Книга 5. Слезы на камнях - 1 часть

Глава 1
Бесконечные просторы пустыни искрились, вбирая в себя оттенки всех красок, от красного до желтого и от синего до зеленого. Воздух полнился множеством запахов, которые, недоступные для человеческого осязания, сливаясь во¬едино, представлялись караванщикам духом ледяных просторов. И только чуткий звериный нюх позволял, отделив одно от другого и читая по запахам, вплетенным в крылья ветров, так же, как человек по символам в книге времен, узнать: что было, прошло стороной, что есть, стоит за гранью горизонта, и что будет, ожидая впереди, затаившись до сво¬его часа.
Золотые волки неторопливо бежали по снежным барханам в сто¬роне от каравана, на расстоянии, достаточном, чтобы его дух не затенял другие запахи. Их лапы едва касались белоснежного меха того неведомого огром¬ного животного, которое вот уже множество веков спало глубоким сном, словно боясь разбудить его. Со стороны казалось, что по земным просторам скользят два солнечных луча, спустившихся с небес на землю.
Достигнув высокого, лучившегося в солнечном свете холма, такого же золотого, как и они сами, мохнатые охотники остановились и, потянувшись, легли в снег.
Сначала их головы обратились к каравану, ползшему по откры¬тым всем взорам от горизонта до горизонта просторам пустыни длин¬ной серой змеей - безобидной со стороны, но смертельно опасной для любого, кто решит встать на пути. Две пары внимательных глаз старательно шаг за шагом оглядели все вок¬руг, не желая, чтобы беда подошла незамеченной к их спутникам, воспользовавшись тем, что без¬мятежность последних месяцев дороги притупила осторожность.
Затем, убедившись, что по эту сторону горизонта все спокой¬но, они повернулись туда, где, казалось, и вовсе ничего не было, кроме неба, земли и снега между ними. Но только на первый, непосвященный взгляд. Для умевших же ви¬деть невидимое все было совсем иначе.
Волчица подняла морду вверх, замерла, принюхиваясь к порывам ветра:
"Стая совсем рядом", - ее глаза взволнованно поблескивали, пристальный взгляд словно чего-то ждал.
"Знаю", - хмуро бросил волк.
"И...?" - она сперва припала всем телом к снежному покрову, как будто прячась, затем в нетерпении резко поднялась, мускулы напряглись: Шуллат была готова в любое мгновение сорваться с мес¬та, прервав то, что было остановкой в пути, предшествовавшей ре¬шающему броску.
Хан, мотнув головой, приглушенно зарычал. В его взгляде, об¬ращенном к сестре, был укор, за которым, однако же, таилось нечто большее, чем понимание - страстное, с трудом сдерживаемое жела¬ние броситься бежать вслед за стаей, догнать ее и, наконец-то, оказаться среди себе  подобных. Разозлился ли он на сестру, или был  зол  на самого себя, - вряд ли он сам понимал это.  Да и какая разница? В нем - его духе, плоти боролись две силы, две стихии, стре¬мясь сбить, подчинить, утянуть каждая на свой путь - ту тропу, по которой шел караван, и другую, что была дарована стае.
Он вновь зарычал - недовольно, напряженно и глухо. А затем повернулся к волчице:
"Они рядом..."
"Тогда чего же мы ждем?" - она вскочила, но рык брата остановил ее.
"Так нельзя..."
"Что - нельзя? Нельзя? Конечно, нельзя! Мы просто не можем противиться зову крови! Мы должны! Или ты не чувствуешь того же, что я?"
"Чувствую... И, может быть, даже сильнее, чем ты!"
"Бежим же, бежим скорее! Не известно, когда в следующий раз нам выпадет шанс…!"
"Шуш!" - волк огрызнулся. Его нос наморщился, губы раздулись, весь вид говорил: "Прекрати! Еще немного - и ты нарвешься на трепку!"
"Что "Шуш"? - от нетерпения волчица пе¬реступала с лапы на лапу, крутила головой, принюхиваясь к возду¬ху, боясь потерять путеводную нить звавшего ее за собой запаха.
"Мы не можем просто взять и уйти! Мы - не простые вол¬ки-охотники. Мы - спутники бога солнца!"
"Это ничего не меняет! - она не хотела его слушать, боясь, что доводы брата пробудят в ней чувства, которые не позво¬лят сделать то, чего ей хотелось больше всего. - Разве мы не сво¬бодны в своем выборе? Разве господин Шамаш не дал нам право самим ре¬шать, с кем продолжать путь - детьми огня или братьями-охотника¬ми?"
"Уйдя, мы предадим тех, кого покинем".
"Нет! Конечно, нет! Мы ведь уйдем ненадолго, на чуть-чуть! Хан, всего нес¬колько дней! Только представь себе - несколько дней в стае! Разве мы не мечтали об этом? Разве мы не достойны того, чтобы наша мечта сбылась? А потом мы вернемся!"
         "Но..."
"Брат, - волчица припала к снегу, решив изменить тактику. Она больше не настаивала, не требовала, а просила - робко и так страстно,  что никто - ни бог, ни демон - не смог бы не внять ее мольбам. - Ну, пожалуйста! Мне это нужно! Очень! Пойдем!"
"Несколько дней... - волк бросил взгляд на караван. - Тут все спокойно, - задумчиво продолжал он. - И за это время вряд ли что слу¬чится... Да и не так уж далеко мы будем, чтобы, ощутив приближение опасности, не успеть вернуться..."
"Все, хватит думать, решать, выверяя прыжок! Пора бежать!"
"Постой. Мы должны предупредить..."
"Но зачем!"
"Так нужно. Так честно".
"Я не вернусь сейчас, - поджав под себя хвост, волчица попяти¬лась от него, - если я сделаю это, вспомню, что меня удерживает здесь, то уже не смогу уйти!"
"Тогда жди меня.  Я только скажу хозяину".
"Он не отпустит тебя!"
"Отпустит. Он дал слово".
"Он господин своего слова. Может его дать, а может и взять назад!"
"Он никогда так не поступит".
"И все же? Если он решит, что сейчас не лучшее время? Ладно.  Я подожду тебя... Немного..." - она отвернулась от брата, словно стремясь скрыть от него то чувство, что охватило ее дух, отражаясь вспыхнувшим пламенем ночной звезды в глазах - решимость уйти одной, готовность расстаться со всеми, даже с братом, но только не с тем желанием, которое было сильнее ее.
Волк, сорвавшись с места, скользнул золотым лучом по покрову снежной пустыни, торопясь вернуться в караван, что¬бы затем поскорее его покинуть.
Он подбежал к медленно бредшему возле своей повозки богу солнца, пошел с ним рядом, искоса поглядывая на хозяина, боясь окликнуть его, затягивая мучительное молчание в надежде, что тот заговорит первым.
Но Шамаш молчал, и Хану ничего не оставалось, как, тяжело вздохнув, окликнуть повелителя небес:
"Хозяин..." – но это все, на что его хватило. Прижав уши, зверь принюхался к ветру, стремясь распознать в его дыхании запах своих чувств - боли, горечи уже показавшихся у гори¬зонта теней потерь, страха перед будущим и холодного, безжалост¬ного осознания того, что все равно ему не пересилить зова крови, чью победу над собой он уже признал.
Бог солнца не отозвался. Все в том же напряженном молчании он, не поворачиваясь к волку, продолжал идти, пристально глядя на снежинки у себя под ногами, словно это были не капли замерзшей воды, а  пепел сгоревших миров. Тонкие бледные пальцы перебирали бусины четок, накинутых на запястье.
"Мы с Шуши..." – вновь начал в попытке объясниться волк, но, умолкнув, так и не сказав главного, заску¬лил, понимая, что не в силах сделать того, что собирался, когда это оказалось непосильной для него задачей.
"Вы решили уйти..." - наконец, приходя ему на помощь, загово¬рил хозяин.
"Да", - Хан опустил голову, не смея взглянуть на небожителя. Ему стало так стыдно, как никогда прежде. Он ощутил себя жалкой маленькой тварью, бездумно потакавшей желаниям плоти, забыв о долге.
-Я понимаю... - вздохнув, прошептал Шамаш. - Что ж...
"И ты не попытаешься нас переубедить? Не станешь удержи¬вать?" - волк с подозрением смотрел на бога солнца. Для него самого предстоявшее расставание таило в себе такую муку, что хотелось за¬биться в самый дальний угол повозки, завыть, заплакать, словно щенку, брошенному одному в бесконечности снежной пустыни. И, вглядываясь в лицо хозяина он поражался, не находя в его чертах того трепета, что охватил его собственный дух. Впрочем, спустя мгновение решил он, успокаиваясь, должно быть, все дело лишь в том, что повелитель небес решил скрыть от него свои чувства, зная, что спутнику и без того тяжело.
-Это ваше право...
"Хозяин, мы вернемся!  Очень скоро! Поверь!"- на глаза волка навернулись слезы.
Понимая, что еще мгновение, один случайно брошенный на друга взгляд - и он не сможет уйти, волк сорвался с места и быстро, словно стремясь поймать ветер за хвост, бросился бежать прочь.
Он не остановился возле ждавшей его сестры, даже не замедлил бега, скорее наоборот, заставил себя двигаться еще быстрее, не ща¬дя сил, не думая о том, что будет потом, стремясь лишь поскорее удалиться от каравана настолько, чтобы глаз не различал и самой блеклой тени, нюх не чуял пусть даже мимолетного запаха, чтобы ничто, кроме самой памяти, не напоминало о том, что было.
Как Шуллат ни старалась, она не могла догнать брата. Даже прикладывая к этому все свои силы, она не только не приблизилась к нему, но, казалось, с каждым новым прыжком лишь отставала все дальше и дальше.
"Хан! - наконец, не выдержав, окликнула она волка. - Постой! Подожди меня! Не так быстро!"
Золотой охотник услышал ее. И остановился. Да так внезапно, что, не успевшая среагировать на это волчица, налетела на брата, столкнулась с ним, и уже через миг они оба кубарем покатились в  снег. А еще мгновение спустя…
"Прости!" - припав к насту, она замерла, виновато глядя на Хана, отряхивавшегося, отплевывавшегося от снега.
Волк фыркнул, чихнул, мотнул головой. Под его недовольным взглядом Шуллат заскулила, поджав под себя хвост, прикрыла лапой нос, словно прячась от гнева брата, превосходившего ее и по силе, и по размеру. Она понимала, что ее неловкость в первое же мгновение нового пути могла обернуться большой бедой, окажись рядом враг, и сама считала, что достойна трепки.
Но Хан, видя в произошедшем и долю своей вины, ограничился лишь ворчанием:
"Будь внимательнее! Судьба не будет к нам вечно добра!"
"Конечно, - она даже не думала оправдываться. Осторожно, на пузе подобравшись к брату, она ткнулась носом ему в бок. - Ну, мы идем к стае?"
"Подожди", - он огляделся вокруг, удивляясь, как, оказывается, далеко убежали они от каравана.
"Чего теперь-то ждать?" - глаза волчицы расширились, голова наклонилась чуть в сторону. Она не понимала, зачем медлить, когда уже не только принято решение, но и сделаны шаги к его исполне¬нию.
"В стаю не приходят просто так. Они не примут первых встреч¬ных только потому, что чужакам того захотелось".
"Мы не первые и не последние охотники, ищущие в снегах свою новую семью".
"Да. И если одна из твоих прежних жизней хранит воспоминание об этом, ты должна понимать: все не так просто..."
"Я не хочу вспоминать! - нервно взвизгнув, прервала его волчи¬ца. - Я хочу в стаю - и все!» - сорвавшись с места, она побежала в ту сторону, откуда ветер доносил запах братьев по крови, который уже не просто манил, но подчинял себе, лишая способности думать.
Понимая, что теперь ее не ничто не остановит, волк двинулся  следом. Он не хотел оставлять сестру одну - совершенно беспомощ¬ную в ослепившем ее огне желаний. С другой стороны, разве то, что она делала, не отвечало и его стремлениям? Ведь если на мгновение за¬быть обо всем, не задумываться, переставая быть рассудительным спутником и слугой небожителя, можно вновь стать всего лишь зве¬рем, которого, чем дольше он оставался вдали от подобных себе, тем сильнее к ним влекло. Быть самим собою - разве это не предел всех мечтаний?
Они так стремились поскорее достичь соплеменников, что бежа¬ли по пустыни, не таясь, открыто. И  так жаждали встречи, что не заметили, как оказались в кольце пяти матерых волков-сторожей, охранявших покой расположив¬шейся на отдых стаи.
Каждый из золотых охотников сам по себе казался мелким и слабым рядом с Ханом и даже Шуллат, у которых всегда было вдоволь еды, которые не знали болезней, замедлявших рост и лишавших сил. Даже не имея собственного опыта поединков, полагаясь лишь на память предков, брат с сестрой могли бы справиться с тремя из них, даже, при доле везения, со всеми пятью. Волки стаи не могли не понимать этого. И, понимая, они не спешили вступить в бой, лишь зло скалились, прижав острые уши к голове, рычали, предупреждая пришельцев, что за спинами охотников, оставаясь не¬видимой до поры, затаилась стая - та сила, с которой не смог бы спра¬виться ни один зверь, сколь могущественным он бы ни был.
Но Хан с Шуллат и не собирались драться с теми, с кем так искали встречи. Они хотели не завоевать стаю, подчиняя ее себе, а просто присоединиться к другим, научиться у них жизни в снегах пустыни, о которой они знали лишь то, что хранилось в их памяти.
Пришельцы отступили на шаг, стараясь держаться поближе друг к другу, при этом, не выпуская из внимательных взглядом ни одного из волков стаи. Но покорность, которая должна была успокоить зверей, лишь сильнее обозлила, дала новые силы, вскормила уверенность. Чужаки, заставившие стражей испытать не только беспокойство,  но и страх, должны были заплатить за это.
И брат, и сестра почуяли дух ярости, который вот-вот должен был вырваться на волю, выливаясь в кровавый слепой бой.
"Держись рядом со мной", - бросил Хан Шуллат, сжавшись в комок,  готовясь к прыжку.
"Но зачем нам драться с ними!- волчица смотрела на сородичей широко открытыми глазами, в которых горело непонимание. - Ведь мы хотим всего лишь присоединиться к стае! Может быть, они не по¬няли, может быть, если я объясню..."
"Они не станут нас слушать! - скользнул на ней острым, словно клык, взглядом Хан. - Как не стала меня слушать ты, когда я пытался объяснить: присоединиться к чужой стае не так просто, как это выглядит в мечтах. В ней нужно найти свое место. За¬воевать его!"
"Как дети огня ищут свое в людском мире, проходя испытание?"
"Да! Если б ты на миг освободилась из сетей запахов, то вспомнила бы все, чем так щедро наделили нас предки, что знали когда-то мы сами!"
"Прости! Я так наивна!"
"Хватит, - остановил он ее. - Соберись!" - горевшие холодным огнем глаза волка, не мигая, следили за чужаками, густая  шерсть на спине приподнялась,  проходя гребнем до самого хвоста:
"Мы пришли не затем, чтобы драться, - Хан обращался к охотникам стаи, не пугая и не предостерегая их, а лишь предупреж¬дая, - но если вы нападете, мы будем защищать свои жизни!"
"Щенки! - глухо зашипели те за миг до прыжка. - Вы пожалеете о том, что..."
"Нет!" - где-то далеко, оставаясь невидимой, завыла старая волчица - мать стаи.
Этот вой отрезвил стражей, которые еще мгновение назад были совершенно ослеплены духом крови, чей солоноватый вкус уже ощуща¬ли на клыках.
  Их воинственный рык сменился хмурым ворчанием, в котором, однако же, сохранилось напряженное звучание предостережения:
"Уходите! - глаза горели угрозой. - Будьте благодарны матери за то, что ваши жалкие шкуры остались в целости и помните: в следую¬щий раз мы не будем столь милосердны. Так что в ваших интересах, чтобы этого "следующего раза" не было никогда!"
"Но все, чего мы хотим, это присоединиться к стае!" - в глазах Шуллат была мольба.
“Присоединиться? - волки приблизились к ней, обступили, принюхались. В их глазах злость сменилась интересом. - Почему нет? Оставайся. Если хочешь. У нас найдется кусок мяса для такой милашки. Но он, - они зло глянули на чужака, - пусть уходит! Для него места нет! Ну же”, - охотники начали осторожно, и, вместе с тем, настойчиво оттеснять самочку в сторону.
"Но почему?! - та подчинялась, и, все же, медлила - с одной стороны, она не могла уйти от тех, к кому так стремилась, с дру¬гой - бросить брата, с которым никогда надолго не расставалась, остаться совсем одной - это было выше ее сил! - Почему вы не можете принять нас обоих! Мы сильны! Мы не будем вам обузой!"
"Решай", - те с интересом поглядывали на нее, ожидая, что пересилит в гостье - разум или страсть.
"Хан!" - она повернула голову к брату. Волчица выглядела со¬вершенно несчастной, в глазах была мольба.
"Оставайся, - поняв все, волк принял решение за нее, освобож¬дая от гнета сомнений и тянувших в разные стороны чувств. - Так бу¬дет правильно".
"Но ты...!" - ей хотелось всего, а не лишь части желаемого.
"Я найду способ войти в стаю, заслужить себе место в ней! Не беспокойся за меня!" - и, не оставляя сестре времени на то, чтобы понять происходившее и изменить  решение, он убежал в снега пустыни.
Хан не вернулся в караван. В то же время, он больше не пы¬тался и приблизиться к стае, двигаясь позади нее так, чтобы не попадаться на глаза охотникам, и, вместе с тем, не таясь от них, маяча духом на хвосте волков. Золотой охотник терпеливо ждал того мгновения, которое позволило бы ему проя¬вить себя, доказать, что он не просто достоин присоединиться к стае, но нужен ей.
Судьба не стала проверять его терпение, растягивая время ожиданий до бесконечности. Все свершилось даже быстрее, чем он надеялся.
Ночью стая вышла на охоту.
Хан наблюдал за волками со стороны, выбрав место, с которого мог видеть все происходившее, но при этом чувствовать себя в относительной безопасности, держась в стороне как от клыков раз¬горяченной кровью стаи, так и копыт и рогов диких оле¬ней.
Волки действовали не бездумно, надеясь лишь на удачу. Они просто не могли себе позволить ничего подобного, когда от успеха охоты зависела их жизнь. У них был план, старательно разра¬ботанный и уже не раз испробованный. Каждый знал, что должен де¬лать, и, может, потому со стороны казалось, что стая - не просто племя волков, но нечто действительно целое, единое в каждой мыс¬ли, каждом движении.
Несколько молодых, полных сил самцов, ведомых вожаком, гнало стадо к тому месту, где их ждали остальные, затаившиеся в засаде. И эта ловушка должна была вот-вот захлопнуться.
Все шло по задуманному. Во всяком случае, так казалось. И, все же, в какой-то миг Хана охватило странное беспокойство. Сначала он решил, что это - отголосок чувства, которое испытывала сестра, находившаяся во власти первой в своей жизни охоты стаи. Но потом в какое-то мгновение он понял, что дело не в ней - в нем самом.
То, что прошло волной искр по шерсти, поднимая гребень и за¬жигая зеленым огнем глаза, было предчувствием беды. Даже более того - ожиданием ее в той слепой уверенности, когда глаз еще не видит, но нос уже чует сладковатый дух смерти, доверяясь ему бо¬лее чем всему увиденному.
Приглушенно заскулив, волк собрался, подтянул лапы, напряг мышцы, готовый к тому, чтобы совершить прыжок в то самое мгнове¬ние, когда опасность проявит себя. А пока он с бархана внимательно следил за тем, что происхо¬дило внизу, старательно зарывшись в снег, стремясь ничем – ни видом, ни запахом не обнаружить своего присутствия.
Добычей стаи должны были стать молодая олениха с олененком, которые не выдержали бешеного бега во власти безумного страха, рожденного в их сердцах видом охотников, их рыком, оскаленными клыками и брызжущей слюной. Слабые и беззащитные, они выбились из сил  и уже были готовы сдаться на милость победителей, моля их лишь о быстрой смерти. Но тут, неожиданно для всех: и охотников, и их жертвы, - олений табун повернулся, возвращаясь, вместо того, чтобы как обычно поскорее покинуть гиблое место.
Такого не случалось никогда прежде. Да, добыча сопротивля¬лась, порою жестоко мстила за свою смерть, а иногда даже отвоевывала право на жизнь. Но она никогда не бросалась на защиту себе подобных, жертвуя слабыми ради спасения сильных.
Может быть, виной этой странности была неопытность молодого вожака оленей, не распознавший духа стаи, решив, что напа¬давшие - одиночки, падальщики, которые смелы лишь при встрече со слабым противником, от сильного же убегут, поджав хвосты. А, мо¬жет, он и знал, с кем его столкнула судьба, но упрямо не хо¬тел сдаваться. Выкажешь слабость в глазах недавно за¬воеванного табуна – вдохновишь со¬перников на новые поединки.
Что бы там ни было, находившая в низине стая ничего не видела, как стадо повернуло, и уж конечно не ожидала ничего подобного. Опытные старики устали, утомленные долгой погоней, молодежь была ослепле¬на видом добычи, запахом ее крови.
И тогда, поднявшись в полный рост над гребнем снежного бархана, Хан завыл, предупреждая сородичей об опасности. Услышав его вой, молодые волки недовольно ощетинились, оска¬лились, решив, что чужак претендует на их законную добычу и пуга¬ет, придумывая всякую небывальщину, лишь затем, чтобы стая убежа¬ла, оставив его одного пировать.
И лишь вскинувший голову, принюхиваясь к воздуху, предводи¬тель заворчал, затем, повернувшись к матери стаи, бросил:
"Уводи всех из ложбины".
"Неужели ты поверил чужаку?" - та с долей удивления взглянула на своего супруга.
"Да", - поспешно кивнул тот, давая понять, что сейчас не время для сомнений и споров.
Волчица умолкла, склонила голову, соглашаясь с вожаком, не желая оспаривать его решение, даже если то казалось ей ошибочным. В отличие от нее, молодняк не собирался отказываться от пищи, которая была уже в лапах.
"Никакой опасности нет..." - заупрямившись, начал было один из них, но тотчас получил от мате¬ри сильный шлепок по носу:
"Не спорь. Если отец говорит, что рядом опасность, значит, так оно и есть!"
"Это слова чужака.…" - следующий шлепок сбил его в снег. Вол¬чица оскалилась:
"Подчинись и беги следом. Или, - ее глаза сверкнули огнем гне¬ва и угрозы, - если не хочешь - оставайся. Пусть стадо рогачей растопчет тебя. Будет наука на все остальные жизни. Но не стой на дороге у других, которые не спешат навстречу перерождению и соби¬раются прожить эту жизнь до конца!"
"А что я? Я ничего..." - тот сразу сник, поджал хвост и потрусил вслед за матерью, спешившей увести стаю подальше от мес¬та, которое с той же легкостью, с какой послужило засадой для жертвы, могло стать ловушкой для охотников.
Еще миг - и ложбина опустела. Рядом с бившейся в предсмертных конвуль¬сиях, оглашая все вокруг полным боли и мольбы криком оленихой, остался лишь золотой предводитель. Неко¬торое время он стоял рядом с добычей, раздумывая, верно ли он поступил, приказав бросить умиравших рогачей, когда стая, если бы постаралась, могла и уволочь их, во всяком случае, меньшую из добыч, в снега.
Спустя мгновение он мотнул головой, отгоняя от себя сомнения: "Главное - стая. Главное - чтобы она выжила. Если будут охотники, будет и добыча. А без охотников добыча не нужна". Затем он поднялся на бархан, где застыл, провожая взглядом убегавших волков, страстно желая, но не смея присоединиться к со¬родичам, Хан.
"Спасибо", - предводитель уже не только чуял и слышал знаки приближения стада, но видел его, несшегося, поднимая столбом в воздух снег, по направлению к лощине.
"Не за что", - скользнув по нему быстрым взглядом, сдержанно бросил волк.
"Зачем ты предупредил нас? Ведь мы - чужие. И, потом, - его настороженные желтые глаза внимательно глядели на собеседни¬ка, - если бы рогачи налетели на стаю, наша добыча осталась бы те¬бе..."
"Сейчас не время для вопросов".
"Нам некуда спешить. Здесь мы в безопасности".
"Найдя умирающими, рогачи захотят отомстить".
"Ветер дует с их стороны, не с нашей. И, потом, месть - не та цель, которая ведет добычу".
"Обычная добыча бежит от охотников прочь. А эта, - он мотнул головой в сторону приближавшегося стада, - возвращается".
"Глупо с их стороны.  Если бы я не заставил охотников убежать, мы могли бы поживиться еще кем-то..."
"Нет. Ты бы потерял свою стаю".
"Ты смел. Даже дерзок", - глаза волка гневно сверкнули.
"Вожак, я не претендую на твое место. Я лишь предупреждаю..."
"Почему? Почему ты это сделал? Чтобы мы приняли тебя в стаю?"
"Да", - Хан открыто смотрел в рыжие глаза предводителя,  не боясь гнева матерого зверя  -  более сильного и опытного, чем он сам.
"Странно, - волк взглянул  на  него  с удивлением и,  вместе с тем,  уважением, - я думал, ты станешь увиливать от прямого ответа, придумаешь что-то вроде: "С вами была моя сестра..."
"Если бы я сказал так - это была бы правда. Мне не безраз¬лично, что случится с Шуллат".
"Но ты мог увести ее одну".
"Зачем? Мы с ней никогда не хотели стать одинокими бродягами снегов. Мы стремились оказаться в стае".
"Что случилось с вашей?"
"Мы не знаем. Мы были слишком малы, когда покинули ее".
"Щенок не вырастит один в снегах пустыни".
"О нас заботился друг".
"Одинокий волк... - предводитель понимающе кивнул. Подобное случалось. - Но его судьба - не ваша.… Что ж, идем".
"Ты разрешаешь мне присоединиться к стае?"
"Ты заслужил это право. Но, - он пронзил его взглядом, кото¬рый был острее когтя и мертвее хватки стиснутых челюстей, - запом¬ни: это моя стая! И пока я в силе, никто не займет мое место!"
"Я не претендую на главенство, предводитель", - спокойно, од¬нако же, не забывая о собственном достоинстве, промолвил Хан.
"Сильный молодой волк, который не мечтает стать вожа¬ком, - предводитель глянул на него с нескрываемым интересом. - Странно".
"Это не моя судьба".
"В чем же тогда она?"
Хан задумался. Еще совсем недавно все казалось несомненным и ясным. И вот, вдруг оказалось, что ответа нет, он забылся, ушел - совсем и навсегда.
"Не знаю... – снежный охотник мотнул головой. - Но не в этом... И вообще... Давай уйдем отсюда. Это плохое место".
"Ладно".
Прежде чем спуститься с бархана вниз, волки внимательно ог¬ляделись вокруг, принюхиваясь  к воздуху.
Олени, пронесшиеся всего лишь несколько мгновений назад мимо них, не стали задерживаться возле мертвых тел своих сородичей и теперь должны были быть уже далеко, освобождая дорогу охотникам.
"Надо вернуться, забрать добычу, - втянул в себя дух крови вожак, - пока не нашлись желающие поживиться за наш счет".
"Пусть".
"Что - пусть? Не слишком ли щедр за чужой счет, так легко отказываясь за других от того, что принадлежит им по праву?"
"Будут охотники, будет добыча..."
"Никто не спорит с истиной нашего пути, - прервал его золотой предводитель, - но сейчас, когда стае ничто не угрожает, нам не следует бросать еду.  Она нужна нам,  чтобы набраться сил  для новой охоты".
"Принюхайся, вожак. Неужели ты не чуешь запах смерти?"
"Это чужая смерть..."
"Не надо! Мы оба понимаем, о чем идет речь! Если бы все было иначе, ты не прогнал бы голодных охотников прочь от свежей добычи! И другие тоже это почувствовали. Иначе бы не ушли".
"Все было в прошлом".
Хан взглянул на него с упреком, словно спрашивая: "Кого ты пытаешься в этом убедить? Себя или меня?"
"Что бы там ни было, - заворчал матерый волк. Он потянулся, разминая мышцы, за-текшие от долгого неподвижного лежания в снегу. - Я не хочу бросать добычу. Кто знает, будут ли в следующий раз духи охоты благосклонны к нам... - он потер лапой нос. - Что бы там ни было, я готов рискнуть..."
"Что ж, - Хан предупредил. Шуллат убежала в безопасное место. Его старания защитить стаю были оценены. Это все, чего он хотел. Продолжать же упрямо возражать не было никакого смысла. - Ты пред¬водитель. Тебе решать".
"Мне!" - волк встал, стряхнул с себя снег. Однако же, вместо того, чтобы сорваться с места, устремляясь вниз, в ложбину, он почему-то медлил.
Раздумывая, он еще раз принюхался к воздуху, потом огляделся вокруг, скользнул острым взглядом по чужаку, выбравшему¬ся из сугроба вслед за вожаком и теперь застывшему рядом с ним неподвижным ледяным изваянием.
Медленно глаза зверя затуманило сомнение, родившее нереши¬тельность. Волк, уже занесший лапу, чтобы шагнуть вперед, замер, помедлив, опустил ее назад.
"Та опасность, которую ты чуешь, - спустя какое-то время его взгляд вновь обратился на чужака, - какого она рода? Это ведь не рогачи?"
"Нет".
"Я уже не молод. Мой нюх не столь остер, как когда-то и я все больше полагаюсь на слух..." - он наклонил голову, ожидая от¬вета на еще не заданный вопрос. Было видно, что ему в одно и то же время хотелось спросить этого странного чужака о том, что тот учуял в грядущем, и промолчать, доверяясь своим чувствам, не замечавшим приближения беды. Но это был вожак, и, несомненно, спустя какое-то время  стремление уберечь стаю от опасности пересилило бы гордость. Впрочем,  Хан не стал ждать этого момента и, оправдывая надежды во¬жака, заговорил сам:
"Те запахи, которые я чую, в большей степени принадлежат настоя¬щему, чем будущему, затеняя те, другие. Дух уже пришедшей смерти слишком силен, чтобы это было не так. И рогачи миновали это место совсем недавно, пропитав все вокруг своими запахами. Я скорее предчувствую, чем чую беду".
"Ты можешь распознать, кто прячется за горизонтом?"
"Я не уверен, - вынужден был признать Хан. - Но там не те, кто был здесь. Не рогачи... Вожак, я говорю это не из упрямства. И не будет ли лучше не допытываться до причин, а просто уйти? Так велит благоразумие, не страх..."
"Ладно, - с долей неохоты, все еще сомневаясь в необходимости подобного шага, согласился волк. - Пусть будет по-твоему... Все равно мы медлили слишком долго, чтобы запах крови не привлек падальщиков... Побежа¬ли".
"Вожак..."
"Что?" - волк резко повернулся к нему.
Хан не стал ничего объяснять, лишь носом ткнул в сторону ложбины:
"Взгляни".
Предводитель стаи пригляделся. Уже через мгновение его глаза сердито сверкнули, щеки раздулись, обнажая острые клыки. Он глухо зары¬чал, увидев скользнувших рыжими тенями по снегам трех молодых волков - подростков, которые, осторожно, озираясь по сторонам, в страхе поджав хвосты, подбирались к брошенной добыче.
"Щенки! - рычание вожака стало громче и злее. - Упрямые глупцы! Так-то они меня слушают...!" - и он двинулся в сторону ложбины.
"Вожак, - попытался остановить его Хан. - Там опасность..."
"Да! Но не могу же я просто взять и бросить этих недоумков!"
"Они сами выбрали свой путь".
"Сами! Да что они понимают! И, потом, зачем ты тогда обратил на них мое внимание?"
"Чтобы ты знал".
         "Знал - зачем?"
"Просто знал..."
"Просто? – он с удивлением взглянул на чужака, затем качнул головой: - Воистину, судьба вожака - не твой путь".
"Я здраво оцениваю ситуацию... - Хан обиделся. - Никто не станет рисковать жизнью всех ради одного".
"Да. Но все, стая - это сборище одних. А ради стаи любой во¬жак с готовностью умрет!" – и, сорвавшись с места, он бросился вперед. Золотой охотник помедлил мгновение, а затем последовал за предводителем стаи.
Скатившись с бархана вниз, в ложбину, они подбежали к рыжей троице, осмелившейся вернуться к оставленной добыче.
В первый момент молодые волки, не ожидавшие их появления, растерялись. Скорее от удивления, чем страха они отскочили назад, сели в снег, расставив передние лапы, глядя на взрослых волков круглыми глазами, чуть приоткрыв пасти, словно спраши¬вая: "А в чем дело?"
Потом, немного придя в себя, они поднялись, поджав под себя хвосты и жалобно подскуливая-извиняясь на животе подобрались к предводителю, замершему на месте, ткнулись ему в морду, готовые принять любое наказание, лишь бы все закончилось как можно быст¬рее.
Вожак хмуро зарычал.  Он не спешил с расправой.  Наказать за непослушание можно было и потом.  Это никогда не поздно, особенно когда провинившиеся сами признают за собой вину. Нет, сейчас главным было другое - выбраться из места, чья гибельность, стоило оказаться в его пределах, стала ощущаться фи¬зически - холодом, веявшим от земли, напряжением, заставлявшим звенеть ледяной воздух, терпким запахом смерти, от которого мут¬нело сознание. Но как это сделать…?
"Вожак..." - когда неподвижное молчание, затягиваясь, начало вызывать беспокойство в сердцах тех, кто был не способен загля¬нуть ни на шаг дальше настоящего, заговорили молодые волки, но он лишь оскалился:
"Молчите!" - его голова поднялась вверх, нос старательно ловил все запахи, уши напряглись, глаза сощурились. Не в силах опре¬делить опасность, он старался хотя бы угадать, с какой стороны она грозит, ища пути к отступлению.
"Будет лучше поторопиться..." - Хан огляделся вокруг. Его губы затрепетали, из пасти вырвался чуть слышный свист.
"Торопливость в спасении ведет лишь к смерти", - несмотря на всю напряженность, сложность ситуации, в которой они оказались, вожак находит время и силы учить молодых тому, чему когда-то нау¬чили и его.
"Я не знаю, что это, - Хан закрутил головой по сторонам, уже не имея сил скрывать от других своего волнения, - но оно приближа¬ется..."
"Что?" - молодые волки смотрели то на него, то на вождя, то на окружавшие их со всех сторон просторы снежной пустыни. В их гла¬зах был страх, за которым, однако же, проглядывалось и любопытс¬тво, столь свойственное подросткам.
"Зло", - наклонил голову Хан.
"Смерть", - низко зарычал вожак.
А миг спустя...
Гул, донесшийся до слуха охотников, казалось, исходил от неба, не земли. Ветер, не движение приближавшихся пустынников, коснулся белых покровов...
"В снег! - властно приказал вожак. - За¬рывайтесь в снег! Глубже и быстрее!" - его лапы уже поспешно разб¬расывали покрывавшие землю толстым слоем холодные перья белой птицы.
Остальные последовали его примеру, оставляя все вопросы, ко¬торыми полнился их дух, на потом. Никто не видел, что случилось затем. Снег застил глаза. Да и слишком быстро все произошло. Молодые волки даже испугаться как следует не успели. Даже Хан, ждавший прихода беды, пытавшийся разгадать ту загадку, которую несло в себе грядущее, так ничего и не понял.
Лишь пахнуло жаром, на спину навалилось что-то очень тяже¬лое. Но лишь на мгновение, спустя которое все стихло, улеглось...
Не в силах сдержать любопытства, волки осторожно приподняли головы над снегом. И первое, что они увидели, была тень, скользнувшая по белиз¬не снега, прежде чем исчезнуть в синеве небес.
"Все? Все уже позади?" - молодые охотники крутили головами, ста¬рательно обнюхивались, втягивая в себя полной грудью воздух, хра¬нивший следы запаха, не встречавшегося никогда прежде. Рыжие глаза обшарили все вокруг цепкими внимательными взгля¬дами. Пасти приоткрылись от удивления, когда мир, который предстал перед ними, совсем  не походил на тот, что окружал их всего мгно¬вение назад.
Еще недавно поднимавшиеся с двух сторон над низиной белоснежные барханы, поблекли. Снег стал серым и грязным, будто выбравшиеся наружу подземные твари смешали его с хлопьями земли. Кое-где он исчез совсем, обнажая глубокие раны тверди. Такие же язвы с грубыми рваными краями, словно кто-то вырвал клоки белого меха вместе с кожей, покрывали ложбину. На том же месте, где мгновение назад лежала добыча, зиял глубокий черный ожог.
Молодые волки наморщили носы. В их глазах вспыхнуло недо¬вольство потерей еды, которая уже была мысленно съеде¬на. Затем  медленно в них вошел  интерес.
"Кто это был? - озираясь по сторонам, спросили они. Не получая ответа от вожака, они стали искать его среди своих воспоминаний. - Несущий смерть, да?"
"Нет", - мотнул головой Хан.
"Откуда ты знаешь?" - вожак, сощурив глаза, с вопросом глянул на чужака.
"Да, откуда? - молодые волки тоже встрепенулись. - Ведь никто из встречавших несущих смерть  на своем пути, не выжил... Хотя, может быть, это память других жизней..."
"При чем здесь это? - вожак заворчал, недовольный тем, что недавние щенки влезли в серьезный разговор. - Никто никогда не ви¬дел Несущих смерть. Они – невидимки!"
"Наверно..."
"Точно", - скользнув по чужаку холодным взглядом, прервал его предводитель стаи. Его глаза горели... Однако это была не злость тем, что кто-то посмел усомниться в его словах. Скорее - властный ин¬терес, когда не спрашивают, но требуют ответа.
"Я не знаю, - Хан уже жалел о сказанном. Собственно, он ведь действительно ничего не знал. Все, что он помнил - блеклые воспоминания сна. - Просто... Мне так показалось..."
"Нет".
"Но я говорю..."
"Я имею в виду, - ворчливо прервал его вожак, - что существо, побывавшее здесь, не Несущая смерть. Оно более осязаемо. И, в то же время,  куда менее реально", - он испытывающе глянул на  волков, проверяя... нет,  конечно, не то, поняли ли они его, когда он и не ждал от них такой сообразительности. Ему просто было важно уз¬нать, способны ли они понимать... Однако же, видя, что собеседники отвернули от него морды, молодая троица - поглядывая друг на дру¬га, ожидая, как казалось, готовой вот-вот обрушиться на них, едва вожак выберет для этого удобный момент или повод, трепки, а чужак - задумавшись над чем-то своим, бесконечно далеком, вожак прервал разговор, проворчав напоследок: - Не важно. Кто бы это ни был, он ушел. И нам тоже пора уходить. Нужно нагнать стаю. И по¬кинуть, наконец, это гиблое место".
"Я могу присоединиться к вам?" - спросил Хан.  Вожак уже раз¬решил ему.  Но в подобных случаях бывает нужно подтверждение при свидетелях.
"Да", - наклонил в ответ морду предводитель волков, не медля ни мгновения. Он уже принял решение и не собирался его менять.
Через миг пять рыжих солнечных бликов уже скользили по лику снежной пустыни, спеша к горизонту.
 
Глава 2
Шуллат была счастлива, как никогда. Весело носясь по снегу, она вновь и вновь подбегала к Хану, на краткий миг припадала перед ним на живот, заигрывая, а затем устремлялась прочь, зовя за со¬бой. Ее золотая шкура искрилась, глаза пылали ярче звезд в небе, пасть была приоткрыта, язык высунут...
Волчица так развеселилась, что перестала замечать окружавшее ее и в одно из мгновений, не остановившись вовремя, налетела на брата.
"Шуш!" - недовольно рыкнув на сестру, Хан старательно отрях¬нулся от снега, показавшегося ему особенно липким и мокрым.
"Что? - та заскакала на месте, закружилась, продолжая весе¬литься. – Ну, давай, побегай со мной!"
"Подожди немного! Скоро идти на охоту. Там и набегаешься".
Но волчица не слушала его. Разыгравшись, словно щенок, она подлетела к брату, наскочила на спину, зажав лапами, перевернула, закружила в снежном вихре.
"Угомонись, я сказал!" - зло огрызнулся на нее волк, которому совсем не хотелось играть.
Однако та никак не успокаивалась и Хану ничего не оставалось как, расправив могучую спину, стряхнуть с себя сестру, чтобы затем отбросить ее в сторону сильным ударом лапы.
Отлетев в снег, Шуллат обиженно заскулила, впрочем, уже через миг она хотела вновь вернуться к игре, но, встреченная надсадным рыком Хана, в глазах которого горело предупреждение, что-то вроде: "Еще шаг, и ты об этом пожалеешь", поджала хвост и бросив: "Оставайся один, раз так этого хочешь. Я найду, с кем поиграть. Но когда тебе станет оди-ноко - не прибегай ко мне, укушу!" - убежала в снега.
