Кто даст ответ

Гуля сидела у окна и смотрела через влажные стёкла в метельное никуда.
Снег валил густой и крупный. После диких недельных морозов, наконец, наступала долгожданная оттепель. Воздух стал необычно влажным и снежинки группировались в большие пушистые компании. И кружили хороводами в слегка волнующемся лёгким ветерком воздухе. Иногда их колонии были  такими многочисленными, что походили на целые снежкИ. Пугая застывшую у окна и плачущую женщину, бросались на тёплое стекло, разбиваясь на небольшие группки и превращаясь в потёки талой воды.
   В снежной зАмети Гуля не видела ничего того, что происходило в этот момент на улице на самом деле. Её взору рисовались на серо-снежной полупрозрачной стене разные картины из её жизни. Из бывшей, прошлой, утраченной. А слёзы размывали их, превращая в миражи…
               
   _ Гулечка, ты счастлива? – спрашивали друзья.
   _Гуля, как живётся? – задавали дежурный вопрос родные.
   _Да, всё хорошо, - отвечала, улыбаясь и делая счастливыми глаза, уже немолодая, но прекрасно сохранившаяся внешне, женщина… И впадала в воспоминания…

   Вот очередное застолье, встреча нескольких семейных пар на дне рождения мужа. Шумно, весело и приятно. Особенно, когда её, хозяйку-мастерицу, хвалят не только гости, а и муж. Восхищается ею, тая от гордости под восхищёнными взглядами и хвалебными речами друзей.
   Вот редкая дальняя автопрогулка вдвоём, когда муж так разговорчив. Темы для обсуждения не заканчиваются. И Гуля во всём обязательно соглашается, боясь нарушить такой редкостный момент единения душ, тепла в отношениях.
   Вот муж, уставший после долгой работы на свежем воздухе и сытного вкусного ужина, уснул прямо в компьютерном кресле, такой обмякший от пивка, тёплый и довольный жизнью… И Гуля с облегчением вздыхает, ощущая, как будто с плеч мешок с грузом свалился…
Почему? Не понимала она сама. Была всегда рада находиться наедине с Эдиком. Её в такие минуты ничего не тяготило. Но ещё больше она радовалась, когда муж, оставаясь рядом же, засыпАл. Будто с его уходом ко сну заканчивались дневные заботы. Чувство, сродни тому, что посещает молодую мамочку беспокойного ребёнка-егозы, когда она уложила его на ночь спать. Только тогда имея возможность на небольшую передышку от дел…
   Нет. За всю их двадцатисемилетнюю совместную жизнь, были, конечно, и тяжёлые, грустные, болезненные инциденты. Но их было намного меньше, чем ровных, спокойных…
   Ровных и спокойных? Ну, да, нежных, тёплых, хороших было настолько мало, что они почти совсем стёрлись из памяти…
   А вот самым интересным событием в их жизни было даже не рождение их двоих детей. А тот момент, когда жених при заполнении заявления в ЗАГСе узнал, что его невесту зовут совсем не Гульнара, а Снежана. И она вовсе не крашеная, а натуральная блондинка, и даже альбинос. Оттого и имя такое…Эдуард тогда даже заполнять дальше бланк перестал. Рука дрогнула, а глаза выразили такой шок! Он тогда сгрёб листок со стола и уже зло сказал своей невесте:
   _Пошли, выйдем. Покурим!..
   На крыльце ЗАГСа девушка заметила, как у милого задрожали руки, нервно участилось дыхание и гневно сузились глаза. Он курил и молчал, выжидательно съедая взглядом любимую…
   _ Ну?... Что?Что случилось? Чего ты так? Ну, это просто ласкательно меня так дома все зовут. Гуля…
   _Ничего себе… Гуля… А я ещё всё думал, отчего такую белокурую, белокожую девочку Гульнарой назвали? Вот глаза у тебя янтарного цвета. Решил, что южанка ты, крашеная просто… Не понял. Что ещё! ты мне наврала?
   _Почему наврала? Эдик? Ну, меня все так, сколько я помню, зовут. Даже в школе настоящим именем только пару учителей называли. Многие даже и не знали, что меня Снежана зовут… ты же у меня паспортные данные не спрашивал… Ну… и чего я наврала-то тебе? Что я от рождения естественная блондинка? Что в метриках написано Семашова Снежана Аркадьевна? Так и… разговор-то об этом никогда не заходил…Что брови у меня чёрной краской покрашены? И ресницы тоже? Потому что от рождения они у меня, как и волосы, абсолютно белые. Это что так криминально для женитьбы? А звали меня ласково Снегулей, потому что волосы были в детстве абсолютно белые, как седые, без желтизны. Отсюда и уменьшительное Гуля… И что? Всё теперь? Разлюбил сразу?...
