Ёшкин кот, или Возвращение Раисы Захаровны

1.
Раиса Захаровна потянулась, зевнула и – внезапно проснулась. 
 
Раскрыв опухшие спросонья глаза, она недоверчиво посмотрела в потолок, сфокусировала взгляд на люстре венецианского стекла и, разочарованная, вновь закрыла глаза.   
 
Через минуту зазвонил будильник. Раиса Захаровна злобно отшвырнула его на пол. Будильник громко ударился о линолеум, жалобно звякнул и замолк.   
 
Раиса Захаровна вновь потянулась, села на кровати и, поджав нижнюю губу к верхней, уставилась на занавешанное легким белым тюлем окно.
 
- ****ь, сука, как же я устала, устала, устала, ****ая работа, - проговорила она, скинула на пол одеяло и начала тщательно изучать свои маленькие венозные ноги.   
 
- Никак до врача не дойду, - прошептала Раиса Захаровна. – Уж сколько времени-то прошло, когда эти венки появились? Батюшки, ****ый в рот! Год уж точно прошел. Да больше, прошлогодним летом, на пляже, с Клавкой, она, сука, их заметила, Клавка-****явка. Ссссука.   
 
Раиса Захаровна с трудом поднялась с кровати, из лежавшей на прикроватной тумбочки пачки « Winston Lights » вытащила сигарету и с полузакрытыми глазами отправилась на кухню. Поставив на плиту чайник, закурила.   
 
- Осторожно, двери закрываются, следующая станция – «Ленинский проспект». Чу-чуф-чу-чуф-чу-чуф-чу-чуф-чу-чуф. Станция «Ленинский проспект». Осторожно, двери закрываются, следующая станция – «Шаболовская», - Раиса Захаровна по утрам играла в метро.   
 
Чайник закипел, когда она мысленно доехала до ВДНХ.   
 
Потушив в пепельнице бычок, Раиса Захаровна достала большой бокал с нарисованным павлином, заварила чай из пакетика.   
 
- Сука, сахар закончился, вчера забыла купить, - разозлилась она и поставила бокал на подоконник, остужать.   
 
Напевая «Странник мой, мой малыш» Аллегровой, Раиса Захаровна отправилась в ванную.   
 
Включила воду, проконтролировала напор и температуру, подставила под струю голову, намочила волосы.   
 
Со стеклянной полочки достала шампунь, выдавила положенную порцию на ладонь, нанесла на волосы и взмылила.   
 
Смыла.   
 
Почистила зубы.   
 
Трижды умылась, перекрестилась.   
 
Вытерла лицо и волосы.   
 
Посмотрела в зеркало и со словом «бляяяядь» покинула ванную.   
 
Вновь вернулась на кухню, подошла к окну, и, попивая мелкими глотками несладкий чай, вперилась глазами в предрассветное утро.   
 
«Я не знаю, где ты, Василий, - подумала Раиса Захаровна, - я не знаю, где ты, Василий, но … я … я…».   
 
Поставив бокал на подоконник, Раиса Захаровна вернулась в спальню, аккуратно расчесала влажные волосы, включила ноут-бук.   
 
Windows оглушили комнату своим традиционным приветственным звуком.
 
«Странник мой, мой малыш,
В этот час ты не спишь,
Ты в какой неведомой стране? О-о…
Странник мой, мой малыш,
В этот час ты не спи-ишь,
Знаю я, ты помнишь обо мне», - напевала Раиса Захаровна, вводя пароль единственной учетной записи в компьютере.   
 
Подключив Интернет, Раиса Захаровна зашла на сайт «Одноклассников». За ночь ей никто не написал.   
 
Раиса Захаровна открыла новую вкладку и проверила электронную почту. Новых писем не было.   
 
Закрыв окна Интернета, она нажала на кнопку «Пуск», выбрала функцию «Выключить» и вновь отправилась на кухню.   
 
Холодный недопитый чай поджидал ее на подоконнике.   
 
