Страхи

Страхи…

Что такое вообще – страх – откуда он и для чего? C точки зрения психологии – необходимый элемент для собственного самосохранения. Чтобы выжить. И … живём… кое-как, если страхи глобальны. Если то, что испытываем, является простым, обыкновенным страхом смерти, влипая в чувство привязанности, являющееся по сути страхом одиночества, влипая в чувственные удовлетворения и впечатления, торопясь куда-то, испытывая страсть к деятельности, то есть - страх потери времени, стремимся к славе, впутываясь в борьбу за лидерство, или зарываемся в сексуальную активность… Но Живем ли вообще иногда, когда страхи мелочны, придирчивы и по большому счету - глупы?
Нет, она не была против страхов вообще, она была против необузданности и срывания крыш в отсутствии страха чего бы то ни было… Она была за созидательный страх. И при этом всё пыталась понять – где эта грань… между страхом безрассудным  (поскольку безрассудность, как она вдруг поняла, - есть критическое проявление страха,  его максимальная проявленность) и страхом рассудочным, когда, осознавая причины и возможные последствия, человек старается чего-то избежать во имя спасения себя, любимого, или так же старается не причинить боли другому человеку, понимая, откуда – из каких его страхов, из какой причинности у другого растут ноги в последствиях, наверное, при этом тоже – во имя себя, любимого, или, заблуждаясь, во имя другого…  И пыталась понять: куда они приводят… В никуда. В никуда, если продолжать их бояться и не идти в них, если продолжать их замалчивать, если продолжать не жить… Страх названный – есть страх побежденный. Кто-то об этом уже сказал. 
… Она не боялась темноты, с детства. В отличие от ее брата, она не боялась темноты и могла спокойно войти в комнату и включить свет. В отличие же от ее брата, она могла спокойно спать одна и даже стремилась к этому. И, когда ей было лет 10, а брату – 8, когда их кровати, раздельные, но ранее стоявшие рядом, поставили через проход шириной в коврик, утро начиналось с ее крика: «Мама, опять он спит в моей постели!»… Да, он дожидался, пока сестренка уснет, и тихонько перебирался в ее кровать, на краешек, очень осторожно, чтобы она не ощутила его присутствия, и так тихонечко и спал до момента своего  обнаружения… Может быть, все дело было в том, что она была старшей, и во многом чувствовала свою ответственность? И брала ее на себя, даже если какие-то поступки явно выходили за сферу ее деятельности… ей 4,5, брату  - около 3.
- Кто выдрал стельки из моих сапог?
- Мам, я…
- Зачем?
 - Не знаю…
…. А Санька помалкивает… В этот момент она испытала за своего брата страх быть наказанным. И стала жить уже не своей, а его жизнью…
- Хорошо, мы идем к бабушке, ты остаешься дома…
Молчание. Терпение. …. А Санька помалкивает… 
Вся семья выходит из квартиры…  Она остается у двери. Слезы…
- Ну, долго будешь врать?
- Это Санька, я не  знаю – зачем…
Да, потом все пошли к бабушке… но при этом – дурацкое чувство все ж таки предательства по отношению к брату внутри, поскольку изначально ответственность сама же на себя и взяла… А если бы не брала? Если бы промолчала. Или вообще не включилась бы никак в ситуацию? И дала событиям разворачиваться так, как и должно было быть? Тоже великая тема, требующая осмысления…
Все ее собственные страхи ею же самою и заглушались… Забавное было время – детство… Но… она боялась – боялась, как оказалось, многих вещей – быть может, некоторые из них были мелочными, а некоторые – глобальными, некоторые были осознаваемыми, а некоторые стали понятными многие годы спустя… Некоторые ушли, а некоторые проявились и дали о себе знать в самых неожиданных, как оказалось, ситуациях… Каким-то образом переживя в 5 лет две операции на глазах по поводу косоглазия, возникшего, наверное, тоже из-за какого-то внутреннего страха, она стала бояться быть покинутой самыми близкими людьми в самых сложных жизненных ситуациях… помня, видимо, о том, как с забинтованными вглухую глазами неслась по коридору больницы, как-будто видя все окружающее, за мамой, ушедшей минуты две назад, с криком: «Не уходи…»… Заболел брат – тяжело. Отец был в отъезде. И маму разрывало. Но это понимание – потом…
А еще … То ли реализация страхов, то ли предчувствие?
- Мамочка, возьми с собой аптечку!
- Мам, ты аптечку взяла?
