустарных условиях. При наличии же таковых, нередко остаётся констатировать, что для организации такого преступления достаточно денег, которые легально находятся в распоряжении даже не самого богатого человека. Давайте вспомним хотя бы ставший печально "классическим" пример американского "унабомбера", одиночки, который рассылал адские машины почтой.

Другой пример даёт нам история России - Борис Савинков, известнейший русский террорист вспоминает 4: "Выслушав его, я сказал:

- Мы вам ни позволить, ни запретить убить Клейгельса не можем. У вас есть револьвер, вы легко, как человек легальный и со связями в Киеве, можете добиться приёма у генерал-губернатора, это ваше дело. … Ещё скажу вам следующее: никаких приготовлений ваше покушение не требует…"
Всё сказанное, включая хорошо изученные и осмысленные к данному моменту исторические примеры, ясно свидетельствует о том, что, преувеличивая роль материального стимула к террористической деятельности в системе мотивации преступника, авторы текста главы 15.1 УК РФ совершают ошибку, и непозволительно упрощают явление, которое на деле значительно сложнее.

В связи с этим возможное лишение террориста средств, которые он мог получить (а мог и не получать) в связи с совершением террористического акта или другого преступления подобной направленности, вряд ли снизит его криминальную мотивацию. Наглядный пример тому – отечественные и зарубежные убийцы-смертники. Возможность лишиться полученных ценностей вряд ли остановит человека, действующего, помимо прочего, по мотивам страстной ненависти, отчаяния или убеждений, какими бы дикими они ни были.
В связи с этим давайте вернёмся к интересному источнику, к которому уже обращались выше. В воспоминаниях Савинков характеризует членов своей группы :

"Абрам Гоц был сыном очень богатого купца. Молодой человек лет 24, крепкий, черноволосый… От него постоянно исходила инициатива различных боевых предприятий, он непрерывно был занят составлением всевозможных террористических планов. Убеждённый последователь Канта, он относился, однако, к террору почти с религиозным благоговением и брался с одинаковой готовностью за всякую, самую неблагодарную террористическую работу. По своим взглядам он был правоверный социалист-революционер, любящий массу, но любовь эту он сознательно принёс в жертву террору, признавая его необходимость и видя в нём высшую форму революционной борьбы".

"Фёдор Назаров, рабочий Сормовского завода… Он … принадлежал к тем людям, которые, однажды решившись, без колебания отдают свою жизнь, но мотивы его решения были иные. … В его словах и делах красной нитью проходила не любовь к униженным и голодным, а ненависть к унижающим и сытым. По темпераменту он был анархист".

"Мария Беневская происходила из дворянской семьи. … Именно её, более чем кого-либо из нас, тревожил вопрос о моральном оправдании террора. Верующая христианка, не расстававшаяся с Евангелием, она каким-то неведомым и сложным путём пришла к утверждению насилия и необходимости личного участия в терроре".

Понятно, что для личности, вовлечённой в политический экстремизм, такой, каким был Савинков, даже собственные мемуары являются средством пропаганды. Однако, внимательное чтение его воспоминаний, тщательное извлечение всех смыслов, а не только тех, которые хотел увековечить автор, возвращают нас всё к тем же неутешительным выводам: часто террор питается людьми, которые угнетены или считают себя угнетёнными по экономическому, социальному, классовому, религиозному или национальному признаку, либо полагают, что борются против деспотии. Нередко такое угнетение существует на самом деле.

Глава 15.1 УК РФ никак не соотносится с терроризмом, базирующимся на идеологической или военной основе, и, тем не менее, п."а" ч.1 статьи 104.1 УК РФ отсылает нас к статье 281 Уголовного кодекса РФ – "диверсия". Однако данный состав преступления содержит в качестве обязательного квалифицирующего признака цель "подрыва экономической безопасности и обороноспособности Российской Федерации".

