Князь

Я проснулся оттого, что кто-то с особой жестокостью вколачивал в череп гвоздь. Медный, с зазубринами.
Диким усилием воли разлепил веки на одном глазу, огляделся. Медленно и туго, как застывающий гудрон, вливалось ощущение реальности. Гвоздь продолжали вбивать, каждый удар отдавался нудным гудением. Не мешало бы разобраться, кто посмел так жестоко издеваться над князем. Стоп. Ага, ну точно. Я ведь Великий князь всея Руси. Вот уже двадцать лет ношу этот титул, а всё никак привыкнуть не могу.
Второй глаз разлепился сам собой, а вместе с разлеплением пришло понимание, что в голове никакой не гвоздь, просто сегодня суббота и, соответственно, в Васильевском соборе утренняя служба. И мерзкие пронизывающие удары — это главный колокол. И точно, почти сразу услышал множество переливчатых голосов мелких колокольчиков, которые до этого заглушались лязгающим боем главного.
Подумал про собор — вспомнил про гусар. Эскадрон коих провёл ночь у меня во рту. Раньше думал, что противное ощущение между челюстями — последствие вечерней дегустации спиртного. Но вот я князь, пить бросил совсем, а чёртовы ощущения не исчезли. Как бы с вечера ни вычищал самые отдалённые закоулки этих белых, с лёгким желтоватым налётом атавизмов, каждое утро всё повторялось с раздражающей точностью.
— Доброе утро, Михал Фёдорыч, — донеслось откуда-то снизу. — Как спалось?
Я повозился с одеялами, пытаясь освободиться из их цепких объятий, это почти удалось. По крайней мере, теперь я смог приподняться и повертеть головой в поисках таинственного голоса.
— Я тут, — подсказал голос, и из-за тяжёлых атласных штор выступило бесформенное создание, отдалённо напоминающее попугая.
— Вижу, — насупился я, вынужденный созерцать эту пёструю нелепость. — Что это на тебе?
Мне захотелось слезть с кровати, снять со стены шашку и изрубить это цветастое в капусту.
Попугаеподобное создание, очевидно, имело некоторые телепатические способности, ибо морду исказила гримаса ужаса, а из отверстия в голове выпорхнул, обгоняя друг друга, целый выводок звуков.
— Медленнее, — рявкнул я, ни слова не поняв из длинной тирады.
— Э-то й-а, И-ван, — по слогам, как слабоумному, повторил пёстрый. — Завтрак готов.
Теперь сон окончательно отступил. Я вспомнил, что Иван — мой персональный и единственный слуга. Князь князем, а зарываться не стоит. Нет, теперь-то я не против целого взвода различной прислуги, но, было дело, принимал когда титул, обещал и сам быть скромным, и с подчинённых требовать того же. Вот и мучаюсь теперь. Дёрнул кто-то за язык. Раньше бы через неделю забыл о сказанном, теперь — нельзя. Всё задокументировано, записано на все виды носителей. Да и слово князя Михаила — это тебе не трёп Мишки Битого, коим я пребывал до двадцати пяти лет, пока, собственно, и не совершил переворот.
Если коротко, дело было так. Была у нас команда. Человек двести-триста. Стриглись коротко, предпочитали арматуру и не любили чёрных. Много их тогда понаехало на наши просторы.
Похаживали время от времени на рынки, тогда — только в Люберцах. Воспитывали по мере сил в чёрных уважение и любовь к русской нации. В главных был у нас Серёга Бизон, а я — так, небольшую группку человек в двадцать водил.
Несколько лет мы таким образом развлекались. В конце концов, нашей деревушки Бизону стало мало. Сунулись в Солнцево — там свои промышляют. Еле ноги со стрелы унесли. Ещё в пару мест ткнулись — не пускают. И тогда Серёга предлагает брать Москву. Их, говорит, хоть и много, но у них каждый за себя. Мы же — команда.
И поехал Серёга Бизон на Москву. С собой взял от силы треть нашей братвы.
Часов в пять утра следующего дня я узнал, что Серёгу грохнули. А с ним ещё с десяток наших.
В общем, предложил я мстить. Надо заметить, с бодуна был жуткого. Но братва на меня смотрит, типа того: сказал — давай, делай. Пришлось пробить обстановку, чтоб не лезть без подготовки, как Серёга, подсобрать стволы, да ещё чего незаконного, и бросить клич.
Перед поездкой, разумеется, попрощался с жизнью, оставил записку родным, типа уехал в столицу, вернуться не обещаю. И отбыл.
А всё оказалось не так уж страшно. Вынесли по очереди все этнические кланы, приобрели чёртову уйму сторонников, а вот дальше я был ни при чём. Они, эти наши сторонники, сами организовали путч, скинули всех эти говнократов и пришли с поклоном ко мне. Я как услышал, на жопу сел. Во, думаю, нажрался. Глючит не по-детски. Короче, согласился.
И вот я здесь, в Кремле, а во всей России меньше десятка иностранцев, да и те в тюрьмах гниют по обвинению в шпионаже.