- Василий, Василий, Василий! - заорала Раиса Захаровна и в истерике кинула бокал в стену. Бокал разбился, оставив на стене большое мокрое коричневое пятно.    
 
2.
Выйдя из подъезда в промозглую осень, Раиса Захаровна раскрыла зонт и поспешила в метро.   
 
Прохожие, идущие навстречу, казались ей некрасивыми и неопрятными. Наверное, и она казалась такой же прохожим, идущим навстречу.
 
Завернув за стеклянное здание японского ресторана, Раиса Захаровна оказалась у входа в метрополитен.   
 
Сложив зонт, вошла в подземный переход. Неуклюже распахнула заляпанные двери. Сильный поток воздуха от подходящего поезда растрепал ее тщательно уложенную прическу.   
 
- Сука, ****ь, - пробурчала Раиса Захаровна и вбежала на станцию.
 
Пройдя через турникеты, спустилась по ступеням и оказалась на платформе.   
 
Десятки людей, таких же, как она, заспанных, недовольных, нервных, злились в ожидании очередного состава.   
 
Через полминуты подъехал новый поезд. Раиса Захаровна протиснулась в середину вагона и схватилась за поручень. Молодой человек, сидевший напротив, сердито на нее посмотрел.   
 
«Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – «Ленинский проспект», - провозгласила электронная женщина откуда-то сверху, и поезд тронулся.    
 
3.
Раиса Захаровна приехала на работу с опозданием на десять минут.
 
Поздоровавшись с приветливым пожилым охранником, она юркнула в свой кабинет с золотой табличкой «Отдел кадров» на двери.
 
- Здравствуйте, девочки, - кинула Раиса Захаровна группке немолодых девушек, собравшихся у одного из стола над раскрытым каталогом "Avon".
 
- Привет, Рай, - зашелестели дамы пухлыми губами.
 
Усевшись за свой рабочий стол, Раиса Захаровна включила компьютер, подмазала губы едко-красной помадкой и вышла в Интернет.
 
На экране замигало сообщение, возвещающее о том, что ей пришло одно электронное письмо.
 
"Спам, наверное. Или Дима?" - подумала она и, набрав шестизначный пароль, вошла в почту.
 
Отправителем письма значился Дима Медвед.
 
"Димка", - догдалась Раиса Захаровна и принялась читать письмо.
 
Вот его содержание:
 
"Здравствуйте, дорогая Еванжелина!
Вчерашний сеанс терапии и глубокого гипноза пошел мне на пользу. Спасибо Вам огромное.
Но, несмотря на Ваши предостережения, мне пришлось позвонить ему... Он умолял меня, названивал, прислал sms.
Я человек милосердный, Еванжелина. Я человек милосердный. Я перезвонил ему сегодня с утра. Только потому, что он умолял меня вчера об этом. Он не взял трубку. У меня сердце не на месте".
 
"Долбанный придурок", - подумала Раиса Захаровна и продолжила читать:
 
"Я вчера напился вина и долго плакал в своей одинокой кровати. Все время плакал. Плакал-плакал.
Я чувствую себя главным героем дурацкого романа, который должен закончится смертью главного героя. Странного экзистенциального романа, понимаете? С плохой развязкой и торжеством несправедливости.
Меня, конечно, вдохновляют Ваши слова о моем скором президенстве. Но ведь не будет мне счастья, пока я душу свою не успокою, независимо от статуса своего и материального положения.
Жду Вашего поучительного психотерапевтического ответа. У меня важное собрание с утра в "Газпроме", буду в сети после обеда.
Спасибо. Ваш Дима".
 
"Как меня заебали эти слабые мужики, ****ь", - выругалась про себя Раиса Захаровна и принялась писать ответ.
 
