Бездыханная легкость

 
                «Бездыханная легкость – моя непомерная тяжесть.
                Переполнено сердце, и рубаха от соли пестра.
                Завязало нас гордым узлом, да никто не развяжет.
                Разрубить, я уверен, руке не поднять топора.
                Что за радость такая в ладонь пеленать свои стоны.
                В этом есть чудо-прелесть пускать по ветрам волоса».
                СПЛИН. А. Васильев.
               
     Бездыханная легкость переполняла его грудь. Он готовился к полету. Собственно, дышать ему и незачем было. Он понял, что было позади него. Он догадывался о том, что будет впереди. Сырое дерево мягко скрипело под кованой подошвой тяжелых ботинок,  уже готовых к такому долгому и в то же время очень короткому полету. Почти каждый его шаг, ведущий к одинокой доске на краю корабля, был необдуман и лишь потом понят, но каждый из них вел сюда. Говно, слезы, лужи, улыбки, осколки, песни, снег – по–всему прошли эти ботинки. Его глаза часто оглядывались назад, но неизменно смотрели туда, откуда первой отступает темнота, где линия глубокого океана окрашивалась в розовый цвет расцветающего солнца. Стоя на краю, Лыська вспоминал, как обычный моряк,  сидевший на кокаине, какими наполнено это судно, взял в руки гитару и спел. Всего лишь спел. Но человек, музыка и песня соединились в нечто такое, отчего у Лыськи странно защемило в груди, а дышать стало вдруг нечем, и на мгновение он унесся от кишевшего крысами корабля, в далекий и прекрасный мир, но снова упал на просмоленные доски. «Тогда я назвал его Богом… но он засмеялся, достал из кармана шелковый платочек, и, взяв щепоть белого порошка.… Эх… Что он здесь забыл?» - подумал Лыська.
      …Бездыханная легкость сковывала его грудь, словно смирительная рубашка обезумевшего. До его жалкой смерти оставалось совсем немного. Ему остались несчитанные минуты, минуты воспоминания людей. В этот короткий и в то же время долгий миг его сознание переполняли люди, живые, но в то же время мертвые. Они бродили по его памяти, затрагивая невидимые струны невидимого музыкального инструмента, вставали во весь рост, смотрели на него и в их глаза было страшно смотреть, но он не смел отвести взгляд. Не произнося ни единого слова, они рассказывали о себе, и звуки их голоса терзали его уши, но он не мог их не слушать. Перед ним проносились призраки их невыносимо страшного прошлого. Вот пролетел с высокой колокольни безызвестного храма человек, не нашедший в этом огромном мире ничего такого, что  не подтолкнуло бы его к узкому подоконнику и не бросило бы вниз, словно куль мяса. И земля на прощание поцеловала его, содрав своими нежными губами половину лица. А в голове Лыськи, словно загнанная в угол крыса, металась одинокая мысль: «Почему? По-че-му?! Зачем!?!». В голове его раздался душераздирающий крик, но из уст вырвался только слабый стон…
       …Бездыханная легкость.… Перед глазами переваливаются друг через друга одиноко-равнодушные волны. Белые чайки ныряют в них, выхватывая серебристых рыбок – пищу, и уносятся в соленую даль. А глубоко в лесу, далеком от людских поселений, в грязной землянке, на потертых газетах и под драным одеялом, захлебывается собственными слюнями брошенный равнодушно-слепым миром, утонувшем в мелочном эгоизме, обессиленный и одинокий сирота.… А вокруг него разноцветными воробьями разлетаются и порхают, медленно опускаясь вниз, великолепно и странно разрисованные клочки полотен, исписанные стихотворениями жалкие обрывки бумаг, и валяется за ненадобностью в углу землянки лютня без единой струны, но… музыка её души бьется в мозгу Лыськи осколком незабываемого эха, заставляя сжимать голову непослушными пальцами ….
       …Бездыханная легкость душила его, словно удавка шею повешенного. Словно смирительная рубашка пеленала душу. Словно кожаные ремни, стянувшие грудь возлюбившего. И он ждал. Ждал толчка острием сабли в спину. И тогда шагнул бы в голубеющую глубину необъятно – равнодушного океана. Может быть, тогда он бы нашел то, что искал? Может быть?

                Для тебя и про тебя.
                1 марта 2005 г.