А, ну и, разумеется, отгородил я нашу многострадальную Родину от подлости вражьей железным занавесом. Да таким, что дедушкам сталиным с хрущёвыми и не снился. Ни одна тварь вот уже почти двадцать лет сюда прошмыгнуть не может.
— Михал Фёдорыч, — снова загундосил слуга, — Завтрак-то Ваш остыл, поди.
— Иду уже. Нет, сам справлюсь, — осадил я собравшегося было помогать мне слезать с перины Ивана.  — Иди, прикажи накладывать.
— Так ведь телефону можно…
— Иди! — угрожающе прошипел я.
— Иду, — согласился Иван, — но, Михал Фёдорыч, не забывайте, что уже меньше трёх часов осталось, — с этими словами слуга исчез где-то в направлении штор, а я озадаченно почесал лоб.
Действительно, сегодня знаменательный день. Впервые со дня моего правления состоится встреча руководителей России и Американской Конфедерации. Довольно занятный денёк предстоит, особенно если учитывать, что уже давно ни их, ни наши шпионы не приносили никаких сведений. Потому что нет больше шпионов. Какими стали они? Кто сейчас там президент? Ах, да, мне ж сообщали. Ник Гонсалес. Уже представляю эту рожу. Не перепутать бы с кем.
Чёрт, тащиться в аэропорт, встречать эту жирную свинью, а эта буржуйская тварь непременно жирная. Иначе и быть не могёт. А не отменить ли встречу? Пусть разворачивает самолёт и дует обратно…
Кряхтя, матерясь и издавая иные причудливые хитросплетения звуков, я сумел без посторонней помощи слезть с кровати на паркетный пол, сунул ноги в лохматые тапочки. Тут же посетила мысль: а в чём, интересно, ходит дома этот, с позволения сказать, Ник Гонсалес? Небось, в лакированных туфлях с каким-нибудь идиотским бантиком или ещё чем. Непременно, говнодавы эти натирают жестокие мозоли, но ничего не поделаешь — этикет.
В очередной раз порадовался за себя. Как хочу, так и одеваюсь. Или, может, у кого-то есть возражения? То-то и оно.
Вздохнул, водрузил в последнее время потяжелевший зад на сиденье дворцемобиля и покатил прямиком в столовую. Позже почищу зубы и умоюсь.

И вот мы уже в аэропорту. Только высокопоставленных чиновников человек сорок, не говоря уже о военных и обслуживающем персонале.
Самолёт президента я заметил ещё когда он только вынырнул из-за облаков. Жирный, как навозный жук, с глупой горбатой мордой, самолёт тяжело шёл на посадку. Такие маленькие крылья на круглой раздутой туше… они, казалось, сейчас начнут помогать себе взмахами, иначе крошечные бочонки-турбины не выдержат.
Но чудо свершилось, и синий с красными разводами исполин сумел не расплющиться о плиты ВПП. Коротко скрипнули шасси, и вот уже чужеземное творение несётся по Шереметьево-2, давненько не принимавшему гостей из-за пределов моей страны.
Я хотел провести встречу без репортёров, но советники настояли, и вот, Российская делегация, во главе со мной почти потерялась в полчищах снующих туда-сюда фигур с приборами, больше похожими на крупнокалиберные гаубицы, нежели на фото- и видеокамеры. Что ни говори, отвык я от всей этой СМИшной суеты.
Ещё минут десять пришлось вялиться под палящим солнцем, дожидаясь, пока неуклюжий аэроплан подрулит к месту исторической встречи. Специально по этому случаю, на полосе намалевали две линии — жёлтую, на которую должно встать переднее колесо самолёта, и красную, в метре от первой; за красную, в случае проезда жёлтой, заезжать нельзя ни при каких обстоятельствах.
Наконец летающий город остановился, легонько клюнув носом.
Тут же откуда-то выскочил передвижной трап, и вот уже он прислонён к открывшемуся проёму, а по его ступеньками покатился раскручиваться ковёр.
— Господин президент Американской Конфедерации Ник Гонсалес с супругой! — объявил бравый голос тамады, как я назвал ведущего сегодняшнего мероприятия.
Я приготовился увидеть бледного лысеющего старика, со штампованной голливудской челюстью. Рядом непременно должна находиться хрупкая пожилая женщина с короткой причёской, сквозь краску которой пробивается едва заметная седина.
Вы должны представить мои чувства, когда из овально отверстия в борту самолёта выдвинулся здоровенный негр в белом пиджаке и причёской, недалеко ушедшей от ирокеза. Но, конечно, не это повергло меня в смятение. Дело в том, что спустя секунду после президента, показалась первая леди. Это был низкий белый крепыш, с рыжими пейсами и ярко-алыми губами. Из-под короткой юбки торчали откровенно волосатые ноги. Именно в этот момент я почувствовал острый запах аммиака, и, надо признать, несколько взбодрился.
Не знаю, кем вы меня посчитаете, но я пошёл здороваться с высокими гостями.