- Мам, а что у нас с собой есть из лекарств?
Странность вопросов, обуявших 4-летнего брата, казалась бзиком до.. До того момента, когда отец впрыгнул в свою лодку, чтобы спасти подвыпившего товарища, которому распороло брюхо винтом  другой лодки. 
День этот – день рождения мамы и поселка, в котором тогда они жили, стал безумием.  В желании уберечь детей от сквозняка, пересадив ее на противоположные нары, какая-то веселая тетка брата поставила обеими ногами в только что снятый с костра котелок с кипятком.
- Я же тебе говорил взять аптечку! – Мама с братом на руках металась по берегу, с которого без лодки до больницы добраться было невозможно.
… Какие-то чужие тетки пытались ей втолковать, что все будет хорошо. Но что могло быть хорошего в том, что не было отца с его лодкой, в том, что мама с братом сели в лодку к каким-то очевидно пьяным товарищам, в том, что она осталась одна среди всего этого чужого? 
… Отец-таки сумел спасти мужика,  выловив его с его кишками из ледяной сибирской реки. Брат, пользуясь своей травмой, еще в течение пары месяцев «ездил» на ее закорках, пока она не взбунтовалась, увидев, что он вполне самостоятелен в своих проявлениях, если ее нет рядом. Но …
Но,  нося очки, боялась одноклассников, их насмешек и злости. И дралась со всеми – мальчиками и девочками, дралась за свое право на существование. Потом повзрослела, вдруг однажды поняв, что ей совершенно не хочется драться с девочкой - Людкой, которую растила старшая сестра (имеющая семью и своих двоих детей, для которой, как говорила Людка, она была лишь обузой)… К ней было другое чувство – не злости, не соперничества – а, в какой-то степени, сопереживания… Повзрослела в  возникшем понимании, что из драки ни один человек не выходит победителем, что в драке, в той или иной степени возрастают лишь убытки, как-то рваная душа, штопанное впоследствии тело, и, хорошо, если по-мелочи: рваные колготки, кофты, шубы…… и, порой, растирая синяк, ловила себя на мысли, что умудряется переживать, – а не слишком ли ушибся тот, кто ее этим синяком наградил. …Повзрослела, осознав чувство зависти тех же одноклассников к природным талантам и данности (музыке на лету, голосу, красоте длиннющих густых волос, которые те же одноклассники – девочки тайно лезвием во время переплетания, которому она спокойно доверилась, а мальчишки открыто – ножницами по косе, обрезали) – драться перестала, стало смешно и горько… за мелочность… и полнейшее непонимание...  только позже пришло осознание, что с их стороны это была зависть к внутренней стойкости, характеру, ведь поодиночке никто из них не смел… … Уже дома, переплетаясь, испугалась - волосы с левой косы потянулись прядью… И тут стук в дверь - Ленка, потупив взор, не входя: «Знаешь, прости, мы тебе сегодня, пока волосы переплетали, лезвием их обрезали…».  «Ну ладно, спасибо, что сказала, а то я уж испугалась, что лишай подцепила, думала, как маме сказать, что вчера весь вечер с кошками чужими играла…». К Ленке осталось уважение за поступок. За выход из "дружбы против", за смелость брать ответственность.
...Да, наверное, она во многих только злила их бессилие своим невключением в навязываемое. Нестандартом реакции.  Класс замер, когда на следующий день она вошла, опять же, с двумя косами и села за свой стол.
- Резать? - теряющий девичье внимание с появлением "новенького", но трусливый в ожидании всеобщего решения, он  натянул ее правую косу назад через стул, зажав в ножницы. Класс зашумел...
- Отпусти, я сказала - захлестнула здоровая злость.
- Не надо. Режь. Сейчас звонок - разноголосие... Кто-то просто отвернулся - не вижу - не знаю - не участвую.
Она отдала должное - ножницами он вооружился хорошими, крупными с острыми лезвиями. Не было рывков, щипов, боли, только звук и ощущение потери. Один рез, два, звонок. Учительница. Зажав вынутую прядь зубами, заплела косичку. Хорошенькую, длинную.
- Ты, кажется, хотел взять на память обо мне? - со звонком шагнув к его столу, бросила в открытую тетрадь и нашла взгляд.  Класс снова замер. Она вышла, а он остался сидеть. На следующий день пришла с одной косой: место срезов было разным, поэтому резкого утоньшения видно не было.
Но, её реакция в проявлениях была критической, по-максимуму, когда дело касалось... нет, не её самой (в этих случаях она была максимально терпеливой), но: брата, других людей, если обижали слабых...