Как такая цель сочетается с предположением о корыстной мотивации и получении материальных ценностей, которые надлежит конфисковать, сказать трудно. Многие ли из диверсантов, в условиях военного времени или особого положения, одновременно являются наёмниками? Лично я исследований на эту тему не встречал, поэтому не готов судить о том, возможно ли применение исследуемой главы к этой категории преступников хотя бы в единичных случаях.

Применительно к политическому терроризму глава 15.1 УК РФ выглядит сомнительно ещё по одной причине. Если мы предполагаем существование некой антиправительственной организации, в которой состоит более чем один человек, и не гнушающейся насилием для достижения своих целей, то должны допустить, что такая организация создаст для проведения финансовых операций одно или несколько юридических лиц.

Так, пункт "в" части 1 статьи 104.1 УК РФ предписывает конфискацию "денег, ценностей и иного имущества, используемых или предназначенных для финансирования терроризма, организованной группы, незаконного вооружённого формирования, преступного сообщества (преступной организации). При этом норма права сформулирована таким образом, что из неё не вытекает, что указанные в ней предметы должны быть изъяты именно у подозреваемого, обвиняемого или подсудимого.

Разумеется, денежные средства, предназначенные для использования в преступных целях, могут находиться на счетах юридических лиц, которые не подлежат ни уголовной ответственности ни привлечению их в качестве обвиняемых. Из этого следует, что пункт "в" части 1 статьи 104.1 главы 15.1 УК РФ, по всей видимости, предлагает конфискацию денег и ценностей не у тех лиц, которые привлекаются к ответственности, а у других (юридических лиц, в частности). Если это действительно так, то в уголовное право введена свежайшая, неизвестная ранее российской науке уголовного права, новелла, но её при этом как бы никто не заметил.

Сказанное абзацем выше не следует путать с исследованием части 3 статьи 104.1 УК РФ, которое я планирую вставить в текст здесь. Данная правовая норма указывает, что имущество, о котором идёт речь в первой и второй частях этой же статьи, переданное осужденным другим физическим либо юридическим лицам, "подлежит конфискации, если лицо, принявшее имущество, знало или должно было знать, что оно получено в результате преступных действий". Эта норма отличается от пункта "в" части 1 статьи 104.1 УК РФ тем, что речь здесь идёт об имуществе, уже полученном преступником и переданном им кому-то зачем-то.

Пункт "в" части 1 статьи 104.1 УК РФ, в свою очередь, отнюдь не предполагает, что деньги, подлежащие конфискации, уже поступили (или поступали) в распоряжение преступника, привлечённого к ответственности и вина которого доказана; по крайней мере, это не вытекает из текста этой правовой нормы. Эти деньги могут находиться на счёте или счетах лица, не подлежащего привлечению к уголовной ответственности. Вот именно в такой постановке вопроса я и усматриваю принципиальную для российского законодательства новизну.

Я хотел бы обратить внимание читателя на содержание статьи 6 УПК РФ, которая устанавливает в качестве назначения уголовного судопроизводства защиту прав и законных интересов потерпевших, защиту личности от незаконного, необоснованного обвинения, осуждения, ограничения прав и свобод, назначения виновным справедливого наказания.

Статья 73 УПК РФ определяет обстоятельства, подлежащие доказыванию. Среди них пункт 8 части 1 указанной статьи УПК РФ содержит указание на то, что доказыванию подлежат обстоятельства, что имущество, подлежащее конфискации в соответствии с главой 15.1 УК РФ, получено в результате совершения преступления или имеются иные основания для его конфискации, предусмотренные статьёй 104.1 УК РФ.

Удовольствие сопоставить п.8 ч.1 ст. 73 УПК РФ и статью 6 УПК РФ я оставляю читателю. Думаю, он испытает немалое удивление. Со своей же стороны замечу, что, с моей точки зрения, на уголовное правосудие здесь возложена нехарактерная для него задача. По густому пропагандистскому гулу, который сопровождал введение в УК РФ главы пятнадцать прим, можно судить, что гипотетическая задача заключается в финансовом истощении терроризма, коррупции и организованной преступности. Для меня же очевидно, что это никоим образом не относится к правосудию, по крайней мере, уголовному.

