Введение
В начале 21 века страшная эпидемия под названием вирус ярости опустошила Великобританию. По неофициальным данным болезнь была искусственно создана в одной из секретных военных лабораторий по созданию биологического оружия. Поскольку заражены были и погибли все члены парламента, королевской семьи и министерства Обороны, этот факт никто не мог опровергнуть или подтвердить. Однако, проводившийся позже анализ вируса позволил установить его искусственное происхождение. За месяц Великобритания погрузилась в хаос. В первые дни удалось эвакуироваться нескольким миллионам британцев. Для них на территории Европы были созданы специальные лагеря беженцев. Оставшихся ждала страшная участь. В результате эпидемии 79 % населения погибли или считались пропавшими без вести. Беженцы влачили жалкое существование в лагерях, получая питание и медицинскую помощь от стран, позволивших им остаться на их территории. Кое–где из-за недовольства местного населения происходили столкновения с эмигрантами. Люди боялись заражения, хоть прибывшие и проходили карантин. Поэтому в некоторых лагерях были известны случаи нападения на британцев. В лагере, находящемся на территории Франции, был совершен теракт. Были страны, в частности США, Япония и многие другие, которые официально отказались принимать беженцев, мотивируя тем, что на их территориях происходят народные волнения и они боятся потерять контроль над ситуацией. В действительности же, они боялись, что кто-то из беженцев принесет ужасную инфекцию. Британцы жили из милости, в условиях, похожих на тюрьмы строгого режима, по десятку человек в одном помещении, зачастую в антисанитарных условиях, получая скудное питание. Но и такой жизни они были рады, несмотря на частые вспышки таких заболеваний, как тиф, дизентерия. Эти болезни поддавались лечению, и предпочтительнее было заболеть в лагере тифом, чем остаться в Англии. Там царила эпидемия, от которой лекарства не было. Остаться – означало погибнуть. Поскольку лишь в первые дни происходила организованная эвакуация людей из страны, а затем вирус ярости поразил всех – государственный аппарат и полицию – началась полная анархия. Не работал транспорт, не было электричества, телевидения, радио. Не было ничего, кроме зараженных окровавленных людей, бегавших по улицам и сметавших все на своем пути. Немногие уцелевшие прятались в домах и квартирах, баррикадировались, пытаясь продержаться как можно дольше. Они дожидались помощи, которая так и не пришла. Но потом голод и жажда гнали их на улицу, где поджидала смерть, где можно было заразиться и стать таким же обезумевшим каннибалом, полностью утратить человеческое начало, как и миллионы других, или умереть еще более жуткой смертью от рук зараженных. Некоторые люди от отчаяния предпринимали попытки доплыть до берегов Бельгии, Франции или Ирландии. Тысячи британцев плыли на катерах, яхтах, моторных лодках и даже на плотах. Некоторые тонули, не доплыв. Другие достигали желанных берегов. Но, едва ступив на берег, они гибли, расстрелянные солдатами. Правительства стран знали, во что вирус превратил Великобританию, и не желали рисковать. Натовские самолеты летали над зараженной территорией и видели пустые города, пожары, которые никто не тушил, стоявшие неподвижно автомобили, брошенные как попало. По улицам с криками ярости носились полулюди – полуживотные, в лохмотьях, с кровью на обезображенных лицах, с красными глазами, не обращавшие внимание на голод, холод, не нуждавшиеся в отдыхе. Они искали цель, которую нужно поразить – живых людей и безошибочно их находили. О причинах этого явления – о том, что зараженные никогда не нападали друг на друга, но всегда искали здоровых людей для выплеска своей агрессии, мы еще поговорим в дальнейшем. Великобритания практически перестала существовать как государство. Единственная ее уцелевшая часть располагалась на ирландском острове. Мэр Белфаста взял на себя полномочия премьер-министра. Ирландия, в свою очередь, укрепила границы с Британией и прекратила все дипломатические отношения. В мире был страх перед всем британским. Так, например, в одном чешском магазине продавщица сказала покупателю, что у нее есть хороший английский чай. Тут же началась паника и давка. Двое человек были ранены. Были случаи, когда громили автомобильные салоны, в которых имелись британские автомобили. Одну студентку из Берлина, которая побывала в Лондоне задолго до начала событий, закрыли в ее собственной квартире соседи и не позволяли ей выходить, пока не вмешалась полиция. Если в публичном месте появлялся человек, на одежде которого был британский флаг или символика футбольных клубов Англии, люди бежали от такого подальше, как от зачумленного. Но самый страшный случай произошел в США, где насмерть забили англичанку на глазах у ее мужа – американца. Несчастная женщина уже шесть лет проживала в Чарльстоне и не была на родине около трех лет. Но обезумевшие от страха люди решили убить ее, чтоб обезопасить себя. Теперь многие семьи должны были скрывать свое родство с англичанами. Слово «английский», «британский», вызывало ужас. Жертвами антианглийских настроений стали даже ни в чем неповинные британские коты, которых убивали тысячами.
Правительство США и Китая дали мэру Белфаста огромные долгосрочные кредиты с условием, что ни один гражданин Британии никогда не появится на их территориях, а также на территориях соседних с ними стран. Также Мальвинские острова были уступлены Британии. Местные жители в ужасе покинули их и спешно уехали в Аргентину и Бразилию. На островах разместили десятки тысяч эвакуированных счастливых британцев. Они оставили за собой разрушенные дома, зараженные города, погибших родных и друзей. Но они обрели новую родину. Жизнь никогда не была еще такой чудесной. Особенно это знали те, кому собственными глазами довелось видеть инфицированных. Бывшие миллионеры, потерявшие свои миллионы жили в одних же комнатах с бывшими жителями бедных кварталов и все равно были счастливы.
Британский остров был полностью изолирован от мира. Какие трагедии и ужасные сцены происходили там, что ожидало оставленных незараженных людей, которые не успели спастись, это не интересовало больше никого. Главное, что удалось предотвратить дальнейшее распространение инфекции. Специально созданная международная комиссия тщательно изучала снимки, сделанные с военных самолетов, регулярно облетавших остров. Им запрещено было совершать посадку. Пилоты получили четкие инструкции. Они знали, что в случае аварии вернуться они не смогут. Поэтому ничто не могло заставить их приземлиться. Были случаи, что на крышах домов находились живые здоровые люди. Иногда летчики видели крупные надписи на крышах, огромные плакаты с просьбами о помощи. Но нельзя было нарушить приказ. Нельзя было даже бросить им с самолета гуманитарную помощь. Первый контакт неизбежно повлек бы следующий, а такого риска допустить не могли. Оставшиеся были обречены. Чем дольше совершались такие полеты, тем реже встречали пилоты незараженных людей. Очевидно, все они постепенно гибли по разным причинам. Так прошло около шести месяцев. Все инфицированные к тому времени умерли от истощения. Улицы были усеяны трупами. Официально территория Британии объявлена была незараженной. Войска НАТО начали работу по дизинфекции. Им предстояло убрать с улиц и домов тысячи трупов. Также необходимо было уничтожить крыс, птиц и одичавших домашних животных, которые не могли заболеть, но переносили инфекцию. Наконец, в Лондоне Собачий остров был полностью очищен и изолирован. Первые англичане под охраной военных заселили его. Жизнь постепенно входила в прежнее русло. На территории Британии были найдено 659 чудом выживших. Все они прошли карантин и были переселены на Собачий остров. Впервые ученые получили возможность изучить образцы вируса ярости. До этого времени мир слишком был озабочен проблемой распространения инфекции, поэтому и речи быть не могло, чтобы вирусные клетки доставили бы в другое государство, пусть даже и для изучения. Теперь же на Собачьем острове была построена биологическая станция, где ученые в первый раз взглянули на вирус в микроскоп. Результаты анализа были ошеломляющими. Неизвестный миру гений, создавший этот вирус, мог бы встать в один ряд с такими учеными как Эйнштейн или Ньютон, останься он в живых. Очевидно, что в секретной лаборатории был придуман уникальный белковый катализатор. Известно, что вирусы являются пограничными формами жизни. Имея колоссальную способность к размножению, они по сути являются паразитами. Попав в клетку организма хозяина, вирусы действуют как автоматический шприц, впрыскивая свою нуклеиновую кислоту и разрушая собственно ДНК клетки. Таким образом, используя имеющиеся в клетке хозяина синтезирующие механизмы, вирус заставляет клетку производить нужные ему ферменты и белки. Одновременно с лихорадочной быстротой образуются новые вирусные молекулы, атакуя и разрушая все больше и больше клеток организма. Но у вирусов отсутствует собственный аппарат обмена веществ. Иными словами, без хозяина вирусу не выжить. Новый вирус ярости мог существовать сам по себе. Взглянув на него в линзу микроскопа, ученые пришли в ужас. Его назвали супервирус. Строго говоря, это был уже не вирус, а новое уникальное образование. Погибшим ученым удалось синтезировать вирусные нуклеиновые кислоты и белки. Вирус ярости являлся искусственно первичной пограничной формой жизни. Попытки удлинить или укоротить на несколько звеньев его молекулу ДНК, чтобы ослабить его, не имели успеха. Вирус тут же бешено воссоздавал пораженные участки. Казалось, он обладал каким-то интеллектом, обладал признаками чего-то живого. Каким образом его получили британские ученые – до сих пор загадка. Скорее всего, взяв за основу вирус бешенства, ученые добавили большое число новых ферментов и липидов.
По крайней мере, изучая образцы вируса в лаборатории на Собачьем острове, биологи выяснили причину быстрого поражения зараженного организма. Ведь буквально через 1 – 2 минуты после укуса инфицированным, а то и еще быстрее, проявлялись все страшные признаки заражения – ярость, агрессия, светобоязнь, судороги, легочные кровотечения, расстройство дыхания, сокращения диафрагмы, спазмы глотательной мускулатуры. Скрытой стадии как таковой не было, развитие болезни было сверхбыстрым, не имеющим аналогов. Неизвестный катализатор помогал вирусу мгновенно разрушать мембраны клеток. Кроме того, вирус уничтожал клетки мозга. Инфицированные лишались разума, памяти, полностью теряли человеческий облик.
Как мы уже сказали, вирус ярости создавался в качестве биологического оружия. Поэтому наряду с разрушением, он мобилизовывал организм. Например, больные и старые люди, пораженные вирусом, вели себя так же как и другие – не нуждались в пище, отдыхе, сердце их должно было работать в усиленном режиме. Известны так же случаи, когда инфицированные получали сильные травмы не совместимые с жизнью для обычного человека, но не обращали на это никакого внимания, они могли лишиться руки или ноги, но продолжали преследовать жертву. Очевидно у них был колоссально высокий болевой порог. Так же у них отсутствовало чувство страха, самосохранения. В припадках они часто наносили себе увечья, прыгали с высоких этажей и мостов.
Являясь по сути биологическим оружием, заболевшие вирусом ярости безошибочно находили жертв. Они словно имели задачу – найти неинфицированных и уничтожить их. Поскольку инфицированный не обладал интеллектом, зачатками сознания, не владел человеческой речью, он убивал без разбора, неважно, кто был у него на пути – лучший друг или родственник. Причины такого поведения до сих пор непонятны. Не найдя жертвы на своем пути, инфицированный впадал в своего рода оцепенение. Выжившие люди констатировали, что зараженные словно искали объект для выплеска своей агрессии, но никогда не нападали на себе подобных. Они искали здоровых людей и находили, пусть даже те и прятались. Позже американский биолог Джефф Планта высказал предположение, что вирус ярости, убив одни клетки мозга, увеличивал роль других. Вполне возможно, инфицированные имели более развитые слух и обоняние, и находили здоровых людей благодаря выделяемому теми адреналину.
НАТОвские войска продолжали тем временем расчищать город. Трупы были везде. Обезумевшие от ужаса люди прятались в труднодоступных местах и там погибали от голода, жажды или заразившись яростью. Их тела находили и доставали из шахт лифтов, из подсобок, из туннелей метро, из систем канализаций. В пригородах пылали огромные костры из мертвых. В Лондон продолжали возвращаться люди. Когда их количество достигло 450 тысяч человек, произошло непоправимое – вирус вернулся. Была найдена женщина, являвшаяся носителем инфекции. Очевидно, вирус мутировал, поскольку она не проявляла признаков болезни. Так или иначе, но военные потеряли контроль над городом. Каким-то образом приказ об уничтожении женщины не был выполнен, и город снова был заражен в течении часа. На Лондон сбросили бомбы, также применили химическое оружие. Все жители погибли. Число жителей Великобритании достигло абсолютного нуля. Во всем мире был объявлен день скорби. Паника началась снова, совсем как полгода назад, несмотря на то, что правительства стран большой восьмерки и ООН официально заявили, что вирус уничтожен и не покинул пределы британского острова.
