второе декабря, день провозглашения республики Лао

   - Мам, мне сегодня большое дерево приснилось, сломанное. Это к чему?
   - Я в вещие сны не верю, ты же знаешь А по Фрейду - наверняка неприличность какая-нибудь.
   
   ***1. Жена***
   
   Он проснулся ночью. Полежал, глядя, как качаются тени веток старого вяза лунном квадрате окна. Включил маленькую прикроватную лампочку и взял книгу.
   В другой комнате его жена подняла голову, заслышав шорохи. Заметила слабо светящуюся полосу под дверью. Подавила в себе желание встать, подойти, спросить, что случилось. Его сердила чрезмерная забота, и, зная это, она осталась в постели, вслушиваясь в предутренние звуки старого дома. Через некоторое время свет погас и она успокоилась.
   
   Утром она все-таки спросила:
   - Не спал?
   - Почитал немного, потом заснул. Что-то душа у меня болит, Тамара.
   - Нет такой части тела, "душа", - бодро ответила она (не позволять, не позволять киснуть!). - Давай-ка не выдумывай, идем кашу есть. Гречневую сварила. Давление измерил?
   - Сто сорок на девяносто пять.
   - Таблетки не забудь выпить.
   Он улыбнулся:
   - С тобой забудешь.
   
   Жена следила за медицинской и околомедицинской литературой, выписывала газету ЗОЖ, заваривала по утрам травы и замачивала урюк (баланс калия), солила обязательные ежедневные салаты морской солью, покупала модные биодобавки и разрекламированные чудо-приборы. Он послушно - чтобы не ссориться - пил чернику для глаз, перекись для обеззараживания, кремневую воду и селен для чего-то еще, дышал в банку через гофрированную пластиковую трубочку, прикладывал к запястьям электроды. Так было проще и - как знать? - может быть, что-то действительно помогало.
   
   За завтраком она предложила:
   - Давай сегодня сходим на выставку? Куинджи из Третьяковки привезли. Галка была, вернулась довольная.
   Ему не очень хотелось в музей. Впрочем, какая разница. В любом случае нужно гулять, ходить, двигаться. Куинджи - так Куинджи.
   - Только не пешком.
   - Хорошо, на автобусе, - она посмотрела на мужа с легкой, уже привычной, тревогой: как он? Вроде бы нормально. Точнее, как обычно. Немного грустит в последнее время, никак не свыкнется с новым статусом. Тяжело мужчине становиться пенсионером. И женщине непросто, а уж мужчине... Нет, решено, решено, в музей.
   
   - На обед пирожки сделаем? С рыбой. Или с луком-яйцами?
   - Архип-Архип... Архип охрип, - он все еще крутил в голове мысль о выставке. - Надо будет во "всемирку" заглянуть, посмотреть, что там этот Архип... вроде бы сын сапожника. А с пирожками, Том, не торопись. Лучше вечером.
   - Почему вечером? А в обед что?
   - Я думаю после Куинджи в институт зайти. Раз уж рядом будем. Володька Топин меня давно на чашку чая зовет. И поговорить.
   - А я?
   - Ты домой пойдешь: пирожки лепить. И меня ждать, на праздничный ужин.
   Ему нравилось объявлять "праздничный ужин" по поводу и без. Получил премию, сбежал с работы на час раньше, починил розетку или протекающий кран на кухне - накрывай, супруга, стол, корми мужа-героя! И сам сразу же подключался: точил ножи, резал сыр и колбаску тонкими невесомыми ломтиками. Из того, что находилось в холодильнике, изобретал какой-нибудь невероятный, авторский, супервкусный салатик. Он любил и умел готовить, а жена с радостью оставалась "на подхвате".
   
   - Что праздновать-то будем? - рассмеялась она.
   - Что ж мы, не найдем что отметить? Культпоход наш. Или - он поправил очки, раскрыл газету, - или еще что-нибудь. Второе декабря... что там? День банкира. Нет, это не наш день. Вот ещё: день провозглашения республики Лаос. Нравится? Международный день борьбы за отмену рабства. В Чикаго атом расщепили. В Шанхае тарелку летающую видели. Именинники нынче Адриан, Аза, Денис, Иларион, Фёдор, Варлаам. У тебя, Тома, нет знакомого Варлаама?
   - Варлаама нет, только Федор.
   - Жаль, жаль. А еще именины у Вивиана, Дасия, Ефимии, Иосафа, Лиодора, Неофита, Панхария, Узия, Фалалея, Христофора, Авдея, Авенира, Акиндина, Анфима, - он со вкусом перечислял позабытые заковыристые имена. - Назвали бы дочь Евфимией... а не Галиной... испекли бы каравай. Позвоню ей?
   - Вторник. У нее занятия с восьми утра.
   - Тогда позже.
   
