Путешествие в Архангельск 2

Онега

       Километров через тридцать после Северодвинска кончилось асфальтовое покрытие, иссяк транспортный поток. Едем в полном одиночестве по широкой грунтовке посыпанной гравием. Тряско, машина гремит всеми своими железками. Чтоб не рассыпаться, движемся со  скоростью - 40 км/ч. Вокруг – глухие леса на холмах, болота. Впереди – слепящий закат, белая пыль. По середине дороги ехать опасно – из-за крутых горок может кто-нибудь вынырнуть, а ближе к обочине – скользко, то и дело заносит на поворотах. А повороты – на каждом шагу.
Снова выручает белая ночь – закат переходит в бледный рассвет, и мы неспешно продолжаем путь, моля Бога и святых угодников, чтоб не было ливня.   Несколько раз начинает моросить…
Останавливаюсь, чтоб снять пейзаж: речка, на её каменистых берегах раскинулась древняя деревня. Эту старинную картинку нарушают лишь несколько «легковушек» у дворов, да крашеных плоскодонок у берега.
Следующая такая же деревушка встретилась, когда до Онеги оставалось 19 км (сказали жители). Вскоре пошёл асфальт, слева лес превратился в сосновый бор, справа за дачами промелькнула полоса морского берега. Онега. От Северодвинска около 250 км…
Город показался заброшенным, утлым, проехали его насквозь, и где-то за огородами расположились на ночлег. Утром перебрались в гостиницу, доспали и отправились осматривать окрестности. Воскресный день, улицы немноголюдны. Город состоит в основном из  деревянных домов на несколько квартир, есть маленький микрорайончик и частный сектор, видны какие-то ржавые заводы, трубы, асфальт дырявый…  Прохожие неказистые. Но машины, в основном, иномарки.
Едем к морю на Каменный ручей. Отлив. Валуны в водорослях, мелкий мягкий волнистый песочек. Тёплое солнышко приглашает раздеться, ласкающаяся у ног вода – искупаться. Окунаюсь.  Ирка сидит на валуне и фиксирует прилив – вода подошла к камню, на котором покоится фотоаппарат, и уже легонько лижет кофр…
Прокатились по окрестностям, постояли на берегу лесного озера. Пообедали  в онежском кафе – вполне прилично. Ливень, и снова солнце.
Город Онега назван в честь реки Онеги, которая вытекает из озера и впадает в море. Онежские берега населены с незапамятных времён до прихода славян. Русская история здесь, как и в Пинежье началась с приходом новгородцев, для которых река Онега была главной дорогой. Первое упоминание об Онежском Погосте впервые встречается в Уставе 1137 года. С 1780 года Онега по Екатерининскому указу утверждается в статусе уездного города, причисляется к категории российских портов. Ведущей отраслью становится лесная. Строятся храмы - развитие региона неразрывно связано с православной культурой, с монастырями. Повышается уровень грамотности, жизнь меняется к лучшему, исчезают средневековые обычаи.
После Крымской войны, затем отмены крепостного права, с 20 века Онега становится крупнейшим населённым пунктом Поонежья… Постепенно, с приходом капиталистических отношений начинается расслоение крестьянства, падает авторитет самодержавия и церкви. Русско-японская и германская война обостряют ситуацию, и приводят страну к Февральской революции…
Как говорит местный летописец Владимир Васёв, революция здесь была принята с сочувствием, но дальнейшие действия советской власти вызвали недовольство народа, и в годы Гражданской войны в Онежском уезде призыв в Красную Армию собрал лишь около 150 добровольцев из рабочих. Крестьян, желающих встать в её ряды, не нашлось ни в одной деревне.
В результате белогвардейцы с помощью англичан смогли захватить и удерживать здешние территории. Однако их действия мало отличались от большевистских – снова начались аресты, обыски и расстрелы. От иностранцев терпеть такое отношение северяне категорически не захотели (в годы Крымской войны они мужественно защищали свой край от англичан). Стали постепенно переходить на сторону большевиков, и к 1922 году в Красную армию удалось мобилизовать значительную часть населения…
После разгрома Белой армии к 1925 году Онежский уезд по экономическим показателям превысил довоенный уровень. С помощью ревтрибунала и раскулачивания из крестьян вытрясли «излишки», а от рабочих на заводах и лесозаготовках добились высокой производительности повышением норм, призывая их  «служить делу мировой революции». Край был наводнён репрессированными и заключёнными, что давало дополнительную мощную бесплатную рабсилу и способствовало улучшению «экономических показателей». 
В Великую  Отечественную войну не вернулось с фронтов больше половины призванных Поонежья, инвалидами пришли домой половина вернувшихся.  Остальное население, терпя лютый голод (женщины, старики, подростки) самоотверженно трудилось на строительстве дорог и лесозаготовках.
Но всем этим войнам и репрессиям не удалось так опустошить край, как его опустошили два последних десятилетия.  Как говорят местные жители, этот период можно сравнить с ведением «какой-то локальной войны». Пройдя Первую мировую войну, революцию и Гражданскую войну, население  увеличилось почти на 30 тысяч человек; после коллективизации 1937 года уменьшилось более, чем на 15 тысяч; после Великой Отечественной уменьшилось ещё почти на 15 тысяч; а за время демократических реформ уменьшилось более, чем на 53 тысячи человек! По статистике, мужчины в Онеге в среднем живут сегодня до 48 лет, женщины на 10 лет дольше…

