Снег

Метель. Беспорядочное кружение частиц белого в скоро темнеющем тяжелом небе. Никакой упорядоченности, царствует лишь случай. И кажется, вся эта стая снежинок, пухлых, но легких, превратится в монолитную белую тюремную стену, без окон, без дверей. Если поднять голову, то такой крепкой стены не будет, но куда бежать? Вверх? И сразу за такие мысли накажет пара посланцев свыше, образовав на лице заключенного пару невинных капель. А могут и добавиться еще две, соленые, компрессат ошибок прошлого, вины настоящего и отчаяния будущего. Тогда и сами эти капли загрустят, обдуваемые холодом, и, возможно, позовут к себе еще несколько из глубин пока еще теплого, еще заблуждающегося в своих мыслях, тела. Нет. Мужские слезы всегда одиноки. Они не жаждут компании, они стыдливы, порой, как и их обладатель-пленник. Они будут ждать своей участи в одиночестве, пока не свалятся на грязный уплотненный, уже безликий, снег.
Да, обидно, когда наступаешь на себя, будто сам себе враг, когда с бездумным неистовством и отчаянной безысходностью рушишь свои планы, свои отношения, себя. А после этого – стоптанная грязь и безликость внутри. Подписав приговор самому себе, человек спокоен. Потому что нечего волноваться, когда знаешь свой итог. Пустота внутри, и нет никого, кто мог бы помочь, обнять, вымолвить слово среди опускающихся снежинок. Они-то счастливы: хотя и знают, что, в конечном счете, окажутся внизу, они чувствуют друг друга. Они сближаются, отдаляются, соревнуются, обижаются – и все это, зная свой итог. Не жалея себя, живут по максимуму, ведь жизнь одна, а заканчивается она, когда прекращается движение.
Пленник упал. Не в силах противостоять великой воле, однонаправленной, необратимой, самопожирающей, сердце останавливается. Резко, но безмолвно разбежались такие же мертвые белые хлопья от упавшего тела. А другие продолжают свое движение, некоторые по спирали, некоторые зигзагом, и падают на тело, которое еще недавно могло их растопить. Теперь снег на земле и пленник – братья. У них никогда больше не будет резвости, игривости, задумчивости, движения. Раньше он мог даровать этим хлопьям смысл их недолгой жизни, вообразить их танцующими парами, людьми на рынке или на празднике, а мог и убить их, просто вытянуть ладонь и поймать несколько. Раньше они были движимы: один – идеей, другие – силой притяжения. Но сейчас движение закончилось, смысл ушел, а двигаться и думать – удел других. А пока продолжает падать снег, беспристрастно покрывая неподвижное лицо. Но под слоем снега будут покоиться две маленькие льдинки около тех печальных глаз. Весной они растают, но останется непримиримая вина, которая съежится внутри и будет жить еще долго; но не вечно, пока великая воля не растворит ее в себе.

2008