Тем же вечером, 25 августа, началась вспышка вируса в Париже. Как инфекция добралась до Франции – неизвестно. Возможно, кто-то из инфицированных сумел выбраться из Лондона и перелететь через Ла-Манш. Кто смог бы взять зараженного с собой и с какой целью – неизвестно. Может быть, как и та женщина, инфицированный заражен был мутировавшим видом вируса и не выказывал признаков ярости. Тогда, кто-то мог помочь ему перебраться на материк, не подозревая, что везет в другую страну страшную болезнь. А может сделано это было специально, кем-то из стран была предпринята попытка, вполне, кстати, удачная, ликвидировать Францию как государство. Париж был заражен в считанные дни. За 5 дней Париж повторил судьбу Лондона – стал опустевшим городом мертвых. Почему в Париже процесс пошел гораздо быстрее? Дело в том, что парижане, отлично знавшие, что значит вирус, были в панике. Все жители одновременно решили покинуть город. Огромные скопления людей в аэропортах, на вокзалах моментально подверглись заражению. Не уцелел никто. Инфекция двинулась дальше. Военные пытались остановить продвижение вируса, но сами были поражены им. Лихорадочные попытки бегства от вируса способствовали его дальнейшему распространению. Очень часто поезд с зараженными людьми ехал в глубь Европы, разнося дальше заразу. Иногда инфекция была лишь в одном вагоне, и сам машинист не знал, что он везет с собой, что часть пассажиров превратилась в обезумевших каннибалов. Таким образом, в течение месяца, инфекция добралась до всех основных европейских городов. Не на шутку встревоженное правительство Китая начало строить огромную стену на своих западных границах. К работе привлеклись все граждане, включая стариков и детей. После того, как рейсом Амстердам-Кейптаун инфекцию провезли на африканский континент, почти все государства закрыли свои аэропорты и установили полную изоляцию. Но в ряде случаев было уже поздно. Вирус зашагал по Европе, Африке, через Грецию и Болгарию обогнул Черное море и двинулся на восток. В Европе лишь жители островов смогли отстоять свои города. Так киприоты, критяне, сицилийцы с оружием в руках вышли защищать свои берега. Всех прибывших безжалостно убивали. Вирус пожрал всю Европу, уцелели лишь жители Карпат и Сербии. Заняв крепости на горах, они сумели выстоять. Вирус обогнул Карпаты, пронесся по Украине и России и остановился у Уральских гор. Население Африки полностью заразилось. Ситуацию ухудшило то, что многие африканские племена считали вирус небесной карой и не сопротивлялись ему. Вирус перешагнул через Суэцкий канал и поразил весь ближний восток. Уничтожив Израиль, Сирию, арабские государства, инфекция смела все на своем пути и затерялась в среднеазиатской пустыне. Чем ближе располагались города друг к другу, чем больше было населения, тем активнее действовал вирус ярости. Именно поэтому у густозаселенной Европы не было никаких шансов. Уцелели Сибирь, Дальний восток, юго-восточная Азия. От уральских гор русские установили систему защиты. Толстые стены и окопы, минные поля тянулись с севера на юг, доходя до Каспия. Затем стена шла вдоль ирано-туркменестанской границы и спускалась через Афганистан к Аравийскому морю. Оставленные за стеной территории, отданные на растерзание вирусу, получили название Зона-2. Зоной-1 был остальной мир. Уже спустя 2 месяца ученые подтвердили факт, что вирус погибает при очень высоких температурах, но сохраняет все свои свойства на холоде. Зону-2 объявили непригодной для жизни. Чтобы не создавать искушение для возможных мародерств, ведь там оставались предметы роскоши, искусства, автомобили, Зону¬-2 подвергли бомбардировке. На все крупные города сбросили атомные бомбы, взрывы по силе были эквивалентны сотням Хиросим. Ничто живое не могло уцелеть. Мир продолжал жить, похоронив навсегда оставленные страны. О страшных днях, о последних часах в инфицированных городах не осталось свидетельств. Вирус ярости приходил так внезапно, что журналисты не успевали делать репортажи. Все, что они могли – это бежать и пытаться спасать свои жизни. Для остального мира трагедии являлись лишь цифрами на бумаге. Это не показывали по телевизору, все было слишком абстрактно. Люди, живущие в благополучной Зоне -1 постепенно стали забывать о страшной эпидемии, занятые своими проблемами. Помнили только те, кто оставил в зараженной зоне своих близких. Прошло пять лет, и вот в Черном море, куда продолжали наведываться военные корабли, был найден Дневник. Он представлял собой толстую тетрадь в клетку, исписанную мелким аккуратным почерком по-русски. Тетрадь была внутри запечатанной пластиковой бутылки. Текст дневника каким-то образом попал в Интернет и был прочитан стольким количеством пользователей, что многие СМИ сочли нужным опубликовать его. Автор дневника жила в Москве. Анализ бумаги показал отсутствие воздействия радиации, значит, дневник попал в море еще до взрывов. Многие читатели надеялись, что люди, о которых они читали, сумели спастись, раз бутылку с тетрадкой нашли в Черном море. Однако, по всей видимости, все, что сумела автор дневника – лишь добраться до Москвы реки и бросить последнее свидетельство ужасной гибели большого города в воду. Из Москвы-реки бутылка попала в Волгу, а оттуда по каналу - в Дон, воды которого и вынесли ее в Черное море. Даже если Автору и удалось выбраться из Москвы в безопасное место, что маловероятно, то она должна неминуемо была погибнуть от взрывов и радиации. Дневник вызвал большой резонанс. Многие журналисты писали гневные статьи, у многих правительственных зданий происходили митинги. Ведь, как известно, президенты и олигархи зараженных стран успели спастись, вылетев на своих частных самолетах и предоставив остальных граждан их судьбе. Их впускали на другие континенты, несмотря на строгий карантин. К примеру, правящий кабинет Франции и Германии и члены их семей были размещены в Токио, несмотря на официальное заявление Японии, что страна закрыла свои границы для любых иностранных подданных. Возможно, главы государств смогли бы остановить инфекцию, заботься они о себе чуть меньше. Так правительство России было полностью эвакуировано во Владивосток, хотя инфекция не покинула еще границ Франции. Предоставленные сами себе, люди часто не могли дать отпор зараженным, хотя бы даже из-за отсутствия оружия. Анархия усугубляла распространение инфекции. Кроме того, многие общественные организации сочли абсолютно негуманным решение отделить Зону-2 и подвергнуть ее воздействию радиации – ведь там могли оставаться здоровые люди, к тому же бомбардировки погубили флору и фауну покинутых стран и нарушили экологическое равновесие во всем мире. Большую реакцию вызвала книга одного известного латиноамериканского писателя. Он попытался воссоздать картину гибели покинутых людей. «Вы оставили нас умирать» - так называлась книга. Выжившие главы государств зараженных стран публично принесли свои извинения семьям и родственникам погибших. Из всех бывших правителей Зоны-2 ни один не погиб. Все они были вовремя эвакуированы.
Вирус ярости сократил население Земли на 57% - цифра поистине ужасная. Его стали называть третьей мировой войной. Земля потеряла не только людей. Вся Африка, Европа и часть Азии никогда больше не будут населены людьми. Пройдут года, и по-прежнему будут стоять немые черные останки сожженных городов. От многих народов останется лишь воспоминание. Некоторые языки сохранятся лишь в архивах. Несмотря на страшную катастрофу, правительства продолжают работать над использованием биологического оружия. В секретных лабораториях ведутся разработки, возможно в недалеком будущем на свободу вырвется еще один жуткий вирус. Но человечество на ошибках не учится. Оно лишь фиксирует их в своей истории и продолжает играть в смертельно опасные игрушки. Что стоит жизнь отдельного существа в сравнении с научным развитием? С познанием? Для вершителей судеб гибель целого города – лишь цифры на бумаге и побочный эффект. Публикация «Дневника» - это попытка заставить их остановиться на секунду и задуматься – а что если завтра вы не остановите инфекцию? Не успеете эвакуироваться? И ваши солдаты не спасут вас – вы не доедете до своего личного самолета, потому что сотни и тысячи зараженных, не обращая никакого внимания на автоматы и дубинки ваших охранников, догонят ваш кортеж, разобьют стекло, выволокут водителей и растерзают, а потом их ярко-красные глаза увидят вас…
Дневник
День первый, суббота 12 сентября
Сегодня мы переехали. Слишком опасно оставаться в коттедже после того, что случилось. Андрей видел зараженных. Когда он выходил из супермаркета, двое кинулись на него, он едва успел закрыть окна и уехать. Он сказал, что видел, как они кинулись внутрь магазина. Скорее всего, там все теперь заражены! Если б не самолет, инфекция не добралась бы так быстро. Я удивляюсь, почему нельзя было отменить все рейсы! В новостях показали репортаж из аэропорта, снятый скрытой камерой. К самолету подали трап, дверь открылась и десятки зараженных кинулись вниз, толкая друг друга и падая вниз по ступенькам. Тут же раздались звуки выстрелов. Особенно мне запомнилась одна женщина, страшная, с окровавленным лицом, с прилипшими длинными волосами. Одна рука у нее болталась, почти отрубленная, но ей было все равно, она бежала с огромной скоростью, оскалив зубы. Мне так страшно за Никиту! Почему все это происходит именно теперь!
Зараженный самолет прилетел в 8 утра. Каким-то образом пилоты смогли забаррикадироваться от инфицированных и совершить посадку. Через полчаса весь аэропорт, включая обслуживающий персонал и пассажиров, был заражен. Здание обстреливали из огнеметов, но пожар не помог. Как сказали по телевизору, военные сдали позиции и отступают. В городе вводится чрезвычайное положение. Окружная дорога будет охраняться милицией. Вводится комендантский час.
Если б не Тамара, мы не успели бы въехать в город. Она смотрела новости в 8.30 и сразу же позвонила. Конечно, мне бы в голову не пришло так рано встать в субботу. Она разбудила меня и рассказала обо всем. Мы тут же решили ехать к ней в квартиру. Аэропорт всего лишь в 15 километров от нас. Андрей вскочил, не успев позавтракать, кинулся в ближайший магазин. Тамара сказала ему купить еды как можно больше, потому что ходят слухи, что скоро закроется все и введут карточки. Ему хватило полчаса. Приехал он весь бледный, руки тряслись от ужаса. На лобовом стекле – кровь. Мы смыли ее бензином. Одна капля такой крови – и все, конец. Но какие же они быстрые! Андрей видел их примерно в 9. 40. Значит, им хватило меньше двух часов, чтоб появиться неподалеку от нас. Мы покидали продукты в машину, спешно собрали вещи, схватили Никиту и Шерхана и выехали. Движение было ужасное. Я очень боялась, что в город нас не пустят. Повсюду военные, грузовики с солдатами едут в сторону области. Машины едут в разные стороны – кто в город, кто из города. Все это похоже на начало войны. Магазины закрыты, на улицах пусто, все попрятались. На пересечении с окружной – блокпост. Каждую машину проверяют. К нам заглянули, попросили показать, что везем, проверили документы. Слава богу, пустили. В итоге, к Тамаре мы попали к обеду. Мы добирались 3 часа! Она нас встретила, заплаканная, всех обняла, даже меня. Теперь мы будем жить здесь. У нее три комнаты, спальня, гостиная и кабинет. Мы с Андреем заняли гостиную, Никита разместился в кабинете. Она немного поворчала по поводу Шерхана. У нее бзик на чистоте, ну ничего, пусть терпит. В конце концов, это кот ее единственного внука. При всех ее недостатках, я, конечно, понимаю, что она нас спасла. Уже в пять город закрыли. Мы изолированы от области. На окружной будут идти бои, все, кто остался, предоставлены сами себе. Как подумаю, что мы могли не успеть! Андрей ужасно мрачный, без конца смотрит новости. Кажется, его очень потрясла эта встреча с инфицированными. Он не хочет рассказывать подробно, огрызается. Никитка очень напуган, сидит в обнимку с Шерханом. Я не понимаю, зачем пустили самолет! Журналисты считают, пилот скрыл от диспетчеров наличие инфекции. А оттуда, откуда он вылетел, ничего передать уже не могли – Германия в полном хаосе. Ведь он мог направить самолет в землю, как это сделали французы. У них было четыре таких случая. Зараженные пробрались в самолет, и летчики решились на самоубийство. Ведь все равно, приземлившись, ничего не выиграешь – спастись невозможно! Но нужно думать о том, чтоб не заразить других! Хотя, наверное, в такой ситуации очень трудно принять решение. Не все могут быть героями. Я вот тоже не так бы переживала, если б не семья.