Тот же парень, урезавший ей косу, шибанув в грудь одноклассницу и замахнувшись для следующего удара, был потрясен окончательно, пролетев, не задерживаясь, сквозь ряды пальто и шуб, и треснувшись об стену раздевалки, в момент, когда она выросла между ними, им и той девчонкой, которую сама-то была меньше не только в росте на полголовы, но и раза в полтора в объёме...
- И если еще раз посмеешь ударить... - Он понял и больше не смел. Она же поняла, что ее разрушительная сила может быть страшна.
...Она плакала, да, но после драк, после событий... со-бытий...  в событиях стискивала зубы и молчала. Отревывалась, заходя в музыкалку, умывалась... и шла домой, и даже там не показывала свою уязвимость. Да все-равно, мама-то о чем-то догадывалась...
-Эй, косая, тебе жених. - Прибыл еще один новенький со страшным косоглазием. Глянув на парня, ужаснулась, его взгляд смотрел в нее мимо. Такой взгляд у объекта наблюдения создает ощущение  собственной растроенности  (лево, право, центр) и, в связи с этим, - расстроенности (поскольку теряется ощущение собственной целостности). Ее косоглазие было выправлено операциями, и только иногда левый глаз "убегал", чего она как раз-то и не видела, но... к парню из-за его дефекта возникло страшное отторжение. Внутреннее знание его и своей таковости породило неосознаваемую агрессию. Как-то, смотришь в зеркало и не нравишься себе - отворачиваешься, матерясь. Справилась. А еще зашла в школу ее мама и спросила у того, первого новенького, который, действительно, входил в лидеры, что было бы с ним, имей он такой физический недостаток. Косой звать перестали. Да, мама сохранила свой визит и их диалог в тайне. Рассказала лет через семь…, после того, как в их квартире проходили подготовки к школьным вечерам около пианино, после того, как общим решением дочь выбрали комсоргом класса, а потом председателем учкома школы,  после… после школы.
И мама еще раз приходила в школу.
- Чуриков, ты – чурбан!
…Стоячий бойкот всего класса преподавательнице истории только она, не одна носящая   звучную фамилию, нашла смелость объяснить завучу.
- Родителей!
Да, та тетка в их классе больше не преподавала. После вопроса, обращенного мамой к одноклассникам: «Что, у моей дочери такая широкая спина, что за ней может спрятаться весь класс?».
А тогда... Быть может, слишком близко была с ней смерть в её 5? И она почти совсем перестала быть ребенком… Тогда же, в 10.
Когда стала бояться мужской слабости, мужских слёз. Отец плакал. И мать ничего не могла сделать. Или мать и была причиной его слез – она не знала. Но тогда узнала и прочувствовала – что это такое – неконтролируемая, неуёмная  дрожь во всем теле…  после события…
- Иди, поговори с отцом, пожалуйста… Он на кухне.
…
Отец плакал, в руках держа два ножа, – сапожный, с острым треугольным концом, и кухонный - внушительных размеров охотничий нож.
- Пап, что ты здесь делаешь? Дай мне ножи, зачем они тебе?
- Да незачем уже, дочь, конечно, думал стельки вырезать из валенка…
… И вдруг она поняла его страх непонятости, обняла и почувствовала себя уже не дочерью, а, скорее, матерью своего отца… и стала жить не своей жизнью, а жизнью бабушки…
Стельки… С той поры она уже больше не могла взгромоздиться к отцу на колени (как и к другим мужчинам впоследствии) или попросить покатать её на облачке, как буквально ещё день назад, когда садилась попой на его ладонь и он, к её восторгу, легко поднимал её в воздух… Но все-таки, без утреннего отцовского чая и затопленной печки, когда он находился дома, из постели вылезать отказывалась, позволяя продолжаться детству.
… Она, видимо, очень старалась забыть этот эпизод. И забыла. Совершенно. Страхи вытесняются в подсознание. И она свой страх туда же и засунула. Не осознавая. До той поры, пока вдруг однажды, спустя двадцать пять лет не задала себе вопрос – почему в её жизни всё перевёрнуто вверх дном? Почему она к появившемуся, как казалось и очень хотелось - сильному мужчине, очень внутри родному, стала относиться как к капризному ребёнку, позволяя всё и вся, прощая нежелание становиться взрослым и потакая ему в этом, носясь с его уже взрослой, но так же не хотящей взрослеть,  дочерью  как дурень с писаной торбой,  стараясь разрешить  возникающие  моральные, материальные вопросы,  ограждая его от явного, срываясь и ломаясь.