Хан проводил ее хмурым, осуждающим взглядом, недовольно мот¬нул головой, затем задрал морду вверх, в небеса, которые, каза¬лось, полнились тоской и далекой, непонятной грустью. Солнце уже скатилось к горизонту, унеся с собой те воспоминания, которые еще не успели до конца стереться в метели событий настоящего, а ли¬шенная сожалений по поводу случившегося заря была отрешенной и бесчувственной, как весь омытый ее кровью мир.
Ему вдруг захотелось закопаться с головой в снег, свернуться под его пушистым одеялом в комок и забыться сладким сном-дре¬мой. Глаза сами стали слипаться...
Но тут раздавшийся позади вздох заставил волка, вздрогнув, подпрыгнуть. Он поспешно повернулся... и увидел мать стаи.
Хан растерялся. Он не мог понять, как старая волчица умудрилась подойти к нему столь незаметно, что он не услышал шороха ее шагов, не почуял запаха...
"Зря ты так с ней, - поймав на себе его удивленный взгляд, волчица чуть наклонила голову в укоре. - Рассердился сам, обидел ее. И, главное, из-за чего? Она ведь всего лишь хотела с то¬бой поиграть..."
"А мне не хотелось", - проворчал волк, отворачиваясь в сто¬рону.
"Так же, как в прошлый раз, когда она звала тебя? И прежде? И еще много раз до этого?"
"Разве ж ей некого больше позвать? Вон вокруг нее сколько молодых..." - его щеки раздражено надулись, глаза сверкну¬ли.
"Ты злишься на нее?  Но за что?  Она молода.  Она  стремится  жить полной жизнью,  следуя инстинктам,  вместо того,  чтобы, как ты, спорить с ними и биться в том бою, в котором, даже побе¬див, проиграешь. Глупо ревновать к сестре. Глупо не видеть вокруг себя никого, кроме нее".
"Я..."
"Хан, что с тобой не так?" - волчица приблизилась к нему, об¬нюхала, стремясь среди запахов найти объяснение этому странному поведению.
"Все в порядке", - тот поспешно отодвинулся от нее, отвергая заботу.
"Ты уже не одну охоту в нашей стае, ты стал мне как сын... - в ее глазах была боль и обида, словно ее сердце ранило стремление волка избавиться от ее опеки и заботы. - Я прожила много дол¬гих жизней, и многое успела узнать. Послушай же меня. Тот, кто прого-няет от себя всех, приближающихся ближе, чем на прыжок, в конце концов, останется совсем один".
"Я...-он опустил морду, прикрыл нос лапой, словно прячась. - Я не знаю, мать... Может быть, я просто не такой, как все... Может быть, я вообще зря пришел в стаю..."
Хан хотел повер¬нуться, убежать, стремясь поскорее закончить этот разговор, но волчица удержала его:
"Ты думаешь о том, чтобы вернуться?"
"Да, - вынужден был признать тот. - Меня тянет назад. И если бы не Шуш, то... - он отвернулся, мотнул мордой, не то ворча, не то скуля. - Зря  я пришел в стаю, " - повторил он.
"Не зря".
"Я еще могу вернуться..."
"Да".
"Но Шуш не захочет. А я не могу ее бросить одну... Она - другая. Я нужен ей... А я выжил бы и один... Я бы выжил..."
"Да, выжил. Ты достаточно силен и смел для этого. Но вряд ли это была бы твоя жизнь, та, что тебе суждена. Ведь тогда ты не стре¬мился бы так в стаю".
"Я ошибался".
"Нет. Ошибки - удел тех, кто живет лишь раз. Мы же властью перерождений избавлены от этого. Ведь все ошибки в выборе пути, что можно было совершить, уже были совершены когда-то давно".
"Ты не знаешь всего..." - он смотрел в сторону, боясь встре¬титься с ней взглядом.
"Да. Вы с сестрой - не обычные волки. Странно ведете себя. Так, словно выросли не в пустыни, а где-то совсем в ином мире. Не зна¬ете простых вещей... Ваша шерсть до сих пор хранит в себе дух костров детей огня, запах их рук... Вы ведь жили среди них? Они, а не волк-одиночка подобрали вас щенками и вырастили?"
"Да", - с неохотой признал Хан, понимая, что глупо отвергать несомненное.
"Необычная судьба... И интересная. Почему вы скрывали?"
"Мы боялись, что стая не примет нас, прогонит, если узна¬ет..."
"Что?"
"Что мы росли, не как все".
"Ваш дух - дух охотников, свободных, не знавших ошейников и поводков..."
"Мы никогда не были рабами!"
"Да, я вижу.  Рабский дух... От него не избавиться. Даже если поводок порвался, он остается, удерживая, не позволяя уйти..."
"Ты говоришь так,  словно испытала нечто  подобное..." - Хан, наконец, взглянул на волчицу, проник в ее рыжие задумчивые глаза, в которых плавилась грусть.
"Не я, - она чуть наклонила голову, -  один из моих пред¬ков. Но частица его памяти хранится во мне..."
"И ты не презираешь нас?"
"Наоборот. Такое стремление к свободе, к стае, заслуживает уважения... К тому же, ваш опыт, знания, могут очень пригодиться и стаи, и всему нашему роду".
"Спасибо".
"За что?"
"За то, что ты так считаешь".
"Не обмани мои ожидания".
"Я верно служу стае".
"Стае не служат, - качнула головой волчица, в ее глазах отра¬зилась тоска. Она сожалела о том, что чужак не понял ее сразу. А ей так этого хотелось... - Стаей жи¬вут..."
"Я не..."
"Не понимаешь, - закончила за него мать стаи. - Жаль".
"Но я постараюсь понять", - он склонил перед ней голову - в знак не подчинения, но уважения, а затем хотел уже уйти, но волчица вновь остановила его:
"Начни прямо сейчас".
"Что ты имеешь в виду?"
Волчица ничего не ответила. Лишь на какое-то мгновение ее морда приобрела веселое, даже ехидное выражение. А затем она убе¬жала, оставив волка гадать, теряясь в сомнениях.
Но он не долго был один. Позади раздались шаги - несмелые, осторожные, а затем тихий посвист.
"Грустишь?"
Обернувшись, он увидел молодую волчицу со светлой золотистой шкурой и хитрыми рыжими глазами.
"Пойдем, поиграем? - она потянула его за собой. - Пой¬дем?"
"Пойдем", - он побежал следом. И у него не было ни времени, ни желания раздумывать над причинами и смыслом своих поступков. Главное было жить, а не думать о жизни. И время полетело так быстро, что он перестал его замечать.
До той поры, пока...
Ночью стая охотилась. Им удалось завалить двух доживавших свой век рогачей. Пусть мясо старой добычи было жестким, но, главное, его было вдоволь.
Весь следующий день насытившаяся стая, подставив спины неж¬ным лучам яркого, даже, как казалось, теплого солнца, нежилась в сладком сне, доверив свой покой лишь нескольким стражам. И только ближе к вечеру волки начали оживать.
Молодежь, чей сон был самым кратким, начала возиться, затевая игру.
"Угомонитесь!" - заворчали, не открывая глаз, на них старики, но те, казалось, их просто не слышали.
И лишь когда вожак, приподняв голову, зло оскалился на надо¬едливых подростков, прорычав им,- "Идите прочь!"- они, на миг оставив игру, заскулили, обиженные на взрослых за непонимание, а потом, поджав хвосты и ворча что-то себе под нос, но все таки, подчиняясь, покинули место, облюбованное стаей для отдыха, чтобы, отбежав недалеко, туда, где было можно чуя запах родных, не испытывать страха перед возможностью потеряться в снегах пустыни. Там они и продолжили свою игру.
Хан, Шуллат и еще несколько их сверстников, также оставив стаю, отбежали своей маленькой группой за бархан. У них была своя игра, не менее веселая и шумная, чем у подростков. В какое-то время, заигравшись, эти две группки объединились, заставив тех, что постарше, забыть о том, что они больше не щенки.
За игрой они не сразу заметили, как вздрогнули, зашевелились снежные покровы у них под лапами, когда же, наконец, поняли, по¬чувствовали это, еще больше развеселились. Им показалось, что са¬ма земля пробудилась ото сна ради того, чтобы поиграть с ними.
Молодые волки закружились, стремясь попасть лапой по взвив¬шимся над землей маленьким снежным вихрям, поймать. И никому даже в голову не пришло испугаться. Никому, кроме Хана.
Золотой волк замер на месте. Его глаза приковало к себе бе¬лое полотно, укрывавшее землю, пасть приоткрылась, словно от удивления.
"Что ты? - его подружка, Кинха, замерла рядом, но лишь на мгновение, чтобы спустя его припасть к земле, за¬игрывая, зовя за собой: - Ну же, бежим! Это так весело - играть с невидимкой...!"
"Хан! - мимо него, словно на крыльях ветра пронеслась Шул¬лат. - Не отставай! - отбежав на какое-то расстояние, она оберну¬лась, видя, что брат не последовал за ней, вернулась обратно, легла рядом с Кинхой: - Почему ты вдруг переменился, помрачнел? Ведь только что нам всем было так весело! Нам весело до сих пор! Если ты потерял веселье, иди к нам, мы поделимся с тобой своим!"
Но волк, казалось, не слышал ни ту, ни другую. Пробудившиеся вдруг воспоминания навалились на него, прижимая к месту, не давая сдвинуться, стиснули, не выпуская ни на миг из своих лап.
"Так уже было когда-то, я помню..."
"Когда!"
"Во сне..."
"Во сне!" - казалось, волчицы  смеялись над ним.
Право же, для них он выглядел в этот миг таким забавным в своем страхе: сильный могучий волк, боявшийся неизвестно чего, врага, которого и не было вовсе!
"Идем же! Пока игра не закончилась!" - вновь стали звать его за собой  волчицы. Но тщетно.
"Это не игра", - с каждым новым мигом волк становился все мрачнее. Его глаза, в которых таилось беспокойство, уже внима¬тельно обшаривали все вокруг, ища если не врага, то подтверждение своим предчувствиям.
"Что же тогда?" - те никак не могли его понять. Может быть по¬тому, что им не хотелось прощаться с тем легким игривым чувством, во власти которого они оставались до сих пор, погружаясь в хлад настороженности, страх ожидания опасности.
"Это..." – не договорил,  он замер, медля с ответом, может быть, боясь призвать врага его именем, или же не решаясь принять то, во что так не хотелось верить.
"Несущая смерть!" - разнесшийся над пустыней вой-предупрежде¬ние тем, кому суждено выжить, и плачь по обреченным на смерть, заставил всех вздрогнуть, замереть на месте, мгновенно позабыв об игре, чтобы затем, миг спустя, сломя голову броситься на бархан, с которого их звал вожак, инстинктивно стремясь туда, где каза¬лось безопаснее всего.
"Скорее!" - Хан поспешно сорвался с места, ведь им, ока¬завшимся дальше всех от вожака, предстоял долгий путь.
"Спешите!" - подгонял их вой вожака, к голосу которого присое¬динилось рыдание матери стаи, знавшей, предчувствовавшей, что ей предстояло расстаться с кем-то из своих детей.
Спасение было так близко! Но тут...
Снега под лапами разверзлись, из их чрева вырвался ветер, отбросивший волков в разные стороны, залепляя мокрым снегом им глаза, уши, набиваясь в носы горьким едким духом, от которого хо¬телось чихать...
"Что остановились? Бегите!" - заставил их вскочить на ноги рев вожака, который продолжал стоять на безопасном удалении, зная, что стоит ему сделать хоть один шаг навстречу Несущей смерти, за ним последует вся стая, чтобы погибнуть, но не жить, видя в гла¬зах других отражение своей трусости.
Между ними лежал разлом - глубокий, как сама бездна, но не особенно длинный. Волчицам казалось,  что достаточно перепрыгнуть через него - и они будут в безопасности. Они сгруппировались, готовясь к прыжку…
"Нет! - взвизгнул Хан, память которого вспыхнула озарени¬ем. - Замрите! Не двигайтесь! Она чувствует только движение!"
Те оглянулись на молодого волка, затем вновь обратили свой взгляд на вожака, который продолжал звать их, видя единственное спасение в бегстве.
"Послушайте меня! - в отличие от предводителя Хан не приказы¬вал - он просил довериться ему. - Эта тварь уже здесь. Она над зем¬лей!"
"Мы никого не видим", - те закрутили головами, ища врага, которым с начала времен и до их конца родители пугали и будут пугать детей, не забывая этот страх до самой своей смерти.
"Конечно, ведь она невидима!"
"Да... - Шуллат прижалась к снегу, прося у него защиты, кото¬рую не мог дать никто из живых. Сколь бы странные вещи ни говорил брат, она ему верила. Потому что знала, кто он, вернее - кем он был до того мгновения, когда решил, подчиняясь зову крови, сменить свою судьбу. - Да защитит нас богиня..." - она опустила морду, закры¬ла глаза, боясь, не желая увидеть то, что могло произойти.
"Я..."-Кинха не знала, что ей делать. Ее словно разрывало на части: вой отца звал к себе, свист друга просил остаться. Друга, с которым она была готова разделить эту жизнь. Но не смерть. И она прыгнула вперед.
Тотчас к ней метнулось нечто - толи тень, толи сгусток возду¬ха - которое, не обретая очертаний, коснулось бока волчицы. Всего на мгновение. Но спустя его жизнь ушла. На землю тяжело упало мертвое тело.
"Нет!" - Хан был готов броситься к подруге, но его остановила сестра, которая, прижав лапами, грудью к снегу, взяла зубами за горло, не позволяя двинуться вперед.
"Все. Все.  Ее больше нет. Ты ей ничем не поможешь. Тебе не¬зачем уходить вместе с ней. Это не твоя судьба!"
"Она еще жива, - он пытался вырваться, не замечая, как клыки сестры впивались ему в шею, не видя капель крови на своей шкуре, не чувствуя боли, упрямо стремясь к своей подруге: - Она еще жива. Яд Не¬сущей сметь действует не так быстро..."
"Однако верно, - пусть вожак оставался в стороне, но он все видел. Его голос был полон грусти и боли. Волк был готов заплакать. И он будет плакать, когда придет час последней песни по дочери, умер¬шей такой молодой. Но не сейчас, когда опасность еще не ушла, и за первой жертвой могут последовать десятки других. - За¬будьте о ней! Бегите сюда!"
"Ты! - зло огрызнулся Хан. - Это ты виноват в ее смерти!"
"Что такое смерть? Лишь дорога к новому рождению!"
"Когда она вернется?  В какой  части  бесконечности  снежной пустыни будут петлять ее следы? Я не увижу ее больше никогда! А если бы она послушала меня, а не тебя, то была бы со мной, в этой жизни!"
"Она была бы жива, если б не медлила, слушая тебя!"
"Я знаю Несущую смерть!"
"Ничего ты не знаешь! Она охотится! Она получает наслаждение от того, что убивает! И она никого не щадит! Несущая смерть не похожа ни на кого более! Она не удовлетворяется одной добычей, не забывает при ее виде о других! Она хитрее нас и терпеливее снежной мыши, сидящей в своей норе днями, дожидаясь ухода врага!"
"Хан... - волчица с сомнением взглянула на брата. В ее глазах было отчаяние,  которое возросло, когда тот отвел взгляд. - Значит, это все? Мы умрем здесь? Сейчас? Я не хочу! Я не хочу, чтобы эта, именно эта  жизнь была так  коротка!"
"Мы не умрем! - слезы в глазах волчицы заставили его сжаться в комок, словно готовясь к прыжку. Шкура на хребте встала дыбом, хвост распушился, в глазах вспыхнул огонь.- Мы будем жить! Жить этой жизнью! А жалкая тварь заплатит мне за смерть подруги!"
"Но..."
"Никаких "но", сестренка. Ты доверилась мне раз, доверься еще. Когда я скомандую "беги"- беги что есть силы к вожаку".
"Несущая смерть настигнет и там..."
"Нет,- теперь волк был в этом совершенно уверен. - Нет. Если бы это было так, она бы уже напала на стаю. Нет. Там безопасно".
"Но почему..."
"Откуда мне знать! - не сдержавшись, рыкнул на нее Хан. - Может быть, там особое место, место, которое охраняет от бед повели¬тельница снегов. Я не знаю! Потом, мы разберемся во всем потом! А пока слушай меня! И слушайся! Беги!"
Он сорвался с места в тот же миг, что и волчица, но, в отли¬чие от нее, побежал не прямо, а петляя, словно специально затяги¬вая, удлиняя прыжки. Должно быть, он хотел привлечь тварь-неви¬димку, заставить избрать его себе в добычу. Волк старался и добился своего.
За миг до того, как Несущая смерть напала, он успел разглядеть ее. И сон с явью, вы-думанное с действительным соединились воедино. Перед глазами у него мелькнула тень, обретшая расплывчатые очертания грозовой тучи, из которой вырвалась молния. Жало лишь на мгновение коснулось волка, но в этот миг он испытал столь сильную боль, что показалось, будто она вобрала в себя все муки жизни и смерти. Ему показалось, что он задыхается. Перед глазами вспыхнули огнем тысяч огненных ламп кроваво-алые точки. А затем все померкло.
Очнулся он от прикосновения к морде мокрого языка сестры. Ее жалобное поскуливание, сменявшееся время от времени всплесками плача - воя, разрушили оковы тишины.
Волк шевельнулся, приоткрыл глаз:
"С тобой все в порядке? Ты жива? - сколь бы ни было ему плохо, он продолжал беспокоиться о сестре. - Почему ты не убежала, зачем ослушалась меня?" - он попытался приподняться, но волчица не  позволила ему, прижала к мягкому снежному меху.
"Ты жив, жив!" - дохнула она на него взволнованно быстрым, го¬рячим дыханием.
"Лежи спокойно", - донеслось  до Хана ворчание вожака.
"Несущая смерть..."
"Она ушла. Давно. Пока ты был за гранью сознания", - вожак был задумчив. Устремленный на раненого взгляд был удивлен и насторожен.
Он уже оплакал свою дочь. И отблагодарил богиню за спасение той, которая пусть и была рождена чужой, могла стать своей, даря стае новые жизни. С волком-чужаком все было сложнее. Конечно, вожак был рад за него. Столь удивительное спасение было не просто чудом, но знаком - символом благосклонности повелительницы снегов. Но с другой стороны, чудо было слишком большим...
"Тебя ужалила Несущая смерть, - он не спускал с него присталь¬ного взгляда рыжих немигавших глаз, - и, все же, ты выжил".
"Наверное, ее яд не действует на меня..." - и, все же, Хан был удивлен не менее окруживших его плотным кольцом волков стаи. Он помнил свой сон, помнил, как плохо ему было тогда, как мучительно мед¬ленно возвращался он из-за грани, несмотря на всю заботу бога солнца. А тут...
"Не действует!- донесся до его слуха чей-то смешок. - Такое дано лишь спутнику Повелителя небес!"
"Но я..."
"Молчи, - остановил его вожак. - Наверное, яд все же подейство¬вал на тебя - не на тело, на разум. Тебе уже мерещится всякая не¬бывальщина".
"Это не выдумка! - вмешалась в их разговор Шуллат, спеша встать на сторону брата. - Это правда! Он действительно спутник бо¬га солнца!"
"Что?" - взгляды, устремившиеся на нее, сначала были удивленны¬ми, недоверчивыми, затем. Но  по мере того, как первое чувство стало уходить, на смену ему пришла настороженность, застывшая где-то на грани между слепым страхом и благоговейным трепетом.
"Ты имеешь в виду, - вожак отступил на шаг, словно стремясь на расстоянии разглядеть то, что оказалось невидимым вблизи, - что вы - те два волчонка, которых взял на воспитание господин Шамаш?"
"Да".
"Да? Но почему тогда вы здесь? Почему вы не с Ним?"
Прежде чем ответить, Хан поднялся на лапы, чтобы глядеть на предводителя стаи глаза в глаза, а не снизу вверх, словно заиски¬вающий щенок:
"Мы тосковали вдали от сородичей. Зов стаи влек нас за со¬бой..."
"Зов?! - прервал его возмущенный рык. - При чем здесь какой-то зов?!"
"Хозяин не возражал..."
"Суд! - волки не собирались слушать оправдания. - Пусть прародители решат их судьбу!"
Все вернулись к тому месту, где провели ночь и где до сих пор оставалась мать стаи, следившая за парой щенков-малышей - бу¬дущим стаи, которыми ни в коем случае нельзя было рисковать, путь даже опасность ушла.
Несколько молодых волков подвели Хана и Шуллат к старой вол¬чице. Вожак замер рядом со своей супругой. Все остальные, за исключением дозорных,  устроились рядом с ними,  с нетерпением ожидая того, что должно было произойти.
"Вот, выходит, кто вы такие - Спутники... - взгляд, которым старая волчица скользнула по ним, был хмур и печален. - Зачем вы покинули То¬го, кому судьбой и волей госпожи были обязаны служить? Или вы за¬были о своем долге?"
"Мать..." - начала Шуллат, но волчица не дала ей ничего объяснить.
"Все, что вы могли сказать стае, должно было быть сказано в тот день, когда мы приняли вас в свою семью! Тогда мы бы выслушали вас!"
"Выслушали – и прогнали прочь, да?"
"Не прогнали - вразумили, убедили вернуться на тот путь, для которо¬го вы были рождены! Какая бы обида или тоска, страх или страсть ни пригнала вас к нам, это чувство должно было покинуть ваши сердца. Навсегда. Оно - ничто. Ибо нет ничего, кроме долга! - та¬ков был бы наш ответ. И совет - правдивый и искренний".
"Но теперь... Прошло столько времени... - Шуллат с Ханом перег¬лянулись. В их глазах была боль и тоска. - Ку¬да нам идти? Ведь дороги разошлись, и..."
"Это не наше дело, - старая волчица скользнула по ним холод¬ным, острым, как удар когтем, взглядом, - вы сами во всем виноваты! Вы решили поставить свои желания выше всего на свете, выше своего долга, выше всего нашего рода, который не переживет позора, что обрушит на него ваш отказ от служения небожителям! Не говоря уже о том, какой опасности вы подвергли мою стаю,  принявшую вас, ослушавшихся воли госпожи, гнев Кото¬рой не знает предела, - ее щеки раздулись, обна¬жая в кривой гримасе оскала старые, пожелтевшие клыки, которые, однако же, были по-прежнему остры, представляя собой смертельное оружие для всех, против кого оно направлено. - Убирайтесь! Мы не хотим больше ни мгновения оставаться с вами на одном пути!"
Со всех сторон на них несся приглушенный, с трудом сдержива¬емый рык, в котором звучала угроза. В глазах волков, которые еще совсем недавно относились к чужакам как к своим, была нескрываемая угроза.
В какое-то мгновение Хану даже показалось, что члены стаи готовы наброситься на них. И он ощетинился, тихо зарычал, всем своим видом показывая, что не желает боя, однако готов к нему и если потребуется...
"Успокойтесь! Вы все!" - вожак стаи отбросил сильной лапой в сторону нескольких молодых охотников, провел хмурым взглядом горевших зеленым огнем глаз по остальным, заставляя, поджав хвост, отступить на несколь¬ко шагов.
"Но почему?" - обиженно заскулили те.
"Потому что! - огрызнулся вожак. - Потому что эти двое - спутни¬ки повелителя небес! И только господин Шамаш может осудить их, выбирая из бесконечного множества наказаний ту кару, которую они заслуживают в Его глазах!"
"Да, - согласились с ним волки. В глазах молодых и особенно рьяных загорелось злорадство: ни один смертный не накажет так, как небожитель. - Справедливо. Пусть Он покарает отступников!"
Вожак же тем временем повернулся к своей подруге и несколько мгновений пристально глядел на нее, о чем-то мысленно говоря. За¬тем он опустился рядом с ней в снег, вновь повернулся к чужакам.
"Мы были вправе..." – начал Ханиш, который все так же стоял, ощетинившись, готовый в любое мгновение вступить в бой.
"Не дерзи, щенок, - прервал его вожак. - Не тебе бросать вызов моей стае. Молод ты для этого. И чужой здесь. Твоя тропа пролега¬ет ох как далеко отсюда".
"Моя тропа - служение величайшему из богов!" - Хан гордо выпрямился. Его глаза вспыхнули, словно вобрав в себя частицу солнца, наполнившись его све¬том.
"Вот как? А сейчас? Сейчас ты тоже служишь Ему? Или своим страстям?" - взвизгнул кто-то из молодых волков.
Хан зло зарычал. Он встал, широко расставив лапы, чуть пригнувшись к земле, напрягшись, готовый в любое мгновение всту¬пить в бой. Пусть он был слабее и, главное, неопытнее матерого волка, пусть никто не в силах в одиночку справиться с целой стаей, но разве это причина для того, чтобы сдаться на милость сильнейших?
До Хана донеслось глухое ворчание старых волков у него за спиной, разозленных дерзостью пришельца.
"Брат, не надо, - горько заскулила Шуллат. - Мы не можем сражаться с теми, в ком течет одна с нами кровь. И мы не должны бросаться навстречу неминуемой смерти, когда в мире живых у нас еще остались долги! … А вы... - она   с   ненавистью и презрением оглядела стаю. - Вы... Вы ни о чем не спрашивали нас, когда мы пришли, а те¬перь обвиняете в молчании! Вы приняли нас в стаю, а теперь, вдруг забыв обо всем, гоните прочь, меняя решение словно шку¬ру!"
"Не сваливай на нас свою вину!" - начала роптать стая, но умолкла, остановилась, так и не набросившись на дерзкую чужач¬ку, когда ярость той была столь сильна, что физически ощущалась, внушая не просто трепет, но страх.
"Стая в праве принимать и прогонять", - проговорил вожак. В его поведении  больше не было угрозы. К чему она? Решение приня¬то, предупреждение сделано. Что бы чужаки ни думали, что бы ни говорили, им все равно придется уйти. И не важно, что им некуда возвращаться, не важно, что вдвоем они вряд ли выживут в снегах пустыни. Все не важно. Их можно пожалеть. Но не более того.
"Я говорю о другом - о законе благодарности! Вы не можете платить нам злом за все то добро, что мы для вас сделали! Или вы уже забыли, сколько раз мой брат спасал вас?"
"Это так, - вынуждены были признать предводители стаи. - Однако..."
"Что - однако?" - волчица не хотела их слушать. Ей было не важ¬но, что они ответят, все равно, передумает ли стая и разрешит им остаться, или нет. Шуллат сама больше и думть не могла о том, чтобы остаться,  и собиралась покинуть стаю в любом случае. Но, уходя, напоследок, она хотела, чтобы причинившие ей боль поняли, каково ей, испытали бы если не те же чувства, то другие - столь же горькие и болезненные.
"Вы были... Должны были быть слугами повелителя небес, Его спутниками и помощниками, - головы волков понуро опустились, в гла¬зах не осталось блеска уверенности в собственной правоте. В них были лишь грусть и безропотную покорность судь¬бе. - Мы не виноваты в том, что, исполняя волю богов, вы должны были жить в кругу детей огня, а не рядом с братьями охотниками... Это завидная судьба..."
"Завидная...! " - Шуллат мотнула головой, не в силах как-то иначе передать всей той горечи, которую она ощущала сейчас, пони¬мая, зная почти наверняка, что потеряла, что лишилась всего на свете: того, что было ей суждено, и того, чего так страстно жела¬ло ее сердце.
"С древних времен не было ни одного волчонка, который не мечтал бы оказаться на вашем месте".
"Но эта судьба сделала нас  отверженными среди своих!"
"Не отверженными!"
"Разве? Разве вы не гоните нас прочь, и..."
"Нельзя иметь все, - прервал ее задумчивый голос матери стаи.- Каждому рано или поздно приходится выбирать".
"Всем, кроме нас! Ведь вы лишаете нас этого выбора!"
"Не мы - боги!"
"Боги? Вы спрашивали Их? А мы - да! Хан, скажи им! Скажи: господин Шамаш отпустил нас! Он добр, заботлив! Он считает нас своими друзьями, не слугами, Он делал все, чтобы как-то скрасить нашу тоску, наше одиночество... - она заскулила, мотнула головой, коснувшись лапой носа. - Нам повезло иметь такого хозяина! Он позволил нам самим избрать свою судьбу! Он оставил нам это право! Он видел, как порою мы тоскуем по своим соплеменникам, живя вдали от них, среди чужих. И пусть эти чужие считали нас своими, а свои...! Разве Он мог подумать, что вы, наши братья по крови и тропе, выбросите нас прочь, так, словно мы вам никто и ничто, словно у нас в бесконечности перерождений не было общих предков и не будет общих потомков...!"
"Остановись!" - прервал ее вожак. В его глазах была мука.
"Я..."
"Хватит, девочка, - старшая волчица поднялась со своего места, подошла к чужачке, лизнула ее в нос, успокаивая и делясь своим теплом. - Хватит. Мы все поняли. Прости нас. И ты прости, - она по¬вернулась к Хану, - и постарайтесь понять: узнав, кто вы, мы должны были вести себя именно так, лишь так и никак иначе".
"Но почему!"
"Чтобы вы не захотели остаться в стае".
"Остаться! Да разве ж нам есть где оставаться! Вы ведь гоните нас, не желая да¬же выслушать..."
"Мы гоним вас, чтобы вы не остались, а не наоборот".
Шуши мигнула, мотнула головой. Она не понимала, в чем разница. Но раз старшая волчица считала, что она есть...
"Что наоборот?" - все же спросила она.
"Ты не понимаешь... - заглянув на дно ее рыжих горячих глаз, мать стаи тяжело вздохнула. - Ну конечно. Ты еще так молода! Девочка моя, на пути братьев-охотников все зависит от наших поступков, а наши поступки зависят от того, что существует вне нас. Мы кочу¬ем, чтобы жить, а не живем ради странствий по пустыне, убиваем добычу, чтобы насытится, а не едим, чтобы убивать. И мы выполняем волю богов, чтобы служить им, а не служим, дабы выполнять во¬лю... - замолчав на миг, она внимательно взглянула на свою молодую собеседница, качнула головой, рыжий волос которой был тронут се¬диной. - Я, кажется, лишь еще сильнее запутала тебя, вместо того, чтобы что-то объяснить..."
"Постой, - вступил в их разговор Хан. - Я понимаю. Вы гоните нас не потому, что мы не можем остаться в стае, а потому, что должны вернуться в караван, чтобы продолжать свое служение господину. Вы… Вы исп¬равляете совершенную нами ошибку..."
"Да!"
"Однако, - продолжал волк, - сейчас-то ничего исправить уже нельзя - слишком поздно..."
"Нам очень жаль".
"Впрочем, - продолжала старая волчица, - может быть, еще не все потеряно. Если господин действительно столь милосерден, Он простит вас..."
"Он простит..." - тяжело вздохнула Шуллат.
"Если так, в чем же дело?"
"Простим ли мы себя..."
"А это имеет значение?"
"Для нас - да".
"Лишь для вас. Когда же вы, наконец, поймете, что в вашей жизни ничего - слышите, совсем ничего - не имеет значения, кроме служения повелителю небес! Это не просто главное - но единствен¬ное! Вам следовало бы забыть обо всем остальном, о недоступном, забыть о стае, в которой вам никогда не быть своими".
"Возможно, другая стая…" - начала было Шуллат, но старая волчица прервала ее:
"Никто не примет в свою семью тех, кто давно перестал быть снежными охотниками, превратившись в спутников небожителя! Не по¬тому что мы не уважаем вас, не потому, что не чтим. Наоборот! Как раз наоборот... "
"Другая стая будет столь же резка с вами, - продолжал вожак. – Если не еще более жестока. Потому что только окруженные ненавистью вы сможете понять, что не должны отказываться от своей судьбы ради исполне¬ния мимолетного желания, находясь во власти мгновенной страсти".
"Господин честнее с нами, - Шуллат с грустью и нескрываемой болью скользнула взглядом по окружавших ее волкам, - Он позволяет нам самим решать, чего мы хотим, а чего нет. Он верит, что мы  сможем сами принять верное решение. А вы..."
"Мы - не небожители. В нас нет Их уверенности, когда мы - всего лишь снежные охотники. В кои это веки двоим из нашего рода выпала честь сопровождать повелителя небес в Его земных скитани¬ях..."
"Но  зачем тогда предводитель той стаи, в которой мы были рождены, просил у бога солнца права для нас вернуться…"
"Чтобы вы чувствовали себя свободными. Но вы никогда не должны были воспользоваться этим правом, понимая, что не все разрешенное открыто".
"Мы понимаем", - Хан опустил голову, в его глазах грусти стало лишь еще больше.
"И, все же, это жестоко", - вздохнув, волчица последний раз взглянула на мать стаи. Шуллат сейчас не завидовала той, занять чье место она не раз мечтала в тиши и теплой дреме повозки. Ей было жаль старую волчицу, которая не понимала, не чувствовала то¬го, что страннице казалось естественной с самого первого дня жизни в караване.
"Нельзя следовать путем бога, подчиняясь лишь долгу, - разде¬ляя ее мысли и чувства, Хан вздохнул. - Этот путь просто должен быть и твоей дорогой... И все... Лишь так..."
"Вам виднее. Вы спутники бога солнца, Его ближние слуги. Мы же лишь рабы, призванные безропотно выполнять приказы нашей госпожи… Идите же! - в глазах волчицы горели слезы. - Чем дольше вы ос¬таетесь здесь, затягивая мгновение неотвратимого, тем меньше остается надежды вернуться туда, куда вас самих уже влечет дух!"
"Да... - Хан бросил хмурый взгляд на старших в стае. - Тем бо¬лее, что здесь нас ничего не держит".
Они повернулись, готовые убежать обратно, в бескрайние снега пустыни, не думая о том, что их может там ждать, веря в лучшее, но готовясь к худшему. Однако в последний миг волк остановился, обер¬нулся, чтобы спросить:
"Если нам понадобится помощь или ответ на вопрос, мы можем прийти к вам или это будет столь же бесполезно, как про¬сить помощи у синего купола небес над землей?"
"Если это будет нужно господину..." – начала мать стаи.
"Конечно, - набычилась волчица, с трудом сдерживая готовую вырваться наружу злость, - кто же станет просить вас о себе, когда вы так хорошо объяснили, что и хвостом не пошевелите ради нас!"
"Да", - не слушая чужачку, не замечая ее чувств, ответил вожак, пристально глядя на Хана.
"Это все, что я хотел узнать", - и волк сорвался с места, спе¬ша поскорее покинуть стаю.
Он спешил, торопясь поскорее покинуть стаю, оставить далеко позади все следы, забыть запахи.
"Твой последний вопрос... - догнала его волчица. - Зачем ты за¬дал его?"
"Чтобы получить ответ".
"А ответ зачем?"
"Мало ли что произойдет в грядущем..."
"Что? Что может случиться? Даже если господин позволит нам вернуться, даже если ему понадобится чья-то помощь, - каждое следу¬ющее предположение было все более и более невероятным, - неужели же ты пойдешь в стаю после того, как жестоко они с нами обошлись?"
"Что такое наши чувства, даже та ущемленная гордость, что воет в тебе? Если господин даст нам шанс все исправить, я буду думать лишь об одном - чтобы служить ему верой и правдой. Иное не будет иметь значения. Никог¬да".
"Ты словно даешь обет..."
"Так оно и есть. Тебя это удивляет?"
"Нет, - волчица мотнула  головой. – Только… То,  что случилось с нами...  Это было... Не правильно. Как наваждение, - опустив морду, пробормотала волчица себе под нос. Теперь, когда зов отпустил ее, Шуллат не понимала, как она могла, забыв обо всем, поддаться какому-то чувству? Как могла  оставить Мати одну, ее Мати, с которой волчицу связыва¬ло нечто большее, чем просто дорога - сама судьба. Ей вдруг страстно захотелось, чтобы последней череды дней не было вовсе. Оказаться бы  в повозке, рядом с Мати, где так тихо, спокойно... А здесь, в снегах - все чужое, не ее... - И все же... - видя, что бессильна вычеркнуть прошлое из своей жизни, что оно вечно будет следовать за ней, словно тень, она бо¬лезненно поморщилась. - Стая была жестока с нами. Слишком жестока..." - в ее рыжих глазах стояли слезы.
"Но правдива".
"Правдива?! - возмутилась та. – Когда же они были честны: выпроваживая нас прочь или убеждая вернуться в караван?"
"Они же объяснили – это одно и то же..."
"От такой правды тошно!"
"Правда всегда горька. И знаешь что, сестра..."
"Что?"
"Они поступили правильно".
"Правильно?! - та даже закашлялась от возмущения. - Как ты мо¬жешь их оправдывать?!"
"А ты подумай".
"Что тут думать!"
"Неужели ты ничего не чувствуешь?"
"Я? О да - обиду, возмущение, презрение, желание поскорее вернуться в повозку моей маленькой хозяйки, уткнуться носом в ее горячую руку и забыть обо всем! Или хотя бы постараться забыть..." - ей и думать не хотелось о том, что, может статья, Мати так сильно обидится на нее, что не захочет прощать. Она бы сама не простила се¬бя... Но Мати ведь другая. Она все понимает... Все поймет...
"Остановись на миг".
"Зачем?" - однако же, волчица вынуждена была замереть рядом с застывшем на месте братом.
"Оглядись. Принюхайся. Вспомни все. И скажи мне: в какую сторону ты хочешь бежать?"
"К каравану!" - разве тут могли бы быть какие-то сомнения?
"А если бы стая согласилась принять нас вновь? Если бы предводители передумали?"
"Я ни за что не вернусь к ним! Даже если меня будут молить об этом!" - она более не хотела видеть никого из своих со¬родичей, конечно, за исключением брата.
"А о чем ты думала все эти дни? До того мига, как нас прог¬нали? Ты хотя бы вспоминала о Мати?"
"Нет", - вынуждена была признать Шуллат.
"Ты думала лишь о волках. И о себе".
"Зачем ты так...!"
"Я не хочу тебя обидеть. Но ты должна понять. Шуллат, я ведь говорю не о тебе одной - я чувс¬твовал то же самое... Если бы стая не прогнала нас, мы бы остались в ней навсегда, очень скоро, в череде новых забот, забыв о том,  что было".
"И я бы никогда не увидела Мати..." - в глазах волчицы в море размышлений плавилась далекая грусть.
"Ты бы забыла о ней. Навсегда. Как я забыл бы о хозяине..."
"Он бы простил нас..."
"Конечно. Он принял бы любой наш выбор. Но вот мы... Я поче¬му-то совсем не уверен, что в конце концов мы бы не усомнились в его истинности и не пожалели о той ошибке, которую совершили..."
"Так бы все и было".
"Да. Мать стаи и вожак мудры".
"Но почему они не прогнали нас сразу? Почему сделали это так поздно?!"
"Они ведь не знали, кто мы".
"Хан, почему все так, а не иначе? Почему мы ушли от хозяина? Почему сейчас возвращаемся к нему?"
"Не знаю... Может, такова судьбы..."
"Или желание госпожи… Богиня снегов послала нас к Шамашу. Она не хотела, чтобы мы покинули Его, и поэтому предупредила все стаи, объяснив им, как они должны вести себя…"
Хан чуть наклонил голову.  Он пристально взглянул на сестру. Его глаза были задумчивы и печальны.
"Лучше бы это было не так, - спустя некоторое время мот¬нул головой волк. - Мне бы хотелось верить, что госпожа дала бы нам то же право выбора пути, как это сделал хозяин. Мне понравилось чувствовать себя другом, а не рабом".
 
Глава 3
Близился к концу еще один день, мало чем отличавшийся от предыдущего, последующего и множества других подобных, которые незаметно слагались в недели, месяцы, годы, похожие друг на друга как снежинки в шали пустыни.
Если бы небо не было ясным, позволяя наблюдать смену светил, а в воздухе металась в своем безумном танце метель, время, словно пространство, можно было бы разделить лишь на дни городов, да годы снежной пустыни, покрывавшие изморозью, которая никогда не оттает, усы и бороды караванщиков, сединой застывавшие в волосах.
Дни пролетали словно на крыльях ветра, ночи гасли звездами в мгновение ока. И лишь в краткий миг заката все вдруг останавливалось, замирало, словно специально, прокладывая грань времен. Выдававшееся свободное время, казалось, само навеивало размышления, рождавшие ту тихую, немного печальную улыбку, которая ложилась на губы пониманием: ничто не вернется назад, как бы сильно о том ни молили сердце и душа. И на сердце становилось невыносимо больно от осознания того, что никогда больше ладони не зачерпнут пригоршню той воды, что видела отражение детского лица, лик юноши с первым пушком на губах и еще множества тех, которые были с ним, им самим  еще совсем недавно, только на прош¬лом закате...
