Бал у Воланда

               

        За окном садилось солнце, окрашивая серое ноябрьское небо в грязно-розовый цвет. Курт (В этом рассказе Курт – не Курт Кобейн - вокалист легендарной группы Nirvana, а девушка, с именем Курт) сидела на диване, перечитывая Ремарка. В открытую форточку влетал холодный ветер, развевавший ее светлые выгоревшие волосы. Где-то вдалеке на-растал гул. Он несся по улицам, словно искал кого-то. Хлопнула дверь вслед за ушедшей матерью. Девчушка откинулась на разложенный диван и, прикрыв глаза, вздохнула. Вне-запно гул, дотоле летавший по городу, через окошко оказался в комнате, завертелся во-круг расслабленного тела и заглох, изредка издавая урчащие звуки.
        Лежа на диване, Курт думала об только что перечитанном романе «Время жить и время умирать». Герой, немецкий солдат, получает долгожданный отпуск на пару недель и видит, что в родном городе, в тылу, тоже война. И здесь он понимает, что эти две неде-ли, отведенные чтобы жить, сравнимы с несколькими годами, что он воевал во Франции, России. Там было время умирать. Вдруг ей стало холодно, и она открыла глаза. Все во-круг нее стало призрачно-прозрачным. Казалось, тронь стенку рукой, и та пройдет, не ощутив преграды. И только голос, звучавший откуда-то сверху, был четким и властным:
- Сегодня ты и еще пять воинов должны уничтожить небольшую группу мертвяков.
- Но почему мы? Разве…
- Не имеет значения, - перебил ее Голос. – Это не зависит от ваших желаний. Вы просто пойдете и выполните все, что я скажу. Ваша задача войти в дом и уничтожить всех, кого найдете. Все понятно?
- Да, но…
- До встречи…
       Голос пропал. Комната снова стала обычной, но через секунду сверху опустился ту-ман, и сознание покинуло Курта. Если бы кто-то находился в квартире, он бы увидел, как кокон вокруг лежащей девушки затуманился и замерцал, а ее кожа побледнела, и, каза-лось, что-то бесплотное покинуло ее тело.
       Очнулась она сидящей на заднем сиденье красной «нивы». За рулем сидел парнишка лет двадцати с темными короткими волосами. Справа от него сидела девчонка с именем Лиза, но все ее звали Лизкой. Рядом с Куртом сидели (Они все сидели… сидят… и бу-дут… ) две близняшки и низкого роста парень с прозрачными глазами. Во время езды к месту проведения мероприятия они успели познакомиться и даже набросать план дейст-вий…  Лажовый… Он сводился к тому, что бойцы невидимого фронта подъезжают к до-му, входят в него…  а там как получится. Сделав круг по площади батюшки Ленина, они остановились у здания позади памятника. В занавешенных окнах горел свет, и приглу-шенно лилась тихая протяжная музыка. Выйдя из машины, они ощутили, как в их созна-ние вторгся непрошенный гость. Вокруг них крутилась белесая дымка, лизавшая их ноги, словно пламя податливые ветки. Напряженно оглядываясь и мелко дрожа то ли от сыро-сти, то ли от непонятного гостя в голове, парни дружно развернулись и… дали деру в раз-ные стороны.
- Твою мать, - воскликнула одна близняшка.
- Все равно надо идти, - произнесла Лизка.
- Вот козлы, - с чувством сказала вторая близняшка.
    Новоиспеченные воины громко ухмыльнулись, и Курт закончила невеселый диалог:
- Ну что ж, потопали…
        Массивная железная дверь без скрипа открылась. Пройдя через маленький кори-дорчик, наполненный странными звуками, они очутились в огромной зале. Свет и музыка сразу же ослепили их, и в глазах стало на секунду темно.
- Ну что же вы опаздываете, господа? Прошу вас, скорее проходите. И без костюмов? – бархатистым голосом произнес высокого роста человек (человек ли?) с темными глаза-ми и волосами, и в черном одеянии – это был их пастырь. Стены залы были обиты, каза-лось, могильной тьмой, и от них веяло смертью, а от тысячи горящих свечей шел отуп-ляющий холод. За темно-коричневыми столами жрали, пили, играли в карты внешне похожие на людей, но внутренне уже сгнившие, с мертвенно бледной кожей и прекрасные в своем ужасе, с бездонными дырами глаз, пособники дьявола. На застеленных белыми простынями кроватях одинаково совокуплялись, а в середине на длинном ложе сидела роженица. Рядом с ней выло дитя с уже мертвой душой и злым разумом. Около нее суетилась сгорбленная бабка – повитуха, стирая кровь с новоиспеченного живого трупика.