Перед отъездом мы зашли в автосервис, чтоб после тряской дороги проверить машину.  И, пока в ней меняли  крестовину карданного вала,  разговаривали со слесарями. Вот что узнали – зарплата в 6 тысяч рублей здесь считается высокой (это при ценах в магазинах, равных московским). Квартплата в зимний период составляет 5 и более тысяч рублей.  Очень дорого стоит отопление. В частном секторе отопление дровами обходится за зиму 8 и более тысяч рублей. Лес рубить не моги: уголовное дело. Зато лесовозы вывозят этот лес из Поонежья тысячами кубометров. Рабочие сказали: город умирает…
Чрезвычайно высокую цену за ремонт нашей машины обосновали тем, что  цены устанавливаются московским хозяином, который арендует помещение у собственницы, живущей в Англии.

Кий

На остров Кий ходят с онежской пристани два теплохода, оба отчаливают  ранним утром. Но попасть на них не просто – во-первых, никто не знает, когда именно время отправки, во-вторых, поездку надо согласовывать с директором кийского дома отдыха. Директора найти не удаётся; на пристани стоят суда, где нахожу рабочих, добываю у них противоречивые сведения о движении теплоходов и номер телефона капитана, звоню. Выясняется, что поехать на Кий нельзя – в дом отдыха нужно было заранее купить путёвки.
Не для того добиралась сюда полторы тысячи километров по бездорожью, рискуя сгинуть в глухих архангельских лесах, чтоб ни с чем вернуться обратно!
Не буду открывать всех секретов, но ранним утром следующего дня  мы шли на теплоходе по Полуденному морю в сторону острова Кий, оставляя за собой широкую пенную полосу, а справа каменистый онежский берег.
Через час с небольшим впереди из голубоватой дымки выплывает остров, на котором отчётливо виден храм.
По мере приближения навстречу попадаются маленькие каменные острова, поросшие сосняком. Вышли на берег. Заплатили местному руководству по 600 рублей за пребывание на острове вместе с дорогой и  питанием в течение дня. И вместе с остальными прибывшими были переданы на руки женщине-экскурсоводу,  которая повела нас осматривать грандиозные руины Крестовоздвиженского монастыря.