Атен тяжело вздохнул. Пусть когда-то давно, поняв необрати¬мость перемен,  он заставил себя смириться с ней,  не сожалеть о том, что изменить не властен, иногда, как вот сейчас, ему станови¬лось так жаль себя - того, который  никогда не вернется, что хоте¬лось молить богов:  "Всемогущие,  подарите мне еще  одну  жизнь!" Новую -  но  не в перерождении, нет,  когда ему не хотелось стано¬виться кем-то другим.  Новую - как еще одну  прежнюю,  такую  же, чтобы вновь,  шаг за шагом, миг за мигом, ничего не изменяя, пов¬торяя ошибки,  словно не зная о них или,  еще лучше,  просто ни о чем не помня, пережить свою собс¬твенную жизнь вновь, с самого начала и до нынешнего дня.  До нынешнего - потому что за это чудо,  за исполнение этого желания, он был готов заплатить всей грядущей, еще не пройденной дорогой.
А потом робким тре¬петным сомнением к нему приходила мысль о том, что, возможно, когда-то давно боги уже вняли его мольбам и нынешняя жизнь  - как раз это самое повторение. Это многое объясняло. Становилось понятным, откуда бралось предчувствие, что спасало, но при этом страшно мучило, словно в отместку за то, что человек предпочел прошлое  грядущему.
Но если так оно и есть, когда? когда наступит мгновение, за которым не будет ничего? Уже сейчас? Или в миг, счастливее и несчастнее которого не было и не будет никогда?...
Атен вновь вздохнул, и, разрывая цепь раздумий, заставил се¬бя оглядеться вокруг.
Просторы пустыни были спокойны, немного задумчивы, за¬гадочны в лучах закатного солнца. Заключенный в алую дымку мир казался мерцающей лампой с огненной водой,  висевшей в  сером чреве повозки. Вот бы в этом мире затрепетала тень опасности!
Нет, конечно же, он не звал ее, не столько боясь непредсказу¬емости придуманных самим собой бед, сколько не желая прогневать бога, хранившего от напастей караван. Скорее, это была одна из  тех мыслей - "А вот если бы было так..."
-Все спокойно? - окликнул он дозорных.
-Все спокойно,-привычным эхом отозвались те. И пусть глаза мужчин были сощурены, внимательный взгляд насторожен, стремясь не упустить из виду ни малейшей перемены в облике пустыни, которая внушала бы беспокойство, но души уже давно оставил гнет посто-янного напряжения, движения, хотя и резкие, не несли на себе отпечатка нервозной скованности. Путь был их жизнью, дозор – ремеслом, обыденной, повседневной работой, которую, как они по¬нимали, следовало выполнять хорошо, но уже – без прежнего замораживавшего дух страха перед тем, что могло произойти.
-Ну вы это... Не расслабляйтесь. Золотые волки убежали в свою стаю, и не предупредят нас о близости опасности. А мы отвыкли на¬деяться только на себя. В общем... Мало ли что... - пробормотал хо¬зяин каравана, не в предчувствии недоброго, а так, лишь для порядка.
-Атен, шел бы ты отдыхать, - проговорил в ответ на его ворча¬ние Лис, который заступил в дозор уже достаточно давно, чтобы ра¬зобраться в положении дел в караване и понять, что не нуждается ни в чьей помощи.
-Все же, будь повнимательнее. Мы недалеко от города. Здесь могут быть разбойники. И вообще...
-Чрезмерная уверенность в своих силах не менее опасна, чем сомнение в них, - закончил его мысль помощник. - Знаю. Ты повторяешь это я уже сбился со счета в какой раз, словно молитву, в течение вот уже множества дней. И вообще, ты ведешь себя, словно пред-чувствуешь беду. Это действительно так, или мне только ка¬жется?
-Не знаю... Прошло слишком много времени с тех пор, как с караваном последний раз что-то случалось...
-Разве это плохо?
-Нереально.  Пустыня изменчива.  Она не может все время поворачиваться с идущим по ее просторам одной стороной.
-Но мы не простые караванщики...
-Тем более.
-Почему "тем более"? - в глазах Лиса все еще царило удивле¬ние, однако в них уже вошло беспокойство, когда в мире нет ничего заразнее сомнений. И, все же, не желая всецело отдаваться им во власть, помощ¬ник упрямо сопротивлялся, ища возможность опровергнуть то, что собеседник считал несомненным. - Пустыня - владения госпожи Айи. Мы - спутники Ее божественно¬го супруга.  В пути нам покровительствуют два величайших небожителей. Чего же нам бояться?
-Кому даются друзья, у того появляются и враги, - хозяин кара¬вана, остановившись, снял рукавицу, провел ладонью по лицу, боро¬де, смахивая налипший снег. - Ты прав, мы идем по дороге небожите¬ля. Но это не дает нам права спать сладким сном наслаждений. Наш путь - величайший из даров. Но он - не наг¬рада, а испытание. С теми, кто приближен к богам, должно посто¬янно  что-то происходить. Иначе не будет легенд - того самого главного, ради чего все происходит.
-Атен, но с нами и без того уже столько всего случилось, что хватило не на одну легенду, и уж конечно не на одну жизнь...
-Все так, Лис, все так. Но раз бог солнца не покидает караван, значит...
-Почему должно случиться обязательно что-то плохое? И почему именно сейчас? С чего ты взял, что именно сейчас закончилась пора покоя, что пришло время событий?
-Потому что они уже начали происходить.
-Ты ошибаешься: пока еще ничего не случилось.
-Это ты ошибаешься!
-Я чего-то не знаю?
-Знаешь. Просто не замечаешь.
-Да?
-Волки. Они ушли из каравана.
-Таково было их желание. Ты сам говорил, что бог солнца ос¬тавил за ними право самим выбирать: остаться с нами или уйти...
-Но это случилось.  А на нашей дороге события - как сне¬жинки: вслед за одной летит множество других.
- Вот что, Атен, - хмуро исподлобья глянув на него, проговорил Лис, - давай не будем приманивать беду мрачными речами, словно хищ¬ных зверей кусками кровавого мяса во время охоты.
-От того, говорим мы об этом или молчим, ничего не изменится.
-Ступай отдыхать. Пусть сон развеет твои мрачные мысли. И, может быть, ты увидишь, что небо ясное, а не затянуто облаками, как тебе кажется.
-Но...
-Ступай. Так будет лучше.
-А если что-то случится уже в эту ночь?
-Что ж... Ты предупредил меня.  Я буду внимателен.
-Но...
-Право же, будучи здесь, рядом со мной, ты только отвлекаешь мое внимание. А если ты не отдохнешь, то будешь идти в полудреме и в свой дозор.
-Ладно, Лис, - кивнул Атен, с неохотой соглашаясь с правотой помощника. И, все же... Он чувствовал себя неуютно, был раздражен тем ощущением собственной ненужности, которое острыми льдинками впилось в самое сердце, в одно и то же мгновение и ра¬ня, и замораживая.
Хозяин каравана вздохнул, еще раз огляделся вокруг, ища не столько подтверждения своих предчувствий, сколько выход для накопившегося в его душе стремления позаботиться о ком-нибудь. Но не было ничего и никого,  на чем останавливался бы взгляд. Тогда, наконец, он повернулся и медленно, под¬девая носками хлопья легкого рассыпчатого снега, зашагал к своей повозке.
Губ Атена коснулась улыбка: "Пусть караван и не нужда¬ется сейчас в моем внимании, но в нем есть существо за которым нужен глаз да глаз всегда. И в покое даже больше, чем в опаснос¬ти".
Повозка медленно, не спеша, напоминая человека, задумавшегося  о своем настолько глубоко, что он перестал замечать что-либо вок¬руг, скользила по бескрайней глади белой пустыни, чуть покачива¬ясь, поскрипывая, будто вздыхая...
Мати сидела на месте возницы, однако же, при этом, не обра¬щала никакого внимания на впряженных в повозку оленей. Ее глаза были печальны, в душе царило то неуловимое чувство, природу которого она  сама еще не научилась распознавать.
Несколько мгновений Атен молчал, глядя на дочь, не то любуясь, не то стремясь заглянуть в сердце своей девочки, прочесть те мысли, которые тревожили ее душу. Однако уже минули те време¬на, когда все они, открытые взору, читались на губах, подрагивавших, сдерживая рвавшиеся наружу рыдания, растянутых в улыбке радости, или искривленных обидой. Теперь уста девушки - тонкие, неподвижные  - были немы, скрывая тайны.
-О чем задумалась, дочка? - спустя несколько мгновений, жалея о минувшем времени безграничной доверчивости, свойствен¬ной лишь маленькому ребенку, спросил хозяин каравана.
Но девушка продолжала молчать, не видя и не слыша его.
-Мати! 
Та вздрогнула,  словно внезапно очнувшись ото сна, взглянула на отца. В ее глазах отстраненное безразличие медленно смени¬лось пусть не вниманием, но хотя бы его тенью.
-Что, пап?
-Тебе грустно?
-Да так... - пожав плечами, девушка вздохнула. Она сама не знала. Возможно, это действительно была грусть, а, может быть, тоска: по ближнему и, вместе с тем, чему-то столь бесконечно далекому, до чего повозка каравана не доберется никог¬да, словно до звезд в небе или солнечного диска...
Сперва она просто не замечала той странной задумчивости, ко¬торая последнее время все чаще и чаще накатывала на нее снежными волнами, погружая в неведомые, не имевшие ни облика, ни сознания края, где время изменяло ход, растягивая мгновения на дни и сжимая недели в краткий миг заката. Потом разглядела ее в своем отражении в удивленных глаз тех, кто видел ее такой - от¬решенной, словно пустыня. Но не испугалась - нет, приняла как часть себя, своей особенной судьбы, бравшей начало не в горо¬де, как у всех других, а где-то среди завьюженной бесконечности владений госпожи Айи. А затем... Затем она не просто научилась предчувствовать приход того, что называла задумчивостью, но стала с нетерпением ждать прихода этого чувства, ища сладкое заб¬вение в покое, который мог дать лишь оно.
Вокруг могло происходить все, что угодно: сверкать ярким пламенем небесной лампады день или зевать сонная ночь, звенеть мороз или петь свою протяжную песню метель,- ничто не могло нару¬шить этой задумчивости, когда все окружавшее, казалось, лишь уси¬ливало ее. Но любая даже самая незаметная перемена, случайно услышанное или сорвав-шееся с губ слово легко прогоняло его, как всякий раз казалось - навсегда.
Так случилось и на этот раз. Мати вздохнула, подвинулась, освобождая отцу место на скамье возницы, кивком головы позвала его к себе:
-Садись. Поговори со мной.
-О чем?
-О чем-нибудь, - задумчивость ушла и одиночество вновь стало в тягость.
-Хорошо. Только... - Атен зябко поежилась, ощутив морозное ды¬хание снежной пустыни. - Дочка, пойдем-ка лучше в повозку, - попросил он. - Ночь близка. Холодает.
Мати с долей сожаления взглянула вокруг. Она не чувствовала холода, когда магический талисман неизменно согревал ее, даря свое тепло. И ей не хотелось никуда уходить, по доброй воле отка¬зываясь от бескрайнего, восхитительно прекрасного чуда лишь ради того, чтобы за¬точить себя в маленьком мирке затхлого полутемного чрева повозки.
Однако...
-Ладно, - кивнула она.
-Но если тебе здесь больше нравится, - заметив, что девушка опустила голову, чтобы скрыть готовый сорваться с губ вздох, пос¬пешил переменить решение караванщик, - поговорим тут, - и он, кряхтя, забрался наверх, на место возницы.
-А ты не замерзнешь? - ее глаза, глядевшие на отца. В них перемешались радость и сожаление, забота о другом и желание сде¬лать так, как хотелось ей самой.
-Нет, конечно нет, - улыбнулся караванщик, по лицу которого множеством тропок разбежались морщины. - Меня беспокоишь ты.
Это было чистой правдой.  Его действительно очень беспокоило происходившее с  дочерью. С недавних пор та очень изменилась. И дело было не во внеш¬них переменах, которые медленно, но верно превращали маленького неказистого птенца в прекрасную птицу. Эта перемена лишь тешила взгляд, радовала душу, которая вновь и вновь вспоминала буду¬щее, открывшееся ему не то во сне, не то в предвидении, и искала пусть пока еще роб-кие, но столь желанные следы в настоящем.
Его беспокоило другое:  Мати менялась и внутренне.
Где, в каких далях времени осталась веселая, вечно улы¬бавшаяся шумная девчонка, которую интересовало, увлекало, манило за собой буквально все? Откуда взялась эта задумчивость, за кото¬рой отец порою замечал тени безразличия? Ее отрешенность... Иногда Атену казалось, что он теряет дочь, что она отдаляется, и не только от него, но и от всех остальных.
-Мы подходим к городу, - внимательно глядя на девушку, стре¬мясь не пропустить ее реакцию на это известие, проговорил он.
Мати продолжала молчать. Черты ее лица не выражали ни радос¬ти, ни печали, только одно безразличие, словно ей было все равно, куда идти, лишь бы никто не трогал ее, не отвлекал от мыслей неведомо о чем.
-Дочка... - он не знал, что сказать, как вывести девушку из того состояния, в которое она с каждым днем все сильнее и сильнее погружалась, замерзая - не телом, но душой, сердцем. - Я сейчас проходил мимо повозки Шамаша. Полог был неплотно задернут, и я слышал Его голос. Он рассказывает младшим легенды. Ты не хотела бы...
-Нет, - поспешно прервала его Мати, в голосе которой было столько раздражения, что оно захлестнуло собой это краткое слово, сделав его особенно резким и бесповоротным.
-Но почему, милая? - не унимался отец, для которого главным было хоть как-то растормошить Мати. И если для этого нужно сделать так, чтобы она разозлилась на него - что ж, пусть.
-Детские сказки!
-Но раньше тебе нравилось...
-Раньше, - она не дала ему договорить. - Когда я была глупая и доверчивая.
-И что же изменилось сейчас?
-Все, папа, все! - всплеснув руками, воскликнула она. В глазах девушки каплями растаявших льдинок заблестели слезы. Они более не скрывали боли и обиды. - Я поняла, что сказки - не более чем мечты, которые... Которых на самом деле нет!
-Ну, уж тебе-то грех жаловаться! В мире снежной пусты¬ни нет другого существа, у которого была бы такая сказочная жизнь! Или ты забыла...
-Я помню. Но сколько можно раз за разом вспоминать то, что было? Я не хочу жить прошлым! Я хочу, чтобы что-то происходило в настоящем! Что-то... Настоящее! Понимаешь?
-Милая, - он глядел на нее с сочувствием. - Это все взросление. Время. Достигая оп-ределенной черты, оно заставляет нас не просто оглянуться назад, но отказаться от всего, что было. Трудно прощаться с детством. Кажется, что вместе с ним ты расстаешься и со всеми мечтами, стремлениями, верой, надеждами, что ты проща¬ешься с самой собой. Утешься, дочка. Это не так. Все вернется. И будет еще лучше, еще прекраснее...
-Да мне нет никакого дела до этого! Пусть себе уходит, пусть не возвращается никогда!
-В чем же тогда дело? Ты просто не хочешь взрослеть?
-Какая разница, хочу я или нет?! Я ведь все равно уже больше не ребенок!
-Для меня ты всегда будешь...
-Ой, папа! - она болезненно поморщилась. Весь ее вид говорил: "Ну о чем ты говоришь! Какое это вообще имеет значение!" – Я хочу лишь, чтобы что-нибудь случилось. Пусть самое обычное, са¬мое невзрачное. Но со мной! Чтобы я чувствовала, что живу, а не грежу бесконечным тусклым сном!
Ему стало невыносимо, мучительно тяжело от того, что он видел. Его дочь страдала, а он был не в силах ничем ей помочь. Все, что он мог, это сказать ей: "Хочешь жить - живи! Не сиди в тесном мирке повозки, словно кроме него ничего нет!"
Но что зна¬чат слова, когда их не слышат?
Он откинул голову назад, взглянул на небеса. Черные, беско¬нечные, с несчетным множеством звезд - ламп с огненной водой, ко¬торые небожители разжигали в ночную пору для того, чтобы земля не погрузилась в кромешный мрак бездны, лишенной надежды и веры, где не важно, что благо, а что зло, и где граница между ними. Обычно сверкавшие торжеством победы над пустотой, теперь они лишь задумчиво мерцали в печали понимания и смирения со всем, что было или каза¬лось неизменным, предрешенным.
-Ладно, дочка, - вздохнув, прого¬ворил Атен, - тебе пора спать.
-Зачем?
-Что? - растерялся он.
-Зачем  вообще нужен этот сон?
-Чтобы отдыхать, набираться сил перед новым днем...
-Зачем? Я ничего не делаю. С чего мне устать?
-Ну... Дочка, устают ведь не только от тяжелой работы, но и самой жизни. От дороги...
-Я же сказала тебе! Как ты меня слушал!  Я не живу! Я... Я словно сплю наяву! И поэтому я совсем не устаю!
-Может быть, тебе только так кажется...
-Нет! - ее голос вновь зазвучал раздроженно-резко.
-Хорошо, милая, - больше всего на свете он боялся напугать ее, обидеть, сделать что-то не так, заставляя вновь, как в прошлом, броситься бежать в снега белой пустыни, прочь из каравана. - Раз ты так считаешь, - видя, как напряжена дочь, понимая, что она готова на самый необдуманный поступок,  он готов был согласиться с чем угодно. – Но ведь во сны погружаются не только ради отдыха. Они дают забвенье, позволяя отрешиться от забот и дурных мыслей, позволяют взглянуть на все происходившее иными глазами, понимая ошибки... И еще. Сны дают нам возможность прожить мно¬жество жизней, в которых с нами происходит то, что никогда не случится наяву. Они возвращают нас в прошлое, переносят в будущее. Сны... Придумывающая их госпожа Айя мудра и всегда дарует нам  имен¬но то, что нам нужно. Даже если мы сами не знаем, чего хотим.
-Если бы было можно попросить у Матушки Метелицы... Я бы попросила у Нее... Не чуда - нет! Чего-нибудь. Чего-нибудь, что Она сама захочет мне дать...
Караванщик заметил, что в глазах девушки, чей взгляд обра¬тился на него, появился интерес, возможно, даже надежда.
Он поспешил слезть с места возницы. Украдкой бросив взгляд назад, он отметил, что Мати двинулась следом. Атен с трудом сдерживал рвавшуюся наружу радость: ему уда¬лось достучаться до  дочери, отвлечь ее от непонятных размыш¬лений - полета призрака на грани несуществующих миров и вернуть в реальность.
Хотя... В какой-то миг в его сердце прокралось сомнение - а правильно ли он поступает? Может быть, он лишь заменяет пусть не¬понятный, но безопасный покой на приближение к беде, сон о кото¬рой, пусть с тех пор, как он привиделся хозяину каравана и мино¬вало целых два года, лишенных даже тени того, о чем предупреждал, но все еще оставался столь четок и свеж в воспоминаниях, что порою казалось: закрой глаза, протяни ру¬ку - и коснешься скользкой, волглой кожи снежной змеи.
-Отец? - она взглянула на него, не понимая, почему тот вдруг остановился.
-Все в порядке, милая, - поспешил успокоить ее Атен. -  Я... Я просто устал.
Это было правдой. И не важно, что, удаленное от истинной причины как один город от другого, казалось куда более похожим на ложь.
"Нет, нет, - он потер рукой с силой сжатые веки, - этого не случится. Никогда. В караване не осталось ни одной ягодки Меслам, - но это не успокаивало.  Ведь, если бог, пусть даже такой ничтожный, как хозяин сновидений, захочет, он добьется своего. - Нет. Малышка про¬сила Шамаша научить ее управлять снами. Она защищена от той угро¬зы, которую они могут нести в себе, защищена надежно, наверняка, нав¬сегда... В отличие от бед этого мира…"
-Забирайся в повозку, дочка. Я подожду здесь, пока ты не укроешься одеялом. А потом приду пожелать тебе сладких сновиде¬ний...
-Я уже выросла из тех заклинаний-оберегов, которые ты пел мне в детстве на ночь.
Он никак не мог понять, действительно ли она хочет быть... казаться старше своих лет, или это своего рода защитная реакция, к которой прибегала наивная душа, готовя себя к предстоящим пе¬ременам. Как бы то ни было…
"Пройдет еще совсем немного времени - и она покинет ме¬ня, - лезвием острого ножа полоснула душу мысль, - сперва - что¬бы перейти в повозку невест, затем - в жилище своего супру¬га... Она будет чья-то... - на миг его губ тронула улыбка, когда он вспомнил образ, увиденный годы назад - прекрасную длинноволосую невесту, бежавшую навстречу своему счастью, однако затем она угасла: - Но уже не моя, - ему было больно это сознавать, думать о том, что он останется совсем один, чтобы доживать свою жизнь в пустой повозки.
И он сказал:
-Не торопись стать взрослой, дочка. Мне бы очень хотелось, чтобы каждый новый год дарил тебе много больше счастья, чем пре¬дыдущий. Однако же, знай: что бы там ни было, ты всегда будешь мечтать вернуться в минувшее, в свою юность. Не ради того, чтобы что-то изменить - а лишь чтоб пережить еще раз. Ибо юность - са¬мое лучшее время из всех, что нам даны судьбой... - видя, что заду¬мавшаяся над его словами девушка вновь начала хмуриться, он пос¬пешил отвести разговор чуть в сторону, на более надежную и безо¬пасную тропу: - Что же до заговоров, то из них не вырастают. Их пела мне твоя мать, когда я возвращался усталым с дозора в ме¬тель.
-Мама... - и вновь в ее глаза вошла грусть.
-Прости, дочка, - вздохнув, караван¬щик качнул головой. - Я сегодня все время говорю что-то не то. Хочу успокоить тебя, а сам...
-Все в порядке, пап, - она взглянула на него с пониманием. - Мне не больно вспоминать о маме, - ее губ коснулась улыбка, - даже наоборот...
-Я вижу: тебе ее не хватает...
-Да, - она кивнула, легко соглашаясь с тем, что не вызывало сомнений.
-Прости меня.
-Но за что?
-За то, что не уберег ее.
-Неужели ты до сих пор винишь себя в ее смерти?
Он лишь чуть наклонил голову, но она поняла и так, подошла к нему, коснулась головой плеча.
-Не надо, пап. Мама бы не хотела, чтобы воспоминания о ней причиняли тебе боль, несли укор. Тем более, когда ты ни в чем не виноват: мама умерла потому, что так ей было суждено.
-Мати... - он не знал, как спросить об этом дочь. За столько лет он так и не смог подобрать слов, набраться смелости. Но теперь, когда об этом зашел разговор... - Я понимаю, тебе сейчас нужнее мать, чем отец... Ты в том возрасте, ког¬да с женщиной легче найти общий язык и понимание... Может быть...
-Ты считаешь, что мне пора перебираться в повозку не¬вест? - в глазах девушки отразился испуг. Она и сама не раз думала об этом, хотя и гнала все подобные мысли прочь, когда ей меньше всего на свете хотелось покидать свою, родную повозку, где все было с рождения знакомо, наполнено воспоминаниями, и уходить в совершен¬но чужое жилище, чтобы, словно рабыня, делить его с кем-то чужим. И не важно, что сейчас в повозке невест жила лишь одна засидевшаяся в невестах Сати. Мати не хотела перемен - и все! Ее губы задрожали, пальцы стиснулись в кулаки, готовясь принять то неизбежное, что, казалось, уже практически прозвучало.
-Нет, милая, - он думал совсем о другом, смотрел в сторону, не в силах бросить и взгляд на дочь, а потому не видя тех чувств, которые, как девушка ни пыталась скрыть, читались в чертах ее ли¬ца, - конечно, нет. Еще не пришло время. По закону ты должна будешь сделать это за год до испытания... Если, конечно, не захочешь уйти раньше...
-Нет!
-Милая... Я все думаю... Не совершил ли я ошибки, не лишил ли тебя чего-то очень важного, отказавшись привести в нашу повозку другую жену...
-Если ты хочешь... - страх сменился обидой.
И он почувствовал это, спеша объяснить: - Нет. Я никогда не смогу забыть твою мать. Я очень сильно ее любил, люблю до сих пор... Просто... Я подумал... Если бы я в свое время поступил иначе, переступил через свои чувства, смирился бы с потерей... У тебя была бы мама, которая...
-Мачеха! - она постаралась вложить в это слово всю ненависть к ней - не существующей на свете, нереальной и совершенно чужой.
-Дочка...
-Не надо об этом, папа! - она откинула полог повозки, собира¬ясь забраться внутрь. - Если все дело во мне, если тебя это заботит лишь из-за меня - тогда не надо ничего изменять. Ты все сделал правильно. Я никогда бы не забыла маму. Я считала бы, что ты предал ее память... И вообще...
-Прошлое уже совершилось, - вздохнув, кивнул Атен, - оно есть и его не изменишь.
-Я знаю, - она вновь повернулась к нему, взяла за руку, - ты очень любишь меня. Ведь я - твой единственный ребенок, - грустная улыбка чуть коснулась ее губ, чтобы всего лишь мгновение спустя растаять хрупкой снежинкой. - И я тоже очень люблю тебя. Мне бы хотелось, чтобы ты был счастлив, чтобы у тебя был сын, о котором ты мечтаешь...
-Дочка...
-Я знаю, папа, знаю. Я вижу, какими глазами ты смотришь на подрастающих близнецов Лиса и Лины. В них просто написано: "Вот бы и мне таких..."
-Я уже стар...
-Совсем нет! Просто... Все дело во мне, да? В том, что... - у нее на глазах выступили слезы. - Прости ме¬ня, - она прижалась к нему, уткнувшись мокрым лицом в грудь, - я всегда думала лишь о себе, о том, как мне удобнее, лучше.... Успокойся, милая.  Ну, не надо плакать, - караванщик приобнял дочь.
-Это все из-за меня! Из-за того, что я не такая, как все!
Атен не видел ее лица, но совершенно точно знал, что в этот миг ее губы вновь тронула вымученная, полная горечи и боли кривая усмешка.
        -Те люди, - грустным,   едва   слышным   голосом продолжала она, - тогда, давно, были правы: снежный ребенок приносит одни нес¬частья. Даже если сам того не хочет...
        -Счастье мое...
-Нет, папа! - вскрикнула она, резко отстранившись от от¬ца. - Не-счастье! Несчастье - слышишь! - ее полные слез глаза горели нездоровым огнем, лицо покрыла матовая бледность, лишая цвета не только щеки, но и губы. - Если бы не я, если бы меня не было, все было б иначе, совсем по-другому!
-Но...
-Да, папа, это так! Я точно знаю! Если бы не я, мама была б жива! Ведь она умерла потому, что защищала меня, да? Скажи же мне: да?
Атен молчал, опустив голову на грудь. Он слишком хорошо по¬нимал, что нити души Мати так натянуты, так истончены, что отзовутся, ощутив любую даже самую наивную, обращенную во благо неправду, отшатываясь, словно от меча врага. Но правда... Она так изменчива, так противоречива! Взгляни на нее чуть под другим углом - и вот уже белое становится красным, синим, а то и вообще черным.
-Милая, - взяв дочь за плечи, повернув лицом к себе и глядя прямо в глаза, начал он, - она защищала тебя. И в то же время - не тебя. Она спасала от опасности, от смерти своего ребенка. И себя саму. Себя, потому что в твоих чертах она видела свое отражение, свое счастливое детство. Она видела и мои черты, мою любовь к ней. Ты... В ее глазах ты была олицетворением всего, что было ей дороже жизни. И даже если бы было возможно вернуть время вспять, я уверен, она поступила бы точно так же.
-Но я говорю не об этом! - вскрикнула девушка, что было силы сжимая кулаки. - Если бы вы не оставили меня, если б сделали так, как велели законы каравана...
-Нет! Никогда!
-Но так ведь было бы лучше для всех! Для мамы - она была бы жива! Для тебя - ты так хочешь сына! Вообще для всех - если бы не я, с караваном не случалось бы всех этих бед...
-Дочка, ты ни перед кем не виновата...
-Виновата! - перебила она его, притопнув ногой, готовая наста¬ивать на своем так, словно это был какой-то детский спор, хотя в ее душе, глазах, памяти все выглядело совсем иначе.
-Перед кем? - желая успокоить, он хотел показать ей нелепость всех этих обвинений, но она словно разучилась что-либо видеть, понимать, за исключением того, что питало ее чувство вины.
-Перед тобой!
-Я ни в чем не виню тебя...
-А это не важно! Важно, что я виновата! Я виновата перед Сати с Ри. Из-за меня они не могут пожениться.
-Милая... - это начинало переходить все границы.
-И перед дядей Евсеем я тоже виновата, - не слушая его, про¬должала Мати. - Он мог бы придумывать светлые, чудесные сказки, как та, про дракона, а из-за меня пишет эти ужасные легенды... И вооб¬ще...!
-Дочка, - Атен пристально смотрел ей в глаза, заглядывая в са¬мую душу. Он начал понимать, что на самом деле творилось с Ма¬ти. - Ты сторонишься всех из-за этого? Ты считаешь, что мы виним тебя во всех наших бедах и несбывшихся желаниях? - та кивнула.  Вырвавшиеся на волю  слезы,  ничем  не сдерживаемые, катились по щекам, срываясь с подбородка крохотными снежинками-жемчужинами. - Глупышка! - он прижал ее к груди, успокаи¬вая, делясь своей верой и любовью, как делятся теплом. - Что же ты напридумывала такое? Как тебе только это в голову могло прийти? Все вокруг так любят тебя...
-Любят, - согласилась она, всхлипывая, не успокаиваясь, а, на¬оборот, переходя от тихого беззвучного смеха к горьким рыдани¬ям. - И поэтому ничего не говорят. Но я... Я не могу себя не винить, особенно когда все остальные молчат!
-Особенно? Мати... - сперва он хотел сказать: "Ну что еще за ерунда? Опять детские фантазии?" но потом понял, что ничего не добьется этим, скорее, наоборот, сделает лишь хуже, еще сильнее отдалив от себя дочь. – Конечно, ты можешь думать все, что угодно. Это твое право. Только прошу тебя: хотя бы на мгновение взгляни на все другими глазами. Хотя бы моими. Возможно, у меня были бы и другие дети. А, может, и нет. Ведь я прогневал бы богов, убив беззащитного, ни в чем неповинного малыша. Но у меня точно не было бы тебя. У всех нас. А если бы не было тебя, в караван не пришел бы господин Ша¬маш...
-Он здесь не из-за меня, - она тяжело вздохнула, выдавая пота¬енные, заветные мечтания - "Ах, если бы это только было так!" - потом поспешно замотала головой, отгоняя от себя все то, что было светлым, словно боясь запачкать мраком овладевшей ее сердцем тоской.
-Но разве не ты привела Его в караван?
-Нет. Если бы не я, он пришел бы сам... И, может быть, тогда бы его дракон не погиб... - она снова заплакала. - Пап, пап, я, на¬верно, притягиваю беду! Я не хочу этого! Но все само как-то полу¬чается!
-Милая... - караванщик не знал, что сказать, как переубедить, переуверить девочку, которая отказывалась не только задуматься над его словами, но даже хотя бы выслушать, услышать их. - Я не верю, что ты источник бед. Хотя бы потому, что со дня твоего рождения наш караван видел куда больше счастья и удачи, чем все смертные земли.
-А если все беды еще только предстоят?
-Но все не может измениться в одночасье.
-Может! Как раз так все и меняется! Ведь верно? - она вновь отс¬транилась от отца, замерла, глядя ему в лицо, ища в глазах ответ на свой вопрос.
Атен молчал. Он чуть наклонил голову, пряча взгляд. Девочка была права. И в том, что перемены к худшему мгновенны, в то вре¬мя как возвращение к благу медленно, словно самый долгий переход между городами. И в том, что впереди караван ждало что-то... Что-то, что заставляло мрачнеть его самого, стремясь, предчувствую опасность, избежать встречи с ней. Может быть, у его дочки тот же дар? Может быть, она тоже начинает чувствовать это будущее, но не понимая этого,  ищет причины не вовне, а внутри, виня себя во всем том, что еще не слу¬чилось, что еще только произойдет?
-Мати... Ты знаешь... Тот дар, что дан мне... Дар предвиде¬ния...
Атен уже готов был сложить слова в ту мысль, которая должна была помочь, во всяком случае, он очень на это надеялся, но де¬вушка вновь прервала его, не дослушав:
-Ну, при чем тут ты? Ведь мы говорим обо мне!
-Пойдем-ка, дочка, - он взял ее за руку, повлек за собой.
-Куда ты меня ведешь? - та стала упираться, сперва слабо, а затем, услышав: "К Шамашу" что было сил. - Нет!
-Но почему? - понимая, что не в силах достучатся до разума дочери, он решил воззвать к ее душе, которая просто не могла не услышать слов повелителя небес. - Давай спросим у Него. Шамаш всегда говорит только правду, и...
-Я не могу!
-Ты боишься услышать Его ответ? Не надо! - караванщик не сомневался, каким он будет. Конечно, ведь Шамаш, пусть девочка сейчас этого и не помнит, уже раз ответил на подобный ее вопрос. В тот день, когда люди встреченного в пустыне каравана узнали, что она - снежный ребенок, Мати спросила Его, проклятый она ребенок или нет. И Он ответил... Как же Он ее назвал? "Маленьким чудом, люби¬мицей богов и людей". Какой ответ может быть желаннее, особенно в устах повелителя небес?
-Я не могу идти к нему!
-Почему? - удивился отец. Это было странным, вернее даже не просто странным - невозможным. Еще совсем недавно Мати с утра и до позднего вечера крутилась вокруг бога солнца, не отставая от него ни на шаг, надоедая какими-то вопросами, историями, шутками. И вот вдруг...
-Он не захочет меня видеть.
-Да с чего ты взяла! - нет, он просто не верил своим ушам!
-Я ничего не выдумываю, - она глянула на отца исподлобья, но не с осуждением, а полной боли тоской. - Я виновата перед ним! Это из-за меня Шуллат и Хан ушли, - слезы вновь на¬вернулись на глаза, слова мешались с рыданиями. - А он так привя¬зался к золотому волку...!
-Дочка, священные животные ушли, потому что настало их вре¬мя. Я понимаю, тебе было очень тяжело расставаться с подру¬гой. Но мы знали, что однажды это случится...
-Нет! Шамаш говорил, что если я привяжусь к Шуши так силь¬но, что не будет силы, способной порвать эту цель, она не уйдет, она останется со мной! Но волчица ушла!
-Дочка...
-Хватит, пап! – ее губы дрожали, не в силах больше сдерживать рыдания. - Я больше не могу говорить об этом! Не¬ужели ты не видишь!
Он подошел к ней, хотел снова обнять, но она не поз¬волила, отшатнувшись, словно от ледяной статуи.
-Вот что. Иди спать. Уже поздно. Очень поздно. Ночь навеяла эти мысли, и...
-Но когда взойдет солнце они не исчезнут! Они будут со мной, пока я здесь, пока я живу... - несколько мгновений она молчала, за¬кусив губу, затем заговорила вновь, стараясь вложить в голос всю решительность, что была в ее сердце, душе. - Я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещал.
-Что, дочка?
-Если беда... Если что-то случится снова... Я слабая, я не смогу сама уйти. Обещай, что тогда ты прогонишь меня в снега.
-Да что ты такое говоришь!
-Ты будешь должен! Ты - хозяин каравана. Твой долг заботить¬ся о безопасности людей, доверивших тебе свои жизни. И если угроза во мне... - не договорив, ос¬тавляя ту незавершенность, за которую - последнюю из надежд - еще держалась ее душа, девушка исчезла за пологом повозки, оста¬вив отца стоять в снегу посреди тропы каравана совсем одним – ошарашенным, озадаченным и не на шутку встревоженным. 
 
Глава 4
Какое-то время он бессознательно, во власти скорее привычки, чем какой-то определенной цели медленно шагал по неизменным в своей бесконечности просторам снежной пустыни чуть позади своей повозки, не приближаясь к ней, но и не удаля¬ясь. Но постепенно беспомощность начала уступать место решимости. То, что совсем недавно было мимолетным образом, потом - расплывчатой мыслью - "А вот хорошо было бы узнать..." - тогда он еще и сам не знал, что, - теперь обрело очертания, стало четким и ясным.
"Я должен знать, что может произойти, какого мгновения мне бояться. Только так я справлюсь с бедой! Я должен и могу. И если я не сделаю этого сейчас - ни за что не прощу в тот миг, когда будет уже поздно".
А доподлинно узнать о грядущем можно лишь спросив бога. Обычный смертный в подобном случае слагает молитву, надеясь, что небожители услышат ее и снизойдут до ответа снежинке на лице земли. Но Атен был хозяином каравана, шедшим тропой повелителя небес. И поэтому, резко повернувшись, он решительно зашагал в сторону повозки бога солнца.
Было уже поздно. Детишки, прибегавшие к Шамашу каждый вечер, чтобы послушать сказки, вернулись к родителям, и небожитель сидел один. Чуть прикрыв глаза он отрешенно смотрел сквозь узкую щелку век на мерцание огня лам¬пы.
-Можно? - коснувшись полога, спросил Атен.
Шамаш едва заметно кивнул.
-Прости, что тревожу Твой покой...
-Все в порядке, - тот, наконец, оторвавшись от немого созерца¬ния огня, перевел взгляд на гостя. 
-Я хотел поговорить с тобой о Мати… - осторожно, издалека начал караванщик. – Она беспо¬коит меня…
-Она тоскует по волчице? Должно быть, очень переживает из-за того, что Шуллат убежала в снега.
-Она винит во всем себя, - вздохнув, хозяин каравана качнул головой. Выходит, на этот раз ему ничего не привиделось. Выходило, что и повелителя небес тревожило происходившее с девочкой.
-Малышка ни в чем не виновата. Никто не виноват. Просто так должно было произойти - и все.
-Но ведь священные звери вернутся…
-Я не знаю. Это зависит только от них.
-Они вернутся, - уж в чем-чем, а в этом караванщик не сомневался. Ведь ничто, даже зов крови, не может заста¬вить верных слуг забыть долг служения своим  небесным хозяевам. – Поговори с ней, - попросил он. - Пусть она знает и не винит себя, не грустит о потерянном, когда на самом деле это не навсег¬да, а всего лишь на время...
-Она не станет меня слушать.
-Но почему? - ему-то казалось, что дочь не идет к богу солнца лишь потому, что боится увидеть упрек в Его глазах.
-Дело не только в том, что она чувствует себя виноватой. Это лишь одна сторона. Она винит и других.
-За то, что мы не удержали волков, -понимающе кивнул хозяин каравана.-Но, - однако спустя всего лишь миг он напрягся, душа затрепетала, уже предчувствуя слова, которые она была не хотела слышать. – Не может же она, - его голос дрогнул и Атену пришлось сделать над собой усилие, сглотнуть подкативший к горлу комок, прежде чем: - винить в этом Тебя! - было совершенно невероятно даже предполагать нечто по¬добное. - Ведь Ты – бог!
-Какая разница, кто я! Главное, что я делаю или не де¬лаю, - горькая усмешка скользнула по  губам Шамаша. – Попробуй взглянуть на все происходящее глазами девочки. Я приношу ей маленького щенка, поручаю ее заботам кроху, говоря: "Однажды придет день, когда ей захочется  уйти. Но если ты будет любить ее всем сердцем, привяжешься к ней всей душой, волчица останется".  И она день напролет возится с этим маленьким существом, заботится, словно о своем собственном детеныше, любит сильнее самой себя... Но Шуллат все равно уходит. А я отпус¬каю волчицу, хотя могу задержать.
-И, все же, поговори с ней. Прошу Тебя!
-Хорошо, - небожитель не стал с ним спорить, хотя и понимал всю бесполезность разговоров. - Сейчас?-он был готов пойти с караванщиком, не откладывая то, что считал вынужденной уступкой, в дальний угол.
-Нет. Утром... Если можно… - добавил Атен, взглянув на своего бога с некоторым смущением. Он выглядел виноватым, глаза просили прощения за настойчивость, говоря: "Не сердись на меня! Я всего лишь простой смертный, которому хочется, чтобы с дорогими его душе и сердцу людьми все было в порядке". - Мати, наверно, уже уснула. Не будем ее будить.
-Мне хотелось бы верить, что сон исцелит ее душу, прогонит тоску, исправив все лучше, чем мог бы я... Иди и ты отдыхать, торговец.
-Я... - тот двинулся к пологу, уже готовый выбраться из повозки, подчиняясь воле бога, но остановился, вспомнив о том, зачем приходил. Нет, он не мог уйти, не сейчас. И, по¬том, что такое один вопрос? Всего - то несколько мгновений. Пове¬литель небес не рассердится на него из-за такого пустяка.
-Я хотел спросить... - вновь заговорил он, сперва робко, неу¬веренно, затем все решительнее и тверже. - Спросить о будущем Ма¬ти. У меня недоброе предчувствие. Я боюсь, что с ней может слу¬читься что-то плохое.
Шамаш не сразу ответил. Какое-то время он молча глядел в сторону, всматривался в полум¬рак повозки, затем повернулся к торговцу. В его взгляде не было осуждения, лишь затаенная боль пони¬мания, сколь сильным бывает это желание узнать грядущее и как жестоко судьба мстит тому, кто оказывается не способен с ним сов¬ладать.