Разложив вещи, я решила выйти с Никитой погулять. Но Андрей и Тамара устроили настоящий скандал. Они не могут допустить этого, слишком опасно, как можно рисковать жизнью ребенка и так далее. В итоге, я вышла одна. Москва не похожа на себя. Никакого трафика, кроме военных грузовиков. Людей мало, все стараются держаться друг от друга подальше. Я спустилась к реке. Навигация, естественно, прекращена. Закрыты все кафе, рестораны, банки, многие магазины тоже. В те, что открыты – огромные очереди, начинаются на улице. Я думаю, а достаточно ли у нас продуктов? Может тоже, нам следует закупиться? Андрей вроде взял много еды, но кто знает, сколько продлится осада? Деньги у нас есть, но все банки закрыты! Что дальше? Я не знаю, пойду ли в понедельник на работу. Вернувшись, поругалась с Андреем. Тамара молчала, но, судя по довольному лицу, его поддерживает. Он считает, я не имею права выходить и подвергать опасности себя и семью. Что мне – замуровать себя в этих стенах? Я так долго не выдержу! По новостям сообщают, что на северо-западе и западе области ведутся тяжелые бои. Просят всех граждан по возможности оставаться дома, правительство контролирует ситуацию.
Мне позвонила мама. Какое счастье, что они с отцом в штатах, и мне не нужно волноваться за них! Мама сказала : - Саша, я ужасно волнуюсь, немедленно приезжай к нам!
Я ответила : - Мам, отменены все рейсы, город закрыт. Мы успели переехать к Тамаре, так что ты не бойся за меня, нас защищают солдаты, в городе безопасно.
- Как отменены… – мамин голос дрогнул. Я не могла ей врать. Да, спасительна ложь во благо, но она все равно узнает. Для нас это означает одно – теперь неизвестно сколько времени мы не увидимся. Они приезжали обычно два раза в год, и мы к ним - на рождество. Но мы знали, если что – всегда можно купить билет на самолет и приехать. Сейчас мы действительно на разных континентах, между нами – океан и зараженная Европа. И тысячи инфицированных, бегающих всего в нескольких десятков километров от нашего дома. Мама сказала – Девочка моя, как только возобновится сообщение, мы с отцом сразу же вылетаем. Плевать на инфекцию. Держись там, будь осторожна и береги Никиту.
Я повесила трубку. Интересно, увижу ли я их снова? Нет, надо гнать от себя плохие мысли, все будет хорошо!
Потом я позвонила подругам. Оля живет на севере Москвы, говорит, у них все спокойно. Похоже, она больше озабочена, что клубы закрыты и ей негде потанцевать в субботний вечер. Таня, как всегда, прагматична. Советует запастись продуктами, спичками и водой. Смешно слышать это от нее, которая раньше сама покупала только шубы и украшения. Еду закупала домработница. Но Таня говорит, домработница вчера не пришла, и вестей от нее нет. Потом я позвонила Лене. Она в истерике. Лучше б я не звонила. Она считает, с нами будет то же, что с парижанами. Рыдает. На полном серьезе попрощалась со мной и попросила прощения, если когда-либо меня чем-нибудь обидела. Может у нее и есть основания для беспокойства, она живет в доме на севере московской области. Вдруг туда доберутся? У нее хороший забор вокруг дома, в любом случае, так паниковать рано.
Больше я никому дозвониться не смогла.
Тамара сидит, уставившись в телевизор. По всем каналам передают одно и то же, но она не сдается – как только новости заканчиваются, переключает дальше, где говорят и показывают то же самое. Наизусть, что ли учит? Я не могу это видеть уже. Показывают утренние кадры с зараженными, выбегающими из самолета. Потом кадры горящего аэропорта, интервью с генералами. Потом обращение президента с успокоительной речью. Ясно только одно – каждый сам за себя, как это было всегда. Интересно, что зараженные сделают с нашим домом? Я когда-то с такой любовью его обустраивала, все делала по своему вкусу. Смогут ли они перебраться через забор? А может, они туда не полезут – ведь, по слухам, они преследуют здоровых людей, а пустой коттедж им не нужен. Дай бог.
Андрей работает с ноутбуком. Он волнуется, что остановка валютных торгов разорит его банк. К нему лучше не подходить, так он зол. Никита в кабинете. Комната, конечно, неподходящая для ребенка. Обе стены заняты темными книжными шкафами. Еще там огромный письменный стол и комод с одеждой умершего мужа Тамары. Зачем она все это хранит – неизвестно. Вечером, готовя ужин, она постоянно его вспоминала. Он умер за год до того, как мы с Андреем начали встречаться. Конечно, он, наверное, достойный человек, если выдержал такую жену, как Тамара, но, видит бог, я совсем не хочу посвящать все мое время этим воспоминаниям! Возможно, ему крупно повезло, в отличие от нас, что он умер и не видит всего этого! Но я, как воспитанный человек, не могу прервать бесконечную речь. В итоге через полчаса у меня разболелась шея оттого, что я постоянно кивала Тамаре и затекли губы – улыбаться.
Произвели ревизию запасов. В морозилке есть мясо, курица, рыбное филе. Есть консервы, масло, сыры, колбаса, хлеб, соки, 5 литровых бутылок воды. У Тамары в буфете много разных круп, спички тоже, вроде есть. Хорошо, что никто из нас не курит, а то голова бы еще болела об этом. Тем не менее, Тамара считает, что завтра нужно бежать в магазин за продуктами, пока они все окончательно не закрылись. Вот из-за таких паникеров я и видела сегодня жуткие очереди. Пусть идет сама.
Вечер. Я сижу на балконе. Вечера теперь темные и холодные, наступает осень. У Тамары очень хорошо на балконе – столик, шезлонг, подсветка. Двор здесь закрытый, как колодец. Наш дом и дом напротив образуют букву «С». За противоположным домом – проспект, но мы его не видим и не знаем, что там происходит. Спальня Тамары выходит на тихий сквер. Дом стоит торцом к улице. Я завидую тем, чьи окна смотрят на оживленные проспекты. А здесь так скучно и тихо – никакой жизни. Свет горит почти в каждом окне. Все, наверное, смотрят новости.
Уже час ночи, но по-прежнему везде в окнах горит свет. Люди боятся спать в темноте или это что-то иное? Узнаем завтра.
День второй, воскресенье, 13 сентября.
В 7 утра нас разбудил звонок в дверь. Посмотрели в глазок – там люди в белых костюмах с масками на лицах. – Открывайте, санэпидемнадзор! – услышали мы. Я еле успела накинуть халат. В квартиру вошли четверо – первый – огромный, крупный мужчина с пивным животом, толстая женщина, молодой парень с чемоданом, на котором был красный крест и высокая девушка с сильно накрашенными глазами.
- Животные есть в доме? – звучно спросил мужчина. Женщина, не дожидаясь ответа, открыла дверь в первую же комнату – кабинет, где спал Никитка с Шерханом. Он сидел в кровати, весь всклокоченный, в своей желтой пижаме, прижимая к себе кота.
- Согласно постановлению правительства Москвы, производится полная дезинфекция, в том числе изъятие домашних животных. – заявила женщина.
Тут только я услышала шум с улицы – лай собак и пронзительное мяукание.
- Давай, мальчик, мы котика заберем, - сказала девушка.
- Его убьют? – спросил Никита. В глазах его заблестели слезы. – Мама, его убьют?
- Да нет, что ты, - фальшивым голосом засюсюкала толстая женщина: - Мы ему прививочку сделаем только – и назад привезем.
Шерхан зашипел и кинулся под диван. Парень палкой вытолкал его оттуда и захватил его шею чем-то похожим на ошейник. Так ловят кобр, я когда-то видела по телевизору. Шерхан махал лапами с когтями, пытаясь освободиться и вырваться, но его выволокли из комнаты и бросили в специально приготовленный мешок. Мужчины потащили его к лифту. Мы слышали отчаянный вой Шерхана. Я ничего не могла сказать. Никита продолжал сидеть в кровати, бледный от ужаса.
- Больше никого нет? – спросила женцина.
- нет, здесь больше нет животных ! – ответила Тамара. Нет животных, кроме этих двух теток, подумала я.
- Вер, проверь остальные помещения, - сказала толстуха напарнице: - а то все говорят – нет никого. А потом оказывается, что наврали.
Ее маленькие глаза сердито оглядели каждого из нас.
- Полина Александровна, все чисто! – вернулась Вера.
Они попрощались и вышли. Я догнала девушку. Спросила : - Вы ведь его убьете, да?
Вера замялась.
- Да, - сказала она: - Это приказ. В Европе инфекция переносилась животными тоже. Мы не только от домашних животных избавляемся. Город зачистят от крыс, голубей, ворон и воробьев.
- Господи, девушка, вам о себе надо думать, а вы о коте беспокоитесь! – рявкнула толстуха: - Зараженные уже в город прорвались! Сегодня их уже у метро Динамо видели. Все, пойдем, - обратилась она к Вере: - некогда нам…
Двери лифта закрылись. Они поехали дальше – зачищать квартиры от животных.
Пусть это только кот, но я заперлась в ванной и рыдала. И сейчас, как подумаю, так слезы в глазах. Бедный зверь, ни в чем не повинный! Лучше б мы его оставили в коттедже!
Андрей пытался утешить Никиту, но тот резко вывернулся и сказал : - Я знаю, его убьют. Оставьте меня в покое.
Он не плачет. Плачу я . Вчера это было даже весело - переезд, сборы, желание быстрее попасть в город, а сегодня осталось только одно – неопределенность и ожидание. Мне надоело ждать. Я хочу уйти отсюда.
Тамара и Андрей пошли за покупками. Их не было так долго, что я уже начала беспокоиться. Оказалось, вначале они пошли в единственный работающий в нашем районе супермаркет. Народ стоит на улице, внутрь никого не пускают. Через окошко покупатели называют, какие им товары нужны. Они стояли 4 часа! Цены подскочили в пять раз. В итоге, денег у нас теперь не так много, как мы думали.
Купили они все больше ерунду – коржи для пиццы, соль, печень трески в банках, бананы, джем. Хлеба нет и не будет – все скупили, хлебозаводы встали.
Потом Тамаре приспичило искать работающую аптеку. Она боится, что кто-нибудь из нас заболеет, и не будет нужного лекарства. Аптеки все закрыты, тогда они пошли в поликлинику, где сидит один дежурный врач и там же выдаются лекарства. Существует список, записаться в который можно только по утрам. Завтра Андрей повторит попытку.
Тамару волнует, что у нас недостаточно питьевой воды. Она наливает теперь водопроводную воду во все имеющиеся банки и кастрюли. Наверное, готовится к войне.
Завтра понедельник. Нужно ли будет идти на работу? Наверное, нет. Кому сейчас нужен модный магазин! Однако я, как честный человек, попыталась дозвониться боссу. Нет ответа. Не поеду, мне страшно.
В новостях сказали, что, действительно, блокпост на Ленинградке был сметен зараженными, но бояться нечего, армия продолжает удерживать основные позиции. Что это значит? Какие еще основные позиции? А остальное?
Еще сказали, что военные вынуждены были предотвратить распространение инфекции, применив оружие против здоровых людей, которые хотели покинуть город. Диктор несколько раз повторила : - во избежании подобных инцидентов, мы еще раз напоминаем нашим зрителям - не пытайтесь покинуть город, оставайтесь в своих домах и, по возможности, не выходите на улицы. Армия примет все меры по обеспечению вашей безопасности.
Очень интересно! Значит, мы здесь как заключенные!
В Интернете посмотрела карту города с пробками. Явная миграция населения с северо-запада и севера. Все, у кого есть друзья или родственники, живущие в других районах, спасаются бегством. Ленинградка и Волоколамка по направлению к центру стоят. На юго-востоке красные линии двигаются наоборот, от центра к МКАДу, останавливаются там, очевидно, милиция не выпускает машины из города.
Вечером кое-что изменилось. По всем каналам больше нет передач. По НТВ гоняют без конца старые фильмы. По РТР на синем фоне следующий текст: «Во избежании инфицирования оставайтесь в своих квартирах. Выходить без крайней необходимости запрещено. Завтра специальные бригады будут развозить продукты и лекарства. Следите за информацией.»