Монастырь на Кий-острове входил в особое сакральное пространство замысла Патриарха Никона, и воплощал образ Святой земли посредством кипарисового креста-мощевика с частицами палестинских святых.  Крест был привезён из Иерусалима в 1656 году. Считается, что архитектором Воздвиженского собора русский зодчий Аверкий Мокеев, а в документах строителем Кийского комплекса назван Дамаскин, зодчий из Нового Иерусалима. Сложен собор из огромных камней вперемешку с кирпичом. По одним источникам, собор был пятиглавым, по другим – трёхглавым, сейчас имеет лишь одну главу. Есть два придела – Михаила Архангела и преподобного Филиппа. Внутреннее помещение частично отреставрировано, в нём по большим праздникам проходят службы, установлен временный иконостас и копия иерусалимского креста. На столе в раме – небольшой портрет Патриарха Никона. 
Церковь Рождества Пресвятой Богородицы и небольшая Надкладезная церковь полуразрушены.
Патриарх построил церковь Честных Древ над источником с питьевой водой, который  он здесь нашёл, собственноручно  копая колодец. Он и монастырь возводил своими руками, работая по строительству.
Рассказывают, что в строительстве участвовали «обетники», то есть, строители по обету – обещавшие потрудиться во Славу Бога за какую-либо Его к ним милость. А паломники, говорят, были обязаны – каждый, привезти на остров по мешку плодородной земли. Сейчас паломники понемногу восстанавливают монастырь – кто починит участок кровли, кто разберёт на могилах камни, кто расчистит монашеское кладбище…
В 18 веке  на Кие, на мысу Рожок была биржа, через неё шла торговля онежским лесом с иностранными купцами, которые наживали на этом миллионы.
Во время Крымской войны Кийский монастырь разорили англичане, потом хозяйство его восстановили, и до  революции он считался второклассным необщежительным монастырём. В 1922 году его закрыли. В первые годы советской власти здесь располагался детский дом, затем – дом отдыха. На острове аботали заключённые ГУЛАГа – на кийских камнях мы видели их имена …
Во время Великой Отечественной войны, в голод школьники собирали на острове мидии, чтоб кормить раненых.
«А отдыхающих во время перестройки мы кормили перловкой, больше ничего не было -  сказала экскурсовод - как выжили: не знаем». С этими словами отпустила нас гулять по острову.
Остров находится в юго-восточной части Онежского залива, длина его около 3 километров, ширина от 100 до 500 метров.  Мы шли к морю по каменной тропе небольшим лиственным лесом,  постепенно ставшим сосновым, можжевеловым. Пели птицы, пахло хвоей, на камнях цвели разнообразные мхи – жёлтым, белым, малиновым. Лишайники живописали чёрные бока валунов бледно-зелёными и белыми цветами. Богатые шёлковые травы, высокие колосья и морозно-узорные папоротники росли между камней,  в расщелины пробивались синими султанчиками и пурпурными кисточками незнакомые цветы. Неожиданно и трогательно, как птички на спинах бегемотов, сидели на каменных глыбах стайки ромашек и грядки лиловых хрупких колокольчиков. Каждый поворот головы, каждый взгляд находил новую, краше прежней, картину – то изящнейшую альпийскую горку, то дикую первобытную, колоссальную каменную гряду, поросшую соснами.
Был отлив, мы шли посреди моря по Рожку. Этот длинный мыс – обнажившееся каменное дно Белого моря.  Наступали в небольшие озёра, лужицы, где плескались синее небо и солнце, качались цветущие водоросли и молниеносными иглами сновали мальки.  И, дойдя  до небольшого островка, поросшего мхами, можжевельником и невысокими кряжистыми сосенками, уселись на тёплые камни, которых здесь великое разнообразие - всех форм, размеров и цветов, говорят, были найдены даже гранаты.
Море и тишина. Мы вдвоём, и больше никого.
С Иркой происходит чудо. Её вечно напряжённое, озабоченное  лицо проясняется, черты разглаживаются, глаза сияют, становятся счастливыми. Мы - в раю? В сердце начинается ликующая радость: Господи, слава Тебе! Слава Тебе за это счастье, за то, что ты уберёг нас в трудной дороге, за красоту и возможность её воспринимать!
Отсюда, с дальнего конца Рожка разворачивается перед нами широта неба и моря, и  остров с храмом посередине.  Русские зодчие в совершенстве владели искусством вписывать постройки в ландшафт таким образом, что получался удивительный по красоте архитектурно-природный ансамбль. Владел этим мастерством и Патриарх Никон. В ладу, в гармонии с уникальной природой Кий-острова (здесь тебе и Карибы, и Мальдивы, и Канары одновременно, и – тундра, и  сосновый и лиственный лес) стоит святыня православия,  Воздвиженский собор. У его подножия собора раскинулся луг со стожками сена, заготовленного  для лошадей, с ромашками и колокольчиками, выросшими на земле, привезённой паломниками со всей Руси.