-Атсинен, - он называл своих спутников по имени лишь тогда, когда хотел подчеркнуть важность того, что собирался ска¬зать, и потому всякий раз это заставляло собеседника вздрогнуть, насторожиться, целиком уходя во внимание, - не спраши¬вай о том, что, узнав, страстно захочешь забыть.
-Неужели судьба моей дочери так ужасна...
-Нет. Совсем нет. И тебе это известно не хуже ме¬ня, - он заглянул ему в глаза и караванщику в какой-то миг показа¬лось, что Шамаш знает его тайну - то видение, которое, явившись торговцу несколько лет назад, накануне дня рождения дочери, стало звездой, на свет которой он так стремился.
"Чему я удивляюсь? - мелькнуло в голове у хозяина карава¬на. - Ведь богу ведомо о судьбах людей все,  в то вре¬мя как мы лишь предчувствуем, надеясь и боясь ошибиться".
Но если так. Если ее будущее действительно будет столь прекрасно... Стоило ли ему и дальше продолжать эти расспросы, рискуя прогневать богов, вынуждая их в отместку заметить добрую судьбу злой?
Однако... Любопытство оказалось сильнее голоса разума. Ему хотелось, чтобы не только один миг будущего Мати, открывшийся ему, был радостным, но и все грядущее, вся дорога к нему. А для этого караванщику было просто необходимо очистить тропу от всех преград и бед.
-Шамаш, я не прошу рассказать мне обо всем, но... Мне очень важно, просто необходимо знать, от чего беречь дочку, чего бояться...
Бог солнца взглянул на него с непониманием:
-Почему ты спрашиваешь об этом меня? Разве тебе самому не дан дар предвидения?
-Это совсем не то. Я вижу лишь обрывки - маленькие эпизоди¬ки, никак не связанные друг с другом. И, потом, это зрение расплывчатое, надежда, мечта, страстное желание заставляют видеть одно лишь добро, затемняя все остальное сомнением. К тому же в душе живет страх, что свершится не лучшая, а лишь худшая часть преду¬гаданного…
-Знание грядущего - не награда, а кара, - качнув головой, тихо проговорил небожитель. - Мне казалось, что тебе-то это должно быть понятно.
-Только если впереди ждет беда.  Если ж счастье - предчувствие только растягивает светлый миг предвкушения на года, позволяя насладить¬ся им сполна.
-Это не так.
-Что - не так? - не поняв, переспросил караванщик.
-Тот, для кого не существует мрака, не увидит и свет. Кого хранят от всех на свете бед, не узнает счастья, даже если оно за¬полнит собой весь мир.
-Ты говоришь загадками, так, словно что-то скрываешь от ме¬ня.
-Возможно.
-Конечно, в мироздании множество такого, что смертному не положено знать…
-Дело в другом. Я хочу, чтобы ты понял все сам. Ведь подсказка, не осмыс¬ленная разумом услышавшего ее, не облегчит путь, скорее, наоборот, все еще сильнее запутает.
-Я лишь простой караванщик и...
-Торговец, - прервал его Шамаш, - я не отвечу на тот вопрос, который ты собираешься мне задать, даже если ты спросишь.
-Ты не хочешь... - он опустил голову на грудь. Что же, ему ни¬чего не оставалось, как смириться. Да и кто он такой, что¬бы просить, тем более требовать от бога ответа?
-Нет, - качнул головой небожитель. Его глаза, храня спокойствие, смотрели на торговца, ожидая от собеседника не подчинения, а по¬нимания. - Я просто не знаю ответа.
-Не знаешь? - караванщик резко вскинул голову. Это было невоз¬можным! Но, с другой стороны, разве мог он хотя бы на миг усом¬ниться в правдивости Его слов? А потом, когда первый всплеск удивления прошел, чувства немного улеглись, он начал понимать...
"А ведь действительно. Моя дочка еще не достигла совершен¬нолетия, не прошла испытания. У нее еще нет судьбы, нет четко оп¬ределенной дороги, подобной тропе каравана, лишь бесконечность просторов снежной пустыни. С ней может произойти все, что угодно, а может не случится совсем ничего! И пока Мати не пройдет испыта¬ние, никто, даже величайший из богов не может сказать, каким бу¬дет ее будущее, ведь сейчас у нее множество грядущих и, в то же время, нет ни одного.
-Прости, - плечи караванщика опустились, голова склонилась на грудь. - Я все понял. То, о чем я хотел попросить, действительно невозможно... Но...Но может быть... Может быть,  Ты скажешь мне хотя бы с какой стороны ждать приближения беды?
-Ты не поймешь, - вздохнув, качнул головой Шамаш.
-Но, великий бог, мне ведь и не нужно понимать! Мне доста¬точно просто знать, верить: все будет именно так и никак иначе!
-Как, торговец? - Шамаш с грустью взглянул на него, не скры¬вая, что разговор утомил его сильнее всей дороги и совершенных по пути чудес.
-Не важно... - почувствовав это столь же явственно, как и бли¬зость желанной цели, караванщик заторопился, боясь, что все оста¬новится за миг до заветного слова.
-Как раз это важно. Важнее всего. Нет ничего хуже и губительнее неправильно понятого предсказания.  Лучше пусть его вовсе не будет, чем...
-Господин! - не выдержав, взмолился хозяин каравана. - Не мучай меня! Особенно теперь, когда я знаю, что ответ на мою мольбу су¬ществует! Прости, я всего лишь слабый человек, которому хочется быть или хотя бы казаться сильнее. Не ради себя - ради своего ребенка!
-Будь по-твоему, - видя, что спутник все равно не отступит, сдался Шамаш. - Только, прошу, не ищи в сказанном, того, чего там нет. Не додумывай сам. Постарайся принять все таким, ка¬кое оно есть. Как образ, что ты видишь в своем предвидении, не более того.
-Конечно! Я запомню каждое сказанное Тобой слово и не добав¬лю к нему ничего от себя…
-Постарайся. От этого очень многое может зависеть.
-Да! Не сомневайся во мне! Я не подведу Тебя, оправдаю дове¬рие...
-Ничто, внушающее страх
Тебе, не будет ей опасно, - он говорил медленно, словно позволяя летописцам госпожи Нинтинугге в точности записать каждое сказанное слово в летопись подземного мира.
 Атен вздохнул с нескрываемым облегчением. Услышанное им было даже больше того, что он ждал, на что надеяться.
"Какое облегчение знать, что ничего из того, что  пугает меня, не сбудется! "
И, все же… Внутри себя, каким-то неведомым чувством, может быть – самим даром предвидения караванщик понимал: это только первая часть пророчества. Будет и вторая. И совсем не столь добрая.
Он ждал ее, пусть без былого отчаяния, но с долей сомнения: «Что же тогда ей угрожает?» и страха: "А вдруг…"
Прошло лишь одно мгновение, но оно показалось тому, кого боги не наградили терпением, целой вечностью. И лишь когда она подошла к концу бог солнца продолжал:
-У ней один лишь только враг.
С ним справиться она лишь властна.
Ну, что ж… Караванщик вздохнул. Все оказалось даже лучше, чем то, на что он надеялся. Единственный враг, справиться с которым малышка сможет и сама… Должно быть, что-то незначительное, несущественное…
Атен одобрительно кивнул. Это было хорошее предсказание, доброе от начала до конца. А раз так…
Раз так, караванщик мог не беспокоиться. Во всяком случае, до тех пор, пока не появится нечто, что напугает Мати больше, чем его самого… А тогда, если нечто подобное случится – все, что ему будет нужно, это прислушаться к дочери. Она сама найдет путь.
Все просто.
И раз так…
Атен двинулся к пологу. Вместе с покоем пришла усталость.
-Я, пожалуй, пойду, - пряча зевок в ладонь, прого¬ворил он.
-Спокойной ночи, - Шамаш вновь повернулся к огню, от которого он оторвал взгляд лишь когда полог, упавший за спиной торговца, покинул последний трепет движения.
Он мог скрывать правду от других, но к чему было таить ее и от себя? Шамаш не просто боялся, он знал, что пророчество не спо¬собно уберечь от ошибок, скорее, наоборот, наплодит множество но¬вым. Так было всегда, так будет и на этот раз. Но в то же время он не мог и промолчать, когда, в сущности, сам подтолкнул торговца к этому разговору, зная, что очень скоро ему потребуется помощь хозяин каравана.
Этот разговор... Шамаш закрыл глаза, с силой сжав губы в тонкие бледные ни¬ти. Даже та его часть,  что была лег¬чайшей, далась ему с трудом. А ведь это было только начало…
Он не видел движения за пологом повозки. Оно было столь роб¬ким и затаенным, что его было невозможно ощутить. Но это было не важно, когда он точно знал, что не один.
-Иди сюда, малыш, - позвал он девушку. Та подчинилась, забралась в повозку, не скрывая своего сму¬щения, когда ей-то казалось, что она ступала беззвучно, дышала в себя, даже думала без слов, в общем, делала все так, как учила ее волчица и никто не должен был ее заметить.
Она села возле самого полога, обхватив руками колени, притя¬нув из к груди, сжимаясь в маленький комочек.
-Я... Я не хотела подслушивать, - Мати покраснела, зная, что говорит неправду, но ничего не могла с собой поделать, - просто оказалась рядом. Это…  вышло случайно.
-Может быть, так и лучше.
-Если ты не сердишься на меня...
-Я не могу на тебя сердится. Ты же знаешь.
-Тогда - хорошо. Я боялась...
-Малыш, - он осуждающе взглянул на нее. - Чувство вины - это нечто среднее между болезнью и защитной реакцией. Ничего нет, но мы убеждаем себя, что есть.
-Ты тоже?
-Да.
-Но почему? Ведь это глупо!
-Разве все наши поступки продиктованы разумом?
-Нет… Я имела в виду… - она даже растерялась. - Ну... ты не такой, как я, как мы все... И поэтому... Ну... - ей было трудно объяснить, и, все же, она пыталась: - Ты не должен чувствовать себя виноватым, потому что ты - бог, а небожитель никогда ни в чем не вино-ват. Даже Нергал. Потому что... Ну, потому что вина - она лишь для человека.
-Что ж, - он не сводил с нее взгляда черных глаз, в глубине которых сверкнули огоньки доброй, теплой улыбки, - выходит, я боль¬ше человек, чем бог.
-Да? - пусть улыбка коснулась губ девушки лишь на мгновение, но ведь не все сразу, правда? Хорошо было уже и то, что Мати позволила себе немного расслабиться, и хотя ее тело продолжало быть зажатым, скованным, словно покрывшись льдом, в глазах зажегся огонь, который, как ка¬залось еще совсем недавно, ушел из них навсегда. Она заговорила о другом:-Отец так обо мне беспокоится...
-Он очень любит тебя. И готов на все, лишь бы ты была счаст¬лива.
-Я знаю... - она вздохнула, уткнулась подбородком в коле¬ни, а затем чуть слышно прошептала: - Но я так несчастна, а он ни¬чего не может с этим сделать! Ведь не в его власти заставить Шуши вернуться! - и, все же, что бы там ни было, виновата она или нет, Мати не могла не думать, не горевать о своей подружке.
Шамаш взглянул на девушку с сочувствием, однако же, качнув го¬ловой, проговорил: - Прости, но если ты здесь затем, чтобы попро¬сить об этом меня, ты пришла напрасно. Я не стану этого делать.
-Но почему! – всплеснув руками, вскрикнула та. Ее глаза наполнились обидой и непониманием.
Ей-то казалось, все так просто: раз Шамаш не сердится на нее, раз она ни в чем не виновата в его глазах, он не может не исполнить ее просьбы, тем более такой легкой - позвать волчицу!
-Ты не хочешь вернуть ее, потому что золотые волки тебе на¬доели? И ты прогнал их?
-Нет. Почему ты так решила?
-Иначе бы они не ушли! Ведь они твои спутники, они должны служить тебе и не могут просто взять и убежать в снега! А если тебе надоест караван, ты и нас прогонишь? Ведь мы тоже не уйдем по собственной воли!
Шамаш не отрываясь смотрел на девушку. Его лицо стало белее снега, глаза превратились в глубочайшие из бездн, в которых плавилась боль.Он ожидал подобного упрека и, все же, ока¬зался не готов к нему.
-Я никого не прогонял, - хриплым голосом проговорил он. - Если бы это зависело лишь от меня, они б не ушли никогда. Но таким бы¬ло их желание. И я не мог заставить их остаться.
-Но почему!
-Потому что они свободны в своем выборе. Так же свободны, как вы. И если тебе или твоим родным однажды станет в тягость мое присутствие, вам будет достаточно только сказать - и я уйду. Ес¬ли ты хочешь этого...
Всхлипнув, девушка сорвалась со своего места, бросилась к Шамашу, схватила его за руку.
-Прости меня, пожалуйста! Я не хотела тебя обидеть, прос¬то... - на ее глаза набежали слезы. - Я так сильно привязалась к Шуши! Я не могу без нее, без нее я не просто одна, но так одинока, слов¬но... - мотнув головой, она замолчала, забыв о словах и мыслях, направив все свои силы на то, чтобы сдерживать потоки слезы. - Она ведь вернется?- ее глаза, обращен¬ные на колдуна, были полны мольбой о надежде.
-Я не знаю, - он всегда был искренен с ней, даже когда пони¬мал, что этим причинял ей боль. Он просто не мог иначе. - Это решать волкам.
-Прошло три года...-вспомнила девочка. Она побледнела, ее губы задрожали.
-Да.
-Ты говорил... - Мати тяжело вздохнула.-Я понимаю. Да, - как бы ей ни было больно, она продолжала: - Шуши с Ханом не наши рабы. Они достигли совершеннолетия и должны встать на свой собственный путь...
-Мне очень жаль.
-Ну что ты! Ты ведь ни в чем не виноват!
-Спасибо.
-Но за что ты меня благодаришь?-в ее глазах, в которых все еще стояли слезы, отразилось удивление.
-За понимание.
-Понимание! - она горько усмехнулась. - Я такая же глупая, как была когда-то! Мне нужно долго объяснять, чтобы я по¬няла. А еще лучше вообще ткнуть носом.... Я только теперь вижу: в том, что случилось, не виноват никто: ни мы с тобой, ни Шуши с Ханом. Просто так должно было произойти. Но только от этого не становится легче... - она обратила к нему совершенно несчаст¬ное лицо. – Шамаш, почему они ушли, ничего не сказав?
-Легче прощаться не прощаясь.
-Зачем вообще было прощаться! Они ведь могли взять нас с со¬бой! Я была готова разделить с Шуши ее путь! Раз уж она не может идти моим, - чуть слышно добавила она.
-Они пошли к своим сородичам.
-Ну и что? – мотнула она головой, не понимая, почему это должно было помешать ей отправиться в путь с ними. - Я была бы рада встретиться с другими золотыми волками. Это было бы даже здорово. Или... - она на миг умолкла, задумавшись над словами колдуна, взглянув на них с другой сторо¬ны. - Они не хотели, чтобы я помешала их встрече?
-Малыш...
-Нет, Шамаш, - прервала она его, - не надо, не говори ничего. Я все понимаю. Если бы я была на их месте и прожила столько времени вдали от своих сородичей, то потом, встречаясь с ними, я бы тоже хотела, чтобы рядом не было нико¬го... постороннего.
-Ты не чужая им.
-Я другой крови. Я - дочь огня, а они - снежные охотни¬ки... Все в порядке, правда. Я все понимаю: и почему они ушли, и почему могут не вернуться. От своих трудно уходить, даже если они совсем чужие,  а чужие,  наоборот... Во всяком случае, мне хочется думать, что я... Ну, что Шуши считает меня своей подругой.
-Так и есть, малыш.
-Шамаш! - в ее голосе был укор. - Почему ты все время называешь меня малышом? Я выросла. Взгляни на меня!
Тот послушно поднял на нее взгляд. А она продолжала:
-Я уже не маленькая девочка с тонкими смешными косич¬ками. Совсем скоро я стану взрослой...-заметив, что бог солнца качнул головой, Мати воскликнула: - Что! Что не так! Мне уже че¬тырнадцать! Конечно, для вечного бога это смешной возраст, но для меня... - она была готова вновь обидеться, на этот раз не на вол¬ков, а на их хозяина.
-Прости, - глядя на нее теплым взглядом глубоких черных глаз, подобных безднам, на дне которых мерцал пламень, промолвил бог солнца, - но для меня ты навсегда останешься маленькой девочкой.
-Это еще  почему?
-Потому что такой я увидел тебя в тот, первый миг, в снегах пустыни.
-И даже когда я стану старой-престарой...
-Ты не состаришься, малыш. Никогда.
-В твоих глазах... - она вздохнула. - Но я, заглядывая в них, отражаясь словно в зеркале, буду видеть себя седой, с сухой мор¬щинистой кожей, дряхлой и слабой...
-Нет.
-Да! Это будет правдой! А ты никогда не лжешь!
-Главное не на сколько лет мы выглядим, а сколь моло¬дыми или старыми чувствуем себя И тогда маленький крошка мо¬жет быть дряхлее столетнего старика, а вековая старуха - юной, словно девчонка.
-Шамаш, а можно сделать так, чтобы и тело не старело, не из¬менялось, на всю жизнь оставаясь таким, какое оно есть? Ну, как в сказках о вечной молодости? Я могла бы съесть священный плод и вновь стать крошкой...
-Ты этого хочешь?
-Ну... Не знаю, - девушка растерялась. Одно дело мечтать о чем-то, понимая, что этой мечте вряд ли будет суждено исполнится, и совсем другое - делать шаг навстречу чему-то возможному, но при этом совершенно невероятному. - Я ведь никогда не была взрослой. С одной стороны, хорошо все время быть маленькой, играть, ни о чем не заботясь, мечтая о том, что будет дальше, но с дру¬гой... Мне бы хотелось стать самостоятельной, идти по своему пути, а не дорогой отца, да и вообще узнать, что мне суждено. Это ведь так интересно! Наверно, будет лучше, если я сначала вырас¬ту. Немного, не до старости, потому что, - она поморщилась, - я точ¬но знаю, что не хочу быть старухой... А потом уже помолодею. Или, если это будет невозможно, усну вечным сном... Шамаш, - она с интересом взглянула на своего собеседника, - расскажи мне о буду¬щем! Что меня ждет?
-Зачем ты спрашиваешь? Ты ведь слышала, что я сказал твоему отцу.
-Так то отцу, а то мне! И, потом, это только сперва ты не хотел ему ничего говорить, но потом все же сказал, что мне ничего не угрожает….
-Я сказал, что тебе не угрожает ничто, внушающее страх…
Мати прервала его, поспешно закивав:
-Я помню твое пророчество. Оно… Оно так хорошо отпечаталось у меня в голове, что я вряд ли теперь когда-нибудь смогу его забыть. Тем более что я понимаю: от него зависит моя жизнь. Вот только мой отец, когда речь заходит обо мне, боится абсолютно всего, так что, - она, улыбнувшись, хмыкнула: - выходит, мне не чего опасаться. А тот неизвестно кто – я ведь справлюсь с ним и сама, верно?
Колдун задумчиво взглянул на нее, качнув головой:
-Все не так просто...
-Ну и пусть, пусть это будет сложно! Шамаш, я не мой отец, мне неинтересно, какие беды меня ждут. Вообще-то, мне бы хотелось не знать о них никогда, даже если они будут рядом. Я хочу уз¬нать совсем другое - какой я буду, когда вырасту, кем стану... Ну, ты понимаешь...
-Нет.
-Ну... Ты же знаешь, о чем гадают мои сверстницы: каким будет испытание, что ждет меня после него, кто станет моим мужем и ка¬кими будут мои дети... - заметив быструю улыбку, скользнувшую по губам бога солнца, Мати обиженно надулась:-Почему ты смеешься! Ведь я не сказала ничего смешного!
-Конечно, малыш, - но улыбка стала еще шире.
-Тогда вместо того, чтобы веселиться, ответь! Ты же говорил, что не можешь оставить ни один вопрос без ответа.
-Если знаю его.
-Только не говори, что ты не знаешь!
-Это действительно так.
-Ты ведь бог!
-И что же?
-Боги должны знать все о смертных!
-Малыш...
-Ладно, - казалось,она отступила на шаг назад в своем стремле¬нии получить ответ, но только затем, чтобы, обойдя непреодолимую  преграду,  вновь броситься вперед. - Ладно... Пусть ты не знаешь. Но ты можешь поговорить с богом судьбы,  спросить у него,  что мне суждено! Госпожа Кигаль, повелительница подземного мира и его хозяйка - твоя сестра. И Намтар не откажется все тебе рассказать... Ну пожалуйста!
-Зачем тебе это, малыш?
-Но ведь это так интересно! И, потом,-ее взгляд стал хит¬рым,-тогда бы я знала, о чем мне просить тебя, а что я получу и так!
Он качнул головой.
-Но Шамаш! - Мати вновь обиженно поджала губы. - Тебе ведь ни¬чего не стоит спросить!
-Спросить легко, - чуть слышно проговорил тот, - жить потом тя¬жело.
-Почему?
-Зная будущее, ты не сможешь не захотеть его изменить.
-Ну... Хорошее, положим, изменять ни к чему...
Смешок сорвался с губ бога солнца:
-Не скажи. Вот если ты узнаешь, что тебе суждено что-то очень светлое, чудесное, но не завтра, а через караванный круг, 20 с лишним лет.
-Но тогда я стану совсем старой! Конечно, я захочу, чтобы все произошло уже сейчас! Зачем так долго ждать!
-И судьба изменится. Скажем, тебе было суждено прожить эти двадцать лет в радости, чтобы грядущее счастье стало венцом всей жизни. А так тебе будет дано лишь одно мгновение. Или и его не будет, когда ты не сможешь его увидеть, понять, найти, не зная всего того, что должна была узнать.
-Это так сложно! Шамаш, но вот ты, ты ведь все же знаешь будущее?
-Не все и не всех.
Мати взглянула на него, нахмурившись, не понимая, что тот имеет в виду.
-Если я скажу, что знаю, - между тем продолжал бог солнца, - какая судьба ждет маленького маль¬чика, встретившегося на пути каравана, когда мы входили в стены прошлого города...
-Того, что остановился на дороге, зазевался и чуть было не угодил под колеса первой повозки? - перебила его девушка, в глазах которой зажегся огонь любопытства. - И что же его ждет?
-К чему тебе это знание? Оно ведь ничего не изменит ни в твоей, ни в его судьбе.
-Мне просто любопытно! И, потом, может быть, я встречу его через круг... - она не договорила, заметив, что собеседник качнул головой.-Этого не произойдет? Потому что мы никогда больше не придем в тот город? Скажи, Шамаш, ска¬жи! - она подобралась поближе к небожителю, схватила его за руку, крепко стиснув ладонь вмиг ставшими похолодевшими пальцами. Мати не могла ждать ни мгновения. Сердце билось так быстро, что было го¬тово вырваться из груди. Самые мрачные предчувствия заполнили мысли и фантазии, заставляя зубы застучать мерной дробью, словно от жуткого, пронизывавшего насквозь холода.
Он заглянул ей в глаза, качнул головой, с каждым мигом все сильнее и сильнее ненавидя этот разговор. Но он должен был объяс¬нить ей то, чего она не могла понять сама.
-Через месяц он с приятелями заберется на крышу дома. Те затеют спор: кто самый смелый. И, не желая прослыть трусом, он прыгнет вниз... - Шамаш пристально смотрел прямо в глаза Мати, которая, по¬няв все без дальнейших объяснений, сжалась несчастной пичужкой, попавшей в метель. У нее перед глазами возник образ того парнишки - ее сверстника, ну, может быть, чуть младше, - светловолосого, вихрастого, с открытым лицом и печальным взглядом. И ей стало так жаль его, так больно...
-Но ведь даже если я уговорю папу повернуть караван, мы не доберемся до города к этому сроку! - сорвались у нее с губ полные отчаяния и ужаса понимания своей беспомощности слова.
-Нет.
-Это так больно: знать, и быть не в силах ничего изме¬нить... - она шмыгнула носом, провела ладонью по лицу, прогоняя го¬товые зажечься в излучинах глаз слезы, в то время как разум, да¬же понимая всю свою слабость, продолжал искать нечто... Нечто, что было способно помочь, отогнать от сердца боль. - А если ты построишь ледяной мост, ну тот, что сокращает расстояние? Мы могли бы быст¬ренько сходит в город, предупредить его... А еще лучше его родите¬лей. Пусть запрут его в тот роковой день дома. И ничего не прои¬зойдет. Он будет жить...
-Они не станут ничего изменять.  Оплакают его еще при жизни,  и все.
-Но почему?!
-Потому что судьба определяется не людьми, а богами. И каж¬дый, кто пытается идти против нее, гневит небожителей, которые накажут не только виновного, но и весь его род.
-Так думают люди, но не ты! Ты ведь тоже бог! Ну почему, по¬чему ты не вмешиваешься? Не хочешь ссориться с сестрой и ее по¬мощниками?
-Дело не в этом.
-Тогда, в чем? Или ты согласен с тем, что заставляет Их так поступать? - на этот раз ее собеседник едва заметно кивнул. - Но почему?! - она никак не могла этого понять! Ведь Шамаш всегда был таким... Таким... Небесным вои¬ном, готовым сражаться за жизнь любого смертного. Почему же на этот раз все иначе?
-Это не просто объяснить, малыш...
-И, все же, попытайся! - упрямо настаивала на своем Мати, счи¬тая себя не просто вправе, но обязанной разобраться во всем. Хо¬тя, надо признать, ее мало беспокоило происходившее. В конце концов, тот паренек хоть ей и понравился, но был совершенно чу-жим, далеким и вообще остался так далеко позади, словно уже в прошлой жизни. И, потом, смерть непрошедшего испытание легка. Ведь его, невинного в глазах богов, ждет всего лишь перерождение, а что плохого в том, чтобы родиться еще раз? Другое дело стран¬ное поведение Шамаша. Ей было нужно, просто необходимо разобраться.
-Любую судьбу можно изменить, переделать, провести заново с самого настоящего. Все дело в том, что каждое даже самое незначи¬тельное вмешательство на одну благую судьбу дает сотню отражений в зеркале беды.
-Ты имеешь в виду, что, стремясь помочь, можешь сделать только хуже?
-Да.
-Но как? Прости меня за то, что я так надоедаю тебе со свои¬ми глупыми расспросами, - быстро, боясь, что собеседник прервет ее, не давая ему вставить ни единого слова затараторила она. - Конечно, я должна просто поверить тебе, ведь ты всегда говоришь только правду. Но... Я сама не знаю, почему, но зачем-то мне нужно все понять самой, знать наверняка, так, чтобы больше никогда-никогда не усомниться в истинности этой правды. Ты... Ты ведь не случайно заговорил об этом, да? Ведь если бы ты не хотел, то не стал бы...
-Да, малыш. Я специально завел этот разговор.
-И со мной, и с отцом?
-Да.
-А потом станешь говорить об этом и с другими? - с одной сто¬роны, ей не хотелось, чтобы все случилось именно так. Было жалко делить откровение с кем-то еще. Но, с другой - спокойнее.
-Нет, - качнул головой Шамаш. - Тогда я бы собрал всех вместе, чтобы не повторять одно и то же сотню раз. Нет, - повторил он, - этот разговор лишь для вас двоих.
-Почему? Почему только для нас? - ей было любопытно. И, вместе с тем, душу переполняло чувство гордости.
-Потому что вы особенные.
-Особенные, - она с трудом спрятала счастливую улыбку.  Ей так хотелось услышать именно это.
-Да, малыш. У вас есть дар. Дар предвидения.
-А... - Мати растерянно взглянула на небожителя. Она знала, что ее отцу дано видеть будущее. Но только ему, не ей.
-Ты можешь его не чувствовать, сколько ни будешь стараться, не сможешь разбудить до срока. Однако это ничего не меняет. У те¬бя есть эта способность. Даже более сильная, чем у тво¬его отца. Это так - и все.
-И ты говоришь с нами...
-Я хочу объяснить, - его голова чуть наклонилась, глаза на миг затуманились, по губам скользнула грустная улыбка, а затем, чуть слышно, словно лишь для себя, не для нее, он добавил, заканчивая начатую фразу, - наверное, то, что невозможно объяснить, что можно понять лишь пережив, прочувствовав...
-Зачем же тогда пытаться объяснить, если в конце концов мы  поймем все и сами?
-Это может случиться слишком поздно, ведь дар... Любой дар, а этот в особенности, очень опасен и для того, кому дан, и для тех, кто идет с ним рядом... Малыш... Ты должна чувствовать ту черту, после которой можно вмешиваться в судьбы других, а до - ни в коем случае нельзя.
-Именно так - сначала после, а потом до? Не наоборот?
-Да. Именно так.
-И что же это за черта?
-Пустота.
Девушка наморщила лоб, стараясь понять, что скрывалось за последним ответом, но ее разум оставался совершенно чист и мысли было не за что зацепиться.
А Шамаш продолжал:
-Как это ни жестоко звучит, но судьба человека не имеет ни¬какого значения. Главное - судьба мира. Если он может пережить чью-то смерть  - нельзя вмешиваться,  ибо это может нанести ткани пространства смертельную рану. Если же мир стоит на грани, за ко¬торым пустота...
-Выходит, судьбу можно изменять лишь тогда, когда хуже прос¬то не может быть?
-Да.
-Так было в том, ином мире, о котором ты говорил?
-Да. Он стоял перед концом, перед пустотой.
-Но его боги все равно наказали тебя за изменение судьбы?
-Теперь я не думаю, что это было наказание, - он скользнул взглядом по маленькому мирку своей повозки, за котором было царс¬тво снежной пустыни, окруженное мирозданием, лежавшим на ладонях Всего и Ничего. - Скорее уж награда.
-Они испытывали тебя?
-Наверное.
-И ты прошел испытание?
-По всей видимости.
-Ты говоришь так уклончиво, словно не уверен в этом!
-А как тебе самой кажется: можно быть уверенным при таких обстоятельствах?
-Ну... - Мати задумалась. - Отец и дядя Евсей говорят, что тот, другой мир был только сном, вызванный болезненным бредом... Если так... Я не знаю... Шамаш, а здесь, в нашем мире, ты изменял судьбы?
-Да, - кивнул он и от внимания девушки не ускользнула грусть, коснувшаяся крылом его губ, закружившаяся в глазах.
-Нашего каравана? Когда? Проводя нас по ледяному мосту, спа¬сая от трещины? Потому что наш мир стоит на грани пустоты - у то¬го дня, когда снежная пустыня заполнит собой всю землю и все смертные уснут вечным сном? Но если это так, можно спасать всех...
-Не все деяния избавляют от конца. Некоторые  лишь приближают к нему.
-А как узнать, в чем спасение, а в чем смерть? Нужно ведь не просто видеть одно будущее, одну линию судьбы, но еще предвидеть множество других, тех, которых на самом деле нет, но которые в то же время есть... вернее, будут, когда... Брр... - она замотала головой. - Жуть! ...Но я поняла, почему нельзя изменять судьбу: во-первых, потому что стремясь к лучшему можно сделать хуже, а во-вторых, так как потом уже никто не разберется в том, что же кто-то там сотворил. Шамаш...Я  еще хотела спросить... Ты изменял судьбы до того, как понял все это или и потом?
-Только когда понял.
-Видя множество путей?
-Да. Это очень тяжело, малыш. Каждый раз теряешь столько сил, словно создаешь новый мир. Может быть, так оно и есть. Создаешь мир и отдаешь ему частицу своей души...
-Почему?
-Ища спасение нужно много раз вновь и вновь пережить конец. А это очень больно - видеть смерть близких, дорогих людей. Со временем можно привыкнуть к любой боли, но только не к этой...
Она взглянула на него извиняясь и, все же, чуть слышно про¬говорила:
-Можно я задам еще один вопрос? Пожалуйста!
-Спрашивай.
-Ты ведь изменял судьбу каравана? - это было всего лишь прелю¬дией к тому, главному вопросу, который она хотела задать, но боя¬лась, будучи еще не готовой.
-Нет.
-Как так? - Мати не просто удивилась, она растерялась. -А когда построил Ледяной мост, по которому мы перешли через трещи¬ну? Нет? Но ведь если бы не мост, мы б погибли! -  Мати облизала вмиг высохшие губы, только теперь начиная понимать весь ужас, скрывавшийся в минувшим.
-Возможно. Но ваша судьба была другой. И спасая вас, я не нарушал ее.
-А в Керхе?
-Нет, - вновь качнул головой Шамаш.  Затем он продолжал: - Там я изменил  судьбу города.
-Губитель должен был победить и превратить его во вто¬рую Куфу?  А хозяин города приносил бы ему в жертву магов и все города исчезли бы в снегах пустыни?
-Возможно. Хотя я видел гибель лишь Керхи.
-А караван? Мы бы просто ушли и все?
-Да, малыш.
-Не вмешиваясь ни во что?
-Не вмешиваясь ни во что... - повторил он и в его глазах, го¬лосе была глубокая, нескрываемая грусть.
-А Ри с Сати?
-Да...
-Что "да"? Шамаш, ты изменил их судьбу?
-Да, девочка.
-А мою? Мою судьбу? Ты изменял ее? - она, наконец, решилась спросить о том, что было главным. Мати вся напряглась, устреми¬лась в слух, ожидая того, что будет сказано в ответ.
-Да.
-Когда?
Сперва она хотела спросить - "Зачем?" - но потом поняла - все ведь ясно и так. Он спасал ее жизнь.
"Я должна была уже умереть... - эта мысль сперва трепетом прошла по ее душе, заставила задрожать, инстинктивно сжать в кулаки пальцы рук, затем сменилось отрешенным - Ну и пусть! Ведь этого не случилось. Ничего не произошло тогда, когда должно было произойти, а, значит, не произойдет больше никогда!"
-В снегах пустыни, когда мы впервые встретились.
-Уже тогда? - с удивлением и ужасом воскликнула Мати. "Нет! - горело у нее в глазах, кричало ее душа, которой вдруг стало так невыносимо больно, как не было никогда. - Этого просто не может быть! Это невозможно! Ведь тогда... Если так... Это значит, что я не узнала бы ничего из того, что сейчас составляет всю мою жизнь! В ней не было бы чудес, не было бы Шуши, не было бы те¬бя... Она была бы самой обыденной, серой, тусклой, безликой, как снежная пустыня во власти метели. Такой безликой, что не было бы ничего, что было б можно вспоминать в вечном сне! И такой корот¬кой... Я не хочу!" - Но... - мысль девушки безу¬держным ветром неслась неведомо куда, словно стремясь догнать собственный хвост. - Ведь... Если бы дракон не позвал меня, я бы... - Мати уже была готова сказать: "не убежала б в снега,"стре¬мясь убедить саму себя, что все произошедшее с ней должно, просто обязано было произойти, но замолчала, вспомнив, совершенно отчетливо осознав - а ведь она убежала не потому, что кто-то звал ее в снега, а потому что все чувства, мысли, ее душа гнала ее прочь от каравана, не важно куда... Если бы не зов дракона, она бы отклик¬нулась на крик ветром, вздох метели, беззвучный оклик повелитель¬ницы снегов госпожи Айи... - Но ведь у ребенка, не прошедшего испы¬тания, нет судьбы... - прошептала она, хватаясь за последнее звено цепи, ускользавшей у нее из руки.
-Судьба есть у всех. Просто до поры человек не видит ее. И, не зная, изменяет.
-Ты хочешь сказать, что я сама могу изменить свою судьбу?
-Если захочешь.
-И стоит мне пожелать умереть, я умру? - она испытующе гляде¬ла на собеседника, не то стремясь добраться до истины, не то ища в ответах Шамаша хотя бы какое-нибудь несоответствие, расхожде¬ние, изъян, зацепившись за который она могла бы опровергнуть про¬тивную, страшно ненавистную ее душе мысль о собственной смерти. Не то чтобы она боялась ее, просто... Приди она сейчас, ми¬нувшим вечером – что же. Но тогда...
-Не вся. Но частица тебя. И так раз за разом, до тех пор, пока эта мысль не затмит собой все в жизни, не оста¬вив места более ничему.
-Зачем ты все это говоришь мне? Ты ведь не сказал отцу. И, потом, смерть, она же никак не связана с даром...
-Связана, малыш. Даже больше, чем все остальное. Один из первых вопросов, которыми обычно задается тот, кто обнаруживает способность предвидения  - мысль о собственной смерти.
-И что же увижу я, если захочу узнать...
-Что ты давно должна быть мертва.
-Давно? - ей было не просто не по себе - так неуютно, как ни¬когда прежде. - Да, - вздохнув,  она наклонила голову,  начиная пони¬мать...
Ей было грустно и, вместе с тем, она чувствовала нервоз¬ность. Ее душа вспугнутой птицей металась из стороны в сторону. А потом пришло мгновение, когда все затмило одна мысль. Ей стало жалко себя. И вообще, она ужасно жалела о том, что завела этот раз¬говор, что вообще пришла к Шамашу.
Нет, конечно, она ни в чем не винила его. Он все¬го лишь отвечал на ее вопросы. Все дело в ней, о чем она спрашива¬ла. Но... Она сглотнула комок, подкативший к горлу, прикусила гу¬бу, сжалась в комок, борясь с горючими слезами, которые, вспыхнув в уголках глаз, рвались на волю, за пределы век. И, все же, Мати не мог¬ла остановиться, понимая, что нет ничего хуже недого¬воренности. И, потом, так было легче. Все, что угодно, лишь бы уйти подальше от мига, хранившего в себе роковую неотвратимость, не поблекшую несмотря на годы дороги. - Ты изменял мою судьбу и потом, да?
Шамаш едва заметно кивнул в ответ.
-Это когда... - она задумалась, но лишь на мгновение. Прошлое в этот миг казалось так светло и отчетливо в ее памяти, душе, что, казалось, все произошло только вчера... - Когда меня схватили разбойники и потащили в снежную пустыню?
-Да.
Мати поджала губы. Конечно, эта весть уже не ранила так же сильно, как та, первая, но все же… 
-И это не все?-опустив голову на грудь, заранее смирившись с тем ответом, который она знала еще до того, как задавала воп¬рос, прошептала она. - Ты спасал меня и потом... Я помню... Когда люди того, встреченного каравана, узнали, что я - рожденная в снегах...
-Да.
-Но, Шамаш, неужели это... это все не было предрешено? Ну, так же, как чудесные спасения каравана, о которых мы говорили?
Бог солнца качнул головой: - Мне жаль.
-А в городе? Я и там должна была умереть?
-В городе - нет.
Она вздохнула с некоторым облегчением. Хотя бы там ее не ждала смерть, смерть, которая, как ей теперь почему-то стало казаться, шла за ней по пятам.
-А когда еще? - она надеялась, страстно хотела услышать: "Больше никогда". Такой ответ успокоил бы ее, сказав душе: "Чего ты беспокоишься? Все плохое уже позади. Ты пережила три свои смерти, а, значит, можешь смело жить, если не вечность, то хотя бы век".
Шамаш заглянул ей в глаза, понял ее мысли. Конечно же, он понимал, каких слов ждала от него девушка. Но сказал совсем другое.
-Во сне.
-Во сне? - в первый миг она решила, что бог солнца шутит, стремясь подбодрить упавшую было духом собеседницу. Ее губ тронула улыбка. Но уже через миг, стоило ей взглянуть на повелителя небес, как следы ве¬селья исчезли с ее лица. Шамаш был серьезен. Он не шутил, а, значит, ей было не с чего веселиться.
Мати даже испугалась, что эта случайно вырвавшаяся на свободу улыбка не понравится небожителю, Который, увидев, что девушка смеется над такими серьезными вещами, может решить, будто она слишком ма¬ла для столь серьезного разговора и прервать его, так и не отве¬тив на все ее вопросы.
-Да, малыш, - он словно не замечал ее веселья. В глазах Шамаша была грусть. Он повернул голову, бросив взгляд в сторону, за плечо юной караванщицы, словно для того, чтобы увидеть ее тень.  - Во сне... - тихо повторил он.
-Во сне, - на этот раз Мати задумалась над его словами. И поняла: - Да! - она вспыхнула радостью. - Ты ведь имеешь в виду тот сон, о котором дядя Евсей сложил одну из своих легенд? Конечно! Но тогда ведь ты спас не только меня, но весь караван. Или... - она с сомненьем глянула на  собеседника. - Тогда  каравану  не  было  суждено умереть, только мне?
Он кивнул.
-Но почему! - она не понимала этого, не могла понять! Как так могло быть, что в один и тот же миг кому-то было суждено спас¬тись, а другому - нет. Но... А ведь она и не должна была ничего понимать. Судьба - то, что слепо принимают, беспрекословно подчи¬няясь, не более. Вот только к чему тогда весь этот разговор? Или для того, чья судьба уже была раз изменена, все не так? - Ша¬маш, почему ты спасаешь меня? Неужели моя жизнь важна? - улыбка вновь коснулась ее губ. Она спрашивала о самом невероятном, слов¬но очерчивая круг между реальностью и грезами. И, потом, пусть всего лишь на мгновение, только фантазируя, представить себя в самом центре событий, в которых грезилось пробуждение от вечного сна для спящих и мир тепла и зелени для живых! - И поэтому ты при¬шел в наш караван, да? - она ожидала совсем иного ответа, когда этот был просто невероятен. - Ради меня?