Единственная программа, которая еще работает – это Рен-ТВ. Сейчас была передача, как раз на тему вируса. Пригласили двух академиков. Вот что вкратце они сказали – вирус гибнет при высокой температуре, но сохраняет свои свойства на холоде. Также различные химические вещества могут его обезвредить. Это фенол, формалин и марганцевый калий. Оказывается, вирусы – это бывшие живые белковые частицы, существовавшие до возникновения клеток. То есть, они были еще до нас, и, возможно, будут после нас. Оба академика не могли ответить на вопрос журналиста – искусственный ли это вирус. Они говорят, возможно. Один считает, что вирус ярости – на самом деле мутировавший вирус бешенства. Он привел много сходных черт – обнаруживается в клетках ЦНС и слюне, образует внутриклеточные включения или тельца Негри, проявляется расстройством дыхания, вызывает судороги, галлюцинации угрожающего характера. Возможно искусственно трансформирован. Другой академик с ним не согласен. Вирус вызывает слишком быстрое развитие болезни, в то время как бешенство имеет скрытый период от 10 дней до года. Кроме того, вирус бешенства отличается средним размером – около 100 миллимикрон. А вирус ярости – всего 20/30.
Оба они сходятся только в одном – у зараженных отсутствует сознание, разум, воспоминания. Оба они не смогли ответить на вопрос, сколько живут зараженные. Ведь они бегают без пищи, часто со страшными ранами. Очевидно, это их не заботит. Организм компенсирует затраты. Вирус управляет телом, он использует уже имеющийся в организме белок. Ему не нужна вода, и он сам регулирует теплообмен. Все это только гипотезы. Академики признали, что у ученых не было еще возможности вести наблюдения за больными в лабораторных условиях.
Закончилась передача довольно мрачно. Вакцины против вируса ярости не придумали, и ученые стоят очень далеко от разгадки. Военные должны были поймать хотя бы одного зараженного, чтобы опробовать на нем гамма-глобулин или тетрациклин, но все закончилось заражением целого батальона. Вирус содержится в крови и слюне больного. Заражение происходит при укусе или при попадании жидкостей на слизистую. Человек проявляет признаки болезни через 10 – 40 секунд после укуса. Опасна также кровь больного. Вирус в ней активен.
Затем мы посмотрели другой выпуск. В студию пригласили священника, одного депутата, полковника милиции и частного телохранителя. Вопрос стоял так – гуманно ли убивать зараженного, чтобы спасти себя, и как это лучше сделать. Все единогласно считают, что зараженный – он уже почти мертв, поэтому действовать нужно быстро. У здорового человека есть полминуты для принятия решения. Лучше, конечно, воспользоваться огнестрельным оружием и подальше стоять от больного, чтобы не брызнула его кровь. Если оружия нет, советуют пользоваться тяжелыми палками или топорами, чтобы оглушить инфицированного.
- В рукопашной схватке у вас нет никаких шансов выжить, - сказал полковник. – Зараженный укусит вас или брызнет слюной. Можно попытаться убежать, но вы должны быть уверены, что вы действительно быстро бегаете. Скорость этих существ превышает скорость среднестатистического человека. Они могут атаковать вас сзади во время преследования, поэтому лучше всего принять бой или успеть спрятаться.
Священник не совсем согласен с ними. Он считает, что даже зараженный – человек, и убийство его будет считаться грехом в глазах церкви. Однако, во имя спасения человечества, такой грех убийства будет отпущен.
- Можно ли их считать людьми? – спросил ведущий. После паузы полковник переглянулся с другими участниками передачи и нахмурившись, сказал:
- Безусловно, нет. У них нет ни памяти, ни сознания.
- Господь наслал на нас страшные испытания, - сказал священник. Лицо его было добрым и спокойным, он был довольно молод, в очках. Все молчали. Он продолжил:
- Человечество в опасности. Я говорю не только об истреблении физическом, но и о гибели наших душ. Очень сложно оставаться человеком теперь. Испытания еще будут, много страшных испытаний…Главная опасность – для душ человеческих, в такое время трудно, очень трудно оставаться человеком. Трудно не потерять себя, свою душу.
Полковник уверен, что под видом убийства инфицированных может быть совершено множество преступлений. В любом случае, у милиции полно работы. Вот уже больше суток они не покидают своих постов.
Зачем я все это записываю? Я хочу систематизировать информацию. Возможно, мне это поможет. Или не мне, а кому-то после меня.
Позвонила Таня. Она не поздоровалась, а закричала:
- Ты видела обращение президента?
- нет. А что?
Она истерично захохотала.
- Это конец. Ты что, правда, не видела? Правительство уехало из города!
- Да? – я не понимала, почему это такая важная новость.
- Ты не понимаешь совсем? Если они сбежали, значит, военные не справятся! Все! Нам крышка.
- А что он сказал-то? – спросила я. Лишь бы она так жутко не смеялась! Танька всхлипнула:
- Что он скажет? Бла-бла-бла, мы вынуждены временно переехать во Владивосток, здесь удобнее работать правительству, дорогие граждане, о вас позаботится армия. Короче, нас бросили. Крысы бегут с корабля.
После этого разговора я долго стояла на балконе. Там я могу в тишине подумать. Ситуация, конечно, не из легких. Во-первых, я не взяла зимнюю одежду, все теплые вещи остались в коттедже. Я не ожидала, что все настолько серьезно. Эпидемия затягивается, по-видимому. Во-вторых, что будет с банком Андрея? Он ничего не говорит, но я вижу, что никакой деятельности в ближайшее время не будет. Выходить из квартир нельзя, из города уехать – тоже. Полный коллапс экономики. Все встанет – промышленность, производство – все!
В-третьих, Никита остается на какое-то время без школы.
Ужас. У меня тут маловато вещей. Да и косметика – лишь самое необходимое. Теперь и думать нечего о салоне. Как же мне красить волосы? А процедуры, массаж? В кого я превращусь?
Как на войне. Слышны выстрелы. Где-то совсем рядом. Андрей велел мне не выходить на балкон, чтоб не попасть под шальные пули.
4 утра. Я перестала дрожать, могу записать все, что случилось. Никита и Андрей, кажется, заснули. Я не могу спать.
Это случилось около двенадцати. Все уже разошлись по комнатам. Тамара и Никита уснули. Я вышла на кухню, включила свет. Достала из холодильника пакет сока, налила в стакан, подошла к окну. На пожарной лестнице, которая проходит мимо кухонного окна, стоял человек. Его силуэт был еле различим в темноте, однако я успела разглядеть горящие красные глаза. Я отшатнулась назад, и в ту же минуту он одним прыжком проломил стекло и очутился на кухне. Я подвинула стол, толкнув его. Выбежала из кухни, ударила его дверью в лицо и кинулась в ближайшую комнату – в спальню Тамары. Заперла дверь. Тут же послышались яростные удары. Тамары лежала в кровати, включив ночник, бессмысленно смотрела на меня. Я закричала: - Здесь есть хоть что-нибудь?! – и осмотрела комнату в поисках чего-нибудь тяжелого. На пианино стояли маленькие вазочки, на трюмо – духи и крема. В книжном шкафу полно книг. Ничего, что можно было применить в качестве оружия! Я подвинула трюмо к двери, которая уже трещала под напором зараженного. Я могла только надеяться, что ни Никита, ни Андрей не выйдут из своих комнат! Но что если это чудовище кинется в комнату моего сына!
Тамара быстро выдвинула ящик и, к моему удивлению, достала пистолет.
- Отойди от двери, пусть он ворвется, - сказала она довольно спокойно. Я отскочила к окну, спряталась за пианино. Раздался треск, потом жуткий хриплый рев, выстрел – и все стихло. Я осторожно выглянула. Зараженный лежал на полу. Вокруг его головы расползалось кровавое пятно. Редкие серые волосы слиплись на затылке, просвечивала кожа. Я подавила усилием воли приступ тошноты. Тамара положила пистолет на стол и стянула простынь с кровати. Накрыла труп.
- не подходи к нему! – сказала она мне.
- Откуда у вас пистолет? – спросила я.
- От моего покойного мужа. Миша ведь был генералом. – она чуть ли не улыбалась. Старая, седая, в длинной ночнушке, похожей на саван, но такая хладнокровная!
Послышался голос Андрея. Он открыл сломанную дверь и увидел труп.
- Андрюшенька, вызывай милицию, не подходи к телу близко – это опасно.
Мы осторожно обошли труп. Андрей звонил в милицию, в скорую, в санэпидемстанции. Я кинулась в комнату Никиты – там никого не было. Я чуть не умерла от ужаса, искала его и ,наконец, нашла в шкафу. Он спрятался там под ворохом старой одежды. Мы взяли его к себе в комнату. Тамара легла в кабинете. Как они все могут спать, когда в соседней комнате - мертвый? Как он попал на пожарную лестницу? В нашем доме лестницы горизонтальны. Они только на последних и предпоследних этажах. Квартира Тамары буквой «Г». Кухня, гостиная и кабинет выходят во двор. Только ее спальня - в другую сторону. Лестница тянется от балкона гостиной через кухню, дальше через кухню соседей к их балкону. Значит, соседи – инфицированы! Или как-то зараженный проник с крыши. В любом случае, теперь ясно, что кухня и гостиная, где мы спим – самые опасные места в квартире. Завтра надо что-то придумать. На кухне окно разбито – может, забить его досками? С другой стороны, остановит ли это ИХ?
День третий, 14 сентября, понедельник.
Уже 11 утра. Никто еще не приехал, чтоб забрать труп. Мы не заходим на кухню – там зараженный оставил свою кровь. Кровавые пятна везде – на подоконнике вместе с осколками, на полу, на кухонном столе. На стене в коридоре – отпечаток его кровавой ладони. Мы не завтракали, не умывались. Андрей уже в четвертый раз звонит в санэпидемнадзор и кричит:
- Вы там совсем охренели? Я сообщил о трупе 9 часов назад! И никто не приехал! Вы что – не понимаете, мы же можем вирус подхватить! У меня, между прочим, ребенок в квартире, старая женщина! Мы на кухню не можем выйти – там все этой кровью гребаной залито!
- Извините, много вызовов, - отвечают ему.
14.20. Они приезжали. Все продизенфицировали, крови больше нет. Труп забрали. Дверь в комнату Тамары сняли с петель и унесли, чтобы сжечь, поскольку кровь была и там. Дышать нечем от какого-то химического запаха. Из кухни забрали всю посуду. В микротрещины может проникать инфекция, поэтому лучше не рисковать. Теперь мы будем использовать немецкий сервиз, который Тамара хранила в серванте и доставала только для юбилеев. На столе лежал хлеб, печенье, сахар. Все это тоже, конечно, изъяли. Андрей сейчас занят тем, что забивает досками окно кухни.
Мы теперь будем спать по очереди. Кто-то всегда будет дежурить.
Включили телевизор. На экране ползет текст с названиями улиц, номерами домов и временем, когда специальные бригады привезут продукты. Мы ждали около часа, прежде чем появился номер нашего дома и время – 19.30.
По радио сказали: « Для вашей безопасности – не покидайте квартир, никуда не выходите. Не привлекайте внимание к вашим окнам. Не включайте свет без особой необходимости, не создавайте шум, который может привлечь зараженных. Большая просьба ко всем – приютите тех людей, которые живут на первом этаже. Вы должны понимать, как это опасно, поэтому мы обращаемся с огромной просьбой ко всем – если в вашем подъезде есть первые этажи, представьте, насколько рискованно там находиться! Мы уверены, обязательно должны найтись лишние комнаты и места для тех, кто живет на первом этаже. Будьте человечны!»
В нашем подъезде две квартиры на первом этаже. Тамара говорит, из одной квартиры съехали еще до эпидемии, в другой живет семья из трех человек. Их судьба неизвестна. Инфицированным ничего не стоит проникнуть в квартиру через окно, а потом – в подъезд. Боже мой, может уже все жители нашего подъезда больны!
16.00. Все. Телевидения больше нет. По радио сообщили, что весь север города, запад и часть центра охвачены эпидемией. Я не смогла дозвониться до Лены и Оли. Никто не отвечает. С улицы доносится вой милицейских сирен и скорых. Стреляют постоянно, я уже даже привыкла. Андрей сидит с пистолетом в руке и смотрит в окно. Интересно, он думает о ней? Надеюсь, что зараженные уже свернули ей шею. Пожалуй, это единственный человек в городе, кому я этого искренне желаю. Странно. Я до сих пор не могу забыть, а ведь прошло два года. Я ведь не люблю Андрея уже давно. Наверное, эти чувства - собственнические.