   _Эххх…- вздохнул жених. – Потом разбираться будем, неудобно уже теперь, пошли заяву дописывать. Фамилию-то хоть мою возьмёшь?
  _ Дурачёк ты мой сладкий, - ухмыльнулась невеста, хоть и остался у неё неприятный осадок в душе от выходки парня.
 _ Пошли уж…
   Дома потом мама и папа долго смеялись над случаем в ЗАГСе. И подробно рассказали будущему зятю обо всём детстве и отрочестве своей дочери. И ещё о том, что в старших классах её ребята звали «девушка-ромашка» из-за белоснежных волос, бледности кожи и янтарно-жёлтых глаз.
   Эдуард с интересом всё выслушал, потом согласился с прозвищем юной красавицы. Но сам так никогда в глаза Гулю им и не назвывал. Хотя и настоящим именем тоже. А в последние лет пять по имени не называл вообще никогда. И не только по имени. Он к ней не обращался никак…
   В жизни всякое бывало. И измены, причём, открытые со стороны Эдуарда. И пьянки, и угрозы. Но вот руку на жену он ни разу не поднимал. Да и на детей тоже. Хотя был строг до педантизма. Настоящим солдафоном был дома. Строил всех за каждую соринку и пылинку, уж не говоря о какой-нибудь мелочи, оставленной не на своём месте. Тогда это был и вовсе скандал. Дети его боялись всегда. Гуля в первые годы совместной жизни тоже. Хотя и была громоотводом в отношениях папы и детей. Но потом, когда его похождения по чужим жёнам и пьянки довели уже до предела Гулины нервы, и их последняя струнка вот-вот готова была лопнуть, женщина сорвалась. Она рубила разделочным топориком мясо, и в сердцах, помахивая этим самым топориком, сказала зарвавшемуся мужу:
   _Хватит издеваться, прибью…
   _Руки коротки, - парировал тот.
   _Знаешь, дорогой, ты же всё равно спать-то когда-то ляжешь… Если бы ты знал, - захлёбываясь от придуманного  наслаждения слюной, язвительно смакуя, говорила Гуля, - как я еле сдерживаю тянущиеся к твоей шее руки, когда ты спишь… чтобы не задушить тебя. Знаешь, с каким наслаждением я это сделала бы и сделаю, - растягивая слова, говорила она сидящему за тарелкой с борщом мужу.
   _Да ладно, мать, Ладно. Чё ты? Успокойся, - испуганно замямлил тот  в ответ, увидев неподдельную ярость и угрозу в глазах безропотной ранее жены…
   С тех пор Гуля больше не боялась приступов гнева у мужа. Она почувствовала свою власть над ним. А он, при назревающем скандале стал уходить из дому, от греха подальше. Шёл чем-нибудь заняться в гараж… Там, за пару-тройку часов успокаивался и, как ни в чём не бывало, возвращался домой и спокойно, будто ничего и не произошло, разговаривая с тоже успокоившейся к тому времени женой.
   Только, когда дети выросли, Эдик несколько раз не смог сдержать себя в процессе воспитания и здОрово отходил одного дитяти головой о стену. Однажды до сотрясения мозга. Это Гуля, скрепя сердце, смогла простить мужу. Но не забыть.
   И ещё один случай накрепко, глубокой занозой засел в мозгу. Это, когда Эдик, отказался приватизировать квартиру с участием детей. Уже тогда Гуля затаила неискупаемую злобу на мужа, решив больше не жить с ним. Детей уговорила написать отказную, в противном случае папа отказался вообще заниматься вопросом приватизации. А так хоть Гуля впоследствии сможет подарить отпрыскам свою половину, на которую муж был согласен. По-другому-то родители не смогли бы обеспечить детей жильём…
   
   Вот так и прожили в небольшом достатке вместе двадцать три года. В последнее время, когда женщине перевалило уже за сорок, она научилась не обращать внимания на мелкие недостатки мужа, смирившись с ними всеми. Правда, пару раз она подавала на развод, устав бороться за достойную женщины жизнь. Но потом мирились, всякий раз по инициативе Эдуарда. Он обещал
прекратить цепляться по мелочам к жене и детям, отдавать деньги. (До этого все, даже зарплату жены, он держал у себя, и расплачивался за всё и всегда сам, предоставляя жене только выбор качества товара по списку, составленному собственноручно. Даже бельё себе покупать надо было, выпрашивая деньги у него.). Гуля верила его  обещаниям. Всё становилось на круги своя. Но со временем, через месяц-полтора вставало на старые рельсы. И старый «поезд» ехал своей дорогой.