-Может быть.
-Но ты не уверен? - продолжала допытываться она.
Шамаш развел руками, словно говоря: "Как можно быть уверен¬ным в причинах, когда порою трудно поверить даже в реальность случившегося?"
-Все очень сложно, - проговорил он.
-Но я должна это знать! Я хочу! Что же ты медлишь? - она торо¬пила его, стремясь поскорее узнать правду.
-Малыш, я не знаю, почему дракон принес меня не к городу, от которого на несколько дней вокруг исходят волны магии, а в мерт¬вую снежную пустыню. Может быть,  ему просто не хватило сил, а, может, тому была другая причина. Я не знаю, случайно он выбрал ту часть пустыни, где стоял ваш караван, или нет. Мне лишь известно, что все случилось именно так, а не иначе. И, случив¬шись, изменило твою судьбу.
-Ты мог просто оставить меня умирать.
-Не мог.
-Почему?
-Потому что ты была ребенком, а дети выше всех законов, даже законов судьбы.
-А если, спасая меня, ты наносил смертельную рану этому миру?
-Он мне совершенно чужой, - спокойно ответил тот. - Мне безразлично, что с ним случится.
-Было безразлично? – переспросила девушка, хотя и знала, как аккуратен в словах Шамаш, не допускавший никаких оговорок. Она подумала, что бог, которого не трогало течение времени, забыл о его ходе. Но, с другой стороны, это ведь был бог времени.
-Было, есть... Какая разница? – пожал плечами Шамаш.
-Но ты живешь... идешь по нему уже столько лет!
-И что же? Оттого он не стал мне ближе и родней.
-Но он... - вспыхнула было девушка, однако огонь в ее глазах угас быстрее, чем искра успела превратиться в пожар. - Какая разни¬ца? - пробормотала Мати, опустив голову. Ее лицо говорило: "О чем я спорю? Зачем?" Конечно, ей очень хотелось бы, чтобы земля стала и для бога солнца домом, если не навсегда, то хотя бы на то время, что он странствует с караваном по просторам снежной пустыни. Но не могла же она заставить его думать, чувствовать иначе, чем было на самом деле?
-Возможно, - между тем вновь заговорил небожитель, в глазах кото¬рого была грусть, - я со временем и полюблю его так же, как любишь ты. И перестану чувствовать себя чужа¬ком. Но это случится не раньше, чем он признает меня. Пока же, - он наклонил голову, - меня не связывает с ним ничего. Даже судьба, ко¬торой у меня нет. Только ты, - он взглянул на девушку. - И твой караван. Ведь это ваш мир.
-Наш... - Мати вдруг стало грустно.  И одиноко. Словно снежная пустыня обратилась бескрайней трещиной в основании бездны.
Когда она, переборов себя, все свои страхи, сомнения, а, главное, обиду, шла к Шамашу, мысленно она представляла себе, что случится, что может случиться потом, словно пытаясь предугадать события. Она спешила пережить их, пугая себя одним будущим и успокаивая другим.
В первом Шамаш должен был просто прогнать ее, даже не выслушав. Во втором он рассказывал ей светлые, чудесные сказки, как в детстве, которое, как ей каза¬лось, осталось уже где-то далеко позади. Ей казалось, что третьего не может быть. Но почему же наяву все совсем иначе?
Этот затянувшийся разговор... Он был таким тяжелым! Никогда еще ей не было так трудно говорить с Шамашем, слушать его. Прежде он казался ей добрым магов, сказочником, исполнителем желаний, которому были подвластны все миры и наяву и во сне.Сейчас он стал в ее глазах  другим. Таким, каким она не видела его никог¬да.
-Ты так и не сказал, почему постоянно спасаешь меня, почему спас тогда.
-Без тебя бы ничего не было.
-Как это? - удивленно спросила  она.
-Если бы не ты,  я б не попал в этот караван.
-Но снега пустыни не смогли бы убить тебя!
-Я говорил тебе: если долго ждать смерть, она придет на твой зов.
-Ты хотел умереть...
-При чем здесь желание? Мне просто было незачем жить.
-А теперь? Теперь тебе есть зачем? - она вдруг испуга¬лась, так сильно, что губы задрожали, на глаза набежали слезы. Ведь если Он скажет  "нет", тогда, в то же самое мгновение, словно подчиняясь его воле, весь мир распадется, раз¬бившись на множество осколков куска льда, которые некоторое время будут кружить над бездной, чтобы затем исчезнуть в ее пустоте без следа и памяти.
-Да, малыш.  Теперь есть.  Ради тебя.  Спаситель в ответе за спасенного.
-Поэтому ты с тех пор постоянно помогаешь меня?
-Да. Я не могу иначе.
-Шамаш... - на миг она задумалась. - Ты говорил, что тогда, в снегах... Если бы караван не принял тебя...
-Меня бы не было.
-Значит, и мы... Мы тоже спасли тебя?
-Да.
-И, выходит,  мы тоже за тебя в ответе?
-Нет.
-Но почему?  Потому что тебе так хочется?
-Это закон иного мира. Ему подчиняюсь лишь я, не вы.
-А если...
-Здесь не может быть никакого "если",-остановил ее Шамаш. - Это так и никак иначе - вот и все.
-И, все же...
-Пойми, малыш: все то, что случилось потом, было следствием моего поступка.
-Но если бы я не убежала... Шамаш, ты говорил, что видел мно¬жество будущих, изменяя судьбу, а это, самое первое, тоже?
-Да.
-И что бы случилось, если бы ничего не произошло?
-Тебя бы не было.
-И тебя?
-И меня, - признал небожитель с тем спокойствием, будто речь шла о какой-то безделице, а не жизни и смерти. 
Хотя... Заглянув ему  в  глаза,  Мати  задумалась.  Ведь  все  взрослые ведут себя так же, веря, что если что-то суждено, то это произойдет вне  зависимости от наших мыслей,  слов или поступков. Но ведь Шамаш был, должен был быть другим, не таким как все - ве¬ликий бог, наделенный даром изменять судьбы.
-А остальные? - сама не зная почему, продолжала расспросы Мати. Может быть, ей просто хотелось, перешагнув через миг своей, пусть уже нереальной смерти, заглянуть на шаг дальше, убедиться, что на этом все не закончится, что и дальше что-то будет.
-Караван бы шел своей тропой, жил так же, как и прежде, бо¬рясь за жизнь и смиряясь с неизбежностью смерти.
-Но ведь если бы не было тебя, никто бы не выжить! Как бы они перебрались через трещину без ледяного моста?
-Трещины бы не было.
-Как это?
-Она появилась, потому что тот, другой караван, встреченный в снегах, разбил лед.
-Но ведь мы... - Мати поморщилась, а затем с неохотой поправила себя, - они, - для нее было непривычно и неприятно гово¬рить о своих словно о чужих, но сейчас каждое слово, даже самое маленькое, казалось ей важным, - все равно встретили бы тот кара¬ван.
-Да. Но твои спутники были бы потрепаны метелью и встречей с разбойниками. Им было бы нечем делиться. Возможно, они бы и отдали нескольких оленей, покупая у чужаков потерянные карты. Но уж точно ни на день, ни на час не разделили бы тропу.
-И если бы не я, никто бы не узнал, что в нашем караване снежные дети...
Бог солнца  кивнул.
-Но... Но ведь на пути  была бы еще и Керха...
-Караван подошел бы к ней многие дни спустя обряда. И миновал, ничего не заметив, продолжая жить своей жизнью, не заботясь о том, что осталось позади.
-И не было бы ни сада благих душ, ни сражения с Губителем...
-Ничего.
-Мне бы не понравилось так жить.
-Ты бы и не жила. А без тебя не было бы ничего из того, что есть теперь.
-Получается какой-то круг и я в его центре, - смешок сорвался с ее губ. Все услышанное казалось ей таким невероятным. Она и сама не заметила, как самая мрачная и противная явь стала превра¬щаться в удивительную сказку.
-Да. Круг. Круг перемен.
-Круг перемен... - зачарованно повторила Мати, чувствуя, как душа затрепетала у нее в душе, как от прикосновения к чему-то во¬истину важному, чудесному.
-В мире все так или иначе связано. Второй шаг невозможен без первого, а последний без всех предшествовавших ему. Мир - тончай¬шая ткань, повреждение любой нити из которых уничтожит все. Чтобы этого не случилось, нужно взять иголку, подцепить нить и зашить ею, несущей, полотно.
-Ты говоришь как Лина, когда она штопает одежду.
-Это что-то меняет? - спросил Шамаш, глядя на нее с некоторой долей грусти во взоре. Ну вот и все. Разговор остался позади.  Поле было вскопано,  зерна брошены. Дождь окропил его своей чистой солнечной водой,  успокаивая нане¬сенную плугом боль. Оставалось только ждать, надеясь, что взойдет пшеница, а не плевелы.
-Нет, - она подобралась к нему  поближе,  свернулась  рядом  в клубок, положив голову,  точно на подушку на его руку, как делала будучи маленькой девочкой. – Знаешь, о чем я сейчас думаю?
-О чем?
-Если у меня, как и моего отца есть этот дар - предвидение, пусть он проявляется во сне, не наяву. Во сне не так страшно заг¬лянуть за грань, даже когда кажется, что за ней ничего нет. Во сне можно все изменить, сделать так, как хочется. А если не будет получаться - просто пожелать проснуться. Разобраться во всем, вновь заснуть и переделать...
-Так все и будет.
-Так? - она с некоторым недоверием взглянула на собеседника.
-Сон - твоя стихия. Там для тебя возможно самое невозможное.
-Ну, - ее губ тронула лукавая улыбка, - ты ведь научил меня, как управлять сном. И пусть я не повелительница сновидений, как Матушка Метелица, но кое-что я могу.
-И, все же, будь осторожна во сне.
-Ты же сам только что сказал, что...
-Порою он правдив, а порой - обманчив. И не всякий способен увидеть разницу. Не случайно же в легендах два бога сновидений.
-Два... - она наморщила лоб, цепляясь за мысль, которая неяс¬ной тенью вдруг колыхнулась в ней, стремясь вытянуть на свет, заглянуть в глаза...
Но голос небожителя не позволил ей погрузиться в эти размыш¬ления.
-Иди спать, малыш. Уже очень поздно.
-А можно я останусь здесь? Я не буду тебе мешать. Повозка вон какая большая...
-Нет.
-Я знала, что ты так скажешь, - тяжело вздохнув, она села, двинулась к пологу, продолжая ворчать себе под нос: - Как же плохо взрослеть! Все сразу начинают думать о чем-то...О чем-то, - она знала, о чем, просто решила, что будет лучше оставить эту неопре-деленность. - Вот и отец стал говорить, что мне пора готовиться к переходу в повозку невест. Право же, мне уже хочется вновь стать маленькой девоч¬кой... Или вырасти поскорее, оставив позади этот непонятный воз¬раст, когда ты и не ребенок, и не взрослый - сплошное недоразумение... Ладно, - она тяжело вздохнула, как-то виновато взглянула на Шамаша. - Я пойду. Спасибо тебе.
-Не за что, малыш.
Она уже двинулась к пологу, но...
-Милая...
-Да? - она встрепенулась, потянулась к нему, как растения тянутся навстречу солнцу.
-Я должен еще сказать тебе... - он умолк на мгновение, опустил голову на грудь, поджав губы. - Девочка, я всегда был искренен с тобой, хотя не каждый раз говорил всю правду. Помни об этом. Что бы ни случилось. Что бы ты ни услышала от других. Если что-то встревожит твой дух - не преумножай ошибок собственными мыслями, лучше спроси меня. Я отвечу на твой вопрос. Каким бы он ни был.
-Но зачем, Шамаш? Зачем мне спрашивать тебя? О чем? - неуже¬ли Он сомневался в ее вере в Него? Это было даже обидно. И... Ей не хотелось думать об этом.
Он качнул головой.
-Я не знаю. Не знаю,  зачем,  не  знаю,  о чем будет твой вопрос.  Знаю лишь, что придет мгновение, когда ты захочешь спросить меня.
-Ты сомневаешься во мне... – тяжело вздохнула Мати. Ее обида была так сильна,  что девушка скорее прослушала, чем услышала то, что сказал он потом.
-Сомнение - это тоже оружие. Которое может быть одинаково полезно и опасно. В зависимости от того, в какую сторону оно об¬ращено. Сомневайся. В себе, во мне, во всем мире. В том, что все мы живем. В том, что небеса не продолжение земли, а земля не за-канчивается за горизонтом. Я говорю о другом. Не о вере. Об иск¬ренности. О вопросе, о том, что если ты захочешь спросить у меня, ты задашь мне. А не другим.
-Но, Шамаш, разве сомнения не губят ве¬ру?
-Нет.
-Я не понимаю...
-Рано или поздно сомнения все равно придут. Настоя¬щая же вера не в том, чтобы не допускать их, но прео¬долевать.
-Я... Я не уверена, что поняла... Но... Я обещаю: если вдруг, когда-нибудь, почему-то случится что-то, что заставит меня решить... подумать... что я сомневаюсь в твоей искренности, я спрошу тебя... Шамаш, так будет! Ведь иначе я буду не я, и...
-Даже если  ты станешь другой.
-А я могу стать другой? - нет, это было просто невозможно! - Тог¬да... Если это случится... Я потеряю тебя?
-Нет, - в его глазах была та грусть, которая дана лишь живуще¬му одновременно в двух мирах - настоящего и будущего. – Саму се¬бя. Часть своей души, своей судьбы.
 
Глава 5
День закончился. На смену ему пришла ночь. Но одинокий странник, сидевший возле тусклого костра, не заметил этого. И не только потому, что был слишком погружен в себя. Для него вокруг ниче¬го и не изменилось, ведь и до прихода ночи все было серым и безликим.
Над землею метались снежинки, ко¬торых ветер-бродяга игривым котенком то ловил, то отбрасывал в сторону, чтобы за¬тем, сделав круг и вернувшись назад, подхватить вновь и закру¬жить, стирая все краски и воспоминания, превращая и день, и ночь в один нескончаемый полумрак слепого вечера, чье за¬тянутое тучами небо не знало ни зари закатного солнца, ни вспышки первых звезд, предвещавших торжественный выход величавой и прек¬расной луны.
Единственно, что выдавало приход ночи, это холод, который, усиливаясь с каждым мигом, серебрил воздух, заставляя его звенеть. С губ паром срывалось дыхание. Над кострецом вился дымок. Но ничто не могло согреть ни онемевших от холода ног, пододвинутых к самому огню,  ни простертых над ним покрасневших, покрывшихся коркой, рук.
Тело ломило, зубы стучали, отби¬вая дробь, а слезившиеся от мороза и дыма глаза, даже если бы мир не был окутан со всех сторон густым снежным покровом, не смогли бы разглядеть ничего и в двух ша¬гах.
Этот случайный гость совсем не знал снежной пустыни и тех опасностей, которые поджидали в ней отважившихся отправиться в путь. Впрочем, возможно, это незнание и хранило его все это время от бед, когда, не излучая страха перед врагами, он не прив¬лекал к себе их внимание.
Он знал, что ему везет. Более того,  был достаточно умен, чтобы понимать: долго так не будет, и, все же, продолжал уп¬рямо не замечать принесенные порывами ветра полные боли и отчаяния крики и стоны. Когда же они становились особенно громкими, невыносимыми, звуча не только вокруг, но и в душе, он читал слова заклинания-оберега от злых демонов и их мертвых чар. Как будто демоны были единственной опасностью!
Горожанин, до тех пор, пока сам не попал в пределы снежной пустыни, он считал, что за границей оазиса вообще ничего нет, лишь пустота, а карава¬ны и их рассказы об ином - не более чем выдумка служителей, призванная заставить жителей оазиса поверить, что они – не единственные живые существа в мире...
И вот выдуманное оказалось правдой, то же, что было всей жизнью, отделенное бесконечностью снегов, уже само представлялось сказкой, в которую так хотелось, но, увы, было невозможно вер¬нуться...
Костер горел все слабее и слабее. Давно следовало подлить в него хотя бы глоток огненной воды, питая голодный пла¬мень в стремлении получить взамен побольше тепла и света. Но ее осталось совсем немного, на донышке кувшина, и страннику приходилось экономить, терпя холод, понимая, что когда не останется ниче¬го, из тела уйдет не только жизнь, но и надежда на то, что его дерзкий поступок не напрасен, что он достигнет той светлой цели, которая вела вперед.
Что жизнь! Он был го¬тов к смерти, тем более что здесь, среди снегов она представля-лась удивительно легкой, красивой и светлой, звала за собой. Единственное, что удерживало его от то¬го, чтобы уснуть сладким сном в ее объятьях, было стремление сперва сделать так, чтобы эта смерть не была напрасной. Ему хотелось, засыпая, улыбаться мысли о том, что ему, обычному ремесленнику, ничем не отличавшему от множества других простых горожан, ни наделенному ни магической силой Хранителя,  ни мудростью служителя, ни даже мечом воина, удалось спасти город от беды, перед которой оказались бессильны все остальные. В его голове вились мысли, воспоминания, похожие на пчелиный рой, круживший над липами и яблонями, собирая нектар с цветов…
Минула уже целая неделя с тех пор, как он покинул город, а он помнил все так, словно это было лишь вчера. Неделя... Великие боги! Разве мог он представить себе, что уходит так надолго! Тогда, в самом начале ему казалось, что дос¬таточно переступить границу оазиса, чтобы все свершилось. Он был убежден в этом настолько, что даже не хотел ничего брать с собой - ни пищи, ни огненной воды Суму с припасами ему силой всучили дозорные, взявшиеся проводить до самой черты. И эта одеж¬да... Он заерзал, пытаясь получше закутаться, устроиться так, что¬бы толстый, связанный из собачьей шерсти, свитер и меховой полушу¬бок сохраняли в себе как можно больше тепла. А ведь он чуть было не отказался и от нее. И не столько потому, что горожанину не хо¬телось даже на время одеваться в наряд караванщика, переставая, пусть только внешне, но все же, был тем, кем был от рождения. Конечно, он думал и об этом. Главное другое - в чужой одежде было так неудоб¬но! Мало того, что она была тяжелой, камнем наваливаясь на плечи, и сковывая движения, так еще шерсть жалила хуже крапивы, вы¬зывая зуд.
Но то, что в городе казалось не просто не нужным грузом, а даже помехой, здесь, в снегах, спасало жизнь. И странник уже жалел о том, что не одел под брюки вторые, как ему советовали. И не взял еще один свитер. Он бы сейчас очень пригодился. Хотя бы как плотная теплая ткань, которую  можно было бы  порезать на части и замотать руки или ноги. А хорошо было бы, если б хватило и на то, и на другое! Если же он взял бы побольше огненной воды...!
Он мотнул головой, прерывая фантазии, от которых становилось теплее лишь в самый первый миг, а затем холод усиливался, продирая до самых костей. Казалось, что мороз проникал не только под одежду, но даже плоть, студя сердце и душу.
Он огляделся вокруг, прищурился, стараясь разглядеть хотя бы что-нибудь за метелью. Но нет. Сколько он ни читал молитв, призы¬вая госпожу Айю, прося Ее снизойти к мольбам простого смертного и прийти к нему, богиня не откликалась.
Он ушел столь да¬леко от города, как не забредал ни один житель оа¬зиса. И лишь затем, чтобы госпожа Айя откликнулась на зов, который оставляла без внимания за гранью теп¬ла. Так говорил Хранитель, напутствуя его в дорогу, повторяли служители, провожая до приграничья, думал он сам. Но с каждым новым шагом, новым мигом, проведенным в снегах, у него оставалось все меньше и меньше веры.
Может быть, Она не слышала его за шумом ветра или вообще не знала о существовании того, кто был для небожительницы лишь неяс¬ной серой тенью, запорошенной снегом. Может быть, Она была где-то далеко, когда пустыня бесконечна и в ней бессчетное число Ее ледя-ных дворцов. А, может, богини луны и вовсе не было на земле в этот миг вечности, когда тучи закрыли за собой ночное светило. И, в конце концов, какое госпоже Айе дело до живых, когда Ее забота о смертных ограничивается лишь миром их вечного сна?
Горожанин тяжело вздохнул. Он был простым гончаром, никогда ни чем особым не выделяв¬шимся. Имел небольшую лавку, мастерскую, доставшуюся ему в нас¬ледство от не так давно умершего отца, и которая должна была со временем, если на то будет воля богов, перейти к его сыну-первен¬цу, не рожденному, жившему пока только в его воображении.
Впрочем, он уже приглядел себе невесту. Ее родители - одного с ним поля ягоды - были не против, так что все шло к свадьбе, а там дети сами на голову посыпятся.
"И пусть", - он глядел на это со смирением перед волей богов, которые слали каждой семье столько детей, сколько было, по Их мнению, достаточно, чтобы не угас род смертных. Гончар сам вырос в большой семье, правда, парней в ней было лишь двое: он да младший брат, принятый несколько лет назад в школу служителя. Но для продолжения рода ведь нужны и дочери, не так ли?
Его отец, и дед, и прадед, и множество других предков до них были гончарами. Ремесло совершенствовалось, накап¬ливались знания и опыт, секреты, которые можно было передать нас¬ледникам. А у него были не просто способ¬ности, но талант. Он чувствовал глину, понимал ее, разговаривал с ней, словно живой, и та слушалась его, принимая самые прекрасные и изысканные формы...
Тут его взгляд упал на кисти рук. Красные, распухшие пальцы шевелились с трудом, не желая подчиняться. Временами ему каза¬лось, что этими руками он больше не сможет ничего сделать и это пугало его. А следом приходил другой страх - мысль о том, что у него никогда не будет своей семьи, наследника, которому он смог бы передать семейное дело. Не будет потому, что он не вернется из снежной пустыни назад, и эта смерть - сейчас, когда у него нет ничего, кроме собственной жизни - пусть даже овеянной славой спа¬сителя, положит конец  роду, лишив будущего столь долгое прош¬лое...
"Нет!- он вновь замотал головой, отгоняя черные мысли и мрачные предчувствия. Его губы сжались в тонике синеватые нити, руки сильнее прижались к бокам, сдавливая их с двух сторон.- Госпожа Айя, где же Ты! Почему не идешь на мой зов? Ведь я сделал все так, как мне было велено! Или надежда была лишь  призраком? ...Нет,  нет... - мысленно повторял он, словно найдя в этом кратком слове - знаке отрицания¬ - силы, которые не могло ему дать более ничего. - Я должен верить,-упрямо твердил он, стремясь убедить в этом самого себя. - Должен! Может быть, я допустил какую-то ошибку и поэтому богиня не приходит ко мне. Да, ошибка! - он схватился за эту мысль как за спасительный луч тепла. - Я должен мысленно вернуться назад, пройти весь путь с самого начала, найти ее и исправить! - он бросил взгляд на угасающий огонь. - Пока у меня еще есть вре¬мя... - затем, неловко захватив не слушавшимися руками суму, он подтянул ее к себе, вытащил сосуд с огненной водой. - Костер должен гореть. Если я замерзну, усну вечным сном сейчас, не выполнив по¬ручение, то вечно буду мучаться, гнетомый чувством вины... - горлышко замерзло, пробка не хотела вытаскиваться. А тут еще и эти толстые, чужие пальцы. Ему пришлось изрядно помучиться, прежде чем уда¬лось открыть. И тут вдруг сосуд выскользнул из его рук. - О нет, только не это! - горожанин изловчив¬шись, поймал бутыль, но к тому времени почти вся огненная вода вылилась. Костер запылал ярко, как ни¬когда. Сразу стало тепло. От пламени повеяло покоем. - Ну и пусть, - с каким-то удивительным смирением, даже безразличием поду¬мал горожанин. - Если не сейчас, то никогда", - и он выплеснул в костер последние капли.
Отбросив ставший бесполезным сосуд куда-то за спину, в неиз¬вестность снежной пустыни, он вытянул руки к огню, наслаждаясь излучаемым им теплом, устремил взгляд на танец языков пламени, возвращаясь в своих воспоминаниях на неделю назад...
С утра он возился в мастерской, готовя глину для особенного заказа - расписных чаш для храма. Мастер достал дорогую белую глину, разбавил водой, добавил нежнейший песок, больше похожий на муку мельчайшего помола, затем долго смешивал, будто тесто, в то же время мысленно уже представляя себе, какими будут чаши - невысокие, на маленьких плоских ножках, с витыми ручками и растительным орнаментом по краям.
Он был так погружен в свое занятие, что не заметил вошедшего в мастерскую служителя, сопровождаемого двумя стражами. Гостю пришлось кашлянуть, привлекая внимание ремесленника, и только тогда, встрепенувшись, тот вскинул глаза на гостя.
-Прости меня, мудрейший... - узнав в пришельце жреца, растерянно пробормотал мастер. Не зная, куда деть испачкан¬ные глиной руки, стыдясь их грязи, он пытался то спрятать их за спину, но вытереть о рабочий фартук. Его сердце быстро заколотилось в груди, дыхание стало нервно-прирывистым, в то время, как разум лихорадочно старался найти в памяти то, что могло объяснить при¬ход служителя, да еще в сопровождении стражей, словно тот опасался, что горожанин, провинившийся в чем-то неведомом ему самому, не захо¬чет идти сам, повинуясь лишь одному слову и для того, чтобы соп¬роводить его на суд, потребуются мечи стражей. - Я... - он не знал, что сказать, не чувствуя за собой никакой вины. Да и что он вооб¬ще мог сотворить такого ужасного? Он  гончар - не заговорщик какой-то и не преступник. У него и в мыслях не было ничего подобного...
Гость болезненно поморщился, устало взглянул на ремесленника:
-Хранитель хочет видеть тебя, Рур, - проговорил он.- И успокойся, ты ни в чем не виноват. Дело в другом...
-Хозяин хочет обсудить чаши?
-Чаши? - в глазах служителя отразилось удивление. - Какие чаши?
-Ну... заказ, - он указал рукой на приготовленную глину. Но тогда зачем стражи? А если дело в чем-то ином, тогда в чем же? Единственный дар, которым он обладал, бы¬ла способность делать глиняную посуду. Его разум лихорадочно ис¬кал объяснение. И тут он вспомнил... "Скоро ведь полнолуние! - мелькнуло у него в голове. - Скоро приле¬тит... и тогда... - его вновь окатил холодом страх. - Тогда понятно, почему он пришел с воинами... " - Если дело в жертвоприношении… Если вы решили изменить жребий и… Я, конечно, приму судьбу, понимая...
-Идем, Рур, - качнув головой, проговорил гость. - К чему пугать себя ложными предчувствиями, теряться в догадках, когда тебе достаточно лишь последовать за мной, чтобы узнать истину,
-Да, конечно, - он только сейчас понял, что своей медлитель¬ностью заставлял ждать Хранителя и заторопился. Суетясь, он, на¬конец, вытер руки о фартук, который поспешно стянул с себя на хо¬ду, оставляя в мастерской, через порог которой он, наконец, пе¬реступил.
Он не помнил, встретился ли ему кто-нибудь на пути от дома до храма. Временами ему казалось, что он чувс¬твовал на себе чьи-то пристальные взгляды, от которых веяло болью и тоской. Но он даже не поднял голову, чтобы посмотреть на встречных.
В минувшие дни дороги он ни раз мысленно возвращался к этому мгновению, пытаясь не столько вспомнить, сколько угадать, кто же был тем незнакомцем, провожавшим его в путь. И всякий раз ви¬дел в своем воображении разные образы: то испуганное личико не-весты, то печальное лицо призрака отца, то освещенный неземным светом лик богини, заранее знавшей, что произойдет дальше...
Вслед за служителем Рур поднялся на священный холм, вошел в зал приемов.
Ему доводилось прежде раз или два бывать здесь. И, все же, мастер знал, что, сколько бы ни было этих встреч, каждая последу¬ющая будет не просто новой, но особой, неповторимой, первой в своем роде, когда каждая вещь в этом зале - цветной камень в мо-заике пола, фреска на стене или ваза с цветами возле окон - имела бесконечное множество сторон, непохожих одна на другую, которыми можно было любоваться, восхищаясь, целую вечность...
Гончар не сразу заметил Хранителя, когда же все-таки увидел его,с поспешностью, призванной оправдать опоздание и скрыть смущение, склонился в низком поклоне.
Он не смел произнести ни звука, ожидая, когда хозяин города первым заговорит с ним.
Но маг тоже молчал, погруженный в какие-то свои раз¬мышления.
Седовласый старик в длинных свободных одеяниях сидел на тро¬не застывшим каменным изваянием, в каких-то своих чертах походя на изображенного на одной из фресок легендарного царя-основателя. Точно так же на его коленях лежал развернутый свиток. По-желтевшую от времени бумагу покрывали выцветшие, поблекшие симво¬лы-слова, поглотившие все внимание Хранителя. В его глазах не скрываясь поблескивали печаль и глубокая боль, которые, казалось, переполняя пределы век, выливались на щеки блеклой старческой слезой.
Жрец подошел к нему, наклонился к самому уху:
-Я привел его, Шед.
-Что? - вскинул тот голову, взглянув на собеседника с непони¬манием.
-Гончар, - объяснил служитель, указывая рукой на застывшего посреди огромной залы маленького неказистого человека. - Он здесь.
-Да, Гешт,спасибо, -маг, наконец, пришел в себя. Не скручивая рукопись в свиток, словно зная, что она еще понадобиться, он проговорил:
-Подойди, мастер Рур. Нам нужно поговорить с тобой.
-Хозяин, - тот послушно приблизился, застыв в нескольких шагах.
-Садись, - Хранитель указал на  один  из  невысоких  трехногих табуретов, стоявших возле трона.
-Но...- тот  в замешательстве взглянул на хозяина го¬рода, не смея ни ослушаться воли хозяина города, ни сделать то, чего он, простой ремесленник, был недостоин.
-Садись, говорю тебя! - прикрикнул на него Хранитель.  Его го¬лос вдруг сорвался, перешел в хрип, затем - тяжелый сухой кашель.
В тот же миг служитель, который был таким же сухим стариком, как и его хозяин, однако неведомо каким образом сохранил воистину юношескую быстроту и ловкость, достал из-за трона серебряный ку¬бок с густым тягучим отваром, над которым поднимался едва замет¬ный дымок, спеша передать его магу.
-Не надо, Гешт, - поморщившись, отстранился от него Храни¬тель. - Сейчас не до этого, - просипел он.
Бровь служителя поползла вверх, показывая одновременно и удивление, и несогласие.
-Для этого, - делая резкое ударение на последнее слово, заго¬ворил служитель, весь вид которого говорил, что он не собирается отступать, и будет настаивать на своем до победного конца, - всегда должно быть и есть время. Даже если твое здоровье не заботит тебя, то оно беспокоит город, когда от него зависит наша жизнь, наше буду¬щее.
-Разве это жизнь, - качнув головой, старик тяжело вздох¬нул. - Лучше уж спать вечным сном под снегами пустыни, чем... - он не закончил фразу, поморщившись, словно от нестерпимой боли.
-Да, боги посылают нам тяжелое испытание, но мы долж¬ны... - начал служитель, однако хозяин города не дал ему дого¬ворить, резко прервав:
-Тяжелое?! - воскликнул он, вскочив с трона и повернувшись всем корпусом к Гешту, устремив взгляд цепких холодных глаз на лицо служителя. - Безжалостное - ты хотел сказать!
-Шед...- служитель качнул головой, собираясь остановить Хра¬нителя, но последний не  дал ему вставить больше ни слова.
-И Кто! - спустившись с помоста вниз, на мозайчатый пол зала приемов, Хранитель, заложив руки за спину, наклонившись вперед, стал нерв¬но расхаживать от застывших поодаль каменными изваяниями воинов до служителя, глядя при этом себе под ноги с таким видом, словно считает камешки в мозаике. - Кто!-повторил он, нервно дернув головой. - Повелитель небес! Именно тот бог, который всегда был покровителем смертных, нашим защитни¬ком, помощником и... - он что было силы сжал губы, сдерживая гото¬вый сорваться с них стон отчаяния.
-Шед... - служитель повторил попытку остановить хозяина горо¬да, но все его старания вновь канули в бесконечность снежной пус¬тыни, когда маг, не обращая на него никакого внимания, не в силах не только выслушать, но даже услышать, продолжал:
-Да, наша несокрушимая вера в господина Шамаша заставляет искать хотя бы какое-то объяснение происходящему... Что дракон, который прилетает к нам каждое полнолуние, действует не по Его воле.... Но кто еще может послать дракона? Ведь этот крылатый ис¬полин не подчиняется никому, за исключением своего хозяина, бога солнца! Тогда мы вспоминаем о том, что Он болен...
-Но это действительно так! - прошептал Рур. Пусть он не был служителем, чтобы знать все, доступное смертному, о небожителях, пусть боги не говорили с ним, как с на¬деленным силой, но он был одним из жителей этого города, оказав¬шегося на пути божественной воли, и не мог не задумываться о при¬чинах происходившего, как делали все вокруг, начиная от последне¬го раба и кончая, как он теперь видел, хозяином города.
Их оазис всегда был тихим спокойным местом. Был. Малень¬кое, краткое слово, но как оно все меняло, сколько в нем было боли и безнадежности!
И, ведь, казалось бы, с тех пор, как все изменилось, прошло-то всего ничего, два года. Или три... Горожане до сих пор никак не могли поверить, что все изменилось, сжиться с этой мыслью, предс¬тавляя происходившее как случайность или сон, который скоро закон¬чится и все вернется на пути свои.
Рур сам так думал, видя лишь картинку в старой книге, сказ¬ку: жил был город, и был он светел и радостен. Но однажды, в пол¬нолуние, прилетел дракон, который был жесток и свиреп. Он сжег своим огнем ниву и луг, оглушил всех вокруг громким ревом, пугая людей, заставляя их, повинуясь своему страху, сперва бежать, ища убежище, а затем, во власти ужаса, покинуть их, выйти на обоженную, почерневшую, не успевшую еще остыть землю и заме¬реть, ожидая того мгновения, когда вестник небожителей донесет до них волю богов.
Сказка... Почему же она не осталась символами в рукописи, а ожила?
Когда стало известно, что дракон требует от них всего лишь отдавать каждый месяц по паре горожан - молодых людей, полных силы, красивых и умелых, в первый момент многие да¬же испытали облегчение. Казалось бы - вполне приемлемая плата за жизнь остальных. Тем более, что многие сами всю жизнь мечтали стать слугами небожителей. И вот чья-то мечта могла исполнить¬ся...
А для кого-то рушилась вся жизнь, настоящее и будущее...
Хранитель, услышав слова, сосколь¬знувшие с губ гончара, остановился, точно наткнувшись на какую-то преграду,  вставшую у  него  на  пути,  сник, словно растратив всю энергию. Как же ему было тяжело! Хозяин города был готов верить во все, что угодно, в то, что он или кто-то другой пос¬тупком ли, словом, мыслью или уже самим своим рождением, сущест¬вованием на земле людей, прогневал великого бога. Но сознавать, что никто не виновен во всех вдруг свалившихся на них бедах, что все это - весь этот ужасный кошмар - следствие болезненного бреда...
-И, все же...
-Шед, - с укором произнес служитель, - давай не будем продолжать этот разговор! Мы уже столько раз все обсуждали...
-Тем более, что сейчас прошло время слов. Ты это хотел ска¬зать?
Руру показалось, что в голосе мага проскользнула усмешка, од¬нако в ней было меньше веселья, чем в полных горечи слезах.
А затем Хранитель, повернулся к ремесленнику. Это заставило последнего, ощутив некоторое нервное беспокойство, собраться, насторожиться, понимая, что пришло время ему услышать то главное, ради чего его позвали.
Старик несколько мгновений молчал, глядя на ремесленника, чья душа трепетала, звенела натянутой струной. В его взгляде, обращенном на гончара, была боль - его собственная боль,- и жалось - сочувствие не к стоявшему перед ним, а к самому себе, когда хозяин города был достаточно стар, чтобы понимать, что его доля в этой истории куда более незавидная, чем несчастнейшего из его сограждан, ощущая всеми фибрами души всю свою беспомощность, неспособность защитить других, помочь им. А разве не этого ждали от него, Хранителя, люди?
-Рур...
Гончар вскинул голову, сжав еще крепче и без того превратив¬шиеся в тонкие бледно-синие нити губы.
-Как ты думаешь, зачем я тебя позвал?
Услышав это, Рур растерялся.Он ожидал приказа, даже вернее - приговора, но никак не вопроса.
-Ну... - он не сразу нашелся, что ответить, однако видя, что Хранитель молчит, ожидая его слов, вынужден был, лихорадочно об¬думывая все услышанное в зале храма, заговорить. - Чтобы дать поручение.
-Какое же?-спросил старик.
-Узнать, почему боги послали к нам дракона. Если мы в чем-то виноваты в Их глазах, мы должны знать, в чем наша вина, чтобы исправиться...
-Подожди, - остановил его служитель, бросив быстрый взгляд на хозяина города, - подожди, - повторил он. - Ты и сам не представляешь, как многое может зависеть от сказанных тобой слов...
-Гешт, - Шед качнул головой, - мы не должны помо¬гать ему делать выбор. Это не правильно.
-Я и не иду против истинности, - теперь была его очередь перебивать старого друга, настаивая на своем, - но прежде чем идти в будущее он должен знать прошлое. Чем больше он будет видеть из того, что позади, тем на больше шагов вперед откроется ему доро¬га. Рур,  - он вновь повернулся к гончару, - ты, конечно же, знаешь о драконе, о той плате, которую он требует от нас каждое полнолуние?
-Двух горожан.
-Да, мастер, - продолжал служитель, - каждый раз мы отдаем по одной из самых красивых дочерей, матерей или жен и одному из са¬мых сильных воинов или искусных мастеров, в настоящем, прошлом или будущем. Нам не оставлено даже право выбирать, когда и в этом все обязаны подчиняться воле бога – бога  судьбы - бросая в начале месяца, в новолуние жребий.
-И ты знаешь, - вновь заговорил Шед, - что жребий пал на Агдора.
-Он наделен силой... – втянув голову в плечи, словно встретившись взглядом со своим страхом, пробормотал Рур.
-А я слишком стар, чтобы, отдав его, продолжать поиски пре¬емника.
-Я понимаю,-склонил голову гончар. Его лицо поблед¬нело. Он не знал раньше. Да, наверно, никто в городе, за исключе¬нием его правителей, не знал о том, что открылось ему теперь. Ес¬ли бы люди поняли, то не смогли бы, как он сейчас, скрыть открыв¬шегося ужаса перед тем, какую огромную плату требуют от них боги, ибо наделенный силой - это не просто жизнь одного из сородичей, но будущее всех, всего города. Однако страх покинул его сердце, когда он понял, что ему нечего бо¬яться, ибо он ничего не теряет - если не будет найден выход, быстрая и мучительная в своей неотвратимости смерть неминуема. - Эта дорога... - начал было он, но его голос вдруг сорвался, захрипел и гончару пришлось кашлянуть, прочищая горло, прежде чем продолжать: - Это будет путь по грани жизни и смерти, где жизнь - не моя жизнь, и смерть - не моя смерть, а жизнь и смерть жителей города, тех, кто остается в его стенах...
-Да, - кивнул Шед. - И это грань не только между жизнью и смертью. Грань между всем и ничем. Ведь мы...
-Мы не хотим гневить богов, идя против Их воли, - продолжал Гешт. - Если  все происходит по Их повелению, то наше вмешательство... да даже хотя бы нежелание подчиниться может все только ухудшить.
-Но если все происходящее - ошибка, неверный взгляд судьбы... - не спуская с него взгляда, проговорил Рур, не заканчивая фразу, ожидая, что ему помогут это сделать, развеивая тем самым последние сомнения, которые все еще оставались в его душе - не в отношении того, должен ли он идти или нет, но каким следует быть этому пути.
-Мы должны знать это, прежде чем случится неповторимое. Ведь ошибку мы не просто можем, но должны исправить.
Гончар кивнул. Он получил то подтверждение, в котором так нуждался.
-Он болен, - прошептал Рур.
Он не стал произносить имени  великого бога, один звук которого прежде успокаивал и вселял уве¬ренность в правильности совершаемых поступков, а потому его обыч¬но повторяли может быть даже чаще, чем следовало. Ему было больно даже думать о том, что все их  беды могли исходить от самого  любимого и почитаемого небожителя.
-Но даже в этом случае, - прикусив губу, промолвил Гешт, - сами мы все равно не сможем ничего сделать, когда, так или иначе, это выше данного смертным.
Рур глубоко вздохнул, наконец, принимая то решение, которого от него ждали, к которому подталкивали.