Познакомились с супругами Ольгой и  Евгением из Москвы, они приезжают сюда не первый год, и по мере своих сил восстанавливают собор. Евгений – бывший альпинист, вместе с Ольгой провёл нас по той части острова, где высокие скалы образуют неожиданные формы и лабиринты, ущелья и гроты, громоздятся над обрывами и срываются в море. Показал монашеское кладбище, тропу святого Антония, бывшую деревянную церковь, остаток монастырской ограды, святое озеро, крест на месте спасения Патриарха.

…Тихонько катит катерок, гудит, выбрасывает желтоватую пену. Негромкие разговоры на палубе. Едут рыбаки, туристы, паломники. Бабушка с внучкой кормят хлебом бакланов и чаек, и они с криками несутся следом. Тает вдали полоска кийского берега.

Следующим утром шёл дождь. Ждали полдня, когда кончится, не рискуя начать обратный путь по мокрой глине. Гуляли по Онеге. Хорош город в тихих улицах,  где омытые дождём, чудесно пахнущие берёзы свешивают в палисадники густо-зелёные долгие ветви, и в резных наличниках стареньких домиков живёт светлое, мимолётное воспоминание.
Выехали по моросящему дождю. Оказалось, что по влажной дороге ехать лучше – гравий укатался в глину, и езда стала менее тряской. Старалась рулить по самому хребту горбатой извилистой дороги и вовремя уворачиваться от нечастой, поэтому внезапной «встречки». Снова летят навстречу леса и болота…У обочины лежит перевёрнутая «Волга», рядом стоит расстроенный человек. Торможу, возвращаюсь задним ходом. Помочь? Нет, жив-здоров, жена уже умчалась на попутке в Северодвинск за подмогой. Вот тебе и глина…

Антониево-Сийский Свято-Троицкий монастырь.

Позади Северодвинск и Архангельск, впереди достаточно времени, чтоб заехать в Великий Устюг. От Архангельской трассы в Березнике нужно будет повернуть налево. А пока сворачиваем на Сию, в Антониево-Сийский Свято-Троицкий монастырь.

Лес, озёра, вечереет… Благословенные места. Красота и тишина, которая нарушается только пением птиц.
Монастырь расположен на берегу Михайловского озера, в которое впадает река Сия. Эта обитель – одна из древнейших святынь Поморья. По преданию, в этих местах охотники издревле слышали колокольные звоны и монашеское пение. Один из крестьян привёл сюда в 1520 году преподобного Антония, Сийского чудотворца с учениками. И с разрешения Московского князя Василия III здесь был основан монастырь. Со временем возведено 6 храмов, главный собор освящен во имя Пресвятой Троицы с приделом преподобного Антония, в котором под спудом покоились его мощи. Надвратный монастырский храм освящен в честь преподобного Сергия Радонежского.
В 1920 году монастырь был разграблен, сначала в нём устроили  колонию для несовершеннолетних, впоследствии - разные другие учреждения. Храмы монастыря постепенно разрушались, пока их окончательно не изуродовал пожар 1992 года, когда сгорели кровли. В том же году монастырь передали Церкви, и началось его восстановление. 

