А. Максимов. Так было... 25. Изгнание -2-

Анатолий Максимов. Так было... Часть IV.  25. Изгнание (2)


Восточный вокзал, как и все большие вокзалы, был пропитан каким-то специфическим запахом. Конечно, запах перегретых масла и пара был преобладающим, но было и еще что-то неуловимое. Толпа, как на любых больших вокзалах, нервничая и изнемогая, тащила чемоданы и узлы.

Подхваченный этой толпой, я пошел к выходу. Продвигаясь, прислушиваюсь к языку и замечаю, что люди говорят быстро и неразборчиво. Я не уловил ни одного слова! Какому языку меня обучали в школе? Мои знания французского языка ограничивались стандартными фразами, вроде «Мадам, я забыл тетрадку» или «Мадам, я не приготовил урока». Дальше царила абсолютная пустота.

Когда мои «оправдания» достигали предела, мне «предлагали» сделать усилие. Когда Мадам говорила с нами, то я различал каждый слог, хотя не всегда улавливал смысл сказанного. А здесь, в Париже, – абсолютно ничего! Не обращусь же я к первому встречному, говоря «Я забыл тетрадку» или «Я не приготовил урока»!

На перроне я увидел дощечку с указанием «в комендатуру». День только начинался, и я решил немного переждать и пойти в комендатуру попозже. Приняв такое решение, я разменял немецкие марки на французские франки: за одну марку – двадцать франков!
Вижу, что все столики на террасе кафе «О депар» заняты полудремлющими путешественниками. Кроме того, резкий запах, идущий из соседнего с ним туалета, дверь которого ни на минуту не закрывалась, не располагал к поиску свободного столика в этом кафе. Я пошел дальше, нашел другое кафе и сел за свободный столик.
Слово «кофе» обозначает одно и тоже на всех языках. Официант убирал чашки с соседнего столика. Проходя мимо меня, он что-то сказал. Но что? Спросил ли он меня, что я хочу? Или сказал, что он больше не обслуживает? Я решил, что нечего тонуть в безрезультатных догадках и заказал:
– Кофе!

И мне моментально подали кофе. Какой аромат! Эрзац кофе, к которому я уже привык было, оказался настоящими помоями по сравнению с французским кофе! «К такому кофе подошла бы хорошая сигарета», подумал я.
– Сигарет!

Мне принесли пакет синего цвета. Я начал его открывать не торопясь, не зная качества табака. В моем понимании сигареты из качественного табака должны быть в коробочке, а не в пакете, как этот, синий. Я зажег сигарету и чуть-чуть затянулся – никакого эффекта. После второй затяжки появился зуд на кончиках пальцев. После третьей затяжки появился зуд в ногах и нечто приятное «ударило» в голову. Это был мой первый кофе и мой первый «Голуаз» во Франции!

Я достал из кармана коробочку сигарет «Юно», положил ее на столик, а пакетик синего цвета положил в карман. Мне подали счет, не представивший никакой трудности для понимания: цифры международные!

В комендатуре я изложил «мою историю».
– Вы говорите Виккель? – переспросил меня дежурный и обратился к соседу: – Эрнст, видел ли ты сегодня утром унтер-офицера Виккеля?
– Виккель? Виккель? Да, он уехал в Ля Рошель. Он едва успел на поезд!
– Передал ли он тебе документы на проезд этого господина из Берлина в Париж?
– Нет.
– Сожалею, но я ничем не могу тебе помочь, – сказал мне дежурный.
– Как так ничем? Если меня посылают в Бордо в одиночном порядке, то, видимо, есть для этого какое-то основание! Я вам назвал фамилию унтер-офицера, который был здесь! Я же это не выдумал! А вы мне говорите, что ничем не можете помочь!
– Я сказал, что мы, Вермахт, вам помочь не можем. Но мы вас направим в организацию Шпеер, которая сделает все необходимое.
– Согласен. Но, пожалуйста, выдайте направление на Бордо.
– Организация Шпеер вам выдаст необходимые документы.
–Ладно, я пойду туда. Но там у меня попросят предъявить документы. Я тогда буду вынужден сослаться на вас, сказав, что вы видели унтер-офицера Виккеля, которого начнут разыскивать и который подтвердит то, что я вам сказал. Оправдывается ли такая потеря времени во время войны? Дайте мне, пожалуйста, адрес организации Шпеер.
– Минуточку, – сказал дежурный и пошел в соседнюю комнату.