Тамара боится, что инфекция могла проникнуть в водосборники. Она собирает воду в банки и кастрюли, кипятит, потом добавляет марганцовку. У нас еще много питьевой воды в бутылках, но она все равно суетится. Говорит, что даже умываться и чистить зубы водой из-под крана может быть смертельно опасно. Пусть занимается делом, главное, чтоб меня не беспокоила. Никита не отходит от меня ни на шаг, все время сжимает мою руку.
5.38 утра. Они все спят, я дежурю. Я пишу, чтобы не заснуть. То, что произошло этим вечером, можно считать началом конца. Мы не выйдем больше из этой квартиры. Мы умрем здесь. Я долго смотрела в зеркало на свое лицо. Рассматривала его, будто оно чужое. Когда я стану одной из этих, как я буду выглядеть? Все считают меня красивой, но сколько осталось еще жить этой красоте? И эти большие голубые глаза станут ярко-красными, а изо рта будет идти кровавая пена. Неужели я смогу напасть на своих близких и убить их? Я знаю, для кого нужны будут оставшиеся пули. Осталось пять. Нас это не спасет. Даже если их было бы двадцать пять. Там, на улице, в темноте, бегают тысячи инфицированных. Я могу слышать их хриплые крики. Наш двор похож на зверинец. Когда я пойму, что они близко, я застрелю Никиту, а потом – себя.
Я должна была послушать его! Иногда мне кажется, хоть ему всего восемь лет, но он умнее всех нас.
Вечером я собралась спуститься вниз. Должны были привезти еду. Я решила идти сама, потому что Тамара готовила, а Андрей все еще работает с ноутбуком. Но Никитка схватил меня за руку и сказал:
-Мама, не ходи, пожалуйста! Там такие страшные люди! Не надо!
- Ну что ты, малыш, все будет хорошо! Я обещаю. Там солдаты, никакой опасности нет.
Я высвободилась из его цепких лапок, взяла кошелек и пакет, и спустилась вниз. Человек двенадцать стояли возле подъезда. Я была удивлена, думала, жителей гораздо больше. Старый полный человек, живущий над нами, сказал, что часть людей успела уехать до того, как закрыли город. Кто-то просто вышел вчера из дома и не вернулся.
Наконец, подъехала машина с небольшим опозданием. Из грузовика выскочили двое солдат и стали распределять сухой паек. Все бесплатно, по распоряжению правительства города. Я стояла в очереди предпоследней, за мной был мальчик лет семнадцати, худой и высокий. Первым получал еду седой красивый мужчина лет пятидесяти. Он расписался в журнале и клал в сумку банки с тушенкой, сухим молоком и сгущенкой. Вдруг какая-то женщина завизжала:
- они уже здесь!
Из арки выбежали инфицированные и бросились к нам. Было их около десяти. Все грязные, оборванные, окровавленные. Все произошло ужасно быстро. Они появились так внезапно и так скоро перемещались, что солдаты ничего не успели сделать. Один зараженный был застрелен, но остальные набросились на солдат и стали их рвать на части. Как они кричали! У меня до сих пор в ушах их крик. Жильцы заметались. Образовалась давка перед подъездом. Полный старик пытался дрожащими пальцами набрать код. У него это получалось медленно. За это время эти твари отстали от солдат, которые уже были мертвы и кинулись на нас. Я видела, один вцепились зубами в какого-то мужчину, он истошно закричал, отбивался от них… потом его вырвало кровью, он забился в судорогах, выгибаясь всем телом в дугу, и вдруг поднялся. Его глаза были красные, он заразился. Дверь открылась, люди бросились внутрь. Я была одной из первых. Кого-то я оттолкнула, кто-то упал, кто-то замешкался и был убит. Помню молодую женщину, блондинку в синем спортивном костюме. Она вначале бежала первой, затем упала, оступившись. Ей никто не помог, не до того было. Передо мной бежал тот высокий мальчик. Мы неслись по лестнице вверх, перепрыгивая через две ступеньки. Как я поняла, несколько человек забежали в лифт и хотели уехать, но кто-то из инфицированных успел проникнуть в кабину перед тем, как двери закрылись. Лифт поехал вверх, наверное, успели нажать кнопку, но какую? Если они едут на один со мной этаж, то я погибла – это я понимала, когда бежала вверх. Из лифта неслись хриплые крики, рев. Сзади тоже догоняли зараженные. Они кого-то поймали, судя по предсмертному воплю.
Я должна была обогнать лифт, или все было бы кончено. Смутно я понимала, что все в лифте уже инфицированы. Как только лифт остановится – они выбегут оттуда и отрежут путь тем, кто бежит за мной. Но я все-таки нажала кнопку. Лифт остановился, когда я была всего лишь на один пролет выше. Оттуда выскочили хрипящие, извергающие кровавую пену, чудовища. Они, видимо, тут же нашли себе жертву. Я все бежала. Мальчик уже открывал дверь в свою квартиру. Я не знаю, успел ли он спастись, потому что я все бежала и бежала, не оглядываясь. Если б я оглянулась и увидела ИХ – я бы упала в обморок от ужаса. Оставалось два этажа. Я кричала: - Откройте дверь! – диким голосом. У меня была одна только мысль: «что, если они не слышат, если дверь закрыта – мне придется выброситься в окно.»
Я кричала «Андрей! Андрей!»
Оставался один пролет. Я уже слышала за собой их топот и рычание.
Дверь нашего совместного блока с другой, соседской квартирой, была открыта. Слава богу! Я влетела в маленький коридорчик, закрыла за собой железную дверь и повернула ключ. В ту же минуту Андрей вышел из квартиры. Я размахнулась и ударила его по щеке. Настолько ненавистным было его лицо со спокойным выражением, недовольно приподнятые брови, искривленные губы.
- что происходит? – спросил он. Те твари начали ломиться к нам, слышны были удары, но дверь была прочная. Из соседней квартиры вышли двое, привлеченные шумом - старая худая женщина с неизменной сигаретой в руке-спичке и ее дочь – невзрачная старая дева.
- Что случилось? – спросили они. Я вкратце объяснила. Не знаю, как я могла говорить после всего этого, что-то соображать. Это был шок. Потом через час у меня началась такая истерика – я смеялась до икоты и не могла остановиться.
Андрей сказал соседкам:
- Раз их там много, теперь они проникли в подъезд, предлагаю эту дверь больше не открывать.
Они согласились и скрылись в своей квартире. Мы немного постояли, прислушиваясь к крикам в подъезде. ОНИ перестали ломиться в нашу дверь и побежали выше, на последний этаж. Я до сих пор боюсь – вдруг они проникнут к нам с пожарной лестницы.
После Андрей притащил шкаф и сделал нечто вроде баррикады перед железной дверью. Соседки больше не выходят. Я думаю, они не будут возражать, что мы укрепили защиту.
Мы вышли на балкон. Было видно, что внизу возле машины с провиантом, валялись два изуродованных тела. Вокруг рассыпаны консервные банки. Возле одного солдата поблескивает пистолет. Затем снова раздались истошные крики. Две женщины, очевидно, здоровые, бежали через двор, а за ними – группа инфицированных. Одну догнали. Боже! Они ели ее заживо!
Другая скрылась в арке, ведущей на проспект. Не знаю, что с ней стало.
В доме напротив из одного окна на пятом этаже показались языки пламени. Андрей увидел, что на два этажа ниже нас наискосок в соседнем ряду балконов стоял лысый мужчина средних лет. Его балкон был аккуратно застелен зеленым ковром. Еще туда поместился маленький, отслуживший свое холодильник.
- Эй, смотрите! – крикнул ему Андрей. Тот посмотрел на нас, задрав голову. В его глазах был ужас.
- У вас много больных в подъезде? – продолжал кричать Андрей.
- Тссс! – мужчина поднял указательный палец предостерегающим жестом. Затем показал куда-то вниз. Мы посмотрели, куда он указывал, и увидели, что несколько зараженных смотрят на нас своими безумными глазами. Они явно хотели бы достать до нас. Какое счастье, что мы на девятом этаже! Мужчина еще раз прижал палец к губам и скрылся, закрыв за собой балконную дверь. Этим же вечером вырубилось электричество. У Тамары нашлось около пяти декоративных свечек. Но мы их не зажигаем. Просидев весь вечер в полной темноте, мы рано легли спать, и все – в гостиной. Если они нападут с пожарной лестницы – мы убежим в другие комнаты. Если они прорвутся через входную дверь – мы сможем выбежать на балкон, а с него - на пожарную лестницу, и, может быть, к соседям. Андрей перетащил сюда диван из кабинета. На нем спит Тамара. Никита – вместе с нами на софе. Полночи дежурил Андрей. Потом разбудил меня около трех. Сейчас начинает светать, и я пишу, чтобы не заснуть снова. Сижу на балконе, закутавшись в одеяло. Рядом со мной – пистолет. Если б можно было спуститься и поднять пистолет, который лежит рядом с мертвым солдатом, у нас было бы еще оружие, но в подъезде теперь бегают десятки каннибалов. Прорваться сквозь них – нереально. Я подходила пару раз к железной двери. Оттуда доносится топот, рычание, они там – поджидают нас.
Полночи я слышала, как Они где-то рядом, в темноте. Город затих. Я больше не слышу выстрелов, я не слышу милицейских сирен и шума машин. Абсолютная тишина. И в этой мрачной безмолвной темноте - хриплое дыхание инфицированных.
День четвертый. 15 сентября, вторник.
Удалось вздремнуть около двух часов утром. Встала, Тамара сварила кашу. Продукты в холодильнике нужно есть, иначе они скоро испортятся. Хорошо, что плита здесь газовая. Газ еще есть. Есть вода. Не знаю, надолго ли это все. Не работает спуск воды в унитазе. Чтобы не тратить драгоценную воду, Тамара предложила пользоваться горшком и выливать все в окно. Она права. Все равно скоро все улицы будут вонять от трупов. Андрей нашел в чулане белую краску и написал SOS на нашем балконе. Говорит, что, пока я спала, он слышал звук вертолета. Может нас спасут?!
ИЗ окна комнаты Тамары виден кусочек улицы. Странно притихшая, пустая. Нет ни единой машины, проезжающей мимо, ни одного прохожего. Мне это немного напоминает утро 1 января, когда весь город спит после новогодней оргии, и на улицах нет никого, кроме фанатов-собачников и сонных хмурых дворников. Но все же разница есть. Дома глядят безжизненными окнами. Я чувствую страх. Он из каждого окна, он везде – страх, панический ужас. Я вздрагиваю от каждого звука.
Нашли радиоприемник, работающий на батарейках. Поймали одну единственную радиостанцию. Сказали следующее – город полностью заражен. Армии больше нет. Полная анархия. По улицам бегают тысячи больных. Ведущая – Анна Скрин – сказала, что успевшие спастись забаррикадировались в квартирах, офисах и магазинах. Единственный шанс выжить – это ждать. Зараженные умрут от истощения и голода. Надо продержаться. Анна говорит, она сидит в офисе радиостанции на четырнадцатом этаже бизнес-центра. Всего их четверо – она, другой ведущий, звукорежиссер и системный администратор. Они будут выходить в эфир дважды в день – в 10 утра и в 9 вечера. Они очень надеются, что многие люди спаслись. Из окна своего офиса они видят пожары на Садовом кольце и в районе Нового Арбата.
Теперь они для нас – последняя ниточка, связывающая с внешним миром. Пусть они тоже заблокированы в своем офисе, но они видят Москву немного с другой стороны.
Как изменилась квартира! Темная, с заколоченным окном, кухня. Спальня с выломанной дверью, закрытый туалет, хаос в кабинете, где разломана книжная стенка и вынесен диван, и гостиная, заставленная мебелью.
Мы тоже изменились. Мы выглядим, как звери. Глядим исподлобья, прислушиваемся к каждому звуку. Спим прямо в одежде. Тамара всегда с пистолетом, Андрей не расстается с топором. Мы говорим шепотом, стараемся не шуметь. Бедный Никита! Он не отходит от меня ни на шаг!
Город ужасен. Так тихо и странно! Иногда мне кажется, что я оглохла. Ведь должны быть какие-то звуки! Дом напротив смотрит черными окнами. Два этажа выгорело. Я весь день сижу у окна, но не видела ни единого человека! Неужели все погибли? Или заболели?