Ворота закрыты, рядом стоит группка мужчин – послушники. Десять часов вечера, но благо лето и белая ночь, не спят.  Один из послушников идёт проводить нас по территории, показать монастырь. Знакомимся. Спрашивает: вы откуда? Из Подмосковья. И он из Подмосковья - из Истры. С улицы Юбилейной, нашей с Иркой улицы! Начинает перечислять одноклассников и называет имя моего двоюродного брата… Которого нет на земле почти десять лет - столько же живёт в обители этот послушник. Он прошёл в миру ту же русскую болезнь, что и брат, да сумел спастись от неё в монастыре, а брата она увела на тот свет. Один из братии, талантливый художник несколько лет назад избавился здесь от наркомании; а за аккуратным, изобильным огородом ухаживает инок, бывший кадровый офицер, полковник. Мир вам, честные труженики, измученные русские люди, храни вас Бог!
Приложились к святыням Свято-Троицкого собора, постояли у  озера, полюбовались, и, простившись, отравились дальше.

Березник - Котлас

Эта дорога тоже была грунтовой, глинистой, с рытвинами и лужами после дождей.
Её ширина позволяла благополучно их миновать, хотя при резких поворотах машину порядком заносило, затягивало на обочины.  Но красота окрестностей оправдывала трудности – светлые берёзовые и сосновые рощи с белым мхом, луга и реки, в которых отражалось розовое закатное небо, уютные сёла и храмы вдали стоили не только моего фотоаппарата, но и кисти художника. Ранним утром, часа в четыре началось такое птичье пение, что мы дважды останавливались, чтоб наслушаться, запомнить – ведь дома не услышишь, да и нигде  раньше не доводилось слышать такого многоголосья  птичьих трелей.   
Заехали в село и остановились у околицы - спать. В 9 часов разбудило солнышко.
Стада, добротные посёлки – чем ближе к Котласу, тем больше их встречается. Люди трудятся и выглядят благополучно… Вот и Котлас, и поворот на Великий Устюг…

Великий Устюг

Старинный, очень красивый русский город со множеством храмов, малоэтажной застройкой, украшенной богатой резьбой, с обильной зеленью – берёзы, рябины. Устроились жить в гостиницу, недорого, уютно. Как потом узнали - эта муниципальная гостиница скоро должна быть кому-то продана, и её сотрудницы могут остаться без работы.
Мы гуляли по набережной, успели зайти в музей, а потом в магазин – Ирка хотела купить льняную скатерть.
В магазине был представлен широкий выбор комплектов постельного белья из льна и хлопка, прекрасного качества, вдвое дешевле, чем стоит постельное бельё у нас (впрочем, у нас изделия Красавинской фабрики не продают – непонятно почему). Расстроенная продавщица с грустью сказала, что перед нами остатки продукции – фабрику закрывают, она кому-то продана по-дешёвке или захвачена рейдерами, сотни рабочих мест сокращены.  Сначала это объясняли тем, что, якобы, предприятие имеет большую задолженность и обанкротилось. Потом стало известно, что склады были забиты продукцией, которой вдвое можно перекрыть долги.
Красавинский комбинат весьма прибыльный, считается старейшей льнопрядильной фабрикой России, до катастрофы был крупным текстильным предприятием с обновлённым современным оборудованием известных зарубежных фирм. Продукция пользовалась спросом в России и за рубежом – в США, Европе, Азии; её качество и дизайн неоднократно отмечались на международных выставках. Чуть больше года назад газеты писали:  «Сегодня Красавинское предприятие ОАО “Северлен” занимает одно из первых мест среди предприятий текстильной промышленности России». И вдруг – банкротство… Ходят слухи, произошло оно благодаря сговору директора комбината, администрации области и судей. Но без вмешательства Москвы такое вряд ли могло случиться. Не даром сначала здесь придумали родину деда Мороза, открыли частные гостиницы, сауны, боулинги…
В сувенирном отделе тоже ждало печальное известие – нам сказали, что закрывают и фабрику «Великоустюгские узоры», где художники делают чудесные изделия из бересты. Это единственный в городе центр ремёсел, в котором объединились местные мастера прикладных искусств когда-то богатого на художества русского города.
Женщина в гостинице сетует, что «всем не до чего», жизнь трудная - работа, огород, сын не хочет помогать, «молодёжь вообще работать не хочет»…
Радость, наполненность покоем и красотой русского Севера смешалась с грустью, горечью – Россия умирает, тихо, не сопротивляясь. Куда смотрят международные правоохранительные и прочие организации, которые бьются за каждую мелочь, представляющую хоть какую-то ценность для мировой культуры? Куда они смотрят, когда умирает целая страна, огромный народ с могучей, прекрасной культурой? Ведь не может пройти миру даром гибель такой Атлантиды, и повлечёт она за собой страшные и необратимые последствия…