"Милосердие Ваше - коту под хвост, Дмитрий. Вы уж простите за грубость, но мы давно с Вами договорились писать все начистоту. Коту под хвост. Потому что любить Вас никто не будет, пока Вы сами себя не полюбите. Пока Вы не умоете эту шоболду, Вас окружающую, помоями и не прогоните вон со двора. Пока Вы не заставите себя уважать, никто Вас уважать не будет. В этой жизни нужно уметь драться, Дмитрий, нужно уметь давать отпор, нужно уметь мстить. Нужно совершенно четко понимать, что те, кто доставляет Вам неудобство, испытывает Ваше терпение, уничтожает Вас ментально и причиняет Вам страдания не может именоваться Вашим другом, любовником, братом, близким человеком. Близкий человек никогда бы не допустил Ваших страданий. Его сочувствие было бы действенным, а не показным. Заботясь о Вашем душевном покое, я прошу Вас вновь делать только то, что будет Вам полезным, что успокоит Ваше сердце, что приведет к отдохновению и радости, Вашей радости. Перестаньте быть слишком альтруистичным. Забудьте о человеколюбии безграничном. Неужели Вы до сих пор не решили для себя, какие они все суки. Мерзкие сссссученные мрази. Мы же так подолгу говорили с Вами на эту тему. Берегите себя в первую очередь. Думайте о себе в первую очередь. Это Ваша жизнь. Это Ваша жизнь. Довольно Вам проживать чужие жизни. Довольно. Довольно!
Насчет Вашего скорого продвижения по служебной лестнице, я Вам хочу сказать следующее. Не за горами тот час, когда Вовик назовет Вас своим преемником. Вы должны быть готовы к смене власти. Я надеюсь, подготовка к заговору идет полным ходом. Не забывайте и о нашем Священном Уговоре, кровью подписанном. Жду с нетерпением окончания Вашего заседания и ответного письма.
Всегда Ваша, Еванжелина."

- Ну что, девчат, что там новенького из косметики? - весело воскликнула Раиса Захаровна, закрывая окно переписки.
 
4.
Во время обеда провожали на заслуженный отдых старейшую кадровичку отдела Зинаиду Степановну.
 
Скукоженными своими пересохшими губами Зинаида Степановна разделывала куриную ногу.
 
Вторили ей и остальные представительницы отдела, запивая куриное мясо виноградным соком. Мясо ела и Раиса Захаровна - через две недели после того, как Василий покинул ее, у нее случился нервный срыв, она напилась водки и с тех пор навсегда покончила с вегетарианством.

В разгар обеда Зинаида Степановна неуверенно встала со стула и произнесла своим громким, чуть надтреснутым голосом:
 
- Хочу, девчата, чтобы мечта моя давнишняя осуществилася наконец.
 
- Кака, кака мечта-то, - затараторили женщины.
 
- Хочу, чтоб вы меня фенами обдували бы с разных сторон, а на мне маленькая юбочка бы была надета и она, юбочка-то эта, развевалася бы на ветру, как у этой, ну как ее, артистки американской...
 
- Дженифер Лопез? - с плохим английским акцентом подсказала полная Тамара Игнатьевна.
 
- Да нет, ну, как ее, на букву "П"...
 
- Перис Хилтон? - догадалась моложавая Альбертина Равильевна.
 
- Перис? Ну да, вроде Перис, что ль? не помню....
 
- Ой, бля, Перис Хилтон престарелая, - злобно проверещала усатая Роза Гаджиевна Мамедова и в отвращении отвернулась.
- Где ж мы тебе фены-то возьмем, Зин? - рассмеялась пышногрудая Лидочка.
 
- Да и юбочку коротенькую, - поддакнула черноволосая Зуля.
 
- А *** знает, где вы это все найдете, только хочу я и все, - рассердилась Зинаида Степановна. - Найдите, я сказала. Или укушу укусом своим ядовитым.
 
С этими словами Зинаида Степановна продемонстрировала собравшимся окровавленные свои десна с огромными белыми звериными клыками, из них торчащими.
 