Можно утверждать с большой степенью уверенности, что фокус внимания органов расследования будет далёк от розыска ценностей и денежных средств, подпадающих под признаки статьи 104.1 УК РФ. Доказывание вины лиц, причастных к организованной преступности, коррупции и терроризму – достаточно непростая и трудоёмкая задача и без этого процессуального "довеска". В особенности приведённое здесь соображение актуально для расследования тех преступлений, состав которых не предусматривает корыстного мотива в качестве обязательного квалифицирующего признака, таких, например, как террористический акт (ст. 205 УК РФ), организация экстремистского сообщества (ст. 282.1 УК РФ). Именно при расследовании преступлений этого типа вероятность, что следствие будет «отвлекаться» на такие вопросы, как розыск денежных средств, является минимальной, практически исчезающей.

Часть 3 статьи 115 УПК РФ устанавливает, что арест может быть наложен на имущество, "находящееся" у "других лиц", если есть достаточные основания полагать, что оно подпадает под признаки, установленные статьёй 104.1 УК РФ. Однако никакая норма права не отвечает на вопрос, что делать, если такое имущество или денежные средства принадлежат "другому лицу", в частности, юридическому лицу.

Я уже не говорю об очевидной трудности проводить следственные и иные процессуальные мероприятия, особенно связанные с принуждением, в отношении таких, не подлежащих уголовному преследованию, лиц, и при этом не нарушать их права. А что делать, если средства, отвечающие признакам пункта "в" части 1 статьи 104.1 УК РФ находятся на счёте или счетах физического лица, не причастного к преступной деятельности в силу своей неосведомлённости?

Конечно же, это частный случай, однако я с трудом представляю себе, к чему приведёт возможность силовых ведомств отслеживать счета не только лиц, непосредственно причастных к преступной деятельности, но и "других, иных, прочих". Тем более сомнительно проведение в отношении них действий, связанных с принуждением.

Как мне кажется, самым интересным вопросом здесь является вопрос о процессуальном положении юридических лиц, на счетах которых, может быть, будут обнаружены деньги, о которых идёт речь по тексту статьи 104.1 УК РФ. Кем они будут в конкретном уголовном процессе? Обвиняемыми? Невозможно. Гражданскими ответчиками? Маловероятно, потому что авторы текста главы 15.1 УК РФ предполагают, что конфискация имущества – мера уголовно-правового характера. А если правовой статус лица в процессе не определён, и при этом оно подвергается каким-либо принудительным мерам, можно считать гарантированным, что его права и законные интересы будут нарушаться, потому что неясно даже, в каком порядке их защищать.

Трудно даже представить, как судья может сформулировать в резолютивной части приговора решение о конфискации имущества, находящегося в распоряжении лица, не привлечённого к уголовной ответственности по той или иной причине. Это просто за пределами моего воображения. Немного оптимизма прибавляет позиция тех представителей судейского сообщества, которых удалось опросить на предмет их отношения к конфискации имущества в уголовном праве. На заданный вопрос обычно следовал бодрый ответ типа: «Так её ж сроду не применяли». Именно так. На моей памяти её тоже не применяли. Никогда. Да и удивительно ли это?

Взволнованный читатель вправе спросить у пессимиста-автора о том, всё ли пропало и есть ли выход. С большей или меньшей степенью авторитетности заявляю: да ничего не пропало. Законодатель породил без нужды странную юридическую сущность, чтобы питаться, а ещё, чтобы высшие чины государства могли хорошо выглядеть в глазах домохозяек, как борцы. Точно невозможно определить, с чем борцы и против чего, но определённо борцы, я уверен.