        В головах воинов одновременно возник Голос: «Слушайте меня и действуйте быст-ро! Скрестите средний и указательный пальцы, до коснитесь до мертвяков и произнеси-те заклятье: «Во имя десяти снов и тысячи сердец»! И да поможет вам бог…- с грустью, с человеческой интонацией произнес Голос; в нем не осталось и тени той надменности и властности, которая была при первой их встрече с ним.
- Кроме нас, никто нам сейчас не поможет, - пробурчала Курт, вдохнула воздуха во всю грудь и звонко, так, что заволновалось пламя на свечах, крикнула: «Во славу божию»! Мертвяки от ужаса заткнули уши, и взвыла роженица. И девчонки, словно ветер проле-тели короткое расстояние, отделявшее их от нежити, одновременно скрестили пальцы, приставили ко лбу и скороговоркой произнесли: «Во имя десяти снов и тысячи сердец»! Четверо мертвяков вспыхнули, как сухое дерево, и красно – живое пламя стало пожи-рать их ступни, колени, туловища, головы; сухо трещали волосы и звонко лопались гла-за (Да здравствует живое пламя!). Трупы действительно становились трупами, совер-шенно не чувствуя боли, но без толку стоявшие, опустив руки. Для них было неожидан-ностью то, что кто-то мог посметь явиться на бал, их бал и устроить бойню. Через не-сколько секунд взвилось уже десяток костров. И только бабка – повитуха с внезапно вы-росшими, длинными, когтистыми лапами не растерялась и, дико вереща, осатанело по-неслась к близняшкам и, ударив обеими руками, свернула им шеи. У тех подкосились ноги и они, обнявшись, упали на пол. Старуха наклонилась к ним, но Лизка была уже здесь. Ударив коленом в сморщенный нос, опрокинула бабу и, не дав опомниться, со-жгла ее. Курт тем временем пробиралась к дитю, попутно сжигая ошеломленных мерт-вяков. Уже рядом с ним ее охватило сомнение и жалость к нему. Ей стало тяжко поднять руку на только что появившегося младенца. Но тут мать, дотоле лежавшая на кровати, почувствовав опасность, грозившую ее дитю, вскочила и ударила Курта в живот. Та, охнув, согнулась от дикой боли (А мертвяки, сволочи, боли не чувствуют!), но тут же распрямилась и врезала обидчице прямо в челюсть. Тетка, запрокинув голову, перекувырнулась через кровать и там затихла, а через секунду дьявольский выродок уже сгорал в очищающем пламени, совершенно не чувствуя боли и с немым удивлением поглядывая на уходящий мир.
        Мертвяки все так же безучастно дохли, оставляя после себя лишь горстки вонючей золы. Но тут у пастыря загорелись черным пламенем глаза, и он страшным замогильным голосом закричал: «Ашу Хуа спрушен Мари кришен Брогг-ха-а». Нежить радостно взвыла, выпрямила указательный палец и прижала к его основанию большой. Их бледные лица были оскалены. Кажется, они улыбались… Курт подскочила к одному, приложила пальцы… и тут же отдернула – кожа на руке изжарилась! Превозмогая боль, она все же попыталась их сжечь, но лишь обожгла вторую ладонь.
- Они не горят! – панически закричал воин… и отлетел от сильного удара в грудь. Лизка подскочила к раненым, чтобы вытащить их от сюда, но от испуга присела. Близняшки, с перекосившимися лицами, вытекшими глазами, шли на воинов, протяжно завывая. Лизка испуганно отступала и наткнулась на Курта. Та схватила ее за плечи и потащила к выходу. Вслед им неслось злорадное завыванье…
        С трудом отодвинув последнюю дверь, они выскочили на улицу и яркий, живой свет ослепил их. От неожиданности Курт прикрыла рукой глаза. Стукнула дверь. Де-вушка убрала руку и увидела входящую в комнату мать. Спросонья Курт не ответила на вопрос, почему в комнате пахнет паленой кожей. Она не услышала его. Она пыталась понять, почему кожа на пальцах красная и жжется…
               
                Февраль, октябрь 2004