-Нам следует искать помощи у других богов... Я пойду в снеж¬ную пустыню, к госпоже Айе, - да, поручение, которое ему давали, было... Он даже не сразу нашелся, как его назвать. Деликатное. Все-таки, жена, муж... А тут вмешивается кто-то чужой, да еще - всего лишь простой смертный. И как подобрать слова, которые не обидят, не расстроят, не вызовут гнев? А еще это поручение было очень опас¬ным. Даже опаснее, чем сражение с драконом, когда тот способен лишь убить, а Она, разгневавшись, может лишить провинившегося в Ее глазах не только земного сна, но и бессмертия. -Надо торопиться, - опустив голову на грудь, вздохнул мастер.
-Да уж, медлить с этим нельзя, никак нельзя, - проговорив это, Шед качнул головой, тоже тяжело вздохнул, скользнул по ремеслен¬нику полным печали взглядом. - Мастер Рур... - по тому, как обратился к нему хозяин города, гончар сразу понял, что тот собирался ска¬зать и остановил его:
-Не надо. Я... Я знаю - очень может статься, что это будет дорога в один конец, когда в снежной пустыне можно идти лишь впе¬ред...
-Караванщики говорят, что у всех странников есть право один раз повернуться... - Шеду хотелось хотя бы как-то поддержать человека, которого он в сущности посылал на смерть, дать ему надежду. Тот понял это, понял даже больше - что надежда нужна и тем, кто остается, и кивнул, соглашаясь.
-Я найду Ее, Хранитель, - в его голосе была решимость, приз¬ванная скрыть слабые отзвуки сомнения, когда еще ни одному из смертных не удавалось пройти этот путь...
...Ни одному. Горькая усмешка коснулась замерзших губ стран¬ника. Действительно,  никому.  И он не смог стать исключением.
И вообще, на что он надеялся? На чудо? На то, что ему будет сопутствовать невиданная с легендарных времен удача, хотя бы уже потому, что он был гончаром, как и великий Гамеш?
Он не медлил, уйдя в тот же день. Он не просил никаких объяснений, помощи, ничего. Единственный вопрос, который он позволил себе задать, был совершенно невинен. Он спросил  лишь:
-Почему вы выбрали именно меня? - ему было важно знать - был ли он избран для своей миссии людьми или богами, когда от этого, как ему казалось в то мгновение, многое зависело.
-Ты умен, - сказал Хранитель.
-И смел, - проговорил старший служитель.
-Это важно - иметь оба качества.
-Но еще важнее знать в них меру.  Когда в этом деле от чрез¬мерного ума или смелости приходится ждать беды.
-Как в том случае, если не знаешь, чей голос следует слушать в следующий момент - ума или смелости.
-Мудрость -  дар служителей,  а смелость - воинов.  Город не обделен сильными и мужественными людьми и, наверное, если бы у нас было право выбора, мы бы пожалели о нем, не в силах самостоя¬тельно его сделать. Нет, мастер Рур, тебя избрали для этого пути не мы, а боги.
-Мы не знаем, чем Они руководствовались, делая этот выбор и какую цель он призван достичь - помочь нам спасти город или со временем полностью обескровить его бесконечными жертвами, так ре¬шили Они и, значит, такому и быть...
...-Так тому и быть, - облачко пара сорвалось с губ странника.
Все, воспоминания закончились. Дальше вспоминать было нечего, ибо ничего и не было, кроме бесконечных снегов пустыни, лишенных красок жизни, ее тепла и надежды.
Семь дней... Когда-то они казались ему бесконечно долгими, сейчас же увиделись краткими и быстротечными, словно одно мгнове¬ние, один краткий шаг. И, все же... Погрузив взгляд в крохотное озерце огня, покоив¬шееся в сердце костра, Рур задумался, сосредоточился, пробуя вспомнить... Если до  того мгновения,  как он переступил городскую черту все происходило по воле богов, почему госпожа Айя не пришла к нему, вняв молитвам? Или это была не Ее воля? Но если он неверно избрал себе бога-помощника в этом пути, тогда все было напрасно с самого первого шага...
Лицо странника передернула болезненная гримаса. Ему не хоте¬лось не просто верить в возможность чего-то подобного, но даже думать, когда воспоминания об этом гасили в его душе последнюю искорку надежды...
-Мне просто нужно быть терпеливее, - прошептал он, - богиня ис¬пытывает меня, Она хочет убедиться, что я достоин той миссии, ко¬торая была на меня возложена... - медленно рожденные холодом отчая¬ния сомнения и боль начали покидать его тело, которое стало на-полняться покоем и сладкой полудремой, что тянула за собой, при¬зывая, прося и приказывая забыть обо всем на свете, переступить через грань пламени, уходя из земли снегов в мир огня. -Скоро огонь погаснет, - уже на пути в край сна, толи пробормотал, толи подумал он, - мне больше нечем его кормить, - странно, но на этот раз мысль о близости смерти не испугала его, скорее наобо¬рот, еще больше успокоила. - Ну и пусть, - Рур зевнул.-Может быть, так оно и правильно... Да, - с каждым новым мигом он все больше и больше убеждался в правильности своего предположения, - конечно же!Она ведь богиня вечного сна. Она хочет, чтобы я вошел в ее мир... И тогда Она даст остающимся на земле людей ответ...
Его глаза начали слипаться... Еще мгновение и...Но тут он ощу¬тил чье-то присутствие рядом с собой, чей-то взгляд пристальный и цепкий, поймал его в свои оковы и уже не отпускал.
Рур вздрогнул, вскочил с места, оглянулся. В первый миг в его сердце пришла надежда, что, все же, госпожа Айя, подведя смертного к черте, не стала требовать от него перешагнуть через грань между жизнью и смертью. Но это чувство... Он иным представ¬лял себе приход богини - озаренный лучами яркого ореола, в ударах бубнов и барабанов,  громе труб.
Надежда была так робка и ранима, что самым безобидным из сомнений ничего не стоило прогнать ее.  И на смену  ей пришел страх.  Мало ли какую опасность могла таить в своем сердце пустыня:  снежные разбойники, о которых рассказывали дозорные и гости-караванщики, ужасные звери, образы которых, вынесенные еще их детских сказок, вдруг всплыли в памяти, демоны, духи, призраки потерявшихся в бесконечности... Да мало ли кто бродил по снежным тропам!
И тут до него слуха донесся какой-то звук. Он походил на ворчание старика и, вместе с тем, всхлип ребенка.
-Кто здесь? - вскричал горожанин. - Отзовись, если не хочешь показаться! - тишина была ему ответом.
Голова Рура резко поворачивалась из стороны в сторону, в то время, как сосредоточенно сощуренные глаза метались по снегам, ища хотя бы что-нибудь: какой-то след, блик - отражение света костра в глазах чужака, трепет его тени на бледной поверхности земли. Но снова ничего.
-Отзовись! - в отчаянии вновь прокричал он. - Кто бы ты ни был, отзовись! Заклинаю тебя именем великих богов, хозяев земли и не¬бес: Шамаша, Айи и Кигаль!
И тогда, вслед за ворчанием, послышался негромкий шорох, по снегу мелькнули две быстрые тени. Миг – и возле костра стояли священные волки богини снегов - золотошерстные могучие гиганты, не спускавшие с гостя пристального взгляда зеленых, переливавшихся морем огней, словно говоря на известном лишь им языке, глаз.
Руру никогда не приходилось видеть их, но он столько раз читал о них в легендах, авторы которых не скупились на описания грозных слуг богини снегов, что не мог не узнать.
В первое мгновение гончар лишился дара речи. Его сердце за¬билось быстро, неровно, дыхание оборвалось, словно вокруг не ос¬талось воздуха, глаза выпятились...
-Вы... - с трудом возвращая себе способность дышать, думать, говорить, выдавил горожанин. - Госпожа Айя прислала вас за мной? - это было единственное объяснение, которое приходило ему в голову. И если так... "Богиня услышала меня!" - Вы укажете мне путь к Ней? - он был готов следовать за ними куда угодно, даже за грань миров. Теперь у него было то доказательство, что убедило в реаль¬ности чуда, стерев из памяти все сомнения и страхи!
Волки чуть наклонили головы, но не в знак согласия или отка¬за, а как-то иначе, размышляя. В их глазах было понима¬ние, но не то просветление, с которым следуют высшей воле.
И горожанин уже начал думать, что, может быть, он сказал, сделал что-то не так. Возможно,  ему, простому смертному, не следовало первым заговаривать с священными зверями богини Айи, а нужно было  дождаться, пока те сами подадут знак, объясняя, зачем пришли?
Волки переглянулись, затем, не испытывая больше терпения и воли человека, в душе которого смешались все чувства от величайшей веры до столь же безграничного отчаяния сомнения, сорвались с места. Отбежав несколько шагов, они остановились, оглянулись назад, зовя чужака за собой.
 
Глава 6
Золотыми лучами солнца они быстро скользили над сугробам.  Их движения были легки и свободны. В отличие от человеческих.
Сын огня сильно отстал. Снег задерживал его, мешал идти, сковывая движения. Человек шел, спотыкаясь. Ему было тяжело двигаться по колени в белом пухе, время от времени проваливаясь в него по пояс.
"Как муха в меду", - оглянувшись на него, недовольно проворчал Хан.
Чужак замедлял их движение и превращал в легкую добычу в лапах тех, кто мог напасть.
"Правильно ли мы сделали, что взяли его с собой?" - Шуллат догнала брата, заглянула ему в глаза.
"Он был близок к смерти..."
"Вот и пусть бы себе умирал!"
"Сестра!"
"Чего ради мы вообще вмешались? - продолжала недовольно вор¬чать та. - Какое нам до него дело? Может, такова его судьба - уме¬реть".
"Он упомянул имена госпожи и хозяина. После этого мы не могли пройти мимо".
"Да кто он такой? Один из детей огня, оказавшийся наедине со снегами пустыни!"
"Твоя ненависть на собратьев так сильна, что ты готова расп¬ространить ее на всех вокруг!"
"Ну... - немного поубавив свой пыл, она вздохнула. - Ты прав. Лучше человек, чем снежный охотник...Только... - она вскинула голо¬ву. - Вспомни, как люди, с которыми мы шли тропой странствий, отно¬сятся к чужакам. Вряд ли им понравится, если мы притащим к ним..."
"Шуш..."
"Мы и так провинились. Они волновались. Мы дол¬го отсутствовали. Думали лишь о себе..."
"Верно. Не пришла ли пора побеспокоиться  о других?"
"Я это и делаю!"
"Мы сейчас далеко от каравана. К чему думать о других за других? Не лучше ли будет позаботиться о том, кто рядом, кто нуж¬дается в нашей помощи?"
"Зачем?"
"Чтобы заслужить прощение. Делая добро другим, мы получим то же в ответ..."
"Что же... - взгляд волчицы стал задумчив, подернувшись поволокой. - Может быть... Может быть, этот человек и есть  тот знак, которого мы искали в пути"…
Золотые волки всегда, во все времена были одними из самых удивительных существ. Они не походили ни на кого, даже сво¬их пусть дальних, но все же родственников – волков приграничья и собак. В отличие от последних волки были свободолюбивы до крайности, словно ветер в бескрайних просторах снежной пустыни, во всех, за иск¬лючением одного случаев предпочитая смерть хотя бы малой уступке чужой воле. Свободны в той мере, в какой допускала госпожа и до тех пор, пока она не ограничивала их свободу. Идти же против воли госпожи Айи было для них не просто невозмож¬но, но немыслимо.  Ведь шаг в сторону не приближал к смерти, нет, он убивал - мгновенно и навсегда, лишая возможности родиться вновь. Конечно, с этой парой все было несколько иначе. Им богиню снегов заменил Шамаш, которому они были отданы в спутники и слуги еще в детстве.
Так или иначе, это единственное исключение, которое они всегда до¬пускали, в то же самое время было их самым большим отличием от всех остальных зверей. Волки и сами до конца не понимали причину этого отличия, предпочитая, не в силах найти объяснение, просто принимать как должное. Да и можно ли были иначе, когда речь шла о вере? А снежные охотники верили в богов.  И их вера была много силь¬нее веры людей. Потому что она не знала сомнений.Эта вера рождала не только благоговейный трепет, но и слепое, бездумное, столь же сильное, как стремление к свободе, подчинение небожителям... Нет, не всем - тем, кого они сами раз и навсегда выбрали себе в повелители.
И если этот смертный был приведен на их путь волей хозя¬ев... Что же, они приведут его в караван. Приведут, даже если са¬мим им не суждено в него вернуться. Даже если тем самым откроют путь беде. Без беды не может быть счастья. Без испытания нет наг¬рады. Все в мире справедливо. Такова судьба. И пусть так и будет.
На смену ночи пришло утро. Взошло солнце, пролив на все вокруг розовый ягодный кисель. Небо было ясным, бесконечно синим и спокойным. Время от времени налетавший ветер кружил в медленном танце поднятые им с земли снежинки, затуманивая воздух.
Волки, не торопясь, словно стежки желтой солнечной нити по тонкому белому полотну скользили по просторам пустыни, всего на половину корпуса опережая сына огня. И было непонятно, кто из них кому указывал дорогу.
Чужак с трудом передвигал ноги. Идти по снегу, когда опора под ногами скользила, постоянно норовила уйти в сторону, было трудно с самого первого шага. Но с недавних пор каждый шаг прев¬ратился в настоящее испытание. А, может, так оно и было?
Однако же, несмотря ни на что, он не отстал от волков. И не важно, сколько ему пришлось приложить для этого усилий. Как не было важно и то, неведомое для него, что если бы золотые волки не сдерживали старательно свой бег, ему это никогда бы не удалось.
И тут вдруг...
Хан остановился так внезапно, что Шуллат, бежавшая вслед за ним, налетела на брата. Оба скатились в снег.
"Прости!" - поспешила извиниться волчица, повернув к брату за¬ляпанную снегом морду, такую несчастную и забавную, что тот не смог сдержать смешка.
"Последнее время ты только и делаешь, что валишь меня в снег. С чего бы это, сестренка?"
Видя, что волк не сердится на нее, она, успокоившись, вздох¬нула, а затем спросила:
"Что случилось? Ты почуял беду?"
"Не беду!" - глаза волка блестели.
"Что же тогда? Что?" - Шуллат терзало любопытство.
"Неужели ты не слышишь, не чувствуешь?"
"Нет", - она нетерпеливо переступала с лапы на лапу.
"Хозяин! Он рядом! И он ждет нас!"
"Мы можем вернуться? Можем?"
"Да!Да!"
"Тогда чего же мы медлим! К чему заставлять ждать и тех, кто нам дорог, и нас самих? Бежим! Бежим!"...
...Ночь сменило утро. Только что проснувшийся Атен резкой, размашистой походкой шел возле повозки, разминая затекшие за ночь мышцы и привыкая к морозному дыханию снежной пустыни.
-Дочка, ты куда? - заметив, что Мати, наскоро одевшись, надви¬нув шапку на лоб, пряча под ней длинные растрепавшиеся волосы, соскочила на покров снежной пустыни.
-К Шамашу! - подойдя к отцу, ответила та.
Прежде, будучи взлохмаченной девчонкой, воспринимавший в копья любое покушение на ее свободу, та бы вряд ли замедлила шаг, может быть, лишь состроила бы недовольную рожицу и поспешила ис¬чезнуть, не напрашиваясь на дальнейшие вопросы.
Выросшая, она стала вести себя иначе.
Каждый раз Атен удивлялся, и откуда вдруг взялось это послу¬шание, которому он ее никогда не учил?
Первое время его радовала такая перемена в поведении дочери, которая, казалось, должна была уберечь малышку от ошибок и мно¬жества бед. Теперь же, взглянув на все с иной стороны, это его пугало. Так же сильно как прежде - страх перед тем, что Мати в упрямстве или из вредности, от обиды или страха,-не важно, поче¬му, просто возьмет и убежит в снега пустыни.
-Дочка, ты...
-Со мной все в порядке, пап, - она коснулась его руки. Губ де¬вушки тронула улыбка, и только в глазах сохранились отблески грусти, словно льдинки, которые не успели растаять в объятьях ог¬ня. - Правда.
-Я говорил с вчера с Ним...
-Знаю.
-Откуда?
-Я подслушала разговор. Прости.
Вздохнув, караванщик качнул головы. Конечно, подобный посту¬пок был непростителен. Но такая откровенность подкупала, и... И что бы там ни было, сейчас он не мог сердиться на дочь, понимая, что ее душа как никогда нуждается в теплоте и покое.
-Тогда... - мгновение спустя заговорил он. - Тогда ты знаешь, что Он не сердится на тебя. Он обещал поговорить...
-Да.
-Ты поэтому идешь? Дочка, еще рано. Дождись, пока Он позовет тебя.
-Но, пап, он уже позвал. И не для того, чтобы поговорить. Мы говорили вчера...
Мати была такой открытой, доверчивой... Смотревший на дочь отец временами не узнавал ее душу, так она изменилась. В то время как другие взрослели, ее - лишь молодела. Взрослый малыш и ма¬ленький взрослый...
-О чем, если не секрет? - спросил он.
-От тебя? Конечно, нет! О предсказании. О даре.
-Моем?
-И моем.
В глазах караванщика отразилось удивление.
-Шамаш сказал, - заметив его, сказала Мати, - что я тоже обладаю даром предвидения. Просто у меня он еще не проснулся. Вот.
-Так это... Это же здорово!
-Сперва мне тоже так показалось. Но потом Шамаш рассказал столько всего... И я поняла, что дар предсказания - очень большая ответственность.. .Ладно, пап, поговорим об этом потом. Шамаш действительно звал меня. Наверно, я зачем-то ему понадобилась...
-Конечно, конечно. Иди, дочка, не гоже заставлять Его ждать.
-Я буду у него в повозке, - словно предупреждая просьбу отца не потеряться, не отстать от каравана, проговорила девушка.
Спустя несколько мгновений она уже приподнимала полог.
-Можно?
-Конечно, малыш, - голос Шамаша прозвучал, как ей казалось, возле самого уха. - Заходи.
Бог солнца сидел подле края повозки, словно ожидая гостя. Однако же, как поняла Мати, едва взглянув на него, этим гостем была не она.
-Что-то должно случится? - памятуя вчерашний разговор, девушка насторожилась, сжалась, старательно прислушиваясь к своим чувс¬твам, пытаясь различить среди множества голосом сомнений, опасений и фантазий тот, что принадлежал бы ее дару.
Губ небожителя коснулась улыбка. Он поднял на нее взгляд, соби¬раясь ответить... Но не успел сказать ни слова: полог затрепетал от порыва ветра, на  крыльях которого в повозку запрыгнули два больших золотых волка.
-Шуши! - едва увидев свою подружку, вскрикнула Мати, в то же мгновение забыв обо всем остальном.
Девушка бросилась к ней, обхватила руками за шею, что было силы прижимая волчицу к себе:
- Ты вернулась! - она была счастлива, как никогда прежде.
"Разумеется, вернулась! - проворчала та. Однако же Шуллат не стала отстраняться от караванщицы, наоборот, приникла к ней, наслаждаясь лаской и впитывая в себя ее тепло. - Здесь мой дом. Куда еще мне идти? И вообще, - она повернула голову, устремив прис-тальный взгляд зеленых настороженных глаз на подругу, - когда мне в следующий раз придет в голову идея убежать от тебя, возьми меня за хвост и держи, не отпуская... Нет, - спустя мгновение, она, недо¬вольная своей мыслью, мотнула головой, - я сильная. Если я зауп¬рямлюсь, разозлюсь, ты не сможешь удержать меня. Так что, лучше возьми веревку и привяжи покрепче к повозке, как упрямого рогача, ладно?
-Ладно, - Мати беззаботно рассмеялась, - конечно, - она ткнулась носом в ее показавшуюся вдруг удивительно мягкую, нежную шку¬ру, - теперь я буду водить тебя на поводке!
"Ну уж нет!" - возмутилась Шуллат, но ее возмущение казалось наигранным. В этот миг ей было все равно. Лучше уж на поводке лю¬бимого человека, чем на свободе в окружении совершенно чу¬жих сородичей. Всякий раз, когда она вспоминала о том, что случилось, боль в ее глазах вспыхивала с все новой и новой силой. Но Мати не ви¬дела этого. Для нее главным было не то, что прошло, а что оста¬лось: Шуши была с ней. О чем еще она могла мечтать?
"Что произошло?" - глядя на них, спросил Шамаш Хана, который, на брюхе подпол к своему хозяину и замер рядом, не спуская с него виноватого взгляда несчастных рыжих глаз.
"Мы встретили стаю".
"И что же? - бровь бога солнца чуть приподнялась. - Разве вы не этого хотели, не к этому стремились?"
"Да".
"Но мы хотели, чтобы дальше все сложилось совсем иначе! - услышав, о чем они говорят, вскинулась вол¬чица, которая никак не могла справиться со сжимавшей ее сердце же¬лезной челюстью острых зубов обидой. - Они... они прогнали нас прочь!" - в ее глазах зажглись слезы боли.
-Ах ты моя несчастная! - Мати погладила Шуллат по голове, ста¬ла осторожно почесывать лоб, стараясь успокоить подругу. Та тот¬час повернулась к девушке, обнюхав ей лицо, лизнула в щеку, всем своим видом показывая, как она любит свою маленькую подругу и говоря, что ни¬когда, никогда больше не покинет ее ни на мгновение.
"Да, хозяин, - волчица тяжело вздохнула, глядя на бога солнца своими лучистыми рыжими глазами,  - не все столь велико¬душны, как Ты. Другие... - мотнув головой, она отвер¬нулась в сторону, не желая, чтобы бог солнца, заглянув ей в гла¬за, увидел те чувства, что властвовали сердцем волчицы, ожесточая его, заставляя в слепой ярости раздувать губы. - И это наши сороди¬чи!" - вот только обида, нараставшая все это время, была уже столь сильна, что Шуллат была не в силах скрывать ее, как волчице, бо¬явшейся, что бог солнца воспримет все на свой счет, не стремилась утаить ее.
"Они хотели как лучше, - качнул головой Шамаш, прекрасно понимая, что двигало стаей, - считали,  что вы должны вернуться в караван, в котором выросли".
"Да, - это Шуши было ясно, с этим она и не думала спорить, когда дело было совсем в другом, - но это должно было быть наше ре¬шение, наше! Почему они приняли его за нас, почему даже не спро¬сили...!"
"Сестра!" - осуждающе глянул на нее Хан, пытаясь урезонить, но волчица уже не могла остановиться. Она продолжала словно на одном дыхании:
"Они даже не советовали, не убеждали, нет! Пока не знали, кто мы - принимали, а когда поняли... Просто приказали, угрожая... Они не остави¬ли нам права выбора пути!"
Шамаш молчал, не зная, чем возразить. Конечно, волчица была права. Да и просила она не так уж о многом, к тому же, о том, что никто не мог, не имел права решать за нее - возможности идти той дорогой, которой она сама хотела.
-Шуллат, - он подвинулся к ней побли¬же, вытянул вперед руку, погладив клиновидную рыжую голову. - Успо¬койся. Хочешь, я поговорю с ними или с другой стаей, чтобы они приняли вас в семью?
"Нет! - испуганно взвизгнула волчица. - Нет, хозяин, не надо! Я не хочу уходить, я хочу остаться! С Тобой, с Мати, - она чуть повернула голову, чтобы взглянуть на подругу, которая, услы¬шав слова повелителя небес, покрепче прижалась к Шуши, боясь, что как только она отпустит волчицу, та исчезнет навсегда. - Просто...-в ее гла¬зах была мольба понять и простить. - Просто мне...-она взглянула на брата, ища его поддержки. - Нам хотелось быть не просто слугами, которые могут лишь подчиняться всегда и во всем, но... - волчица подняла глаза на бога солнца. - Но и помощниками...друзьями", - робко добавила она, а потом сжалась, боясь, что эти дерзкие речи разозлят великого бога. Кто она, чтобы так говорить с небожителем, со своим повелителем?
Шуллат не сводила взгляда с хозяина, ожидая, что тот скажет. Ее дыхание было неровным, бока нервно подрагивали, лапы беспокой¬но царапали одеяло, покрывавшее днище повозки.
-Вы и есть друзья, - Шамаш улыбнулся ей, стремясь вложить в слова, голос как можно дольше тепла.
-Конечно друзья! - воскликнула Мати, которой даже стало немно¬го обидно, что Шуллат усомнилась в искренности ее чувств. - Разве мы когда-нибудь относились к вам иначе?
"Нет, но..." - теперь Шуши не знала, чем возразить. Как она могла объяснить, что чувства зверя - иные, не такие, как у чело¬века, что они сами собой расползаются, теряя очертания и расп¬ространяясь не только на тех, кто стал причиной обиды, но и ос¬тальных. Это происходило невольно, не зависело от желания, и...
Виновато поглядывая то на Шамаша, то на Мати, она осторожно лизнула руку бога солнца, затем щеку девушки, извиняясь перед ни¬ми.
-Все хорошо, Шуллат, -  успокаивая волчицу, Шамаш вновь поло¬жил ладонь ей на голову, делясь своим теплом, снимая напряжение и нервозность. - Я хочу, чтобы ты знала... И ты тоже, Ханиш, - он опус¬тил вторую руку на голову волка. - Никто никогда не отнимет у вас свободы - права идти туда, куда зовет вас дух и делать то, что хочет ваше сердце. Если таковым будет ваше желание, я помогу вам найти родную стаю, ту, чей вожак три года назад отдавая вас мне на попечение просил оставить за вами право выбора пути. Он примет вас...
-Шамаш... - Мати болезненно поморщилась.
-Так надо, девочка, - остановил он караванщицу. - Если тебе нужна подруга, не рабыня, ты должна освободить ее.
"Хозяин, но мы не хотим уходить!" - две пары рыжих глаз смот¬рели на него со страхом и мольбой позволить остаться.
-Разве я гоню вас? - Шамаш качнул головой. - Нет! Моя дорога бу¬дет вашей до тех пор, пока вы сами пожелаете идти по ней. Но решение должно приниматься свободно, а не от безнадежности. Ведь нельзя выбирать, когда выбирать не из чего, верно?
-Шамаш! - девушка обиженно вскинулась. Она не понимала, зачем он продолжал настаивать. Все так хорошо складывалось, а он все портил. Разве небожитель не знал, как она относится к Шул¬лат? Или он делает все специально, чтобы позлить ее? Нет, Шамаш совсем не такой, он бы никогда не стал. Но почему тогда, зачем? Он хочет испытать ее!
Она заглянула в спокойные черные глаза, спеша убедиться, что не ошиблась в своих предположениях. На лицо девушки легла тень раздумий:
"Но Шамаш ведь знает, как сильно я привязана к Шуши. Что здесь испытывать?"
А потом она вспомнила слова, которые, в первый момент прозву¬чав как-то отстранено, далеко, не тронули ее сердца, теперь же вспомнившись, вспыхнули перед глазами: "Если тебе нужна подруга, а не рабыня..."
Мати тяжело вздохнула, потерянно опустила голову, понимая правоту небожителя, чувствуя, что не может с ним спорить и вооб¬ще... Но как же ей не хотелось делать этого! Рука стала неосознан¬но начесывать голову волчицы, глядя в сторону, в пустоту.
"Что ты, что? – горячий язык волчицы коснулся ее щек, стирая следы слез. - Ну вот, снова плачешь! Я же говорила, что не люблю воду, особенно соленую!"
"Я не хочу расставаться с тобой!"
"Я тоже не хочу".
"Но Шамаш говорит..."
"Шамаш говорил о другом".
"Что?" - она резко повернулась к богу солнца.
-Я... - девушка поморщилась, сощурила глаза, словно от яркого све¬та, который бил прямо в лицо, не позволяя ничего разглядеть даже в двух шагах. - Разве ты не говорил, что они должны уйти?
-Нет, - качнул головой тот, однако его глаза продолжали гля¬деть на собеседницу с грустью, понимая, что этот разговор не при¬несет малышке радости.
Но Мати не замечала этого. Она облегченно вздохнула. Сперва девушка хотела спросить: "За¬чем тогда все это?", но потом, подумав, лишь мотнула голо¬вой. Нет. К чему объяснения? От них только новые вопросы - и больше ничего. Уж лучше так...
"Вот и славно, - волчица широко зевнула. Ее желтые глаза зак¬рывались. Больше всего ей хотелось свернуться калачиком рядом со своей маленькой подружкой и заснуть. - Я нагулялась на всю жизнь и больше никуда идти не хочу!"
Она вновь зевнула. Но на этот раз - еще и чтобы скрыть иск¬ру, блеснувшую в ее глазах. Волчица должна была признать, что слова хозяина несколько взволновали ее дух. Было бы здорово уви¬деть свою стаю, встретиться с теми, кто, исполняя волю своей госпожи,  в то же время был достаточно  смел, чтобы  ставить  условия повелителю небес.  А ведь тот вожак мог быть ее дядей или даже отцом...
Волчица наморщила лоб, потерла лапой нос, пытаясь вспом¬нить то, что было до ее прихода в караван, но не могла. Великие боги, почему? Она помнила множество своих перерождений, тьму пройденных дорог, хранила в себе память родителей, но не их об¬раз, не их путь, словно госпожа Айя, уводя ее и ее брата с пути предков, наделяя судьбой спутников своего божественного супруга, специально стерла из ее памяти прежнюю дорогу, не желая, чтобы волчица ког¬да-нибудь нашла ее и вернулась назад.
"Во всяком случае, сейчас..."
"А нас никто и не прогоняет, - хмуро глянул на нее брат, не понимая, с чего это вдруг такая сообразительная и хваткая Шуллат стала непонятливее оленихи. - Хозяин просто дает нам право уйти, когда мы того захотим, путь, по которому мы могли бы тогда пойти, и возможность вернуться назад, если и когда мы захотим..."
"Я понимаю... - она оглянулась на Мати, подставила голову под ее руку, требуя от подруги ласки, - и мне очень хочется спать", - Шуши зевнула так широко, словно хотела проглотить всю повозку, потом потянулась, устраиваясь поудобнее.
-Не здесь, - затормошила ее девушка, бросив поспешный взгляд на Шамаша, - пойдем в нашу повозку!
"Мне и тут хорошо, - она заворчала, не поднимаясь с места, не¬довольная, что подруга тянет ее куда-то... непонятно зачем. - И во¬обще - я устала", - ее глаза закрылись, а через мгновение волчица уже спала тем сном, что приходит только к зверям.
Мати сперва пыталась растормошить подругу, но та лишь ворчала в ответ, не открывая в дреме глаз. И, виновато глянув на Шамаша, девушка беспомощно развела руками.
-Пусть спит, - тихо произнес небожитель. - Не будем ей мешать, - и он двинулся в сторону полога.
Мати тотчас сорвалась с места, выбравшись первой наружу, с наслаждением вдохнула в себя морозный воздух снежной пустыни, потянулась, расправляя плечи, испытывая облегчение от мысли о том, что волчица вернулась, что она снова с ней.
"Хозяин, - тем временем, волк, подойдя к Шамашу, ткнулся носом ему в руку, - прости..."
"За что?  Вы ни в чем не виноваты".
"Мы ушли..."
"Но вы же вернулись. Не думай о пустяках, дружище. Главное, что с вами все в порядке, что вы целы и невредимы".
"Ты волновался за нас?" - волк взглянул на бога солнца с удив¬лением.
"Конечно. Мы совсем близко от города. Это опасное место, где может случиться все, что угодно".
"Да, это так. Но..." - он знал, что причин для беспокойства множество. Снежная пустыня полна опасностей. Вся жизнь в ней - борьба со смертью и волк ни на одно мгновение не забывал об этом. Удивительно было другое - что небожителя беспокоила судьба вол¬ков - не просто смертных, но зверей, которые всегда были лишь слу¬гами Его супруги, ни более того.
"Что-то не так?"
"Все так, хозяин. Просто..." - он мотнул головой, не зная, что сказать. Может быть, он и постарался бы найти объяснение, но...
-Шамаш, - к ним поспешно подошел хозяин каравана, - тот  горожанин, которого привели золотые волки...
-Какой горожанин? - прервал его небожитель. Он непонимающе смотрел на караванщи-ка, который, выглядя человеком, с размаху налетевшим на стену снега, лишь моргал, не зная, что сказать. И тогда Шамаш перевел взгляд на волка.
Хан, чуть наклонив голову на бок, глянул на Атена, словно осуждая его за то, что караванщик вмешался в их разговор с каки¬ми-то сущими пустяками. Ну какое им дело до этого чужака?
Молчание затягивалось.
-Так что нам делать? - спросил Атен, то и дело оглядываясь, не зная, как лучше поступить.
Должен ли караван делить свою тропу с чужаком? Если нет - нужно прогнать его, если да - не следует этого делать. А дело вы¬ходило темное. С одной стороны, чужака привели волки, с другой - явно не имея на то согласия бога солнца. И пока последний не ре¬шил, как должны поступить его спутники, караван по-хорошему нужно было бы остановить.
Но нельзя же делать это в пригороде, где множество опаснос¬тей, начиная с разбойников и заканчивая неприкаянными душами от¬верженных, призраками и демонами...
Мда, положеньице! Давненько Атен не чувствовал себя так неуверенно. Ведь два последних года путь был столь спокоен и светел, что хозяин и забыл, каково оно жить постоянным напряжением, бо¬ясь, что каждый следующий шаг может привести к гибели.
-Этот человек... Он какой-то не такой. Ни одному горожанину, если тот в здравом уме, конечно, и в голову не придет просто так взять и уйти в пустыню.Совсем одному, без повозки, огненной воды, еды... А он, - караванщик качнул головой, толи с непониманием, то¬ли с осуждением, - на безумного не похож... Да и не привели бы больного золотые волки в Твой караван... Он смерть свою ищет... Все госпожу, богиню Айю зовет. Думает, что волки Ее слуги и вели его к Ней... - он говорил, говорил, не до конца понимая, что именно говорит и главное, зачем. Собственно, ему не должно было быть никакого дела до этого чужака. Ан нет ведь, стало жаль, захоте¬лось помочь... И, самое такое,что бы он там ни думал, во что бы ни заставлял себя поверить, это чувство не уходило, прилипнув снеж¬ным комом к ногам. - Шамаш, может, Ты поговоришь с ним? - сам не зная почему, попросил он.
-Хорошо, - кивнул небожитель.
-Вот и славненько! - довольный, караванщик облегченно вздох¬нул. - Мне привести его сюда, или...
-Не надо, лучше я сам пройдусь немного... - его голос был ро¬вен, ничего не выражая.
Атен радовался, видя в этом добрый знак уже потому, что случившееся не разозлило и не расстроило бога солнца. Ничто не свидетельствовало о близости опасности или даже беды, приближение которой караванщик научился четко распознавать, находя подтверждение своей правоте в тенях, возни¬кавших в глазах Шамаша. На этот раз все было иначе. Или, во вся¬ком случае, казалось, что это так.
И только Мати, которая в это мгновение стояла в пол-оборота к Шамашу, видя не столько его самого, сколько отражение бога солнца в гла¬зах Хана, ощутила в сердце сначала боль, потом - глубокую, ни с чем не сравнимую тоску, которая словно не имела ни причины, ни конца, возникнув их пустоты и в нее же направляя путь.
Девушка хотела спросить, в чем дело, что такое долж¬но произойти в будущем, в чем... не беда, нет, - печаль того отрезка дороги, который предстояло пройти каравану? Но вопрос не сорвался словами у нее с губ, не сложился в образы мысленного вопроса, слышного наделенному силой собеседнику не хуже, но даже лучше обычной речи.
-Я провожу Тебя... - Атен двинулся вперед, указывая богу солн¬ца путь к тому месту, где остался горожанин.
Мати пошла следом, чувствуя себя несколько скованно. Она опасли¬во поглядывала вокруг из-за плеча Шамаша. С одной стороны, ей хо¬телось бросить все, забраться в повозку и, ощущая под боком сладкое посапывание волчицы, забыть обо всем. Но, с другой, не знавшее никаких объяснений и границ любопытство гнало ее впе¬ред, навстречу чужаку, который представлялся во много раз более странным и непонятным, чем все остальные жители оазисов.
"Интересно, зачем он искал Матушку метелицу?" - мысленно спро¬сила она скорее себя саму, чем тех из шедших с ней рядом в этот миг, кто мог услышать этот непроизнесенный вслух вопрос.
"Не знаю, - хмуро глядя в снег у себя под лапами, проворчал Хан, - мы просто пожалели его, - волк не стал добавлять, что он уже успел раскаяться в сделанном, когда, казалось, пробеги они мимо, столько сложностей и неприятностей удалось бы избежать, - и попута¬ли же меня демоны..."
-Не ворчи, - бросил ему через плечо бог солнца. - Что сделано, то сделано.
-Раз что-то произошло, значит, так суждено, - кивнув, чуть слышно про¬шептала Мати.
Но думала она о другом, о том, что, раз у нее есть дар пред¬видения, значит, она может заглянуть в будущее, узнать, что долж¬но произойти, прежде, чем это случится и, если впереди ждет беда - обойти место встречи с ней безопасной стороной.
Шамаш оглянулся, спеша бросить на нее взгляд. Казалось, он хотел что-то сказать ей, возразить... Но они уже подошли к горожанину. И бог солнца не стал ничего говорить при чужаке.
Невысо¬кий, сероволосый, с расплывчатыми невыразительными чертами, незнакомец относился к тем людям, о которых обычно говорят - "не за что гла¬зу зацепиться". В нем не было не только внешней физической силы привыкшего к лишениям и испытаниям странника, но и духовной - то¬го, что с лихвой заменяет первое. Единственно, что выделяло его, была цель и решимость следовать ей до конца - исполнения задуманного...или смерти.
При приближении бога солнца, караванщики, обступавшие чужака со всех сторон, не столько заинтересованные его приходом, сколько настороженные этим, расступились.
-Здравствуй, горожанин, - первым заговорил с ним небожи¬тель. - Зачем ты искал Айю?
Тот даже не шевельнулся, не слыша, не видя ничего, так глу¬боко погрузившись в себя, что, казалось, потерял нити, связывав¬шие его душу, дух с реальным, живым миром людей.
Торговцы, поглядывая на чужака недобрыми взглядами, зашу¬мели, осуждая поведение чужака, который не только не обращал вни¬мания на людей, принявших его на свою тропу, спасая от верной смерти в холоде снежной пустыни, но даже делал вид, что не слышит слов небожителя, которые откликнулись бы гулом в душе даже глухо¬го.
-Отвечай, когда тебя спрашивает... - начал Атен, с трудом сдерживая возмущение и гнев, что сквозили разгневанными ветрами в его душе.
-Подожди, - резким взмахом руки остановил его Шамаш. Его сощу¬ренные глаза были устремлены на гостя.
Только теперь, внимательнее приглядевшись к нему, он понял, что в этом совершенно обычном человеке было особенного, что отде¬ляло его от всех остальных, ставя на ту грань, когда ничто проис¬ходящее, ни жизнь, ни смерть не имеют никакого значения, отходя в сторону, освобождая от своей власти и, вместе с тем, от своего огня.
Он наклонил голову. Последним из людей, подобных этому горо¬жанину, которых он встречал на своем пути, был хозяин придорожно¬го трактира в том, прежнем мире - маленький, незаметный челове¬чек, которому надлежало стать связующим звеном между прошлым и будущим. И вот вновь перед ним был человек, отмеченный судьбой, призванный исполнить ее.
Чужак стоял на месте, глядя себе под ноги, не обращая внима¬ния, или, может быть, лучше сказать, не замечая ни обступивших его торговцев, ради этого прервавших свой путь, ни повозок ка¬равана, которые, не имея на то приказа, продолжали движение, уп¬равляемые своими безучастными к происходившему возницами. Он ка¬зался тем придорожным камнем, что стоял на развилке, открывая правду о каждом из предстоявших путей, предостерегая от беды и, вместе с тем, обрекая на нее...
И тут незнакомец вдруг вздрогнул, словно только вспомнив о том, что должен дышать, втянул в себя полную грудь морозного пьянящего воздуха снежной пустыни, а затем медленно, борясь с нака¬тившими на него волнами оцепенения и дремы, поднял голову.
...Рур огляделся. Вокруг него были какие-то люди. Судя по всему - караванщики. Он ощутил некоторую растерянность, не понимая, почему золотые волки - слуги госпожи Айи привели его не в ледяной дворец своей повелительницы, а в караван. К чему ему помощь таких же смертных, как и он сам, когда он ис¬кал небожительницу, не просто веря, но зная, что только Она  способна что-либо изменить в судьбе города и его жителей!
"Но почему-то ведь они привели меня сюда, - и он начал прис¬матриваться к окружавшим его, ища ответ на свой вопрос. - Может быть, это не простой караван и в нем идет посвященная госпожи... Или тот, кто знает дорогу к Ней... Может быть..."