Ругались с Тамарой и Андреем. Все началось с того, что Тамара в очередной раз позвонила Максиму. Лучше бы не работали телефоны! Он в таком же положении, как и мы. Он сидит в квартире, запершись со своей девушкой. Тамара считает, что мы обязаны привезти их сюда, непонятно, правда, каким образом. Ведь, чтобы спуститься, мы должны расчистить себе путь сквозь этих людоедов. Разве это наша проблема, что Максим не позаботился о себе? Кто мешал ему купить воды и еды?
Андрей предлагает по пожарной лестнице выйти через квартиру соседей в другой подъезд. Спуститься, ну а там – около 100 метров до машины. В крайнем случае, можно взять грузовик солдат, ведь ключи все еще там. Да, но где гарантии, что в соседнем подъезде нет этих тварей? Я категорически отказалась. Если им надо – пусть едут сами. Это верное самоубийство. А я должна думать о том, как выжить нам с Никитой. Я сказала Тамаре:
- Если вы привезете сюда Максима и его девушку, нам не хватит запасов.
- По дороге вы можете найти еды. Ведь все равно эти запасы не вечные. Когда – нибудь нам придется выйти! – убеждала она меня.
- Как вы дойдете до грузовика? – спросила я: - в подъезд я больше не выйду. И Андрея не пущу.
- у нас же есть пистолет! – ответил он.
- пять раз выстрелить! – парировала я : - а дальше что?
В конце концов Тамара сказала:
- Саша, как тебе не стыдно! Ведь ты сама мать, неужели ты не понимаешь, ведь речь идет о моем сыне!
- Почему ваш сын не мог приехать сюда позавчера, когда еще не было так опасно?
- Кто мог подумать, что все будет так… как сейчас – ответила она, опустив голову. Затем жестко сказала: - Знаешь, ты, оказывается, бессердечная! Я тебя пустила сюда по доброте, а ведь могла бы оставить умирать в коттедже!
Я покраснела от злости. Кровь прилила к щекам. Меня затрясло.
- Да лучше бы мы там остались! Там у нас был колодец и генератор. И подвал. А здесь мы подохнем от голода!
Я ушла в кабинет, как следует хлопнув дверью. Андрей пришел через некоторое время, обнял меня. Но на меня это уже не действует. Прошло то время, когда для меня много значили его прикосновенья. Он сказал :
- Пожалуйста, не обижайся на маму. Она страшно переживает за Максима.
- Почему бы ему самому не приехать сюда через всю Москву?- спросила я. Странно, как все изменилось за несколько дней. Теперь дойти пешком до Северного полюса гораздо легче, чем просто спуститься со своего этажа на первый. Мы вышли в коридор, прислушались. Их не было слышно, они оживают в основном, в темноте, как я успела заметить. В основном.
Мы так ничего и не решили. Тамара теперь не хочет со мной разговаривать. Ну и пусть.
Мы только что спасли человека. Случилось это так – мы стояли на балконе с Андреем и думали, как нам добраться до пистолета и консервных банок, все еще лежащих возле брошенного грузовика. Был вечер. Солнце начинало садиться за дом, стоящий слева от нас. Вдруг я услышала характерные для инфицированных жуткие хрипы. В доме напротив по пожарной лестнице, ведущей вверх до самой крыши, поднимался человек. Надо сказать, что наш двор состоит из трех, стоящих вплотную домов. И только в нашем доме пожарные лестницы расположены горизонтально на двух последних этажах. В других двух домах пожарные лестницы начинаются со второго этажа и выходят на крышу. Эти лестницы очень страшные. Они представляют собой узенькую лесенку-стремянку, которая через каждые два этажа образует маленькую площадку, только в одном месте имеющую перила. Человек торопливо поднимался по лестнице, его догоняли трое зараженных. Он воспользовался одной из площадок, чтобы, опершись о перила, толкнуть ногами поднимающегося прямо за ним больного. Инфицированный упал вниз с хриплым ревом.
- Ловко! – сказал Андрей. Человек продолжал взбираться. Вот уже его черная фигурка была на крыше, отчетливо видимая на фоне розового неба. Зараженные тоже залезли на крышу и помчались за ним.
- Эй! Сюда! – закричал ему Андрей и замахал руками. Мы не поняли, увидел ли нас человек, но он побежал по крыше противоположного дома. Никогда раньше не замечала, сколько на крышах домов труб. Зачем они, ведь в домах уже давно нет никаких печек. Убегавший ловко пробирался между трубами, перепрыгивал через чердачные окна. Один инфицированный сорвался с крыши. Другой продолжал преследование. Вот уже они бежали по соседнему дому.
- Что ты задумал? – спросила я Андрея:- ты понимаешь, что зараженный тоже к нам прибежит?
- я застрелю его.
Андрей кинулся в комнату и вернулся с пистолетом. Преследование уже происходило над нашими головами. Я думала, что у этого человека шансов мало. Наш дом стоял впритык к соседнему, но между ними было два этажа разницы. Как можно спрыгнуть с крыши одного дома на другой, который ниже метров на семь и не сорваться вниз!
Вдруг мы увидели, как вниз упал последний инфицированный. Буквально через пять минут откуда-то сверху свесилась толстая веревка. Спасшийся человек аккуратно и быстро спустился вначале на пожарную лестницу этажа над нами, затем, перешагнув перила, съехал по веревке на наш балкон.
- Все чисто, - сказал он: - Спасибо!
Его зовут Вэнс. Не настоящее, конечно, имя. Он очень бледный, в черной кожаной куртке и кожаных штанах, в черных кедах. За спиной – рюкзак. Волосы длинные, тоже черные, кажется, крашеные, поскольку глаза у брюнетов не бывают такими светло-голубыми. Маленький вздернутый нос, большой актерский рот. На вид ему лет двадцать. Едва с ним все познакомились, как он рухнул в кресло и тут же заснул, уронив голову на подлокотник. Проспав около двух часов, он встал, подошел к окну. Достал из своего рюкзака какие-то банки консервов и протянул нам.
- Как тебе удалось залезть на лестницу? Ведь она начинается со второго этажа? – спросил его Андрей. Он усмехнулся:
- Жить захочешь – куда угодно заберешься.
- Ты не хочешь убрать с крыши свою веревку? По ней могут спуститься зараженные. – сказала я.
- не бойся, они не сделают этого. Они даже дверь открыть не в состоянии. – он смотрел на меня и улыбался.
- Откуда ты знаешь?
- Наблюдал за ними.
Андрей сказал ему:
- Послушай, ты можешь здесь оставаться, сколько захочешь. Мы дежурим по ночам по очереди. В принципе, тут безопасно.
Вэнс покачал головой.
- Спасибо, но я пережду одну ночь, а завтра пойду дальше.
- Ты идешь к своей семье? – спросила его Тамара. Он продолжал улыбаться, глядя на нас:
- у меня больше семьи нет.
В общем, он здесь не останется. Он считает, что из города надо уходить, и чем скорее, тем лучше. Странный человек. Он уверен, что Москву сожгут, как и Лондон, чтобы инфекция не пошла дальше. Он не знает, как и мы, есть ли еще в городе здоровые люди, или все уже больны. Андрей пытался разубедить его.
- не может быть, чтобы столько народу бросили на произвол судьбы, - говорит он: - наша задача – выжидать здесь. Обязательно вернутся военные и эвакуируют нас.
- никто никого не будет эвакуировать. Они эвакуировали правительство, а все остальные – не в счет. Я собираюсь уходить из города.
- Каким образом? – расхохотался Андрей: - Это безумие! Тебя убьют эти твари в один момент!
- Безумие – сидеть здесь и ждать смерти. Так хотя бы есть шанс.
Тамара положила руку ему на плечо и сказала:
- Я понимаю, ты уже решил, но подумай, куда ты пойдешь? Ведь инфекция повсюду! Кроме Москвы есть другие города, но ведь там тоже самое!
- В истории человечества всегда были какие-то жуткие болезни, эпидемии, - ответил он: - и всегда выигрывал тот, кто держался подальше от других людей. В городах болезни забирали больше жизней, чем в сельской местности. Я хочу выбраться отсюда, если получится, и добраться до какого-нибудь леса, а еще лучше, найти остров. Например, на Селигере много островов.
- И на чем туда ехать? Это нереально! – хмыкнул Андрей. Мне же доводы Вэнса показались очень убедительными. Словно прочитав мои мысли, он сказал:
- Если хотите, поехали со мной. Здесь вы ничего не добьетесь. Мы могли бы добраться на какой-нибудь машине, сейчас их много везде, никому не нужных.
Андрей с Тамарой запротестовали. Они не могут помешать ему погубить себя, но сами в этой авантюре участие принимать не будут. Он снова улыбнулся в ответ, и пожал плечами. Оттого, что у него большой рот, кажется, что он всегда улыбается, хоть он и был расстроен. Тамара пошла на кухню, готовить ужин, Андрей отправился слушать радио. Я дотронулась до руки Вэнса и спросила, почему он в кожаной одежде.
- Ее труднее прокусить! – засмеялся он.
Еще одна новость – газ отключен. Наверное, что-то случилось, а починить некому. Кто включит отопление? Ведь очень скоро будет холодно, особенно по ночам. И как мы переживем зиму? Мне страшно. А еда? Ведь ее не так уж много. И что потом? Неужели придется ловить каких-нибудь голубей или крыс? Их есть нельзя. Они тоже могут быть больны. Да и я ни за что не смогла бы съесть голубя. И убить живое существо. Всю свою жизнь я покупала уже замороженные куски мяса, которые были едой, а ведь на самом деле это ни что иное, как трупы животных. Мы не знаем стольких вещей! Всегда все делалось словно само собой. Был свет, было тепло, по телевизору нас развлекали, в магазинах – кормили. Теперь все закончилось. Человечество вернулось к первобытному состоянию, с той только разницей, что мы ничего не умеем делать. Нас учили получать зарплату и платить по счетам. Деньги – бумажки, которые ничего не стоят. Я – менеджер модного магазина. Андрей – финансовый директор банка. Лучше б он был слесарем или электриком, или столяром. Мы бы выжили. Надо спросить Вэнса, чем он занимается, вернее, занимался раньше.
А если кто-то из нас заболеет? Даже больной зуб – это будет ужасно, лечить некому, пойти некуда.
Меня тревожит Никита. Он почти все время сидит в шкафу. У него там бутылка воды, консервы. Он прячется там. Почти не разговаривает с нами. Он словно зол на нас. Но в чем мы виноваты? Что не можем его защитить?
Со мной разговаривала Тамара. Плакала, просила. Мне стало ее очень жалко. В общем, завтра мы с Андреем поедем выручать Максима, и если получится, достанем где-нибудь еды. Вэнс пообещал нам остаться с Никиткой и Тамарой, пока мы не вернемся. Я верю ему. В нем полно энергии и сил. Если сравнить их с Андреем, с Вэнсом мне намного проще. Андрей угрюмый, мрачный, резкий, а Вэнс легко относится ко всему. Это очень важно – не впасть в отчаяние. Когда все так плохо вокруг, хочется услышать чей-то веселый бодрый голос. Заметила сегодня – у Андрея стало больше седины. Раньше его волосы были совсем черные, а теперь
Андрей позвал меня слушать Анну Скрин. Она говорила что-то про попытки ученых сделать вакцину от вируса, объясняла, что вирус может быть и полезным, например, бактериофаги. Бактерии быстро приспосабливаются к бактериофагам, поэтому так важны антибиотики. Бактериофаги распознают свои или чужие бактерии. Вирусные белки, будучи чужеродными организму, играют роль антигенов, вызывая образование антител, задача которых – находить и обезвреживать антигены. Им помогают иммунные клетки. Взаимодействие вируса и клетки определяется свойствами вируса и чувствительностью клеток. Если клетки не содержат соответствующих рецепторов, вирус не может к ним прикрепиться. Бывает и мирное сосуществование – изменившаяся клетка-мутант позволяет вирусу размножаться и существовать – то, что ему нужно. В этом случае признаков болезни нет. Либо мутирует вирус, в процессе его размножения образуются неполноценные частицы – вирионы, в которых частично или полностью отсутствует информация РНК или ДНК. Есть сведения, что в Лондоне была женщина с отсутствием признаков болезни, но с вирусом в крови. Ученые не смогли достать образец ее крови, поскольку город был уничтожен, но есть шанс, что вирус может быть подвержен мутациям. Я все записала. Если человечеству суждено перейти в примитивную стадию развития, может быть, мои записи пригодятся. Хоть какие-то знания сохранятся.