Каждый в отделе знал, что значит ядовитый укус Зинаиды Степановны. Любое недовольство свое срывала она на несчастных своих сотрудницах, запуская огромные свои клыки в пресные тела ни в чем не повинных коллег. Укусы Зинаиды Степановны заживали очень долго и болезненно. Потому в коллективе старались ее не обижать и всячески ублажать, поддерживая в ней хорошее настроение.
 
Услышав про ядовитый укус, все переглянулись и затихли. Надо было что-то решать.
 
- Девочки, а почему мы должны все время бояться укуса этой старой кошелки! - тишину нарушил одинокий и смелый голос, прозвучавший как гром среди ясного неба.
 
Все в недоумении обернулись и обнаружили, что голос принадлежал Раисе Захаровне, стоявшей подле большого шкафа с личными делами сотрудников, скрестив на груди руки.
 
- Раис, ты чего? - испуганно прошептала Зуля.
 
- А ничего. Чечево. Поешь говна овечьего, - передразнила Зулю Раиса Захаровна. - Доколе, скажите, доколе терпеть мы будем нагнетание внутренней обстановки в нашем сплоченном женском коллективе угрозами укуса и дальнейшего долговременного заживления ссадин? Не пора ли покончить с этим раз и навсегда?
 
Женщины молчали, смущенно опустив взоры в пол.
 
Внезапно Зинаида Степановна зарычала, запрыгнула на стол и, сбрасывая на пол коробки с соком и тарелки оливье, на четвереньках поползла по направлению к Раисе Захаровне. Женщины в испуге стали отбегать от стола и прижиматься к стенам помещения.
 
Раиса Захаровна хладнокровно вытащила из дамской сумочки черный начищенный маузер, прицелилась и разрядилась в лоб Зинаиды Степановны.
 
Зинаида Степановна остановилась, осмысливая происходящее, и громко повалилась на бок. Черно-красная кровь ее пульсировала из простреленного черепа.
 
- Вот и проводили..., - грустно выдохнула Зуля.
 
5.
За окном препротивно каркали птицы.
 
Раиса Захаровна смотрела в дождливую осень, пока сотрудницы затирали пятна крови на паркетном полу.
 
Дождь моросил не переставая. Поднимаемые порывами грязного московского ветра, по воздуху перемещались мокрые древесные листья.
 
Хмурая осень, казалось, наэлектризовывала все пространство унылостью и чувством безысходности.
 
Немногочисленные прохожие, ютясь под куполами своих зонтов или капюшонов, семенили по черным заасфальтированным тротуарам, продвигаясь к метро.
 
Время остановилось под низким серым небом, и не было конца серому небу, и не было у него начала.
 
6.
Поудобней расположившись в постобеденном саркофаге, Раиса Захаровна разрыдалась.
 
Она была настолько одинока, вот уже несколько лет она была настолько одинока, что Иуда Искариот мог возрадоваться своему одиночеству в палестинской пустыне, потому что его одиночество не было одиночеством вовсе по сравнению с одиночеством Раисы Захаровны.
 
Иуда Искариот, как и всякий порядочный иудей начала новой эры, был недоразвитым, необразованным увольнем, никогда не читавшим Кафку и не подозревавшим о философии экзистенциализма. Свесив ноги свои в жаркое пекло удушливого воздуха, он самоубийством спас свой сильно взволнованный разум. Раиса Захаровна, будучи женщиной современной и образованной, преодолевала свое одиночество алкоголем, наркотиками и жестокими истериками с битьем керамических вещей, попавшихся под горячую руку. Поскольку керамики, водки или сальвии сейчас рядом не оказалось, она разрыдалась.

В постобеденном саркофаге можно было рыдать без страха быть замеченной и уличенной в слабости. Слабых людей Раиса Захаровна ненавидела, за частые проявления слабости она ненавидела и себя. Ей сложно было жить – жить и ненавидеть себя. Но она ничего не могла с собой поделать.
 