   Отношения с тёщей были прекрасными, со свекровью – тоже. Жили родители далеко, практически в других странах теперь уже. Так что жизнь текла ровно и однообразно, росли и учились дети, обзаводились семьями, глава семьи стал получать льготную небольшую пенсию, немного подрабатывал. Зарплаты были небольшими. Инфляция съедала все деньги. Но пытаться заработать больше, Эдик не желал. И вообще в последнее время стал совершенно инфантильным, инертным, был всегда «спокойно раздражён». Да, да, именно так. С потенцией у него всегда были проблемы, покидавшие мужчину раз в полгода, или чуть раньше иногда. А теперь она у него пропала совсем. Жена ему нравилась своим спокойным и покладистым нравом, кулинарными способностями и внешней стройностью и привлекательностью. И ещё он считал её достаточно умной для себя. И терять, конечно, не хотел. Ему была удобна такая жена. Но вот женщина в ней для него умерла. Она перестала ему быть нужной в этом качестве. Только -  как домохозяйка, сиделка, воспитатель, повар, прачка, собеседник, друг и украшение. Женщина ему была уже не нужна.
   Ну, а потом он привёз жить к себе свою овдовевшую маму, которая вблизи-то оказалась ох не такой кроткой и заботливой, как вдали, под крылом мужа…
   Короче, за три года выжила она невестку. Забрала у неё мужа, полностью подчинив себе. Ей осталось уже только в постель к нему залезть… Короче, не выдержала больше женщина. Ушла, наконец, от остывшего к ней в чувствах мужа. Развелась на этот раз сразу, не дав себе времени передумать. И вскоре же встретила мужчину – воплощение её представлений о муже. Правда, с небольшим изъяном, он был некрасив. Но зато – «настоящий полковник!" Он забрал со съёмной квартиры любимую женщину к себе в первый же месяц. А ещё через пару месяцев стал её официальным мужем.
   Аркадий всячески доказывал молодой жене свою любовь и преданность. Постоянно дарил цветы, не отказывал никакой её прихоти, денег давал достаточно на вольную жизнь и никогда не спрашивал, куда они уходят. Он был без ума от моложавого тела
Гули. Постоянно её хотел. Изнывал просто от желания обладать своей женщиной. Работал, пытаясь обеспечить жену всем необходимым и желаемым.
 Гуля же была счастлива с новым мужем. Дети тоже его приняли очень тепло. И мама, и все родные. А он с удовольствием им всем помогал материально…
 Прошёл год. Ничего в отношениях новой семьи не изменилось. А в старую жизнь женщину не звало ничего. С Эдуардом они расстались цивилизованно, по делу даже изредка перезванивались. Но никакого сожаления в душе не было. И вот сегодня, после трёхмесячного перерыва, Гуле понадобилось из-за какой-то мелочи позвонить бывшему мужу.
   Ооо… как она теперь сожалела об этом звонке. Эдик был сух и даже презрителен в голосе. Говорить ничего не стал. Только ответил на её вопросы и даже не попрощался после её «пока»…
 И вот сейчас женщина сидит у окна, беззвучно давая волю ручейкам слёз по щекам… А за окном – тихая метель закрывает её заплаканное лицо от постороннего взгляда…
   Гулю мучают ощущение вины перед прежней семьёй и множество вопросов… Как нужно поступать с прежними сердечными связями?  Как жить новой жизнью, не затрагивая нервных струн старой жизни в своей душе?… И хуже всего, что она стала подумывать вот над чем: А не убедила ли она себя в том, что любит Аркадия так же, как когда-то убедила в том, что любит Эдуарда? И права ли она в том, что бросила прежнюю семью, в том, что сделала больно человеку, уверенному в её верности и постоянстве?
   Женщина теперь совсем не испытывала к прежнему мужу негативных чувств, ей хотелось бы с ним остаться друзьями. Она всё равно уже привыкла за последние годы совместной жизни с ним к мысли, что они близкие-близкие друзья, соседи, любящие брат и сестра, а вовсе не муж и жена. Её устроили бы такие отношения. Она их искренне испытывала сердцем. Но… Эдик не принимал таких условий. Он не желал общаться…
   И это причиняет Гуле боль. Душевную боль. Она не может решить – виновата ли перед бывшим мужем? Только ли чувство вины заставляет её плакать сейчас, не ошиблась ли она, что не любит Эдика, на самом ли деле любит Аркадия, не обманывается ли просто приобретением себя, как женщины?... Или это тоже стоит того, чтобы быть счастливой?
   Кто даст ей ответ на все эти вопросы? Уж, наверное, не эта пурга и не эти слёзы… А кто?...