Боже! Кто-то ходит по пожарной лестнице над нами. Мы все сидим в гостиной. Да, так и есть, я слышу шум и шаги. Вэнс приложил палец к губам. Если не шуметь, нас не найдут. Как хорошо, что мой мальчик прячется. Он выживет, если мы все заразимся. Да нет, не выживет. Ведь он умрет в шкафу от голода, а выйти не сможет. Сколько живет человек без еды, месяц? А зараженные? Этого никто не знает.
День пятый, 16 сентября, среда.
Вчера мы незаметно уснули. Все еще живы. Кто бы не ходил над нами, они не ворвались сюда. Собираемся с Андреем. План таков – поднимаемся на крышу по веревке, оттуда спускаемся по пожарной лестнице соседнего дома. Моя задача – первой попасть в машину и завести ее. А если она не заведется? Нет, все будет хорошо. Если она не заведется, есть грузовик солдат. Мы возьмем их пистолет. Вэнс говорит, что днем ОНИ не такие активные. А если Максим уже заражен? Тогда для чего этот риск? Тамара уверяет меня , что позаботится о Никите, это самое дорогое в ее жизни. Господи, не дай мне умереть!
Андрей уверен, что мы найдем какую-нибудь помощь. Ехать придется еще и из-за еды. Мы съели все, что можно есть сырым. Воды только три бутылки. Нужны еще спички. Мы как-нибудь приноровимся делать огонь. Тогда можно будет готовить. Все. Выходим. Господи, только не дай мне умереть!
Мы оставили пистолет Тамаре. Я отстояла этот пункт. Мы спорили до хрипоты, я пригрозила, что не пойду вообще никуда. Пистолет нужен моему сыну. Как я могу оставить его безоружным с бабкой и чужим человеком! В итоге Тамара и Андрей сдались. Мы надели кожаные куртки, толстые свитеры. Повязали платки на нос и рот, как ковбои. Нашлись где-то очки для бассейна, и хотя видно в них плохо, мы их тоже взяли – вирус может проникать через глаза, если в них попадет слюна или кровь. Я поцеловала Никитку и посмотрела на Вэнса. Он сказал :
- ни о чем не волнуйся. Я о нем позабочусь.
Из оружия у нас был только топор, поэтому наша задача была – взять пистолет солдат. Самое трудное было – с нашей лестницы попасть на ту, что на этаж выше. Мы вытащили стремянку на балкон. Первым должен был лезть Андрей. Мы с Вэнсом держали лестницу. Муж лез по внешней стороне. Одной рукой схватился за веревку, которая все еще свисала сверху, другой держался за лестницу. Я видела, как тряслись его руки. Он начал перелезать через балкон. Я не могла на это смотреть. Под нами – девять этажей и асфальт. Мне предстояло то же.
- Все! – раздался голос Андрея: - Топор привязывайте!
МЫ привязали к веревке топор, и Андрей поднял его к себе наверх. Моя очередь подниматься. Вообще-то, я боюсь высоты. Я осознала это именно тогда. Вэнс сказал, крепко держа лестницу:
- Смотри на меня и дыши глубоко. Не спеши, поднимайся.
Если б я посмотрела вниз! Но я смотрела на него и медленно поднималась по ступенькам. Руки у меня были скользкие и мокрые. Вэнсу было тяжело одному держать лестницу прямо, но он все равно улыбался. Сверху Андрей подавал мне руку. Как взять его за руку – ведь ладонь у меня так вспотела, что я выскользну! Я вытерла руку о джинсы. Схватила его за руку, другой уцепилась за край балкона, но тут нога у меня попала мимо ступеньки. Я запаниковала. И тут же повисла. Андрей закричал:
- Упирайся ногой, дура!
Он практически вытащил меня сам. Хорошо, что я мало вешу. Это, действительно, пригодилось.
- Все, успокойся, мы на балконе! – буркнул Андрей. Мы огляделись. Вроде, никого. Я всмотрелась в темную комнату за стеклом. Ничего не увидела. Если ОНИ там и были, то нас не заметили .Андрей полез по веревке на крышу. Это было уже не так страшно, под ним был балкон, есть куда падать. Он взобрался, потом я. Не очень сложно – вспомнила уроки физкультуры в школе, когда нас учили лазать по канату. Одну ступню кладешь сверху веревки, другую – снизу и поднимаешься, как по ступенькам. Я всегда была одной из первых. И вот мы стояли на крыше. Она была плоская, с маленькими заборчиками по краям. Дул сильный ветер. Я оглянулась в сторону улицы, которая была видна с крыши – ничего. Тишина. Все мертвое и неподвижное. Молчаливые дома, брошенные машины.
- Давай дальше! – прервал Андрей мои размышления. Веревка свисала там, где ее оставил Вэнс. Мы должны были залезть на соседний дом, который стоял рядом с нашим, но был выше на два этажа. Где–то здесь Вэнс убил инфицированного. Наверное, скинул его вниз. Я все время думала о Вэнсе, не знаю, почему. Мы довольно успешно поднялись тем же способом. Следующая крыша украшалась маленькими домиками с окнами, откуда можно было попасть в подъезды, но мы решили не рисковать. Затем мы снова поспорили. В доме было три пожарных лестницы. Самая первая была рядом с нашей машиной, но она заканчивалась метрах в четырех от земли, как и вторая. Последняя же лестница выходила на козырек, который спускался к самой земле. Но оттуда до машины бежать – через весь двор, чего я категорически не хотела. Я помню, что сделали с той женщиной. Так, тихо переругиваясь, мы начали спускаться по ближайшей лестнице. Я очень боялась, что из окон выскочат больные, но все было тихо. Спускаясь первой, я уже была на третьем этаже, как вдруг увидела, что из арки выбегают зараженные. Они сразу заметили нас и, хрипло рыча, кинулись прямо к нам.
- Что делать, Андрей? – завизжала я.
- Быстрее спускайся, беги в машину! – заорал он в ответ. Я поспешила вниз изо всех сил, нажав заранее на кнопку на ключах от машины. Она призывно просигналила. Вот и конец лестницы – я, не раздумывая, повисла на руках и прыгнула. Не обращая внимание на боль в одной ноге, бросилась к машине. Андрей хотел прыгать вниз, но ТЕ были уже рядом. Я завела машину. Сдав назад, сбила с ног одного зараженного. Послышался глухой удар. Андрей бил топором другого, который ухватился за лестницу и пытался подняться к Андрею. Я подъехала ближе, сбив еще двоих. Лобовое стекло треснуло и испачкалось кровью. Андрей прыгнул вниз прямо на крышу машины. Я поехала дальше, зараженные бежали за ними. Я не могла ехать слишком быстро, боясь за Андрея, открыла ему окно с пассажирской стороны. Он крикнул:
- Останови на секунду!
Я послушалась. Он успел влезть в машину, но тут же двое кинулись в окно. Андрей ударил их топором. Одному раскроил череп, а другой продолжал держаться за дверь. Я нажала на газ – автомобиль заревел и рванул с места. Инфицированный продолжал держаться и хрипеть, брызгать слюной. При жизни это когда-то был молодой рыжий парень в полосатом свитере, залитом кровью. Андрей отрубил ему пальцы, и только тогда он упал и остался где-то позади на дороге. Я продолжала быстро ехать. Выскочила на проспект и помчалась к третьему кольцу. Андрей сказал:
- Успокойся, потише езжай!
Я словно не слышала его. Тогда он отцепил мои руки от руля. Я остановила машину. Мы поменялись. Андрей снял свой платок с лица и куртку, залитую кровью. Вытер ими топор и выбросил их. Я начала смеяться.
- Что ты?
- Мы забыли пистолет! Мы же хотели взять пистолет возле грузовика! – я тряслась от смеха.
- Хочешь вернуться ?
- Нет, ни за что!
Мы поехали по тихому пустому городу, засыпанному листьями. Они устилали асфальт, как желтый ковер, потому что больше не было дворников, чтоб сметать их. Везде стояли брошенные машины – самые разные – легковые, грузовые, военные, даже несколько танков. Они стояли как попало, некоторые припаркованные к обочине, другие посреди дороги, столкнувшись друг с другом. И везде мы видели трупы. Много трупов. Одни лежали на дороге, другие вываливались из машин. Мы старались объезжать их.
- Неужели они все мертвые? – воскликнула я. Андрей молчал. Его глаза потемнели, лицо было мрачным и растерянным. Мне стало казаться, что больше нет живых, кроме нас. Это было так страшно, что захотелось вернуться обратно, даже пусть нас там ждет смерть. Мы выехали на третье кольцо, но там было столько столкнувшихся машин, такое месиво из железа, что Андрей развернул автомобиль и выехал на проспект, двигаясь в обратном направлении и проехав под кирпич. Хотя, теперь это было неважно.
Над городом висел тошнотворный сладковатый смрад. Тогда я впервые почувствовала его. Он исходил от трупов людей и животных, лежавших повсюду. И некуда было деться. Мы не включали кондиционер, экономя драгоценный бензин. Остановки на заправках ни к чему не привели – кто-то уже воспользовался ими до нас. Мы продолжали ехать на юго-восток, туда, где жил брат Андрея. Над нами нависало здание Университета, видное отовсюду. Оно было черным, выгоревшим остовом, и облако дыма окутало его. Мы свернули с Ленинского проспекта, по которому бегали, резвясь и играя между собой, собаки, на третье кольцо, проехали довольно удачно. Машин было не так много, а те, что стояли, легко было объехать. Свернув на улицу Андропова, мы остановились. Перед нами с моста открылся страшный вид. Все пространство, видимое глазу, было усеяно телами. Но не мертвых, как показалось мне вначале, а инфицированных. Вся эта разноцветная масса зашевелилась. В абсолютной тишине они, конечно, услышали шум мотора. Они вскочили и бросились к нам. Тысячи глоток издали одинаковый хриплый рев. Это было похоже на какую-то демонстрацию, на фанатов, бегущих на рок-концерт, на армию футбольных болельщиков. И все они бежали к нам с огромной скоростью.
Я вцепилась в руку Андрея. Я даже не могла произнести какие-нибудь слова, например, «уезжай», или что-то вроде этого. Я могла только визжать в диком ужасе, как животное, попавшее в западню. Андрей выглядел не лучше. Он нажал на газ, очевидно, бросил сцепление, потому что машина дернулась и заглохла. А эти твари были уже в каких-то пятидесяти метрах! Я четко видела впереди бегущих – женщину средних лет с коричневыми всклокоченными волосами, мужчину, раскрывшего страшный окровавленный рот, подростка с красными яркими глазами…
Андрей заводил машину, но руки у него так тряслись, что это не получалось.
- Спокойно – заводи, у нас есть время, - удалось мне сказать довольно нормальным голосом. Он, наконец, завел машину. Вовремя, надо сказать. Один из зараженных добежал до машины и кинулся прямо в лобовое стекло. Осколки посыпались на нас, я скрючилась, закрывшись руками. Андрей резко развернул машину, сбросив зараженного. Мы поехали обратно, преследуемые оравой этих тварей. Они не сдавались и не отставали. Выехав на Варшавку, Андрей довел скорость до 150. На наше счастье, здесь не было битых и брошенных машин. Зараженные отстали.
- Почему их там так много? – спросила я.
- Откуда я знаю! – огрызнулся Андрей. Он все еще дрожал.
- Наверное, эти люди хотели выбираться из города, шли на юг и на восток. Так и заразили друг друга. Надо ехать очень осторожно. Неизвестно, сколько их еще может быть.
«И, наверняка, твой брат тоже заражен,» - подумала я про себя, но вслух говорить не стала. Мы видели, что впереди нас город горит. Горел огромный медицинский центр и здания вокруг него.
- там могут быть еще зараженные, они убегают от огня! - сказала я.
- Они могут быть везде, помолчи лучше. Топор держи наготове.
Андрей был очень зол. Мне кажется, теперь он сожалел о том, что послушал Тамару. Он, скорей всего, думал, как и я, что его брату навряд ли удалось выжить. Он направил машину прямо сквозь черный дым, несмотря на мои просьбы. Мы кашляли и задыхались, я боялась, что наша машина загорится. К тому же, в этом дыму нельзя было увидеть, есть ли опасность. Помимо зараженных, угрозу представляли и брошенные машины. Но Андрей упрямо ехал по правилам, соблюдая все повороты и разметку. Свернув направо от горевшей больницы, мы, наконец, выехали из этого ада.
- Ну, и зачем это надо было? – спросила я. Андрей промолчал. Мы теперь ехали по новому району многоэтажных домов. Думая о людях, оставшихся здесь, я думала о том, что нам повезло со старым домом и пожарными лестницами. Здесь же человек, оставшийся, скажем, на пятнадцатом этаже, был обречен на голодную смерть. Мысли о еде вернули меня к реальности.