Его взгляд скользнул по чужакам, не задерживаясь ни на ком, пока не увидел стоявшего, смотря прямо ему в глаза, мужчину. Среднего роста, черноволосый и смуглолицый, он, даже будучи одет в обычную для караванщиков одежду, не походил на своих спутников, резко выделяясь среди них не внешней, но внутренней силой. На миг их взгляды встретились и Руру показалось, что посреди черной ночи он заглянул на дно бесконечного колодца, в котором вместо воды плескался огонь. И горожанин, поспешив отвести взгляд, сглотнул, пытаясь справиться с вдруг накатившим на него душевным трепетом.
"Да, это необычный караван и в нем идут необычные люди..."
Он уже успел заметить золотого волка, стоявшего у ноги этого странного караванщика, подобно обычному псу. Остальные торговцы держались от них на некотором расстоянии, глядя с трепетом и ува¬жением, даже большим того,  с которым горожане смотрят на Хранителя.
"Но маг среди снегов пустыни... - Рур  чувствовал  исходившую от незнакомца силу,  и,  не мог  принять нечто столь  невероятное - встретить Хранителя вне городских пределов. Однако душа, верившая на пути к небожителям в легенды куда сильнее, чем в реальный мир, уже не могла остано¬виться, заставляя разум предполагать самое невероятное: - Он словно великий Гамеш путешествует в сопровождении священного волка..."
Горожанин огляделся, ища подтверждения самых невероятных из предположений. Вторым, после наделенного силой, кто привлек его внимание, была еще совсем юная караванщица - девоч¬ка-подросток, которая, отделившись от остальных торговцев, подош¬ла к незнакомцу, остановилась позади его, осторожно поглядывая на горожанина из-за спины своего спутника. Было видно, что она чувс¬твовала себя спокойнее и увереннее под защитой мага, а также  священного зверя, который не только подпустил ее к своему хозяи¬ну, но поспешно приблизившись к ней, чуя ее душевный трепет, ткнулся носом в руку, словно хозяйке.
Рур решил приглядеться к ней.  Но что он мог увидеть под не¬бом снежной пустыни, где одежда не подчеркивала достоинства фигу¬ры, а скрывала все, что возможно, от дыхания стужи? Широкий меховой полушубок стирал очертания, надвинула на самый лоб шапка и поднятый воротник не позволяли рассмотреть  лица.
Взгляду чужака был открыт лишь прямой нос, разрумянивши¬еся на морозе щеки и поблескивавшие любопытством глаза. Большие, насыщенно синего цвета, они притягивали к себе, завораживали и восхищали. Казалось, что они - осколки небесных сводов, наполнен-ные солнечным блеском и позабытым небесами теплом.
Рур сразу понял, что в ней есть сила, но сила не мага, а какая-то иная,  особенная и такая далекая,  словно она  принадлежала не этому миру, но иному, небесному. Ему показалось, что во тьме души забрезжил какой-то свет, поманил к себе. И, не сводя с девочки взгляда широко открытых глаз, он шагнул к ней навстречу, движимый не собственной волей, но чем-то высшим, священным, божественным... Может быть, это и бы¬ла та самая судьба, встречи с которой он так искал.
Ойкнув, девочка в страхе спряталась за спину своего спутни¬ка.
Волк, увидевший в поведении чужака угрозу, сдержанно зарычал, предупреждая и веля остановиться. Тотчас солнечным бликом по снегу мелькнула быстрая желтая тень и на пути горожанина между ним и юной караванщицей возник второй священный зверь - золотая волчица. В ее взгляде была злость, губы раздулись, обнажая острые белые клыки. Мощное мускулистое тело собралось, готовясь к прыж¬ку.
Рур видел, понимал: еще мгновение, еще один шаг и волчица прыгнет на него, защищая свою подругу от опасности, которую, как ей казалось, нес в себе горожанин. Но он уже не мог остановиться. С трудом разлепив онемевшие на морозе губы, сиплым сдавленным го¬лосом он произнес, обращаясь к синеглазой караванщице:
-Не бойся меня! Я ничего тебе не сделаю! Я хочу лишь погово¬рить с тобой!
-О чем? - та, все еще испытывая страх, но уже сраженная любо¬пытством, которое было сильнее всех остальных чувств, осторожно высунулась из своего укрытия.
..."Вот еще! - донеслось до Мати хмурое ворчание волчицы. - Го¬ворить с чужаком! Скажи ему, пусть остановится или, да простит меня хозяин, я заставлю этого смертного остановиться навсегда!"
-Шуши, перестань! - недовольно поморщившись, воскликнула де¬вушка. - Вы с Ханом сами привели его! Чему же теперь недовольны?
"Привели..." - та злобно глянула на пришельца, однако, не имея чем возразить, отступила от своего первоначального замысла. Расс¬лабившись, она выпрямилась, отодвинулась чуть в сторону, ближе к брату, не спуская однако при этом ни на мгновение пристального взгляда внимательных, пронизывавших насквозь глаз с горожанина, словно говоря ему: "Я слежу за тобой. Одно неверное движение - и..."
-Ты ведь горожанин? - дождавшись, пока чужак приблизится к ней достаточно близко, чтобы не повышать на морозе голос, спросила Мати, по-прежнему держась возле бога солнца. Рядом с Шамашем ей легко было быть смелой. И, все же, прежде чем заговорить, она на мгновение оглянулась на отца, прося его разрешения.
Атен, в свою очередь, обменявшись взглядом с повелителем не¬бес, увидев, что тот едва заметно кивнул, наклонил голову в знак согласия.
-Почему ты отправился в пустыню, да еще совсем один? - не дож¬давшись ответа на первый вопрос, Мати уже задавала второй, сжига¬емая любопытством, которое питало нетерпение, подгоняя вперед, торопя слова и события.
-Я искал госпожу Айю, - произнес тот.
Девушка задумалась. Да, она получила ответ, который, каза¬лось бы, все объяснял, однако, в то же время, не говорил совсем ничего.
-Но ведь пустыня бесконечна! - переводя взгляд с небожителя на чужака, проговорила она. - И искать в ней Матушку метелицу... Мы вон сколько путешествуем, а не встречали ее ни разу!
-Разве ты не ее посвященная? - Рур был уверен, что не мог оши¬биться! Слишком уж необычной казалась его собеседница. И золотые волки рядом с ней...
"Нет, это просто невозможно! Подойдя так близко к цели, я не могу, просто не имею права допустить, чтобы она оказалась всего лишь миражем посреди пустоты!"
-Посвященная? - переспросила Мати. Она никогда не думала ни о чем подобном.
Ей приходилось встречаться с посвященными богов и она зна¬ла, что эти люди на первый взгляд ничем не отличались от осталь¬ных, более того, сами порой не знали о своей избранности, во всяком случае до тех пор, пока божественный покровитель не открывал им правды.
Что же до Матушки метелицы... Рожденная в снегах пустыни, Мати всегда чувствовала себя в какой-то степени ее дочкой. Но ведь фантазии одно, а реальность - совсем другое. Хотя... Может быть, она действительно посвященная Метелицы... Это могло многое объяснить.
Растерянная и смущенная, она вновь взглянула на отца, потом на Шамаша, спрашивая, как ей быть, что сказать, не желая никого обманывать и, в то же время, сама не зная, в чем заключена прав¬да.
-Нет, она не посвященная, - резко, словно порыв ветра, прозвучал голос хозяина каравана.
Атен, помрачнев, свел брови на переносице. В его глазах зажегся недобрый блеск озабоченности и ожидания беды. Караванщику не нравилось такое внимание чужака к малышке, памятуя, что подобное всегда прежде оборачивалось против его девочки...да и, в конечном итоге, против всего каравана.
-Ни госпожи Айи, ни какой другой богини, - кинул могучий боро¬дач вдогонку, а затем, подойдя ближе к девушке, заслоняя ее от горожанина, пронзил Рура хмурым взглядом человека, призывавшего беды на голову того, кто осмелится причинить зло беззащитному ре¬бенку или хотя бы подумать об этом.
-Откуда ты можешь знать...
-Я ее отец! - резко оборвал дерзнувшего возражать ему чужака хозяин каравана. В его глазах бились о зеркальную грань, ища вы¬ход наружу, молнии, готовые испепелить любого, на кого будут нап¬равлены.
-Есть вещи, которые известны только небожителям...
-А ты что, жрец, чтобы говорить об этом? - проговорил, подходя к ним еще один караванщик, которого, будь он одет как-то иначе, вряд ли кто принял бы за торговца. Сухощавый старик с пронзитель¬ным взглядом глубоких глаз скорее походил на служителя, чем странника пустыни.
-Нет.
-Что же тогда... - но собеседник не дал ему договорить:
-Я спрашивал ее, - влекомый судьбой, горожанин не испытывал ни толики страха ни перед людьми,ни перед обстоятельствами. - Пусть девушка сама ответит.
-Она ребенок,  который еще не получил права голоса! - сжав кулаки,процедил сквозь зубы Атен,  весь вид которого нес в себе  не скрываемую угрозу. - И ты никто, чтобы...
-Шел бы ты с миром куда подальше, - хмуро глядя на него, про¬говорил пришедший на помощь хозяину каравана Лигрен. - Нам не нужны неприятности.
-А они непременно возникнут, если вы встанете у меня на пу¬ти! - даже будучи один против всего каравана он чувствовал себя так спокойно и уверенно, что осмелился даже угрожать. - Я избран для своей дороги богами и только Им решать, куда я должен идти и что делать!
-И это твоя благодарность за то, что мы спасли тебя! - ка¬раванщики были возмущены и не считали себя обязанными скрывать свои чувства.
-Вы не спасали меня! - резко возразил горожанин. - Я не искал вашей помощи, не просил о ней и вообще, не вы, а священные волки привели меня сюда, волки, которые подчиняются воле небожителей, не людей.
-Да как ты...
-Торговец, - тихий голос Шамаша заставил хозяина каравана ос¬тановиться.
Сжав губы в тонкие бледные нити, бог солнца качнул головой, осуждая толи негостеприимство своих спутников, толи резкость чужака, а может, недовольный вообще всем происходившим на подсту¬пах к городу. Несколько мгновений он молча смотрел на горожанина, пронзая его насквозь задумчивым, немного грустным взглядом.
"Шамаш! -позвала его девушка и бог солнца тотчас повернулся к ней. - Что мне делать?" - она была растеряна, испугана, как никогда.
"Малыш, если хочешь, я прерву этот разговор. Ты не обязана отвечать..."
"Но я хочу! Я сама хочу узнать! Может быть, он прав и все действительно так..."
"Тебе придется самой найти ответ.  Никто, кроме тебя, не мо¬жет его дать".
-Но я не знаю, что сказать, правда!-не выдержав, воскликнула Мати, из глаз которой были готовы хлынуть слезы отчаяния.
-Прислушайся к своему сердцу! Неужели оно не подсказывает тебе ответ?-Рур подошел к ней совсем близко, заглянул в самое сердце глаз, ища в них тот знак, что явился бы подтверждением на¬чала исполнения иной, более чистой и счастливой судьбы горо¬да.-Прислушайся к нему, девочка, и скажи, скажи мне то, что услы¬шишь!
-С чего это она должна... - Атену все меньше и меньше нрави¬лось происходившее. Он никак не мог взять в толк, почему все это вообще происходит. "Такого не должно быть, - повторял он про себя. - Потому, что такого просто быть не может!"
Большей странности нельзя было даже выдумать, сколько ни ста¬райся. Горожанин, покинувший пределы своего оазиса ради того, чтобы найти госпожу Айю - богиню, которую в городах почитали совсем не так, как повелителей небес, смерти или судьбы. Ведь жители островков тепла не проводили всю свою жизнь во владениях Матушки метелицы, странствуя по просторам снежной пустыни, завися от Ее милости и снисхождения куда больше, чем от тепла, смерти или судьбы.
Почему из бесконечности круга чужак оказался именно в той его части, через которую шел караван? Почему снежные волки - са¬мые осторожные и недоверчивые создания их всех жителей земли при¬вели его к повозкам? Почему Шамаш, вместо того, чтобы наложить печать молчания на уста чужака,  защищая от его вопросов ранимую, неокрепшую  душу Мати,  встал на сторону чужака в стремлении того получить ответ на самый невероятный из вопросов?
И тут хозяину каравана пришла в голову внезапная мысль, ко¬торая заставила его умолкнуть, так и не договорив до конца нача¬тую фразу, а потом и вовсе отойти в сторону, более не стоя на пу¬ти незнакомца.
"А может моя девочка действительно посвященная госпожи Айи? Малышка всегда пользовалась покровительством богини, которая по-особеному заботилась о ней. Мати родилась в снегах пус¬тыни, она не боится этого мира, видя в нем свой дом, испытывая к нему ту любовь, которую мы, дети городов, питаем лишь к родному оазису. И назвал я ее в честь госпожи - Альматейя... А сколько раз она, оказываясь там, где умер бы любой простой смертный, выжива¬ла, более того, даже не замечала близости опасности. И Шамаш... Он ведь мог избрать тропу любого каравана, но шагнул именно на нашу. Из-за девочки, которая встретила его в снегах и упросила нас при¬нять того, в ком мы в первый миг видели лишь чужака... И золотые вол¬ки... Они всегда были слугами госпожи Айи, не подчиняясь ничьей воле, за исключением Ее... Ну, может быть, еще Ее божественного супруга... А Шуллат так привязана к девочке..." - его губы болезненно сжались, глаза сощурились, борясь с резью, возникшей так внезапно, будто порыв ветра-невидимки бросил в них множество маленьких ледяных осколком. Нет, ему не хотелось, чтобы это оказалось правдой. Да, быть слугой небожителя - великая честь, но...
Не о такой судьбе он мечтал для своей единственной дочери.
Караванщик устремил взгляд на бога солнца, который стоял, глядя вперед чуть сощуренными глазами, прорезая их ровно горевшим пламенем пространство, всматриваясь в то, что было за гранью зем¬ного предела.
"Волки привели чужака не по Его воле, - Атен не сомневался в этом, когда Шамаш всегда был искренен в своих чувствах, мыслях и речах, глядя собеседнику в глаза, а не пряча от него взгляд. - Но Он не вмешивается. А, значит, тут замешена воля другого небожителя. И не сложно догадаться, кого, - болезненная усмешка скользнула по его губам, чтобы пропасть столь же быстро, как и возникла, - ведь золо¬тые волки подчиняются... Да, - он кивнул, признавая правоту своих предположений, - если все, что открылось на грани миров Евсею прав¬да, а это так, то Он не может найти свою супругу, скрытую от Него плащом Губителя... Возможно, болезненный бред смог заставить Его забыть о своей любви... Но все равно, что бы ни случилось, Он ни¬когда не пойдет против Нее... Может быть, все это не случай¬но... Может быть, богине не нравится, что моя дочка ведет себя с Ее божественным супругом словно со старшим братом. Пока Мати была всего лишь малышкой, Она прощала ей вольности, снисходительно позволяя делать, говорить все, что той хотелось. Но теперь девоч¬ка подросла. Скоро она станет совсем взрослой. И госпожа решила напомнить ей о том, кто она такая, указать ее место..."
Ему вдруг стало так обидно за дочь, что захотелось плакать. Ну почему она не может навек остаться ребенком: веселым, беззаботным, счастливым и только его, его одного?
Опустив голову на грудь, пряча наполнившиеся болью глаза, Атен искоса поглядывал на Мати, со страхом ожидая того, что де¬вочка скажет в ответ на заданный вопрос.
Все, кто был с ними рядом, застыли, не произнося ни слова, чувствуя себя снежинками на дороге, по которой идет судьба.
Мати оглянулась на отца, посмотрела на Шамаша, вздохнула и закрыла глаза.
"Матушка метелица, - мысленно просила она, - прошу, ответь мне: я твоя посвященная или нет?"
Она стала старательно прислушиваться к чему-то внутри себя, ожидая... Она и сама не знала, что должно произойти, просто ждала и все...
Рур не сводил взгляда с синеглазой караванщицы. Мати, так, кажется, называли ее спутники. Мати... Это ведь сокращенно от Аль¬матейи... Названная в честь госпожи Айи…
В его душе горело нетерпение:
"Ну же, девочка, ну! Признай свою судьбу! И впусти в себя дух великой госпожи! Мне так нужно задать Ей вопрос! Всего один! Вопрос, от которого зависит будущее моего города. Мое будущее - остаться в памяти грядущих веков избавителем!"
Он был уверен, что теперь-то правильно все понял, верно ис¬толковал все знаки, все линии на руки и на снежном покрове под ногами. А, если так, то угаданная судьба должна снять с себя се¬рое полотно тумана, открывая свой лик.
И тут...
-Нет, - открыв глаза, в которых вилась слабеньким паром, срывавшимся с губ, печаль, Мати качнула головой. - Я не посвященная Айи... - она узнала  ответ,  в  который  тотчас уверовала всей  душой.  Но он не принес ее душе радости.  С одной  стороны,  девушка готова была вздохнуть с облегчением. Ей хотелось расправить пле¬чи, на которых больше не лежал тяжелый груз ответственности, ко¬торый она уже готова была взвалить на себя. С другой стороны, Ма¬ти было обидно. Она не понимала, почему Матушка метелица не выб-рала ее? Разве она была недостойна служить богине, разве она не чувствовала крепкой, неразрывной привязанности к богине снегов, видя в Ней свою вторую мать - Ту, ближе и роднее которой для сердца, для души не было никого в целом мироздании.
Рур долго всматривался в лицо молодой караванщицы, терпеливо дожидаясь, что та, найдя точку равновесия души и разума, изменит свой ответ. Когда же молчание стало для него нестерпимым, горожа¬нин, не сдержавшись, воскликнул:
-"Нет?!" Зачем ты врешь мне, обманываешь себя?! Ты ведь зна¬ешь, что должна была дать совсем другой ответ! Так бы и случи¬лось, если б ты не испугалась...
-Горожанин, девочка говорит правду, - осуждающе качнув голо¬вой, проговорил Шамаш. - Если бы ты мог сейчас не просто слушать, но слышать, то понял бы это.
-А я говорю, что все ложь!
-Как ты смеешь! - зароптали караванщики, которые до этого мига лишь стояли в стороне, не вмешиваясь в разговор. Но они не могли позволить кому бы то ни было оскорблять бога солн¬ца. - Ты хотя бы понимаешь...
-Мне все равно! - в душе Рура всколыхнулись чувства, которые он так старательно гнал от себя прочь - сомнение и страх. Нет, он не имел права ошибиться, ведь ценой за его ошибку будет жизнь всех его сородичей, всего города! "Волки же зачем-то привели меня сюда! У них была цель. А раз так... - он впился взглядом в ли¬цо девушки. - Она просто слишком юна. Она не понимает, что происхо¬дит, не хочет знать! Я должен помочь... заставить ее увидеть и признать правду!"
Горожанин уже собирался вновь обратиться к молодой караван¬щице с прежним вопросом, настаивая на своем, но тут заговорил один из стоявших рядом с ней караванщиков и его слова заставили Рура застыть с открытым ртом, не в силах молвить и звука.
-Шамаш, прости, он не знает, с кем гово¬рит... - Лигрен повернулся к богу солнца, в его глазах застыло вы¬ражение вины, будто он сам, а не совершенно чужой человек совер¬шили проступок перед лицом бога.
-Шамаш? - не понимая еще до конца происходившего прошептал Рур.- Господин Шамаш?! - на грани между ужасом и восторгом выдохнул он, а затем замер, забыв, как  дышать.
...Время шло, а Рур все никак не мог прийти в себя. Чувства вышли из повиновения и ему не удавалось вернуть над ними власть, когда они были слишком разными, слишком противоречивыми: и восторг, благоговейный трепет, подгибавший колени, заставляя пасть ниц, и граничивший с паникой ужас, от которого и без того замершее тело немело, зубы отбивали мерную дрожь, словно бараба¬ны, а глаза быстро-быстро моргали, разгоняя готовые сорваться с век слезы.
Горожанин ни на мгновение не усомнился в том, что перед ним сам бог солнца, спустившийся на землю и принявший человечес¬кий облик для того, чтобы иметь возможность странствовать рядом с людьми, не ослепляя их блеском своего света, не сжигая пламенем своего огня. Он ожидал чего-то подобного, более того, сам искал встречи с небожителем. И, все же, оказаться лицом к лицу с повелителем небес...
Рур совсем не терзался переживаниями по поводу того, как вел себя в присутствии бога, что говорил с Ним недостаточно непочтительно, возможно, даже грубо. Эти мысли даже не приходили к нему в голову, когда, идя по дороге судьбы, находясь у нее во власти, он мог заботиться только об одном – исполнении предопределенного. Его растерянность была связана совсем с другим.
"Он не выглядит больным, - открыто глядя в лицо повелителю небес, думал горожанин. - Его глаза чисты, а взгляд осмысленен. Выходит, Он выздоровел. Но если так... Если так... Получается, прилет драко¬на не случаен, значит, мы действительно чем-то прогневали велико¬го бога? Но чем? И что сделать, чтобы Он сменил гнев на милость?"
И было еще одно. Гончар, узнав о своей избранности, выбрал для себя путь, ведущий к госпоже Айе. С Ней он собирался гово¬рить, для Ее слуха был сложен вопрос, который должны были произ¬нести губы. И вот, когда оказалось, что путь привел его совсем к иному небожителю, Рур застыл в нерешительности, не зная, что де¬лать. Его планы нарушились. Тень закрыла то, что было впереди и он перестал видеть, куда идти.
"Я искал не того небожителя, кого должен был. Я ведь чувствовал, что допустил ошибку, но пытался найти ее совсем не там, где она была на самом деле. Я верно прошел весь путь. Но он не мог привести меня к це¬ли, ибо я неверно выбрал эту цель... "
-Горожанин, а зачем тебе понадобилась Матушка метели¬ца? - вывел его из задумчивости вопрос девушки, не отходившей ни на шаг от своего божественного спутника, который, судя по всему, был благосклонен к ней, выделяя среди остальных, так, словно...
"Словно она была Его посвященной, - мелькнуло в голове у Ру¬ра. - А может, - он робко, краешком глаза, взглянул на господина Ша¬маша, - так оно и есть. Может быть, именно это имела в виду девоч¬ка, говоря, что она не посвященная богини луны... посвященная не богини луны..."
Все встало на свои места. Если и остались какие-то вопросы, то только те, что, в сущности, не имели особого значения и, едва возникая в голове с трудом различимым туманом, тотчас исчеза¬ли,разгоняемые ветрами веры, как, например, некоторое смутное удивление, непонимание того, что делают рядом с богом солнца зо¬лотые волки, когда у Него есть свои священные звери, куда более сильные и могущественные, чем слуги хозяйки снегов. Однако...На все воля небожителей и не ему - простому смертному - доискиваться до причин. Тем более, что для пути избранного это не имело ровным счетом никакого значения.
-Мати! - нахмурившись, одернул девушку стоявший рядом с ней караванщик.
"Он назвался ее отцом…" - видя множество схожих черт, говорившись об их родстве, Рур был готов в это поверить. Да и вел себя торговец как отец, правда - мягкий, снисходительный, готовый прощать... Как родитель, страстно любящий свое единственное чадо, которое ему приходится воспитывать одному, заменяя мать.
-Я... - девушка смутилась, ее щеки залились румянцем. - Мне просто было любопытно, - пролепетала она, оправдываясь, словно тот был деспотом каким.
-Любопытство - это еще не повод для вопросов, - тот нахмурил¬ся, однако глядел при этом не на дочь, а на чужака, словно на словах осуждая одного, а на деле - совсем другого.
-Ничего, караванщик, я отвечу... - поспешно проговорил Рур, стремясь сделать все, чтобы завоевать расположение и, может быть, даже доверие спутников бога солнца, тем более, что, бросив быст¬рый взгляд на Него, он заметил, что и небожитель ждет от смертно¬го ответа на вопрос девочки. Нет, конечно, гончар понимал, что бог солнца знает все - и кто такой чужак, и зачем пришел, и молчит лишь потому, что хочет, чтобы горожанин рассказал все сам.... - Я искал Ее, чтобы найти господина Ша¬маша.
Девушка не смогла сдержать смешок.
-Мати! - хозяин каравана с укором глянул на дочь.
-Но, пап, ведь это действительно смешно! - сперва она хотела сказать иначе - что слова чужака показались ей глупыми, но потом  решила, что будет лучше немного погрешить против истины, заменив слово, которое могло обидеть гостя, другим, более мягким и отстраненным. - Искать сперва одного, потом другого... - наморщив нос, она качнула головой, выражая своей мимикой отношение к происходящему яснее слов, в которых она была  куда более  сдержанной. - Я бы сразу же стала искать того,  кто мне нужен, не тратя время... - Мати прикусила язычок, почувствовав, что чуть было не переступила грань дозволенного не прошедшему испыта¬ния подростку в разговоре с взрослым, не важно, сколь наивным и даже глупым ни казался последний.
-Но я ведь не знал, что господин Шамаш... - горожанин вновь украдкой взглянул на бога солнца, не совсем понимая, как можно в присутствии небожителя говорить не с Ним, а о Нет, да еще и так, словно Он всего лишь образ - отблеск света на стене мироздания. Однако по¬велитель небес не выражал ни тени недовольства этим, воспринимая происходившее спокойно, как нечто обычное, привычное. Собственно, ведь действительно не было произнесено ни одного обидного для Него слова. Более того, все речи полнились глубоким и искренним почтением. И, наконец, разве не спутники бога завели этот разговор, а они-то уж должны знать, что нравится, а что нет их божественному покровителю лучше, чем кто бы то ни было дру¬гой... - ...выздоровел, - закончил он начатую фразу, однако, все же, продолжать в том же духе не решился, памятуя, что бог солнца всегда выделял своих спутников, дозволяя им куда больше, чем простым смертным, а ведь Рур относился именно к этим последним и не смел брать на себя слишком многое, даже несмотря на то, что он был избранным судьбой.
Ремесленник повернулся к повелителю небес, склонился перед ним в глубоком поклоне, а затем заговорил: - Прости мою дерзость, господин. Если бы не предназначение, я никогда бы не осмелился...
-Знаю, - мягко остановил  его Шамаш.
-Я... - видя благосклонность небожителя, горожанин хотел вос¬пользоваться ею. Но он успел лишь отк¬рыть рот, как вокруг начало что-то происходить, внося изменения в по¬кой окружавшего их мира, заставляя обратить на себя внимание, за¬чаровывая, заставляя забыть обо всем остальном.
Пустыня медленно зашевелилась, заворочалась, словно пробуж¬даясь ото сна. В ее просторы вернулись покинувшие  ле¬дяные норах ветра, закрутились, поднимая в поблекшие, заволочен¬ные серой дымкой небеса ворох снежинок, закручивая их в круговорот, возводя из них мерцавшие колон¬ны.
А затем складки воздушного плаща- невидимки затрепетали. Еще мгновение - и перед глазами изумленных людей предстала богиня врачевания.
Пусть караванщики уже не первый год делили свою тропу с не¬божителем, но они до сих пор никак не могли привыкнуть к тем чу¬десам, которые время от времени встречались на их пути. Поэтому неудивительно, что они, едва завидев гостью, отступили чуть на¬зад, шепча в власти векового подсознательного страха смертного перед всем божественным заговоры-заклинания.
Но они хотя бы знали, кто перед ними, знали, что госпожа Нинти добра и милосердна к людям. Что же говорить о горожанине, которому за всю его жизнь ни наяву, ни во сне не доводилось видеть никого из небожителей. Да и, потом, он мог только предполагать, не зная наверняка, исходя лишь из облика, что перед ним - богиня, а не призрак или демон.
Перед глазами у него все закружилось,  замерцало,  ноги сами  подкосились. Горожанин упал ниц, лицом в снег, шепча слова защит¬ного заклинания.
-Здравствуйте, - тем временем Нинти приветливо поздоровавшись с Шамашем и его спутниками, взглянула на них несколько озадачен¬но: - Я испугала вас? Простите, если так...
-Что Ты, госпожа! - стремясь как-то сгладить впечатление от не слишком радушной встречи, проговорил хозяин каравана. - Мы счастливы видеть Тебя...
-Просто твой приход был несколько неожиданным, - закончил за него фразу Шамаш. - Что-нибудь случилось?
-Ну... - гостья медлила.
-Ты ведь не случайно здесь, вдали от своего города?
-Шамаш! - с долей укора проговорил Атен, виновато глядя на бо¬гиню. Право же, повелитель небес был слишком резок с ней. И, главное, совершенно непонятно, с чего вдруг? Ведь, насколько он помнил, небожители расстались друзьями. И вот...
"Нам нужно поговорить", - едва заметно коснувшись холодными шелковистыми пальцами руки бога солнца, проговорила Нинти, в гла¬зах которой не было ни обиды, ни грусти, ведь, в отличие от кара¬ванщика, она не искала в его вопросе никакого скрытого смысла или упрека, которых там и не было вовсе. Просто Шамаш не признавал людскую манеру длинных неторопливых разговоров при встрече о том о сем, перемежавшихся здравницами и добрыми пожеланиями. Ценя каждое мгновение, он сразу же перешел к главному - тому, ради чего в сущ¬ности эта встреча и стала возможной. Право же, такой способ обще¬ния не только понравился богине, но и был очень кстати, когда у нее у самой не было ни одного лишнего мига.
"Что случилось?" - переходя вслед за богиней врачевания на язык мыслей, спросил Шамаш. Конечно, сам он не видел особой нужны скрывать произносимое, у него не было секретов от тех людей, ко¬торые шли с ним по тропе каравана. Но ведь это могла быть тайна его собеседницы. А чужую тайну следовало беречь лучше, бережнее, чем свою, когда, в отличие от собствен¬ной, она - собственность другого, лишь переданная на время для хранения.
"Шамаш, я... - она все еще медлила, словно не зная, что ска¬зать, как объяснить цель своего столь внезапного прихо¬да. - Мне... Керхе нужна твоя помощь! Очень нужна! Пойдем со мной! Скорее!"
"Но..." - он медлил, не желая уходить из каравана. ,то был не подходящий момент и он знал, что скоро понадобится своим спутникам. Однако для него было невозможным отказать в просьбе о помощи. Тем более, когда проси¬ли от имени спасенного им города, забота о будущем которого была его долгом.
"Что случилось?"
Он спрашивал совсем не ради ответа, ему просто нужно было несколько мгновений на то, чтобы решить, что следует сделать перед тем, как отправиться в путь, какой оберег установить вокруг каравана, о чем предостеречь. И следует ли во¬обще это делать, когда ожидание беды может быть куда хуже и опас¬нее того, что ждало впереди.
"Я... Я не знаю всего... - лихорадочно блестя гла¬зами, проговорила Нинти. -  Я еще не успела разобраться... Я очень торопилась, боялась, что опоздаю, думала, что главное - поскорее привести тебя в город... С ним происходит что-то непонятное, пуга¬ющее... Словно все повторяется вновь... Но ведь это невозможно! Я точно знаю, что Ларс не обращался к Кигаль, что он никогда не призовет Губителя, после всего того... Хотя... Может быть, я че¬го-то не замечаю. Ведь я так сильно люблю его и потому не хочу видеть... Общество Нергала не забывается, встреча с ним не может не наложить отпечаток... Да и вообще, кто знает, что он сделал, что мог сделать со своим пленником. Ларс ведь ничего не рассказы¬вает о том... Я понимаю, ему больно, невыносимо вспоминать и не настаиваю, но... Я не знаю, правда, не знаю!" - замотала она го¬ловой, из закрытых глаз на щеку выскользнула слеза, жемчужиной покатилась по щеке.
"Ну, девочка, успокойся, - Шамаш подошел к ней, взял за руку,  - не плачь. Как бы ни было плохо, если есть способ помочь, мы найдем его".
"Так ты пойдешь со мной?" - она робко взглянула на него. Отча¬яние в ее глазах сменилось надеждой.
"Да", - кивнул тот.
"Сейчас?"
"Да, - повторил он, а затем, взглянув на караванщиков, доба¬вил: - Только дай мне несколько мгновений".
Шамаш повернулся к своим спутникам.
-Мне придется уйти... - он умолк, качнул головой. Эти слова будили в его памяти такие тяжелые воспоминания, что хотелось, умолкнуть, словно от них бы¬ли все те беды, которых они призывали... - Ненадолго, - все же, зас¬тавил он себя закончить фразу. - Я скоро вернусь.
-Да, - караванщики понимающе кивнули. Конечно, ведь их спутник был богом солнца, у которого множество дел и за пределами этой земли. Они были не вправе останавливать Его, даже если бы сами нуждались в по¬мощи, а ведь это было не так.
-Атсинен, - Шамаш подошел к хозяину каравана.
-Да? - тот, смотревший до этого мгновение себе под ноги, услы¬шав Его голос, тотчас встрепенулся.
-Я не могу иначе.
-Конечно. Все будет в порядке.
-Золотые волки останутся с вами…
-Ты не возьмешь их с собой? Но они могли бы помочь Тебе в пути, защитить...
-Нет. Я пойду по тропам иного мира, недоступным для них. И, по¬том, они будут нужнее здесь. Если что-нибудь случится, пошли Ха¬на за мной, - он подозвал к себе золотого волка, коснулся его шеи, словно вплетая в шерсть невидимую нить...
"Ты все слышал?" - спросил его Шамаш.
"Да, - зверь был взволнован, насторожен. -Ты уходишь? С ней?" - его голова чуть наклонилась в сторону богини врачевания.
"Так нужно".
"Ладно, - Хан не спорил с ним. - Но почему ты не хочешь, чтобы я шел с тобой?"
"Я уже сказал – те дороги, которыми я пойду, не доступны для тебя".
"Да..."
"Если... - он качнул головой. Это было не то слово, которое было нужно сказать здесь. - Когда я понадоблюсь - вспомни обо мне и ты найдешь меня".
"Как я смогу? Ведь ты будешь за множество дорог отсюда..."
"Так будет. Ты все поймешь, когда придет время".
"Хорошо", - волк лизнул руку хозяина, готовый выполнить любую его волю.
Затем Шамаш оглядел своих спутников.
-Будьте осторожны... - он наклонил голову. Можно было многое сказать. Но будут ли эти слова на пользу или во вред, ведь все могло обернуться. А раз так – лучше промолчать.
Шамаш исчез, шагнув вслед за богиней врачевания за грань прост¬ранства.
И тут горожанин пришел в себя. Вскочив на ноги, выплюнув набившийся в рот снег, он заметался вокруг, закрутил головой, ища глазами бога солнца.
-Он ушел, - бросив на чужака  быстрый взгляд, проговорил Атен.
-И вы отпустили Его?!
-Да. Кто мы такие, чтобы удерживать Его?
-Но... Но... - он не знал, что сказать, чем возразить... Не мог же он просто вот так взять и сказать: "Вы не должны были Его от¬пускать, потому что Он нужен здесь, Он необходим городу..." Да какое этим чужакам вообще дело до их города?
Нет, все происходило так, словно горожане действительно чем-то Его прогневали. Но, с другой стороны... Ведь дорога вела его не к богу солнца. Он искал... Кого-то, кто был в этом караване. Золотые волки. Золотые волки -слуги госпожи Айи, не повелителя небес...
И, пожав плечами, горожанин зашагал прочь. Он успокоился. Все, что должно произойти, произойдет. Так или иначе. Он приведет караван в город. В этом его предназначение. И все будут спасены.
 
Глава 7
Робкий, вечно юный в своих мечтах и фантазиях вечер пронесся над землей. Он был смущен чрезмерным вниманием тех, кто смотрел в эти мгновения в небесах, раздражен их навязчивым любопытством, а потому спешил скрыть свое лицо за горизонтом. На смену ему пришла ночь - задумчивая и безразличная.
Снег шуршал под полозьями, успокаивая, усыпляя...
Все было так же, как всегда, и, все же, близость города нес¬ла изменения, незаметные усталому глазу обычного странника, но не способные скрыться от взгляда ждавшей их с нетерпением и страхом.
Мати, поджав под себя ноги, сидела возле откинутого края по¬возки, глядя на луну, в огне которой ей виделся чей-то лик - та¬кой печальный, что щемило сердце, а на глаза сами наворачивались слезы. Очи небесной незнакомки - госпожи Айи, как почему-то сразу решила Мати - были широко распахнуты, но оставались при этом совершенно безжизненны, словно огонь скрывавшегося за горизонтом города ослепил их своим невидимым светом. Тень, словно от хвоста ветра лежала на устах, не позволяя прочесть в их движениях беззвуч-ные слова.
Если Мати и ощущала некоторую обиду на Матушку Метелицу, постепенно это чувство начало утихать, забываться. В конце концов, если хорошо подумать, девушке вовсе не хоте¬лось быть Ее посвященной. Вот дочерью... Нет, нет! Она не смела думать об этом! Разве что в фантазиях, опережавших мысль, уводивших на краткие мгновения, пока не приходил страх по¬нимания, за грань яви, туда, бесконечно высоко... А так... Так все, что она себе позволяла - это называть небожительницу Матуш¬кой Метелицей, успокаивая себя тем, что, с одной стороны, не она одна выбрала из множества имен богини именно это, а с другой - вряд ли кто-то еще вкладывал в него тот же самый смысл.
"Что-то должно случиться, - вновь уже в неизвестно какой раз мысленно повторяла себе Мати. - Что-то... " - она была почти уверена, что это смутное ощущение было не плодом ее фантазии и не  столь знакомым с детства страхом перед той чертой, которая отделяла снежную пустыню от города, храня в себе знак величайших превращений и пе¬ремен. Возможно, это дар, о котором говорил с ней Шамаш, начал просыпаться, проявляя себя.
Дар предвидения. При одной мысли о нем холодок благоговейного трепета пробегал у нее по спине, сердце замирало в груди от той близости чуда, когда казалось, что достаточно протянуть руку, чтобы коснуться его цветка...
Она привыкла видеть в чуде лишь хорошее, светлое, восхищать¬ся им, не замечая ни одного из тех его спутников, что вызывали страх или могли стать вестником беды. И сейчас - она ждала, что не просто увидит будущее, но что ей явится тот волшебный сон наяву, которым она будет наслаждаться до самого мига его исполне¬ния. Во всяком случае, Мати мечтала, страстно хотела, чтобы все было именно так.
Шло время. Ноги затекли и их начало покалывать множеством крохотных иголочек. Но девушка не смела шевельнуться, боясь, что движение прогонит это чувство.
"Мати, - к ней осторожно придвинулась волчица, ткнулась мокрым холодным носом в руку, - что с тобой? Ты боишься?"
"Я? С чего ты взяла?"
"Ты вся дрожишь..."
Девушка неосмысленно повернула к ней голову, потом вдруг вздохнула, подод-винулась к Шуллат, обхватив ее за шею, прижалась к пышавшему жа¬ром боку.
"Это не страх.  Это другое. Мне не терпится поскорее прикос¬нуться к чуду, которое было мне обещано".
"А... - протянула волчица.  В ее глазах волнение сменилось по¬коем. - А мне показалось..."
"Тебе показалось. Кого мне бояться, когда ты рядом?"
Та осторожно, но настойчиво отстранилась от девушки, повер¬нула голову так, чтобы заглянуть ей в глаза:
"Я никому не дам тебя в обиду! Я буду драться за тебя даже со стаей собак смерти!"
"Спасибо, - утопив лицо в жесткой, пахнувшей пряностями, шерс¬ти волчицы, зашептала Мати, не пытаясь унять хлынувших из глаз слез, - спасибо!"
"Ну вот! - притворно заворчала та. - Опять соленая вода! Сколько раз я повторяла одной маленькой девочке, что терпеть ее не могу! Или, став большой, ты обо всем забыла?"
"Прости!"
"Что с тобой? Что? - шершавый язык Шуллат коснулся щек Мати, ее носа, век. - Кто тебя обидел? Только скажи - и я порву его на части!"
"Никто. Это не обида. Это... Это что-то другое... Я не знаю... Предчувствие. Оно такое... Непривычное. Странное. Мне не по себе".
"Так бывает, - Шуллат пони¬мающе наклонила голову. - Я знаю это чувство. С недавних пор..." - ее глаза наполнились грустью воспоминаний, которые оста¬нутся с ней навсегда, чтобы, как ей казалось, вечно отравлять счастье солнечного дня.
"Шуши..." - Мати стало любопытно, что случилось с подругой в снегах, какой была ее жизнь вдали от тропы каравана. Она собра¬лась спросить, но в тот момент, когда слова уже почти сложи¬лись в вопрос, девушка мотнула головой, разгоняя их, как дурные мысли. "Если захочет - расскажет сама, - решила она. - А раз молчит - значит, ей тяжело вспоминать об этом".
"Мати... - но Шуллат и не нужно было ни о чем спрашивать. Она слишком хорошо знала подругу, чтобы понимать ее без слов. Ог¬ромные желтые глаза плавились печалью. - Этот караван... Вдали от него я кое-что поняла: найти свое счастье можно где угодно, но обрести - только здесь".
"Только здесь... - повторила она, задумчиво глядя куда-то в сторону, а затем вдруг вскинулась, выпрямилась: - Я буду бороться за это счастье! Что бы ни ждало в будущем, я не позволю ему унич¬тожить то, что мне дорого!" - ей сразу стало легче. Исчезли тяжесть и беспомощность, угас страх, в котором больше не было нужды.