Было ясно, что появление Виккеля в этом месте доказывало правдивость моих утверждений. Кроме того, было вполне логично, что документы на имя иностранца были вручены немецкому унтер-офицеру, а не ему лично. Говоря честно, все эти аргументы и доводы не имели никакого веса. Но не мне надо было доказывать их несостоятельность! И пока мне не доказали противное, я был нацелен цепляться за свою первоначальную версию: получить документ с печатью орла и номером полевой почты (фельдпост), который явился бы удостоверением моей официальной прописки, моего официального существования!

Дежурный вернулся с адресом главного управления организации Тод (Todt).
– Мне эта организация не знакома. Я вам сказал, что я состою в организации Шпеер, которая обслуживает Военно-воздушные силы (Люфтваффе). Поэтому я приехал в Париж в сопровождении унтер-офицера Виккеля. Дайте мне, пожалуйста, адрес организации Шпеер и сопроводительное письмо с указанием моего назначения.
Требуя многого, я надеялся получить хоть что-нибудь.
– Минуточку. – И мой дежурный исчез в соседней комнате.

В соседней комнате работа кипела. Солдаты и офицеры предъявляли документы, на которые ставилась печать, и они сразу же уходили. Наблюдая, я заметил, что их организация полностью соответствует их же логике: в силу врожденного от природы чувства дисциплины они механически выполняют даваемые им приказы. Все немцы знают, что их приезды и отъезды должны быть отмечены комендатурой, и они автоматически идут прописываться. Бывали, конечно, случаи неповиновения, но они были настолько редки, что не нарушали общего положения. И военная машина продолжала крутиться…

– Берлин? В 13.04. Путь 7. Счастливого пути.
– Бремен? Вечером, ночным поездом. Путь будет объявлен. Счастливо.
– Ле-Ман? С вокзала Монпарнас. Автобус во дворе, выходя направо. Счастливого пути.

После каждого «Счастливого пути» дежурный ставил треугольную печать, с раскрытыми крыльями немецкого орла, и номер фельдпоста комендатуры Восточного вокзала в Париже. «Если бы на моих бумагах стояла такая печать», мечтал я, то я ни с кем бы ни разговаривал и ничего бы не просил!

– Это вы из организации Шпеера?
Незнакомый мне голос прервал мои блуждающие мысли. Я повернулся и увидел большой шрам розового цвета на левой щеке, Железный крест на шее и значок авиатора на левой стороне груди, над карманом.
– Да, господин лейтенант.
– Ваши права на вождение машин!

Пока офицер рассматривал мои права, я старался уловить взгляд дежурного, но напрасно: он тоже рассматривал мои права через плечо офицера.
– Кто был вашим инструктором?
– Шерер.
– Людвиг?
– Нет, его брат, Пауль. Людвиг погиб под Сталинградом.
– Не может быть! Когда?
– Я не могу вам этого сказать, но Пауль мне показал Железный крест, которым Людвиг был награжден посмертно и который был вручен его матери. Это произошло в день моего ухода из школы.
– Людвиг погиб… Разве это возможно?.. Но Железный крест – это, правильно, он его заслужил…

У меня создалось впечатление, что последняя фраза, произнесенная почти про себя, являлась его внутренним, личным эхо. Была ли какая-нибудь связь между гибелью Людвига и его бледно-розовым шрамом? Вызвало ли напоминание о Сталинграде тяжелые воспоминания? Оказался ли он в немилости в Берлине после поражения под Сталинградом?

Я стоял перед лейтенантом с определенной целью. Ни расспрашивать его, ни, тем более, утешать его, не входило в мои планы. Я придерживался мнения, что люди идут на войну, какая бы она ни была, с целью победить противника, но нельзя исключить возможность поражения.

– По существу, что вы от нас хотите?
Я объяснил мое положение.
– Видел ли ты унтер-офицера Виккеля? – спросил он у дежурного.
– Нет, господин лейтенант, я его не видел. Это Эрнст отметил его проезд.
– Ернст, видел ли ты Виккеля сегодня утром?
– Так точно, господин лейтенант.
– Сказал ли он тебе что-нибудь о персоне, которую он сопровождал?
– Нет, господин лейтенант.
– Свяжись с берлинским вокзалом.
– Так точно, господин лейтенант.
– Подождите немного, – сказал мне лейтенант и, не дожидаясь моего ответа, ушел в соседнюю комнату.

Я отошел от прилавка и сел на стул.

Продолжение следует.