И вот здесь и вылезают в комплексе все страхи: страх быть покинутыми или преданными самыми близкими людьми в самых сложных жизненных ситуациях - его и свой собственный, откуда растёт невозможность открытости и доверия, невозможность открытости прикосновения, на самом деле, в диком его желании, страх привязанности – в невозможности переживания боли отрывания, страх проявить нежность, страх быть наказанными, страх быть непонятыми, который не обсуждается открыто, а предъявляется в вину, в надрыве и слезах, откуда вновь – страх мужской или женской слабости и желание избежать её ощущения в собственном неумении защитить, зарывание в броню, страх причинить боль поименованием вещей тем, чем они являются на самом деле… И неверие  в щедрость, открытость, искренность…. Страх иметь страх… в конце концов… Страх жить в страхе умереть… Что также не осознается. И кажется, что жизнь очень долгая штука… Можно обижаться, зарываться, надрываться, обижать, не считаться, считаться только с собой, виноватить кого угодно в том, что они нашли смелость сделать или сказать то, что ты хотел, но так и не решился сделать или сказать, срывать злость, прикрываясь «праведными чувствами»… Можно… продолжать быть ребёнком … Можно продолжать жить не своими жизнями, а чьими-то… А можно стать Женщиной, стать Мужчиной, допуская иметь страхи и зная их, считаться с ними, и, не впадая в них, осознавать и взаимодействовать, отвечая себе, что же они дают тебе позитивного. Как-то поймала себя на мысли, что обходит стороной синенькие кабинки, расставленные по городу, задумалась – почему. Детство. Зима. Градусов  минус 35-40. Сука, воющая, наматывающая круги вокруг деревянного туалета, по образу и подобию которого и сделаны эти синенькие кабинки, и куда кто-то из соседей выбросил скулящих щенков… и боязнь так же погибнуть. Отец, специально для детей двора (вернее сказать, для своих детей - для неё и брата), в одной кабинке для пользования летом фактически совсем заколотил такую дырку, оставив узенькую щель…  А страх где-то так и засел, заглядывая прямо внутрь из той дыры, не смотря на те обстоятельства, которые родили в народе чудный анекдот: Идет девушка летом по южному пляжу. Красива. Попой водит. Сзади заинтересованный мужской вопрос:
- Девушка, Вы с БАМа*?
- Хм, а как Вы догадались?
- Да у Вас на попе отпечаток от ведра остался.

... Реальность полроссийская, учитывая просторы, климат и обустроенность…
… Вопрос: «Что бы Ты сделал, если бы тебе точно сказали, что тебе осталось жить:
- 10 лет?
- 1 год?
- 1 неделю?
- Что ты можешь умереть в любую секунду?»…
Интересно, как отпадает шелуха. Она поняла – в ней остается немного – желание в любви к себе подарить своим близким мгновение любви, хоть просто сказать об этом еще раз… и уединиться для перехода в Иное…

... Когда она обо всем этом рассказывала, четко отображались ее отношения с матерью в словах "мама", "мать". "Отец" в ее восприятии существовал как многозначительный фактор, желаемый, но не очень близкий (что отразилось в её отношениях с мужчинами), а ее страхи на улице штормили деревья и рвали им корни, швыряли мусорные баки, выбрасывая ими содержимое, вброшенное когда-то ею самой и еще кем-то под крышки в надежде об этом не помнить, превращая окружающее в страшную картину абсурда. Природа отображала, что именно так, всунутые в подсознание, страхи разрушают то, что именуется жизнью, Жизнью человека, до той поры, пока, осознав количество мусора и шелухи, он не станет Человеком.
... Ее "история" была историей «Чучела» В. Железникова, которую я, когда-то еще в детстве, смотрела, история, нашедшая «силу», история, кричащая в меня и рассеивающая мусор.
…
- Говори с ней, говори с ней как со взрослой - тогда она захочет и сможет тебя услышать. - Говори с ней о хорошем!  … Слов не слышно, слышен голос реки – разговора - новорожденная мать говорит с дочерью. И счастье – слышать как дочь внимает звукам…


* - БАМ - Байкало-Амурская магистраль - железная дорога, стратегическое значение которой было признано в тридцатых годах прошлого века, реализовашееся в 70-80, и умершее в 90-х. Высадка десанта производилась прямо в тайгу, где и обустраивались первопроходцы.