Повесть в повести. Маленькая львица. 1

    Какая холодная эта зима! Так сказала нянюшка сегодня, и велела одеть теплую тунику, а не ту, что подарил папа… Папа велел говорить, что это подарок от него и новой мамы – но она-то знает, что новых мам не бывает! Это только какая-то глупая девочка из одной истории спросила подружку – почему у них теперь стали такие вкусные пироги? И добавила – у вас теперь кухарка новая или мама новая?

    Эту историю она читала в каком-то учебном свитке, тогда она была совсем маленькой, еле доставала до скамьи. Папа тогда ждал к обеду своих гостей, и отдавал распоряжения кухарке, а она теребила его за длинную тогу и спрашивала – «Где мама? Где мама?» Чтобы она не плакала, папа дал ей поиграть каким-то старым свитком. Она тогда быстро угомонилась и потом кто-то из гостей случайно наткнулся на нее в саду – и удивленно воскликнул: «Боги! Леонид! Твоя дочь умеет читать! Ей нет еще и пяти!».

Но свиток начинался не с этой истории. Она помнила наизусть слова, с которых он начинался. Слова сложились из непонятных значков сами, и она так и не поняла, как она научилась читать.

«…благородством и возвышенностью духа он настолько превосходил и Леонида, и чуть ли не всех царей, правивших после Агесилая Великого, что, не достигнув еще двадцати лет, воспитанный в богатстве и роскоши своей матерью Агесистратой и бабкой Архидамией, самыми состоятельными в Лакедемоне женщинами, сразу же объявил войну удовольствиям, сорвал с себя украшения, сообщающие, как всем казалось, особый блеск и прелесть наружности человека, решительно отверг какую бы то ни было расточительность, гордился своим потрепанным плащом, мечтал о лаконских обедах, купаниях и вообще о спартанском образе жизни и говорил, что ему ни к чему была бы царская власть, если бы не надежда возродить с ее помощью старинные законы и обычаи».

Слова были сложными и цеплялись друг за друга. Она читала неделю первую строчку. Надо же, у кого-то были и мать и бабушка одновременно. Наверное, греки. У них красивые греческие имена, как и у нее. Может быть, это их родственники, которые могут скоро приехать? К папе приезжает так много разных людей. Может быть, Агесистрата и Архидамия похожи на ее греческую нянюшку, которая так смешно выговаривает латинские слова, но печет такие вкусные лепешки? Ведь этот кто-то уже достиг двадцати лет и хочет жить по-спартански.

Про Спарту папа часто говорил. Не ей, а своему управляющему и секретарю. «Вот у нас в Спарте было так…» - начинал он, и они почтительно кланялись, пряча улыбки. Наверное, они рады, что есть Спарта. Там цари ходят в потрепанных плащах и спят на голой земле, а их матери с бабушками не говорят им одеться потеплее. Потому что они все понимают.

«Выслушав сына в первый раз, Агесистрата испугалась и стала убеждать его бросить начатое дело — оно, дескать, и неисполнимо, и бесполезно. Но Агесилай внушал ей, что начатое будет успешно завершено и послужит общему благу, а сам царь просил мать пожертвовать богатством ради его славы и чести. Ведь в деньгах ему нечего и тягаться с остальными царями, раз слуги сатрапов и рабы наместников Птолемея и Селевка богаче всех спартанских царей, вместе взятых, но если своею воздержностью, простотою и величием духа он одержит победу над их роскошью, если установит меж гражданами имущественное равенство и введет общий для всех образ жизни, то приобретет имя и славу поистине великого царя. Обе женщины зажглись честолюбивыми мечтами юноши и настолько переменили свое мнение, были охвачены, — если можно так выразиться, — столь неудержимым порывом к прекрасному, что сами ободряли и торопили Агиса; мало того, они созывали своих друзей и обращались к ним со словами убеждения, они беседовали с женщинами, зная, что лакедемоняне издавна привыкли покоряться женам и больше позволяют им вмешиваться в общественные дела, нежели себе — в дела домашние».

- Что ты делаешь здесь, Леэна? Разве госпожа Теренция не запретила тебе лазать по деревьям?

- Жду, учитель Трофим!

- Чего же ты ждешь, дитя? Спускайся скорей!

- Я жду гонца из Рима!

- Вот как!

Учитель Трофим расхохотался и почесал лысеющую голову свинцовым стилем.

- Уже темнеет. Сегодня гонцы не придут. Спускайся и иди ужинать.

- Сейчас! Я должна рассказать еще немного.

- Что же ты рассказываешь там наверху, на дереве?

- Я себе рассказываю, Трофим. Я еще сегодня не закончила.

- Ну, смотри, я дойду до той беседки и вернусь – постарайся успеть все рассказать. Я должен привести тебя к ужину.

«Эфоры немедленно отправили к Арату Агиса, гордившегося честолюбивым рвением и преданностью своих воинов. Почти всё это были люди молодые и бедные, недавно избавившиеся и освободившиеся от долгов и полные надежд получить землю, когда вернутся из похода. Они беспрекословно повиновались каждому распоряжению Агиса и являли собою замечательное зрелище, когда, не причиняя никому ни малейшего вреда, спокойно и почти бесшумно проходили через государства Пелопоннеса, так что греки только дивились и спрашивали друг друга, какой же был порядок в лаконском войске под водительством Агесилая, прославленного Лисандра или древнего Леонида, если и ныне воины обнаруживают столько почтения и страха перед юношей, который моложе чуть ли не любого из них. Впрочем, и сам юноша — простой, трудолюбивый, нисколько не отличавшийся своей одеждой и вооружением от обыкновенных воинов — привлекал всеобщее внимание и восхищение. Но богачам его действия в Спарте были не по душе, они боялись, как бы народ, последовав этому примеру, не изменил установившиеся порядки повсюду».

-«Не изменил установившиеся порядки повсюду». А кто у нас сейчас царь, учитель Трофим?

- У нас не царь, малышка. У нас император. Он зовется dominus.

- Ну хорошо, а кто у нас сейчас император?

- Великий Диоклетиан.

- Он тоже был с Леонидом? Против Агиса?

Учитель Трофим склонился к ней, глядя в глаза Леэне сурово и пристально.

- Какого Агиса?

- Царя. Из Спарты.

- А! – у раба вырвался вздох облегчения. – Нет. Этот Агис жил очень давно.

- И моя бабушка его не знала?

- Думаю, нет. Идем быстрее, Леэна. Холодно.