   Дочь жила отдельно, забегала реже, чем хотелось бы.
   Реже, чем могла.
   Позвонить лишний раз - и то порой ленилась.
   Он набирал номер сам:
   - Привет, ребенок! С праздничком.
   Каждый день - с праздничком.
   
   По выставке ходили долго, с чувством-толком-расстановкой. Обошли все залы, с интересом и удовольствием рассматривали картины. Он громко - немного позируя перед пожилыми музейными дамами - рассуждал о Шишкине, Фешине, Айвазовском.
   Народ с интересом наблюдал за пожилой парой: профессор, наверное. А может, бывший военный. Высокий, седой, немного сутулящийся, но все-таки статный, в новенькой кожаной куртке на меху. И настоящая профессорско-генеральская жена, заботливая, маленькая и забавная, в каракулевой шубке и каракулевой же крохотной шапочке.
   
   Он проводил жену до перекрестка.
   Она перешла дорогу, обернулась, помахала рукой.
   Подумала: "Все-таки красивый он у меня. Хоть и за семьдесят. Хоть и с палочкой".
   Помахала еще раз. И поспешила домой, печь пирожки.
   
   ***2. Дочь***
   
   Занятия с восьми, пришлось рано встать, а я это не люблю. Сова я. Могу и до обеда в постели проваляться, только дай.
   Но утро все равно получилось удачное. Приятно, когда студенты слушают заинтересованно, решают задачи с азартом.
   Задержалась после занятий, разбирая задание и находя ошибки в работе у смешной третьекурсницы. Шумная и простоватая толстушка так искренне сказала "Вы столько со мной сидели, всё объяснили понятно! Вы такая хорошая!". Честное слово, прямо так и сказала, дурёшка.
   Почувствовала гордость собой: все-таки я неплохой препод.
   Приехала домой передохнуть: вечером должен был придти ученик, оставалось часа два на кофе и компьютер.
   
   Мамин голос в трубке заставил на секунду поморщиться: наверняка нотацию прочитает или озадачит какой-нибудь чепухой.
   - Галя, звонил сейчас Владимир Федорович. Говорит, папе нехорошо стало. Спросил, домой его привезти или скорую вызвать. Я сказала - скорую.
   - Да, конечно, правильно. Господи. Сейчас я за тобой заеду.
   - Ой. Я же на телефоне. Вдруг его все-таки домой... Или как лучше? Как лучше, Галя?
   - Сиди дома. Я поеду.
   
   Колготки-джинсы-свитер-сапоги... Что случилось? Снова положат в больницу? Что? Почему? Осложнение после летней операции? Отторжение..? Нет, не может быть, много времени прошло. Куда я кинула кошелек? Снова нарушение кровообращения, как три года назад? Ключ. Дверь. Лишь бы скорая не задержалась. А если совсем плохо? Заводись же, заводись, черт тебя побери!
   И дурацкая, откуда вползла только, мысль: дачу-то я так и не оформила...
   Заткнись! Все обойдется.
   Нет, не думать о страшном, нет!
   
   О страшном думалось постоянно. С того майского дня, когда я увидела распечатку со словами "аневризма аорты". Врач, делавший УЗИ, встревожено сказал: "Обязательно к кардилологу". Понятное дело. К кардиологу, к другому кардиологу, к аритмологу... все лето мы кочевали от врача к врачу. Но разговоры велись про ишемию, про шунтирование. А при упоминания аорты врачи скучнели лицами и внятного ничего не говорили.
   Подруга-врач утешала: главное держать давление. И все будет нормально.
   - Берегите его, не заставляйте нервничать, не расстраивайте, никаких нагрузок, тяжестей...
   И - честная - добавила:
   - Быстрая смерть, конечно. Но... Сосед так умер. Кричал страшно... "Жжет, жжет". Пить просил...
   
   Я малодушно подумала тогда: "Если это случится, пусть я не увижу".
   ...
   Он сказал:
   - Сними... сними обувь... ноги... может быть, будет не так больно...
   Я торопясь расшнуровала, неумело - боясь сделать еще больнее - стянула жесткие ботинки. А он сказал:
   - Ботинки сними, пожалуйста... сними...