Дорога домой

…Вечером прокатились по городу, побывали в месте, где Сухона, сливаясь с Югом превращается в Северную Двину,  заехали в деревню Морозовицу, чтоб поклониться святыне Севера - Троице-Гледенскому монастырю, полюбоваться его прекрасным архитектурным ансамблем и видом на Усть-Югские просторы с другого берега Сухоны.
Утром следующего дня купили сувениры «Северной черни» - подвески чернёного серебра работы местных мастеров.  И отправились домой, заглянув в Опоки, в деревню Порог, где посидели на берегу слияния рек Сухоны и Стрельны. Прошлись лугом, собирая землянику, запах её напомнил детство, истринские луга, изобилующие ягодами… На это воспоминание сердце снова отозвалось печалью и заныло –  тяжко возвращаться на родину, ставшую чужбиной…
Перед въездом в Вологду пошёл такой небывалый ливень, что тот, который провожал нас отсюда в начале пути, показался пустяком. Впереди грохотала стихия. Было жутковато видеть перед собой грандиозную и прекрасную картину грозы – полосы дождя и поминутно раздирающие небо молнии,  которые озаряли пространство вокруг краткими, но такими яркими и частыми вспышками, что небо впереди становилось белым, стальным. Длился он недолго, на въезде в город встретила белая ночь, и сам город, пахнущий влажной листвой, с вымытыми улицами и проспектами, в которых он отражался всеми зданиями и огнями. Но стоило только выехать за его пределы, гроза разразилась с новой силой.
Батюшки, что это была за гроза, за силища! Грохотало и гремело;  с дороги исчезли машины, только навстречу, сквозь толщу воды смутно прорывались огни фур. Волны катились по шоссе, угрожая, как, бумажный кораблик, смыть нас с дороги. Я не видела, куда свернуть, чтоб остановиться и переждать грозу, потому, что ничего вокруг не было,  кроме этих волн. Ехала на ощупь, подбадривая Ирку. Надо отдать ей должное, она была молодцом, и, в свою очередь, подбадривала меня. Наконец красные маячки показали поворот, свернула в него и сразу встала – что впереди, неизвестно. Выскочила из машины, посмотреть, где мы, и мгновенно промокла. Мы стояли в коротеньком кармашке с клочком асфальта, подземным люком и пучком ромашек. Во всяком случае, можно некоторое время постоять.  Но этой утлой гавани предстояло стать нашим ночлегом, потому, что гроза с непрерывным грохотом и сверканьем продолжалась до рассвета. 
Спали скрючившись, не раскладывая сиденья - не позволяли вещи, которые невозможно переложить в багажник в такой обстановке. В молочном рассвете заплаканного утра обнаружилось, что почти прямо над нами на дороге стоит патруль ДПС. Пристегнувшись ремнями, затаив дыхание и стараясь казаться незаметными, вынырнули из гавани и поспешили убраться подальше с их глаз. Хотя, возможно, они стояли там на наше счастье – чего только не случается на большой трассе: никогда не знаешь, какую беду предотвратил твой ангел-хранитель.   
За Ярославлем сияло яркое солнце, блестело в мокрых лугах, и отличная дорога скатертью ложилась под колёса…