Как ни прискорбно это было сознавать – да, Раиса Захаровна была слабым человеком. Казалось, годы одиночества и самостоятельной ежедневной борьбы должны были закалить ее, выработать необходимые качества, способствующие мобилизации организма в минуты отчаяния. Но сколько бы она ни силилась, как бы она ни старалась заставить свой разум работать по-другому, по иному оценивать свое вынужденное одиночество на склоне лет, ничего не выходило. Слабый организм ее был силен в своей слабости.
 
В чем именно была ее слабость? Что именно так сильно ранило ее душу и заставляло искать утешение в рюмке портвейна или в одурманивающих наркотических веществах?
 
Одиночество – слишком емкое понятие, чтобы применить его к конкретной, маленькой, беззащитной жизни. Была ли она одинока? Ведь у нее были сослуживицы на работе. Старые и неинтересные, вяжущие носки для своих перезрелых внуков, жующие остатками зубов плоды персиков и сплевывающих в морщинистые ладони обсосанные, лишенные мякоти бобки.
 
Осталась и парочка друзей, Раиса Захаровна знала их еще со школы, Риточка и Шура, любительницы посплетничать, обсудить личную жизнь звезд российской эстрады.
 
Раиса Захаровна в свои шестьдесят вполне могла быть интересна мужчинам, она могла бы закрутить роман, если бы захотела этого.
 
Денег у нее было достаточно и для выхода в свет, для посещения ресторанов, казино, бильярдных.
 
И за границу она часто летала, каталась на лыжах в Швейцарии, лазила в гробницу фараона в Египте, гуляла по району красных фонарей в Амстердаме.
 
В чем же причина тогда была ее скверного одиночества?
 
А в том заключалась эта причина, что не хотела она ничего из вышеперечисленного.
 
Не хотела слюнявить бобки и проглатывать прожеванную персиковую кашицу. Не хотела обсуждать жизнь звезд, они были ей неинтересны. Не хотела лыж, пирамид и проституток. Не хотела. Не хотела.
 
А чего она хотела, того сама не ведала. Не знала. Постоянно копалась в своих мозгах, придумывала новые развлечения и … часто разочаровывалась в них, еще даже не воплотив в реальность.
 
Не знала, чем себя занять.
 
Многие недоуменно и обиженно фыркнут сейчас. Вот, я уже вижу, как в отвращении отворачивается какая-нибудь Лариса Ивановна, штукатурщица, или Петр Петрович, сантехник. Отворачиваются они и злобно шепчут: «Не знала, чем занять! Бездельница, бля. Мне бы ее проблемы».
 
Мы же вместе с Раисой Захаровной плюнем в спину этим землеройным червям и скажем так: «Занимайтесь-ка вы лучше своей штукатуркой, работяги, и не лезьте-ка вы в душу человека тонкого и по-другому организованного. Ваши трубы, валики и краска нас не интересуют».
 
Так вот, об одиночестве.
 
Одиночество.
 
Когда темнота вторгается в глаза.
 
Когда мучает бессонница.
 
Когда старые друзья вызывают отвращение и ненависть.
 
Когда люди в вагонах метро ощущаются мерзкими тварями, чинно сжимающими свои тонкие губы в подобие дикой нечеловеческой усмешки.
 
Когда они кажутся такими нелепыми, такими страшными, несуразными, головастыми.
 
Когда жить не хочется, дышать не хочется, петь не хочется, есть не хочется, а хочется только рыдать, рыдать, рыдать.
 
Когда слезы произвольно катятся по щекам.
 
Когда мучают мигрени. Когда ненавидишь весь белый свет.
 
И когда, в конце концов, некому сказать обо всем этом.
 
Некого взять за руку и проследить за выражением лица слушателя после твоего рассказа.
 
Когда все вокруг заебали своими неинтересными историями.
 
Когда все вокруг пляшут, не замечая твоего одиночества.
 
Когда все веселятся, оставляя тебя наедине со своим горем.
 
