Школьные песни

В начале восьмидесятых (может быть, где то в восемьдесятом - восемьдесят первом, но точно после московской Олимпиады 80 года), я вступил в доморощенную рок группу, состоящую из моих школьных сотоварищей, учеников 10 “А” класса. Я не помню чья это была выдумка, и почему наша школа-интернат вдруг так расщедрилась, что решила купить аппаратуру, которая, кстати, порядочно стоила по тем временам. В группу входили: Пирожок - бас-гитара, Орех - ударные, Зазулин - лидер, Катька Дацко - клавишные и я - ритм-гитара. Кто стоял "на вокале" я уже не помню. Репертуар наш складывался из определённого количества песен советского андерградунда с неизменными "Поворотом", "Свечой", "Лица стерты, краски тусклы...", некоторыми песнями неизвестных нам авторов "Старый череп", попсовых хитов типа "А ты опять сегодня не пришла", застольных песен "В пещере каменной", нескольких инструментовок, вульгарных песен "Какашка", "..бутся все", дополненных обязательным джентельменским набором из зарубежной эстрады "Yesterday" и "Тhe house of rising sun".

Группа эта наметилась как механизм протеста против секретаря партийной организации школы Ренаты Ивановны. Благодаря её стараниям, первыми доступ к новой аппаратуре получили "Б"-шники. Для нас же она установила какие-то дурацкие правила в виде, “что если кто-то из членов группы получает хотя бы одну двойку за неделю, то вся группа к репетициям не допускается”. Рената помимо всего прочего была воспитательницей 10 “Б” класса и преподавателем литературы. Этот предмет у нас был два раза в неделю, и регулярно хотя бы один из нас получал эту ненавистную двойку.

Борьба с Ренатой, наделённой формальной властью, сплотила и закалила нас. Мужская часть нашей группы постоянно собиралась "на толчке", как называли мы между собой туалет, где мы могли курить и обсуждать тактику и стратегию нашей неравной борьбы. Потом обо всех решениях я информировал Катьку. Мы постоянно должны были доказывать наше право на эту аппаратуру.

Изо всей нашей группы законченное музыкальное образование в виде 7 классов по фортепиано было только у Катьки. Остальные учились или у неё, или друг у друга. К тому времени у меня было 2 года по аккордеону. В ходу были книжки с партитурами, расписанными в виде цифро-буквенных обозначений на английском языке, которые принадлежали, по-моему, Пирожку. 

Музыкантами мы были, честно признаюсь, хреноватыми. Но мы собирались не только ради музыки, но и ради компании. Нам было хорошо друг с  другом, общая идея сплотила нас. Мы должны были хоть как-то улучшить наши более, чем скромные познания в теории музыки и подучить английский. Помимо, мне нравилось, заперевшись в актовом зале, отрабатывать до одурения некоторые музыкальные фразы, пробуя разные варианты звучания гитары, ударных, клавишных. И при высоком уровне звука всё это звучало достаточно сносно. Тем более, что при закрытых дверях можно было свободно курить, не опасаясь быть застигнутым внезапно нагрянувшими воспитателями-халдейками.

Постоянные перебои с доступом к аппаратуре создавали напряжение. Наши репетиции были более, чем нерегулярными. Иногда мы устраивали "акустические" прослушивания "на толчке", куда по гендерным соображениям Катька не имела доступа. Вместо ударных служил стул с выломанными из его спинки планками, которые заменяли барабанные палочки. Иногда мы пробирались в музкабинет, ключ от которой нам дала Руфина, наша преподавательница по музыке. Там стоял рояль "Steinway", на котором мы кое-что практиковали из музтеории.

Однажды зимой состоялся концерт. Я точно не помню было ли это 23 февраля (День Красной Армии), или 8 марта (всем известный Международный Женский День). Из столовой вынесли часть стульев и столов, а оставшуюяся часть разместили у стен, открывая пространство для выступления музыкальной группы. Первыми выступали "Б"-шники. Их состав я точно не помню. Помню лишь одно, что на лидере у них стоял Бабак, он же был и первым голосом. Олег Бабак был широко известен по всей школе за свою любовь к музыке, прекрасное владение гитарой и неплохие вокальные данные. На клавишах сидел Клубок, но тут нам бояться было нечего - у него, как и у нашей Катьки было 7 лет музшколы.

Выступили "Б"-шники очень хорошо. Я не помню песен, которые они исполнили. Им долго апплодировали, и, по-моему, попросили спеть ещё. И хотя их выступление прошло на высоком уровне, все ждали нас. Мы были хуже подготовлены, у нас не было такого мощного тандема клавишные-лидер, как у них, но вся школа знала про нашу борьбу. И вся школа негласно нас поддерживала.

И вот вышли мы. Ярчайший свет прожекторов слепил нам глаза. Вся школа ждала, затаив дыхание. Для тех, кто не знает, потому что не жил в ту эпоху, напомню, что раньше все песни делились на "разрешённые" (которые можно было петь) и "неразрешённые" (которые не были утверждены компартией и которых нельзя было петь по "идеологическим" соображениям). Хотя первая песня и была из "правильных" её встретили на "ура" и под овации тотчас попросили следующую. А вот вторая была неправильная, по-моему, эта песня была про "на могиле старый череп чинно гнил...". Зал взорвался стонами, криками, свистом и апплодисментами. По прямому распоряжению Ренаты, нас вместе с аппаратурой вытащили со сцены. Короче, кавардак был полный!

Мы не были антисоветчиками. Все мы были "благополучными" советскими детьми. Одни, безусловно, "поблагополучнее", как Пирог или Орех, другие "менее благополучные", такие как Катька, Зазулин или я. Но вот за такие проказы любой из нас мог быстренько распрощатся со школой. И тем не менее, мы шли на это. Стараясь что - то сказать другим, стараясь что - то сказать себе самим. Сказать что? Сказать кому? Сказать зачем?

За те песни, я в вечном долгу у моих ребят. И у тех, кто ещё с нами, и у тех, кого, как Орех, уже с нами нет. Потому что нам просто хотелось петь и мы поддержали друг друга. Может быть это была плохая песня с музыкальной точки зрения. Не мне судить. Пусть другие скажут. Мы просто хотели петь. И это была наша песня.

Я не стал музыкантом. Я даже не постоял ни с кем из "великих" рядышком на сцене, хотя мы и мечтали об этом. После этого у меня не было никаких других музыкальных выступлений перед публикой. Любой музыкант средней руки переплюнет меня с любой точки зрения. Почему же тогда я пишу про музыку? С чего я взял, что мне есть что сказать?

Очевидный ответ: потому что я не пишу про музыку. Я пишу про нас в те далекие годы, и про наши мечты. Я пишу, чтобы кричать всем, что мечтать можно. Я пишу, чтобы сказать, как мы мечтали. И я пишу, чтобы отдать должное всем тем, кто были с нами, когда мы мечтали.