Её бы Оккамовой бритвой, эту сущность, сбрить, как архаичную боярскую бороду, ан нет… Не выйдет! Не замай! Серьёзные мужи Политику Делают, щёки надувают, куда уж там…

Резонный вопрос: что должно быть на месте конфискации имущества? По-моему, она бессмысленно занимает место сразу нескольких правовых институтов. Во-первых, штраф. О преимуществах штрафа перед конфискацией имущества я уже имел удовольствие говорить ранее, и с тех пор моя позиция не изменилась .

Правда, можно предположить, что законодатель прочитал ту мою статью, и, конечно же, под её впечатлением ввёл в УК РФ статью 104.3, защищающую права потерпевшего 8. Так вот не мешало бы и в отношении штрафа ввести примерно такое же полезное правило, в соответствии с которым он (штраф) уплачивается после уплаты сумм, причитающихся потерпевшим, но здесь мы отвлеклись от темы работы.

Во-вторых, конфискация имущества бесполезно, с моей точки зрения, дублирует статью 169 ГК РФ. Здесь соображения довольно прозрачны: деньги могут быть «опасны» только находясь «в динамике», то есть в обороте, движении. Соответственно, если некая группа лиц вознамерилась перевести деньги для финансирования какого-либо преступления, она неизбежно совершает сделку, противную основам правопорядка и нравственности.

Коль скоро авторы исследуемой главы УК РФ полагают, что органы расследования имеют все возможности для доказывания подобных сделок, то почему бы не сделать вывод, что всё полученное по ним может быть взыскано со сторон в порядке гражданского судопроизводства? Тогда становится ясен и вопрос о процессуальном положении лица – «держателя» криминальных ценностей, он становится гражданским ответчиком. Основные процессуальные средства для этого, включая арест имущества и денег, законодательством уже более или менее проработаны.

Глупо претендовать на полный охват таких проблем, как терроризм, коррупция и организованная преступность в одной работе. Однако, на мой взгляд, пристально присмотревшись к положениям главы 15.1 УК РФ, понимаешь – пустышка, фальшь. Не поможет она в их благополучном разрешении, да и применяться, по всей видимости, не будет. Если бы борьба «на этом поле» активно велась, государственные органы пользовались бы уже возможностями ГК РФ или хотя бы предпринимали такие попытки ранее, они дали бы судебную практику, которая была бы описана в литературе.

По некоторым признакам, «родители» этой небесспорной правовой конструкции и сами придерживались примерно того же мнения. Так, довольно небрежна техника изложения: п. «б» ч.1 ст. 104.1 УК РФ сформулирован так, что не позволяет определить, в результате совершения какого именно преступления должно быть получено имущество, чтобы на него распространялся этот пункт.

Диагноз: бутафория. Театральная бутафория. Плохо, что пропаганда пытается представить её как настоящее боевое оружие против опасных врагов. Нас ждёт разочарование, которое приходится мамой цинизму, а правовому нигилизму – бабушкой. Волнует ли это хоть кого-нибудь?

1 - К.В. Бубон, Что делать или чем заменить конфискацию имущества // «Адвокат» №2, 2006, с. 18-19
2 - Конечно же, такие возражения являются всего лишь плодом воображения автора, однако, я пытаюсь ответить только на те вопросы, которые могу предвидеть.
3 - Ч. Ломброзо, Р. Ляски «Политическая преступность»// «Преступный человек», ЭКСМО, М. 2005 с. 317-646
4 - Б. Савинков, "Воспоминания террориста"// АСТ Транзиткнига М. 2004 с. 133
5 - Там же, с.184-186
6 - Конечно же, я значительно сокращаю текст соответствующих правовых норм для удобства восприятия статьи в целом.
7 - К.В. Бубон, Что делать или чем заменить конфискацию имущества // «Адвокат» №2, 2006, с. 18-19
8 - О, тщеславие!

15 октября 2008 г.
(с) Константин Бубон