Когда обижаются на твою озлобленность, не в силах даже попытаться понять и помочь.
 
Когда закрепляешь на крюке веревку, чтобы оттолкнувшись от стула, броситься на пол и не долететь до него, а потом, когда уже стоишь с затянутой петлей на шее, вдруг понимаешь, что никому ты этим ничего не докажешь, что вчерашние приятели осудят, им же хоронить тебя придется, деньги на тебя тратить.
 
Когда ты одумываешься, ослабляешь веревку, спускаешься вниз и дрожащими ногами с поволокой липких слез на веках отправляешься спать в одинокую постель.
 
Когда ты пытаешься заснуть, а вместо этого, не в силах удержаться, начинаешь орать во все горло, проклиная Создателя за свое рождение.
 
Когда ты понимаешь, что люди используют тебя, потому что ты из чувства природной деликатности и скромности не можешь использовать их.
 
Когда ты понимаешь, что один, один, на всем белом свете.
 
Вот тогда и наступает Одиночество.
 
А вместе с одиночеством приходит и его всегдашняя спутница – депрессия.
 
Депрессия и апатия.
 
Мир превращается в серые руины, память удерживает в голове только последние минуты, становишься медлительным и обессиленным.
 
Ничего потому что нет больше, и никогда не случится впредь.
 
Потому что все тщетно.
 
И ноги твои ослабевают, потому что незачем ходить.
 
И речь твоя становится невнятной, потому что больше не о чем говорить.
 
И постоянно болит голова. Постоянно болит голова. Постоянно.
 
И перестает она болеть только после того, как выпьешь много алкоголя.
 
Напьешься, и становится легче. Самооценка повышается.
 
Ты чувствуешь себя в силах изменить сложившуюся ситуацию.
 
И, обессиленный, падаешь на диван, в который раз осознав свою неспособность что-либо изменить.   
 
Время сна закончилось. Дежурный протяжный звонок встревожил мертвую офисную тишину. Постобеденные саркофаги стали со скрипом открываться, выпуская наружу заспанных сотрудников.
 
Осторожно промокнув мокрые от слез глаза носовым платком, чтобы не размазалась тушь, вылезла из саркофага и Раиса Захаровна.
 
Все неспешно возвращались к своим делам, приостановленным в связи с обязательным послеобеденным сном.
 
Раиса Захаровна чуть задержалась у саркофага, постояв несколько минут у его блестящего корпуса, похожего на огромную, стальную капсулу-таблетку. Выйдя из неожиданно постигшего ее оцепенения, Раиса Захаровна встряхнула кудряшками обесцвеченных волос и отправилась к своему рабочего столу.   
 
У стола ее поджидала незнакомая дама в сером деловом костюме, неприлично-густо напомаженными красными губами и в синей вязаной шапочке со смешным бумбоном.
 
- Здрасьте, - официальным тоном произнесла Раиса Захаровна, подходя к столу. – Вы ко мне?
 
- Да, к вам, - весело произнесла дама. – Я новый сотрудник фирмы. Любовь Владимировна. Мне бы оформиться надо. Вот вам моя трудовая, вот пенсионное, вот ИНН.
 
Любовь Владимировна достала из сумочки документы, положила их на стол.
 
- Оформим, милая, по лучшему разряду оформим, - добродушно пошутила Раиса Захаровна и уселась за компьютер.    
 
7.
Был уже конец рабочего дня, и Раиса Захаровна собиралась уходить, когда внезапно на дисплее ее компьютера высветилось сообщение о новом электронном письме в ее ящике. Она недовольно поморщилась и открыла почту. Отправителем письма значился Дима Медвед.   
 
«Мне нужно срочно встретиться с Вами, - писал Дима. – Сегодня произошло нечто странное, необъяснимое. Мне срочно увидеться с Вами надобно, с глазу на глаз, воочию. Я не забыл о том, что мы договаривались общаться заочно, но дело очень деликатное, поверьте, и я не могу доверить мое повествование электронной почте. Потому прошу пойти мне на встречу и согласиться на ужин. Жду Вас в семь вечера в ресторане «Кот д'ивуар» на Новослободской. Прошу довериться мне. Заверяю Вас, что Вам ничего не угрожает. Всегда Ваш, Дима».   
 