"Что это ты задумала?" - волчица с подозрением взглянула на подругу.
"Я загляну будущее!"
"Зачем? К чему  тратить силы на то, что и так ско¬ро откроется, произойдя?"
"Вот именно - произойдя! А если впереди беда?"
"Однако, мне показалось, ты ждала совсем другого..."
"Да, но..."
"Не правильно это, - хмуро заворчала та, - не дело изменять свою судьбу. Даже мысли такие - не к добру! - рыжая шерсть взъ¬ерошилась, в желтых огоньках замерцали настороженные огоньки, за которыми проглядывался затаенный страх. - Но если тебе так это нужно… Спроси Шамаша".
"Как! Как я спрошу, когда его сейчас нет рядом! Или ты забы¬ла, что богиня врачевания зачем-то увела его в свой город?"
"Спроси, когда Он вернется", - спокойно, словно не замечая тех чувств, которые всколыхнули душу  подруги, проговорила Шуллат.
"Но тогда уже может быть слишком поздно…"
-И вообще,  - не выдержав, вслух вскрикну¬ла девушка, - Он ведь сам мне сказал об этом даре! Он хотел, чтобы я поняла...
"Поняла, - прервала ее волчица, - поняла. Может быть, все дело именно в этом? Что если Он как раз собирался предостеречь тебя от по¬пытки разбудить его?"
"Но зачем? Зачем говорить так... непонятно? Он мог бы прика¬зать, или еще лучше просто взять и забрать у меня его!" - нет, конечно, ей бы совсем этого не хотелось и Мати говорила так толь¬ко потому, что знала: Шамаш никогда бы не поступил с ней так.
Шуллат поняла это и потому в ее глазах зажегся укор, голова склонилась.
"На время... - смущенная тем, что ее... не ложь, нет - не откровенность открылась, девушка спрятала глаза. - Или..."
"Хозяин не хочет принимать наши решения за нас, не хочет заставлять нас принимать решения против нашей воли, - волчица была уверена, что подруга  и так все это значит, однако не видела ни¬чего плохого в том, чтобы напомнить ей. - Он считает, что мы сами должны во всем разобраться и лишь указывает направление, говоря загадка¬ми. За одним и тем же Его словом множество образов... "
"Хватит! - душа девушки затрепетала в груди, забилась, недо¬вольная тем, что ее пытались  переубедить. - Почему ты хочешь, чтобы я сомневалась? Разве сомнения - не причина половины бед и ошибок? Нет! Я все верно поняла!" - Мати обиженно поджала губы. Ну как мог¬ло быть иначе? Ведь она слушала так внимательно. И вообще - она уже не маленький ребенок, не способный ни в чем разобраться - а почти совсем взрослый человек.
"Раз ты так считаешь... - волчица не хотела с ней спорить. Она пыталась сделать, как лучше. Но если хозяйка считала иначе... что же, она была готова согласиться с ней во всем, даже подчиниться. Шуллат никак не могла расстаться с чувством вины за то, что бросила подругу, не думала о ней, лишь о себе. Она боялась, что Мати, простившая ее раз за поступок, не простит во второй за сло¬во. Чувствуя, что девушка хочет остаться одна, волчица встала, потянулась.-Пойду, пробегусь перед сном. Я буду рядом", - и она тенью соскользнула с края повозки в снег.
"Возвращайся поскорей", - бросила ей вслед Мати, которая, про¬водив ее взглядом, старательно задернула полог повозки, словно отгораживаясь им от всего того мира, который составлял настоящее, и на четвереньках отползла в свой дальний угол. Ей в голову пришла одна мысль...
Ей захотелось попробо¬вать. Дочь хозяина каравана очень отдаленно представляла себе, каково это -  взывать к своему дару. Конечно, она могла дождаться, когда отец вернется из дозора, расспросить его обо всем.  Но ждать до утра... Нет, это было слишком долго! Ей было просто необходимо попробовать, прямо сейчас! И, потом, если даже Шуллат начала убеждать ее не делать этого, отец - тем более. Он найдет те слова, которые удержат, испугают, в конце концов, воспользуется правом родителя.
Мати села, обхватила колени руками, подтянув их к груди и положив голову поверх, сжалась в клубок, полагая, что так ей бу¬дет легче собрать воедино и свои мысли, чувства, чтобы направить их в одну точку, к одной цели - заглянуть в буду¬щее.
Она замерла, остановив взгляд на какой-то серой точке на покрове повозки, смотря на нее не мигая, лишь мысленно раз за ра¬зом повторяя: "Что в дне грядущем ждет меня? Что в дне....?" - словно заговор-заклинание.
Ей начали мерещиться какие-то неясные, сумрачные образы, расплывчатые очертания. А затем она почти ясно увидела снежные хлопья, которые закружились вокруг нее в медленном белом танце, проводившем грань между ее душой и окружавшим миром.
Когда же снежная дымка рассеялась, она увидела... Дракона! Он был свободен, как ветер, паривший на небе огром¬ной черной тучей, тень от которой закрывала все вокруг. Дыхание замерло на приоткрывшихся губах девушки. Глаза широко распахну¬лись, разглядывая крылатого странника, стараясь не упустить ниче¬го, запомнить каждую черту. И, казалось, время, позволяя ей нас¬ладиться этим зрелищем в полной мере, замедлило свой ход.
Мати могла бы восхищаться им целую вечность, но тут образ дракона начал тускнеть, отдаляться.
"Нет, не уходи!" - готова была закричать девушка во власти нахлынувшей на нее паники.
Она пыталась удержать образ, вернуть его, но не смогла. Он покинул ее, оставив в душе жгучее чувство обиды. А потом вдруг,  неизвестно почему,  ее внимание привлек пламень огненной лампы. Казалось, он входил в глаза, влек, манил за собой, заставляя забыть обо всем, что было вокруг, оставить все прежние мысли и думать лишь об одном танце пламени, любуясь им до скончания веков. Мати и не заметила, как ее рука потянулась к лампе, сняла верхнюю прозрачную крышку, освобождая огонь от оков. Всегда беззвучная, лампа обрела свой голос - тихий шелест-шепот костра, который заполнил собой все маленькое пространство повозки, а за¬тем, ища новые пути, и душу девушки, околдовывая монотонной пес¬ней-заклинанием.
Девушка замерла, не сводя взгляда с пламени. В какой-то миг ей показалось, что в нем возникли, закружились какие-то тени - неясные расплывчатые силуэту. Она пригляделась, стараясь разоб¬рать образы... А в следующий миг, вдруг, совершенно внезапно поня¬ла, что больше не сидит в маленькой повозке.
"Это сон? - все было так, словно она просто заснула. И, все же, как-то иначе. И вот уже… - Нет! - она сама ответила на свой воп¬рос, чувствуя, как все внутри захлестывает волна торжества побе¬ды. - У меня получилось!" - ей хотелось смеяться, словно маленькой девочке прыгать на месте, хлопая в ладоши и лишь страх перед тем, что чудо, к которому она так стремилась и которого, наконец, с таким трудом, обрела, исчезнет, вспугнутое резким движением. Нет, она потом отпразднует победу, потом насмеется, навеселиться от ду¬ши. Сейчас же ей нужно смотреть, слушать, следить за тем, что будет происходить вокруг, не упуская ничего.
Солнце взошло. Его яркий красноватый, недобрый, как ей поче¬му-то показалось, свет озарил все вокруг, наполняя мимолетной жизнью тот мир, тот день, что еще не наступил.
Это было странно смотреть на все со стороны, словно в зерка¬ле видя отражения, не самих людей. Все казалось таким живым - и вып¬ряженные из повозок и пасшиеся в стороне, на зеленой поляне, оле¬ни, и караван, который почему-то остановился в лесу, вместо того, чтобы поскорее войти в город.
Караванщики стояли возле своих по¬возок, о чем-то неслышно переговариваясь. По их лицам скользи¬ли тени, делая их сумрачными, настороженными, словно в ожидании беды. Никто не замечал ее, словно девушки и не было вовсе.
"А меня и нет! - мелькнуло у нее в голове. - Ведь я в прошлом. Я смотрю на них из того дня, которого уже нет, который ушел без¬возвратно..." - у нее по спине пробежал холодок. На какое-то мгно¬вение ей стало не по себе. А что если ей не удастся найти путь назад, в свое настоящее, и она так и останется безликой, не види¬мой никому тенью, обреченной до скончания веков бродить по миру в поисках своего времени?
"Нет... Нет. Нет! - спеша успокоить себя, несколько раз повтори¬ла она. - Это ведь мой дар! Он должен быть послушен мне, так же, как придуманный мною сон! И как во сне, стоит мне пожелать, я вернусь назад!" – и Мати успокоилась.
Будущее, в котором она была... Конечно, ее влекло сюда особое любопытство - не столько стремление заглянуть за горизонт, сколь¬ко желание убедиться, что ей это под силу. Она убедилась - и мог¬ла со спокойной душой возвращаться. И, все же… Не могла же она просто уйти, не увидев его, не разглядев как следует. Ей хотелось обойти все вокруг, заглянуть в каждый уголок и найти то, что звало, вело ее именно сюда, именно в этот день, не в ка¬кой-то другой...
Девушка закрутила головой, ища свою повозку, нашла ее, но саму себя так и не увидела.
"Наверно, это невозможно, - стремясь скрыть свое разочарование от самой себя, подумала она. - Конечно. Ведь, глядя в зеркало, я не могу видеть себя другой, не той, которая я сейчас", - Ма¬ти не была в этом до конца уверена, но объяснение показалось ей вполне разумным. И достаточно сказочным,непонятным, чтобы соот¬ветствовать тому чуду, во владениях которого она находилась.
Затем она повнима¬тельнее приглядеться к другим караванщикам, младшим, рабам, и  поняла, что будущее, окружившее ее - недалекое. Несколько дней вперед - не больше. На щеке высунувшегося из повозки близне¬ца еще не зажила царапина. В волосах о чем-то говорившего с до¬зорными отца не прибавилось седины. Все были такими же, какими она оставила их в настоящем. И даже глаза - они не утратили того настороженно-опасливого выражения, которое вошло в них с приходом в караван странного горожанина. Разве что только доля страха в них стала больше.
"Странно, - Мати взглянула на все иначе. - Почему никто не раду¬ется приходу в оазис? Даже когда мы подходили к тому ужасному го¬роду смерти, все наслаждались теплом, не замечая близости беды. Неужели этот город еще страшнее? - она огляделась вокруг, старательно прислушиваясь к своим чувствам, раздувая огонек беспокойства в груди, но так и не находя той лампы, которая его излучала. - Я должна узнать, - она пошла вперед, стараясь не упустить из внима¬ния, крепко-накрепко запомнить все, что видела вокруг, - должна. Если так, вернувшись в свое время, я должна буду убедить отца обойти город стороной. А для этого мне нужно узнать нечто такое… такое… Иначе отец не поверит, не послушает меня..."
Она шла, шла... Как ей казалось - довольно долго. А затем ос¬тановилась, словно налетев на стену, вдруг осознав, что, на самом деле не сдвинулась ни на шаг, оставаясь все на том же самом клочке земли, на котором стоял ка¬раван.
"Но почему?" - Мати удивленно огляделась вокруг. Она иска¬ла... Она сама до конца не знала, что именно. Просто глядела вокруг, надеясь увидеть хоть что-нибудь, что могло бы объяснить происходившее. Магический круг или черту, проведенную по земле, нить или цепь заклинания... И не находила ничего.
И все вокруг вдруг замерло, застыло, словно рыбка в прозрачном куске льда.
Но стоило ей вспомнить о драконе, как в тот же самый миг она оказалась совсем в другом месте. Странном и, как она совершенно ясно чувствовала всей душой - враж¬дебном, злом. Такие земли обычно назы¬вали проданными Губителю. В них Его сила обретала выход в мир снежной пустыни, мстя смертным за тот миг счастья, который дан в жизни всякому, за исключением  демонов и их повелителя.
Ей захотелось вернуться. Мати зажмурила глаза, чтобы ни один взгляд не коснулся окружавшего мира, оставляя горькой раной след на сердце, душе. Она не слышала голосов, заглушая все звуки заученными, повторяемыми в упрямой нас¬тойчивости из раза в раз словами молитвы, ища в них надежду и опору.
И то чувство, что беспокоило, тревожило ее сердце, начало постепенно угасать, теряясь за покоем заклинания. Казалось, еще мгновение - и не останется и следа-воспоминания оттого, что за одно краткое мгновение по непонятной причине неизвестно чем... возможно,  именно этой своей неизвестностью - так  напугало ее. Оставалось переждать еще совсем немного...
Но любопытство... Оно, проснувшись совсем некстати, само приподняло веки, раздвинуло ресницы, заставляя взглянуть... И Мати увидела дракона.
"Здравствуй! - заговорила она с ним, зная, что тот поймет ее. - Не бойся меня... Я..." - она не успела закончить - сорвавшись с небес, дракон устремился к земле.
В первый миг Мати даже обрадовалась, решив, что крылатый странник окликнула на ее зов. Поэтому девушка не успела даже задуматься, не то что по¬нять, что случилось, вскрикнуть, как огромный зверь, налетев на нее, схватил когтистой лапой...
Все тело пронзила резкая невыносимая боль.
"Нет!" - в ужасе, которого не испытывала никогда прежде, гото¬ва была закричать Мати, но вдруг поняла, что не может произнести ни звука… В горле захрипело, лицо обдало жаром, голова закружилась. Ей показалось: еще мгновение - и она умрет. Только один миг...
И тут пламень, ожегший коснувшейся лампы ладони, заставил ее очнуться, возвращая назад, в повозку каравана, медленно катив¬шуюся по снежной пустыни навстречу своей судьбе.
-Нет! Нет! Нет!- в новь обретя голос, закричала она, повторяя это одно слово так, словно всех остальных и не было вовсе. Ее ногти царапали, рвали мех одеял, срывая их покров, скреблись о деревянное днище...
"Что случилось?" - в повозку, услышав вскрик подруги, вскочила Шуллат.
Встревожено оглядев девушку, осмотрев все вокруг и убедив¬шись,  что  если какая опасность и есть,  то только в воображении ее хозяйки,  волчица придвинулась к ней, ткнулась мокрым носом в руку, поспешно стала лизать щеки, глаза, стирая следы слез.
"Успокойся. Все хорошо. Я с тобой. Я не дам тебя в обиду..."
"Ты не понимаешь! Не знаешь..." - сквозь рыдания с трудом вы¬давила из себя Мати.
Ее душа рвалась на части, словно была готова умереть прежде тела.
"Расскажи мне", - осторожно, стараясь не вспугнуть доверитель¬ность разговора предложила волчица.
"Я видела... - начала было та, но умолкла, не договорив и пер¬вой фразы, решительно мотнула головой: - Нет! Я не могу! Если я скажу кому-нибудь, это исполнится! А я не хочу!"
"Хорошо", - Шуллат не настаивала. В ней не было и тени любо¬пытства, когда для волчицы было важно одно - чтобы подруга успо¬коилась, оставив позади все свои страшные мысли. А повторение - к памяти, не забытью.
"Может быть... - Мати взглянула на нее с надеждой, столь страстной, что, будь она солнцем, то смогла бы растопить весь снег пустыни. - Может быть, ничего и не произойдет?"
"Конечно!"
"Мне просто показалось..."
"Тебе привиделся дурной сон - вот и все".
"Сон, - девушка вздохнула. Несколько расслабившись, она легла на одеяла, задумчиво глядя перед собой. Ее сны бывали порой даже еще более реальными, чем тот, что приснился ей сейчас. Иногда она даже не могла отличить их от яви. Особенно если несколько снов переплетались один в другой,  стирая грань пробуждения. Хорошо бы, если бы это  был  только сон.  Но... А если нет?  Если это дар предвидения открыл ей будущее? Что тогда? - Шуши..." -позвала она подругу.
"Да?" - поспешно отозвалась та.  Она вся ушла во внимание. Ры¬жие глаза устремились на подружку.
"Вот род золотых волков - слуги Матушки Метелицы..."
"Да", - волчица наклонила голову, внимательно глядя на собе¬седницу, пытаясь определить, к чему та ведет.
"А драконы, они ведь все священные звери Шамаша?"
"Ни я, ни мои предки не видели ни одного дракона за исключением того, который принес Шамаша".
"Но тот дракон умер..."
"Нет".
"Как же нет? Я думала... Я думала... - да что там, она просто была уверена. - Ведь он прощался со мной... И с Шамашем. Я сама ви¬дела..."
"И, все же, дракон жив".
"Откуда ты знаешь? Ты встречала его потом?"
"Я - нет. Но другие видели".
"Не важно. Тот дракон уж точно служит Шамашу."
"Они больше ни разу не встречались с момента расставания..."
"А разве золотые волки выполняют волю госпожи Айи лишь тог¬да, когда она рядом с ними?"
"Нет. Но... Мати, к чему эти вопросы? Что ты хочешь узнать? Какая для тебя разница, кому и как служат те, кто создан, рожден слугами небо¬жителей? Я всегда буду твоей под-ругой. И буду слушаться тебя. Если это из-за того, что мы убежали..."
"Нет! Нет... Я просто... Я хотела спросить... Вам, наверное, многое известно о небожителях. Ну... ведь так нужно, чтобы лучше служить... И вообще..." - смущенная тем, что приходилось говорить не совсем правду, скрывая истинную причину за обычное любопытство, отвела она взгляд.
"Нам известно многое, - волчица легла с ней рядом, положив голову на руку девушки, ожидая того вопроса, который должен был последовать со спокойствием и радостью, надеясь, что этот разго¬вор уведет маленькую караванщицу далеко-далеко от бед, подсмот-ренных ею в образах-фантазиях мира людей. - Спрашивай".
"А Они не обидятся? Что мы говорим о Них?"
"Почему они должны? Разве мы делаем что-то предосудительное? Или дети огня не ведут подобных разговоров?"
"Ну, просто... - она пожала плечами. - Я не знаю...  Раз ты счи¬таешь, что все в порядке... Скажи, у богов ведь нет судьбы?"
"Есть".
"Как же так? - удивилась и, вместе с тем, испугалась девуш¬ка. - Разве Они не выше всего, не властны над всем?"
"Властны. Им дано изменять свою судьбу".
"С ними происходит только то, чего Они сами хотят? А если Они чего-то не захотят, этого никогда не случится?"
"Боги разные. Как и люди. Одни могущественнее других. Когда сталкиваются две воли, два желания, побеждает сильнейший..."
"Сильнейший... - прошептала Мати. - Сильнейший, - ее брови нахму¬рились, губы плотно сжались. - А Шамаш?"
"Он не такой, как все. У него нет судьбы".
"Нет судьбы?" - это было странно... Мати, ощутив некоторое беспокойно, повела плечами, прогоняя его
"Да, - кивнула волчица и девушке показалось, что рыжие глаза подруги на мгновение подернулись грустью. -  Шамаш - не обычный бог".
"Ну...-с этим было трудно спорить. И все-таки... - И, все-таки, почему?"
"Не знаю. Почему у тебя она есть? Почему, перерождаясь, братья охотники помнят все свои минувшие жизни, а те из детей ог¬ня, кто возвращается в этот мир вновь - нет? Это так, вот и все".
"Но откуда тебе известно..."
"Мне  сказал  брат".
"А как он..."
"Он услышал об этом во сне".
"В своем сне?"
"Да".
"Каком?"-сама не зная почему, спросила она.
"Во сне о сне... Не знаю,"-волчица не могла сдержать нервоз¬ность, которая вдруг накатила на нее волной, может быть - пере¬давшись от Мати. А может ее начали раздражать вопросы, на ко¬торые она не могла дать ответ, как того ни хотела.
"Расскажи!" - продолжала настаивать девушка.
Заглянув ей в глаза, волчица тяжело вздохнула:
"Хан говорил, - ей ничего не оставалось, как пересказать исто¬рию брата, - что во сне, в котором он сопровождал Шамаша в его путе¬шествии по подземному миру, они были во дворце бога судь¬бы. Шамаш пришел туда, потому искали дракона, принесшего его в снежную пустыню..."
"И он нашел его?"
"Не знаю. Кажется, нет".
"Нашел..." - после того, что Мати увидела в своем сне, она была почти уверена в этом.  И, потом, она знала Шамаша - он всегда до¬бивался того,  чего  хотел.  Девушка  опустила  голову  на грудь, сглотнула комок,  подкативший к горлу.  Девушке стало не просто не  по себе - ей сделалось страшно.
"Что ты?" - удивленно вытаращила на нее рыжие глаза волчица. Она-то думала, что все страхи и опасения подруги остались позади.
"Да так..."
"И все же?" - волчица подобралась к ней поближе, навалилась горячим боком.
"Я... Скажи, как ты думаешь, а этот дракон... Он подчинился бы воле кого-нибудь другого, не Шамаша?"
"Ты хочешь, чтобы он слушался тебя? - Шуллат чуть наклонила голову, не то в сомнении, не то просто раздумывая. - Если ты попросишь Шама¬ша... Он не откажет тебе... Не сомневайся..."
"А без желания Шамаша? Вот вы с Ханом... Вы следуете воле Шамаша. Вы поступали бы  так же, если бы Матушка метелица не велела вам?"
"Ну... - волчица несколько мгновений смотрела на дочь огня внимательным взглядом настороженно прищуренных глаз. - Может быть… Нет", - ей страшно не хотелось признаваться в этом, но ничего другого ей не оставалось, когда солгать Мати сейчас она не могла.
"Значит, и дракон..."
"Да что ты так закружилась вокруг этого дракона? Все дракон и дракон! - в глазах волчицы зажглись огоньки недовольства и оби¬ды. Она начинала уже ревновать подругу к крылатому страннику. -У тебя ведь есть я..." - она начала ласкаться, норовя лизнуть девушку в лицо.
"Подожди, подожди...-отмахнулась Мати от ее ласк. - Шуши, ска¬жи, а кто могущественнее: Шамаш или Матушка метелица?" - спросила она.
"Как это?"-волчица растерялась. Подобный вопрос казался ей нелепым.
"Ну, вот Шамаш - великий бог, повелитель небес. А Айя - владычица снегов. В легендах он много сильнее ее. Но сейчас ведь вре¬мя иных легенд, и..."
Шуллат мотнула головой, фыркнула, словно избавляясь от на¬бившегося в нос снега. Ее широко открытые желтые глаза ничего не понимая, таращились на хозяйку.
"Я... – та смутилась. - Я просто хотела спросить... Если так случится... Ну, если какой-то смертный разгневает Шамаша... Ненароком, случай¬но..."
"Шамаш справедлив".
"Да, конечно. Но ес¬ли... Мало ли что... Ну... Допустим, этот кто-то поймет свою вину. И будет пытаться все исправить... В общем, допустим, он обратиться за помощью к Матушке метелице..."
"Все дело в этом чужаке, которого мы привели, да? Ты думаешь о нем? Если он только попытается... нет, лишь подумает о том, что¬бы поссорить Их, я перегрызу ему горло! Шамаш - самый милосердный и справедливый бог из всех, которые есть в этом мире! И если Он кого-то за что-то наказывает, значит, для того есть причина. Если Он наложил проклятие на город, из которого этот смертный, его жи¬тели этого несомненно защитили! Но ведь это не так, Мати, - прер¬вав рычание, перестав скалить зубы, волчица взглянула на подругу с долей вины за то, что не смогла сдержаться. -  Ведь тогда он не позволил бы своему каравану войти в проклятый город. Уходя, Он непременно бы сказал!"
"Дело не в городе..." - вздохнув, качнула головой караванщица.
"Не в городе? О ком же тогда ты говорила?"
"Ни о  ком... Я   просто...   Мне   захотелось   узнать... Предположим, что кто-то из богов будет не согласен с решением Шамаша, с той судьбой, которую он изберет для смерт¬ных..."
Шуллат приоткрыла пасть, глянула на свои вытянутые лапы, словно проверяя, все ли когти целы, не поломались ли они после странствий по снегам пустыни: - "И, все же, дело в городе..." - не¬довольно проворчала она.
"Нет! - упрямо воскликнула Мати, однако затем, задумавшись, вынуждена была кивнуть: - Да. В городе. Но все не так, как ты дума¬ешь. Все..."
"Не важно. Хорошо. Пусть все будет так, как это представля¬ешь себе ты в совершенно невозможных, глупых фантазиях. Пусть де¬тям огня, живущим в городе на нашем пути, показалось, что Шамаш несправедливо наказал их. Пусть так. Предположим. Воз¬можно, если бы они стали искать защиты у Губителя, то получили бы ее. Но госпожа Айя... - волчица решительно качнула головой. - Нет! Никогда!"
"Просить защиты у Губителя - губить свою душу... А если они не хотят разгневать Шамаша? Если они готовы понести кару и прос¬то..."
"Ищут госпожу, чтобы спросить у Нее, в чем причина Его гне¬ва? Вместо того, чтобы спросить у Него самого? Шамаш искренен в своих словах и поступках. Что же до богини снегов, то Она не ста¬нет даже говорить с ними за Его спиной. Она слишком любит Шамаша, чтобы пусть даже всего лишь словом возразить против его воли".
"Значит, мне не стоит надеяться на помощь Матушки метели¬цы..."
"Помощь? В чем? И вообще, при чем здесь ты?" - от удивления глаза волчицы еще больше округлились, сделавшись похожи на глубо¬кие блюдца с топленым молоком.
"Я... Боги ведь знают не только доброту, но и гнев... И вот я хотела узнать: если я чем-то... не знаю, чем... разозлю Шамаша настолько, что он нашлет на меня... - на мгновение она замешкалась, потом, пряча глаза, словно стремясь скрыть большую часть правды, пробормотала: - кого-то из своих слуг, - и лишь потом продолжала: - мо¬гу ли я надеяться на то, что госпожа Метелица хотя бы выслушает меня... согласится помочь, убедить Шамаша сдержать гнев…"
"Мати, ты не заболела? - волчица глядела на нее с беспокойс¬твом, потянулась носом ко лбу девушки, словно стремясь проверить, не горячий ли он. - Как тебе только в голову могло прийти что-то подобное! "Если разозлю Шамаша"! Да что бы ты ни сделала, Он ни¬когда не разозлится на тебя! Он простит любой проступок. Потому что ты - это... это ты!"
"Он говорил... И я верила... - глядя в сторону глазами, в ко¬торых вдруг блеснули слезы, прошептала Мати. - Но дракон... Он ведь не только в моем сне... И он подчиняется лишь Шамашу. А раз так..."
"Что - "так"?" - волчица, не на шутку встревоженная, была готова дойти до сути того, что, непонятное, взявшееся неизвестно откуда, терзало душу ее подруги.
Но тут в повозку забрался хозяин каравана и Шуллат, недо¬вольно проворчав что-то себе под нос, понимая, что сейчас продол¬жения разговора ей ждать не следует, сделала вид, что погружается в дрему.
-А ты что не спишь?
-Я уже спала, - отвернувшись в сторону, чтобы отец не видел ее лица, Мати поспешно вытерла слезы, сглотнула подкатившийся к гор¬лу горький комок, прогоняя прочь готовые прорваться наружу рыдания. - До того, как ты пришел. Но проснулась.
-Дурной сон, - понимающе кивнул Атен.
-Да, - она с готовностью схватилась за это объяснение, которое могло оправдать все, даже сле¬зы.
-О том городе,  к которому  мы  подходим?
-Ты  тоже  видел его? - девушка тотчас встрепенулась.
-Нет. Но я знаю - так бывает. Часто.  Когда ждешь чего-то... Чего-то важного. Или просто нового.
-А с тобой? Так было?
-Да. И не раз.
-И что?
-Что - "что"? Почему это случается? Смертным свойственно бо¬яться всего нового, неизвестного. Это в нашей природе. А страх рождает кошмары. Которые отражают не грядущее, а лишь наши страхи о нем. Только и всего.
-Только и всего... - повторила Мати, вздохнув. - Значит, эти сны никогда не сбываются? - оторвав взгляд от покрова полумрака, наполнявшего чрево повозки, она посмотрела на отца, ожидая, чего она скажет в ответ.
-Никогда, - поспешил успокоить ее отец. Ему было легко это: ведь он говорил правду - истинную правду.
-А как же предвидение?
-Оно не во сне... Вернее, не совсем во сне... Это нечто другое.
-Как это?
-Ну... Вообще-то, я никогда не задумывался над этим, принимая таким, как есть. Но... Мати, во сне ты можешь знать, что спишь или не знать этого. Тут же тебе не важно, спишь ты или нет. Главное - ты знаешь, что это предвидение... Я, наверно, плохо объ¬ясняю..."
-Нет, - Мати опустила голову.  Она была грустна, но, как заме¬тил Атен - несколько успокоилась.  Во всяком случае, так казалось со стороны. - Я все поняла...
-Спи, дочка, - он осторожно коснулся ее головы, погладил свет¬лые, мягкие волосы, - подумай о чем-то хорошем - и следующий сон будет чистым и светлым.
А потом  он выбрался из повозки.
-Караванщик... - тотчас окликнул его чей-то чужой голос. По¬вернувшись, Атен увидел горожанина. Было видно, что тот оказался у повозки не случайно, наоборот - он искал хозяина каравана.
-Чего тебе? - его голос звучал резко и грубо, выдавая непри¬язнь, которую, впрочем, Атен и не видел особой причины скрывать. Ему было незачем располагать к себе чужака. Ему ничего не было нужно от пришельца. И вообще - от встреченного в снежной пустыни скорее следовало ждать зла, чем добра.
-Мы подходим к городу.
-Что с того? - глупые, никчемные слова! Как будто все осталь¬ные не знали об этом! Они только усилили раздражение.
-Вы собираетесь... - начал горожанин но умолк, пронзенный насквозь острым, словно копье, взглядом.
-То, что мы собираемся делать, касается лишь нас, - процедил сквозь зубы Атен. - Лучше скажи,-прищурившись, продолжал он, - зачем тебе понадобился Шамаш, откуда ты узнал, что Он идет в нашем ка¬раване и вообще...
-Я не знал, - склонив голову,  смиренно глядя себе  под  ноги, проговорил  чужак. - Я шел влекомый судьбой,  не задумываясь,  куда она ведет меня.
-Но зачем?! - Атену было мало этого объяснения. Конечно, он верил в судьбу и понимал, сколь могущественной она может быть. И, все же... Должно было быть что-то еще. - Не просто же так ты покинул свой город и отправился в снега пустыни!
-Я был выбран для этого пути.
-Выбран? Кем? Зачем?
Рур прикусил губу, стараясь сдержать душевный трепет, его мысли лихорадочно метались. Нет, он не был готов отвечать. Потому что не знал, что сказать. Это должны были быть слова, которые были бы правдой и, в то же время, не оскорбили б повелителя небес обвинени¬ем, которое не престало слышать даже Губителю, не то что богу солнца. Слава небожителям, господина Шамаша сейчас не было ря¬дом. Этот вопрос задавал не Он. А, значит, можно было промолчать.
-Атен, - к ним подошел Лис, - пора решить, как нам вести себя в этом городе...
-Я, пожалуй, пойду, - воспользовавшись приходом помощника хо¬зяина каравана, Рур поспешил скрыться.
-Что-то не так? - Лис посмотрел ему вслед, затем перевел взгляд на друга, который был не в силах скрыть досады. - Я пришел не вовремя?
-Да. Я как раз пытался выяснить, в чем дело... -хмуро проговорил Атен. Однако уже через миг он махнул рукой: - А-а, он бы все равно ничего вразумительного не ска¬зал, ограничившись какой-нибудь отговоркой. И, все же, мне очень интересно узнать... понять....
-Ты об этом городе? Оставь. Он не первый и не последний на нашем пути. Тем более, что самый страшный из тех, что нам было суждено миновать, остался позади. Ведь нет и не может быть ничего ужаснее места, которому  было суждено стать второй Куфой.
-Это точно... - Атен вздохнул. - Но тебя ведь тоже что-то тревожит…
-Неожиданные встречи, странные гости. Не нравится мне все это. Совсем не нравится, - проговорил воин, качая головой. - Этот го¬рожанин... Почему священные звери привели его? Почему он ничего нам не рассказывает? Зачем ему понадобились боги, причем настоль¬ко сильно и срочно, что вместо того, чтобы призывать Их молитва¬ми, он решил отправиться в путь, в сущности, не просто ища встре¬чи с Ними, но навязывая ее?
-И, главное, почему ему удалось то, что всегда считалось не¬возможно, что было невозможно? Почему все так сложилось? Снежные волки... Богиня врачевания... Приди он мигом раньше - и он вынуж¬ден был бы рассказать все Шамашу, мигом позже - и чужак просто не узнал бы, что мы - спутники повелителя небес. А так... Так мы остались одни наедине со всеми этими вопросами. И рождаемыми ими проблемами... С которыми нам не разобраться без Шамаша!
-Он не мог отказать госпоже Нинтинугге в помощи. Шамаш спас тот город и чувствует себя обязанным...
-Да, - прервал его Атен. Конечно, что тут можно было возра¬зить? Кого винить? Во всяком случае, не бога солнца. Просто все так сложилось.
Возможно, караванщику следовало бы, вместо того, чтобы пы¬таться разглядеть на всем знак беды, посмотреть на произошедшее иначе, увидеть в уходе Шамаша добрый знак. Ведь Он не покинул бы своих спутников, если б им угрожала беда... Однако...
Дурные мысли были привычнее. Холод сильнее тепла. Особенно в снежной пусты¬ни.
- Все верно,  - продолжал он. - Но у меня почему-то сложилось такое впечатление, что Он не хотел входить в этот город.
-С чего ты взял? - удивленно глянул на него Лис. - А даже если и так - ну и что? Нам-то какое дело? Только не говори мне, что тебя тревожит судьба этого города - не поверю. Тебя ведь беспокоит что-то совсем иное...  С караваном все в порядке...  Значит... Дочь. Я прав?
-Этот разговор о даре предвидения, которым обладаю не только я, но и Мати... Шамаш словно говорил нам, чтобы мы заглянули в грядущее. Чтобы мы увидели в нем... Но вот что? Как ни стараюсь - у меня ни¬чего не получается...
-Может, там и нет ничего, ты ведь мог ошибиться в своих предположениях. Может быть, Он, наоборот, хотел, чтобы вы не при¬бегали к помощи дара. Во всяком случае, в этот раз.
-Почему же тогда Он говорил с нами о нем? Вместо того, чтобы просто забрать, и все?
-Отнять?
-Ну... Это было бы во благо...
-Атен, - караванщик глянул на него с укором. - Отбирают нож у ма¬ленького ребенка, потому что он слишком глуп и неосторожен и может порезаться. Или у раба, ибо у него нет права решать, взять нож за рукоять или лезвие. Разве Он когда-нибудь давал нам по¬нять, что видит в нас бесправных глупцов?
-Я... Лис, иногда легче быть рабом, чем полноправным.
-Ты мне скажешь, наконец, в чем дело?
-Мати снятся дурные сны.
-Подумаешь - сны!
-Я ей тоже так сказал - подумаешь. И, надеюсь, она мне по¬верила. Вот только ее волнение передалось мне...
-Атен, Он бы не ушел, если бы Мати угрожала беда
-Да, да, я понимаю… Просто…. Я слишком боюсь за дочь. Чем взрослее становится Мати, тем сильнее я волнуюсь, кружась над ней словно птица над птенцом... Если бы кто-то обвинил меня в том, что я строю на этом страхе всю жизнь - и свою, и ее - он был бы прав...
-Я не обвиняю тебя. У меня тоже подрастают дети…
-Моя девочка … - не слыша его, продолжал Атен. – Она ведет себя странно... И этот разговор с Шамашем… И предчувствия…
-Демоны, твари Куфы, вестники Нергала на твою голову! - Лис обрушил на него поток проклятий. - Ты снова перевернул все с ног на голову! Этот твой дар предвидения... Прости меня за резкость, но когда он находит на тебя, ты становишься... ты ведешь себя как ворона, которая, даже не поняв, откуда идет беда, лишь почувство¬вав ее дух в дыхании ветра, все каркает и каркает, отвлекая вни¬мание…
-Лис... - кровь отхлынула от лица Атена, руки сжались в кула¬ки. Он с трудом сдержался, чтобы не броситься в драку, словно ра¬зозленный мальчишка.
-Нет, надо признать: пару раз он выручал нас. Но в осталь¬ном... - не унимался караванщик, который словно решил дойти до пре¬дела терпения своего спутника. - Атен, ты - неблагодарная тварь.
-Я...! - караванщик даже растерялся. Такого он никак не ожи¬дал. И от кого, от старого друга, с котором было пройдено столько дорог, сражений с разбойниками, метелей и лишений...  Обида в его груди сменилась яростью, которая была готова выплеснуться наружу.
-Дай мне договорить. А потом посту¬пай, как знаешь. Можешь вызвать меня на поединок или просто выгнать из каравана. Не важно. Я все равно скажу тебе то, что думаю. Что должен был сказать давно: тебе дано больше, чем кому бы то ни было другому на всем белом свете. Бог солнца выбрал твой караван. Он считает тебя своим другом, другом, которого у Него не было со времен легендарного Гамеша. Он благоволит к твоей дочери, позволяя ей вести себя с Ним так, словно они брат и сест¬ра. Он подарил ей золотую волчицу - лучшую подружку, о которой девочка только могла мечтать...
-Лис... - Атен опустил голову. Он понял, что имел в виду по¬мощник и ему стало стыдно за свою вспышку ярости. Как и за тот страх, голосу которого он так долго внимал, не ставя под сомнение ни единое слово. Караванщик хотел извиниться...
-Я еще не закончил.  Так вот.  Бог солнца, повелитель небес, величайший из небожителей опекает твою дочь.  И ты, глядя в глаза простому смертному, который знает, что у него самого, у его детей никогда, сколько бы он ни молил, не будет такого защитника и пок¬ровителя, смеешь говорить о своих страхах?
-Прости.
-Прости?! - Лис шипел, с трудом сдерживаясь, чтобы не закри¬чать. Но он не мог себе позволить привлечь чье-то еще внимание к этому разговору.
-Прости. Я стал дряхлым трусливым стариком, который не дос¬тоин стоять во главе каравана...
-Значит, тебе придется помолодеть, взять себя в руки, изме¬ниться. Ты должен быть достоин. У тебя просто нет другого пути.
-Вы могли бы переизбрать меня...
-Мы - нет.
-У каравана есть право...
-Мы уже давно не живем по законам каравана, - вся его ярость ушла куда-то, сменившись слабостью усталости.- Мы - спутники бога солнца. И у Него, не у меня ты должен просить прощения. Ведь ты усомнился в Его милосердии, в его благосклонности, если полага¬ешь, что Он мог покинуть нас в миг опасности.
-Я... Я... Моя судьба, мои жизнь и смерть в Его руках, - он опустил голову на грудь. В какой-то миг ему захотелось умереть, но... Но он не мог. У него не было такого права. Пальцы сами по себе скользнули к рем¬ню, коснулись заткнутых за пояс пустых ножен, кинжал от которых  был у Шамаша.
-Атен, Он всегда доверял тебе.  Ответь Ему тем же. Верь не в Него, а Ему.
-Да. Я... Я постараюсь...
-Ты не сердишься на меня за прямоту?
-Нет. Спасибо, дружище, - он был грустен, чувствуя внутри себя осколок пустоты. И пусть этот кусок ничто уже уходил, начи¬ная затягиваться, словно рана, но он был. - Увы, лишь в отражении чужих глаз нам дано увидеть свои недостатки, которые в своих собственных кажутся достоинствами.
-Что верно то верно... Прими один совет. Совет старого друга, которому не безразлично, что будет с тобой дальше.
-С готовностью.
-Женись.
-Лис, я не могу... - поморщившись, он мотнул головой.
-Мне известны все твои отговорки. И то, что ты однолюб. И то, что Мати не примет мачеху. Но, право же, все это ничего не значит. Жену совсем не обязательно любить всем сердцем. Главное, чтобы она была не противна. Пусть она любит. Возможно, ты не будешь счастлив, но, во всяком случае, доволен и спокоен. Что же до Мати... Девочка уже выросла. Детская непримиримость покинула ее сердце. Она поймет тебя. Может быть, не сразу, но поймет. Потому что желает тебе добра. И не захочет, чтобы ты стоял за ее спиной нес-частный и одинокий в тот день, когда ей придет пора уходить по собс¬твенному пути. Женись с той единственной целью, чтобы у тебя поя¬вился другой ребенок, малыш, требующий внимания и беспокойства. Когда в твое сердце придут новые заботы, от преж-него страха не останется и следа.
-Я не знаю...
-Зато я знаю, - караванщик тяжело вздохнул, исподлобья глянул на старого друга. - Ты поступишь не так, как тебе советуют, а как всегда... Жаль, что рядом нет господина Шамаша. Он бы смог переубедить тебя. Но только Он. Он один...