- Я знала, что этим все кончится, - буркнула Раиса Захаровна и выключила компьютер.   
 
8.
Кутаясь в ворот пальто, Раиса Захаровна шла по слабо освещенным улицам, направляясь к африканскому ресторану «Кот д'ивуар». Встреча с Дмитрием не входила в ее планы не только на сегодняшний вечер, но и на всю последующую жизнь, она не переносила общество малоизвестных людей, с которыми нужно знакомиться и играть светские спектакли. Ей казалось, что жизнь ее уже настолько устаканилась, настолько устоялась, что впускать в нее новых людей, способных поколебать устоявшееся новыми впечатлениями, рассказами и судьбами, ей было тревожно. Она плохо сходилась с людьми. Тратить такие драгоценные после шестидесятого юбилея дни, недели, месяцы на знакомство, подробное вникание в новые проблемы новых знакомых означало для Раисы Захаровны попусту разбазаривать личное время, которого и без этого вовсе ни на что не хватало. К тому же она не любила африканскую кухню, поэтому предстоящее свидание не приносило ей даже радостного предвкушения вкусно поужинать.   

Пара прилично одетых пожилых людей, старик и старуха, неспешно ковыляли ей навстречу. Старик показался Раисе Захаровне знакомым. Она пристально посмотрела ему в лицо, но старик не ответил на ее взгляд, тут же отвернулся.

Раиса Захаровна миновала пару и, поскольку ее не покидало тревожное чувство, что она где-то уже встречалась со стариком, она украдкой обернулась и посмотрела вослед пожилой паре. Но старик не оборачивался и продолжал идти своей неуверенной походкой по тротуару, неуклюже придерживая за локоть свою старую спутницу.

«И где-то я его видела, точно где-то видела», - подумала Раиса Захаровна и отправилась дальше.   

В ресторане было душно и слишком светло. Африканки в пестрых ночных рубашках разносили по столам экзотические напитки всех цветов радуги. С кухни доносился терпкий запах поджаренного носорога. Поваренок за барной стойкой искусно разделывал вареную шею жирафа.   

Было без десяти семь. Оглядев непросторный зал ресторана, Раиса Захаровна поняла, что пришла первой. Заняв уютное местечко на леопардовых шкурах, разостланных на полу у самого окна, Раиса Захаровна в ожидании Дмитрия стала разглядывать меню.   

- Здравствуйте, - шепнул кто-то над самым ее ухом и уселся за стол.   

«Какой невзрачный мужчина», - подумала Раиса Захаровна, натянув губы в приветливой улыбке.   

- Дмитрий, - представился мужчина.   

- Еванжелина, - ответно представилась Раиса Захаровна.   

Дмитрий был одет в перламутрового цвета костюм «тройку», белый галстук был повязан на его толстой, мужицкой шее. На короткий, кривых жирных пальцах красовались три перстня, каждый из которых был инкрустирован особым драгоценным камнем. Один перстень был с рубином, другой – с изумрудом, в третьем красовался огромный бриллиант.   

- Я рад, что вы выкроили время, - неуверенно начал Дмитрий. – Вы уже выбрали что-нибудь.   

- Я… пожалуй, пока съем салат из цеце.   

- Прекрасно, салат из цеце. Абайоми, - Дмитрий подозвал официантку. – Даме салат из цеце, а мне – как обычно.   

- Будэ здэлана, - на ломаном русском вымолвила официантка и поспешила исполнять заказ.   

- Итак, ... Дмитрий... – начала Раиса Захаровна, чувствуя себя намного сильнее сидящего перед собой респектабельного господина, пытаясь придать своему голосу надменно-насмешливое выражение.