- смотри – магазин! Останови, давай зайдем туда! – попросила я. Андрей помотал головой: - Сначала заедем к брату.
Мы проехали мимо станции метро. Раньше здесь было так многолюдно – люди выходили из-под земли, рассаживались в автобусы и маршрутки, стоявшие тут же, заходили в многочисленные магазины, спешили кто куда. Теперь здесь было безлюдно и тихо. В магазинах выбиты стекла. Возле входа в метро – огромная лужа крови, в которой валялись рассыпанные апельсины. Я вдруг очень четко осознала, что этот город больше никогда не будет прежним, даже если эпидемия закончится, вернутся люди, расчистят улицы, заселят его, но не смогут избавиться от присутствия смерти, которая вошла в каждый дом и навсегда изменила Москву.
Мы подъехали к дому Максима. Его окна выходили во двор. Мы поменялись местами с Андреем, не выключая мотор. Он крикнул:
- Максим!
Через минуту показалось бледное лицо на лоджии шестого этажа. Я никогда не любила его брата. Был он всегда чересчур надменным, неприветливым, и в то же время беспомощным и неприспособленным к жизни. Он крикнул слабым голосом:
- Андрей! Их полно в подъезде! Мы с Олесей не можем выйти!
- Вы можете спуститься по веревке? – спросила я.
- У нас нет веревки! – ответил Максим, пожав плечами.
Андрей задумался. Сказал мне:
- В общем, так – ты остаешься здесь, мотор не выключаешь, ждешь нас в машине возле подъезда. Дай мне платок.
- Андрей – ты что – это же самоубийство! – я не могла поверить, что он так поступит. Даже ради брата. Андрей повязал платок на лицо, взял топор и нырнул в подъезд. Я осталась, озираясь по сторонам. Мне было очень страшно. Если им не выжить, я остаюсь одна посреди мертвого города без оружия, в машине, в которой заканчивается бензин и выбито лобовое стекло. Между тем, как мне потом рассказал Максим, Андрей без проблем добрался до них. В их подъезде лестницы отделены от площадок перед квартирами и закрыты дверьми. В свою очередь, пять квартир с двух сторон от лифта имеют общий коридорчик, также закрытый дверью. Андрей не стал рисковать, он открыл створки дверей в шахте лифта и сумел забраться по решетке наверх. Ни один зараженный не заметил его. Выйдя из шахты на шестом этаже, он сразу увидел зараженную женщину и убил ее топором. Максим открыл ему дверь, и братья заперлись в коридоре. Зараженные, очевидно, услышали шум, потому что стали биться в запертую дверь. Они закрылись в квартире, дверь коридора не выдержала напора, и зараженные оказались перед их дверями. Тогда Андрей вспомнил школьные развлечения, когда они с мальчишками поджигали баллоны с дезодорантами и получали что-то вроде огнеметов. Именно это он и сделал. Зараженных было четверо. Трое загорелись, а четвертому Андрей раскроил череп. Один из зараженных понесся в квартиру, за ним шлейфом тянулся огонь. Загорелось покрывало на кровати, потом – занавески. Начался пожар. Андрей выбежал из квартиры, за ним Максим, держа за руку Олесю. Они пробежали мимо горевших, корчившихся черных тел. Жар огня опалил им ресницы и брови. У Олеси загорелось пальто, она еле успела его снять. Они влезли в шахту лифта. Олесю пришлось долго уговаривать, она боялась и не хотела этого. В результате, на шум пришли еще зараженные. Они раздвигали створки шахты и пытались пролезть все сразу. Один из них упал вниз, чуть не сбив Андрея. Даже с перебитой спиной, обездвиженный, инфицированный продолжал угрожающе протягивать руки и издавать рычание.
Я увидела, как они выбегают из подъезда – Максим держит за руку Олесю, Андрей следует за ними короткими перебежками, держа наготове топор. В то же время со стороны двора к нам выбежали еще зараженные. Я даже не помню, сколько их было. Все произошло так быстро! Помню остолбеневшего Максима, его открытый рот, он даже не догадался взять оружие! Помню крик Олеси, которая прижала руки к лицу жестом отчаяния. Андрей смело кинулся вперед и разрубил одного зараженного пополам. Других я сумела переехать машиной, они умерли у меня под колесами, хрипя и издавая дикий рев. Но последний из инфицированных вцепился зубами Олесе в руку и вырвал кусок мяса. Андрей добил его топором. Олеся упала на колени, ее стошнило чем-то красным.
- Что это? – простонала она, ее белые волосы перемазались кровью. Максим и Андрей смотрели на нее в ужасе, замерев.
- Убей ее! - крикнула я, но Андрей продолжал стоять, не шевелясь. Тогда я выскочила из машины, выхватила из его рук топор и ударила ее изо всех сил по голове. Хлынула кровь, Олеся обмякла и упала, как тряпичная кукла. Она перекатилась на спину и осталась так лежать, раскинув руки. Ее глаза стали ярко-красными, зрачок почти исчез. Но эти жуткие глаза были неподвижными. Я убила ее. Максим издал какой-то отрывистый звук. Андрей, придерживая его за плечи, посадил его в машину на заднее сиденье, сам сел за руль. Я села рядом с ним. Нужно, наверное, было вытереть топор, испачканный инфицированной кровью, но кровь была и у нас на одежде, кровью пропитались наши ботинки, наша машина тоже была в крови. Больше всего мне хотелось почесать рот, и чем больше я осознавала, что делать этого нельзя, тем сильнее у меня все чесалось – рот, нос, глаза. Я сняла куртку, свитер и выбросила их, оставшись в одной футболке. Лучше умереть от воспаления легких, чем от вируса ярости. По дороге мы нашли автомойку, где все еще текла вода. Там мы смыли, как могли, кровь, и поехали дальше.
Максим снял очки и сказал мне:
- Ты не думай, я не держу на тебя зла, я все понимаю, ты должна была ее убить, потому что.. – тут голос его прервался и он затрясся всем телом, зажав себе рот, чтобы приглушить крики, рвавшиеся из груди.
Снова рискуя, мы заходили в магазины, попадавшиеся по дороге. Прилавки были пусты. В одном мы видели труп милиционера с проломленной головой, в другом нас чуть не сожрали дикие собаки. Бензин найти также не удавалось. Мы выехали на МКАД, и тут нам повезло. По пути нам попался старый брошенный жигуленок, из которого мы с помощью шланга накачали бензин. Пока Андрей сливал бензин в наш бензобак, я стояла рядом с топором наготове, оглядываясь. Бесполезный Макс рыдал в машине. И вдруг по соседней проезжей части пронесся черный БМВ с тонированными стеклами. Я кинулась к нему, закричала, замахала руками, но он еще сильнее прибавил газу и моментально скрылся из виду. Значит, кроме нас еще есть разумные люди в этом хаосе, только они не хотят контактировать по каким-то причинам. МЫ поехали дальше. НА обочине валялось то, что оставляет после себя армия – расстрелянные гильзы, сдувшиеся покрышки, солдатский сапог, труп в военной форме с кровавым месивом вместо лица. Мы решили заехать в молл. Он такой огромный, там столько магазинов, кафе, ресторанов, что все разворовать не могли, может, и нам есть чем поживиться. Едва мы въехали на парковку, как к нам подбежали какие-то вооруженные люди, приказывая остановиться. Мы вышли из машины. Прямо в лицо нам направили дула. Андрей сказал:
- Мужики, да вы что – мы здоровы!
- Нам это не интересно, - ответил худой высокий с кучей золотых украшений на шее, сплевывая: - Это наше место, валите отсюда.
Я сразу все поняла, и села за руль. Только бы они не забрали машину! Один словно прочитал мои мысли:
- А что – бензина много у вас? – спросил он с кавказским акцентом.
- Ребят, у меня ребенок, мы ищем лекарство, пожалуйста, отпустите нас, мы больше никогда сюда не приедем! – умоляюще сказала я . Высокий снова сплюнул и усмехнулся:
- Ну ладно, считаю до трех!
Андрей и Макс сели в машину, я нажала на газ, боясь верить своему счастью. В зеркале я видела, что дула пистолетов все еще направлены в нашу сторону. Именно эта встреча показала, что опасность, исходящая от здоровых людей, ничуть не меньше, чем угроза встречи с инфицированными. Теперь мы жили в диком городе без всяких законов. Я внутренне поздравила себя с тем, что выгляжу ужасно – лицо и волосы в саже, футболка в потеках грязи, джинсы испачканы кровью, иначе они бы сделали со мной все что угодно.
Молл остался позади вместе с его неприветливыми хозяевами. Мы снова выехали на Ленинский проспект. Эстакада, ведущая от проспекта Вернадского, была взорвана, торчали куски бетона, арматуры, мост развалился на две части, с одной из которых свешивался очередной труп. Мы зашли еще в несколько магазинов по дороге. Такое впечатление, что, уходя, люди смели все.
- Много людей успело убежать, - сказал Макс: - Мы видели из окна. Наверное, поэтому все прилавки пустые.
- Что же ты раньше молчал? – укоризненно спросила я.
- Но их же расстреливали! – ответил он: - Был приказ у военных – никого не выпускать из города!
- Однако, наверняка, некоторым это удалось. Нам тоже надо было…
В одном из магазинов нам, все-таки, немного повезло. Это был детский магазин, я нашла Никите теплую куртку, набрала игрушек, чтоб ему стало повеселее. Еще там был продуктовый отдел, где мы нашли детское печенье, детские каши и молочные смеси. Я решила, что мы можем развести их водой и есть. Ведь если эта еда годится для младенцев, то для нас и подавно сойдет. Уже выходя из магазина, мы услышали хрип, доносящийся из подсобки. Мы в ужасе выбежали из магазина, сели в машину и поехали дальше. Проезжая мимо брошенной станции метро, круглой, с колоннами, мне бросилась в глаза надпись, сделанная синей краской: «ШТАБ СПАСЕНИЯ 2 км» и стрелка, указывающая по направлению к проспекту.
- Вы видели? – крикнула я, схватив Андрея за руку. Они тоже увидели надпись.
- Всего 2 километра! Это же близко! – воскликнул Максим. Андрей остановил машину, не выключая мотора.
- Вот что, - сказал он: - это место надо обязательно проверить, но сейчас мы все устали. Сделаем это завтра. Раз там штаб, они нам помогут.
- Да уж, хватит на сегодня! Поедем домой! – сказала я. Андрей не возражал. Через десять минут мы уже были в нашем дворе. Вначале подъехали к грузовику и, не вылезая из машины, я приоткрыла дверь, схватила пистолет и несколько консервных банок, стараясь не смотреть на изуродованные трупы солдат. На них уже сидели вороны, отлетевшие в сторону при нашем приближении, и ожидавшие теперь, когда мы отъедем, чтобы снова приняться за дело. Поставили машину возле дальней пожарной лестницы, чтобы на будущее слезать по удобному козырьку, а не прыгать вниз с высоты. Макс спросил, в ужасе глядя вверх:
- Вы что – по этой лестнице спускались?
- А ты думал! – горько усмехнулась я: - В подъезде полно зараженных!
Все было тихо. Мы залезли по лестнице, прошли по крыше. У меня билось сердце, руки тряслись. Все ли благополучно, вдруг что-то произошло, пока нас не было! Но когда мы спустились на соседский балкон, снизу показалась черная голова Вэнса. Он помог нам спуститься на один этаж вниз. Это было гораздо проще, чем подниматься. Мы перелезли через загородку пожарной лестницы, повисли на руках над лестницей нашего этажа, на которой стоял Вэнс и ловил нас. Тамара велела нам выбросить всю одежду и подала бутылки с водой. Прямо на лестнице мы смыли с себя грязь и кровь. И хотя мы посинели от холода, все-таки теперь не лето, это было правильное решение. Мы не должны допустить проникновение инфекции.
Переодевшись, я кинулась в комнату к Никите, обняла его изо всех сил. Показала найденные игрушки. Он хмурился, смотрел в сторону, сказал:
- Лучше бы ты нашла оружие.
- Я нашла! У нас теперь есть еще один пистолет!
Тогда он слегка улыбнулся. Какое у него все еще детское лицо! Курносый нос, круглые щеки, веснушки, светлая челка до пшеничных бровей. А глаза – огромные, карие, настороженные, взгляд недоверчивый исподлобья. Все это слишком тяжело для него.
На кухне Тамара тихо разговаривала с Максом. Я показала ей на наши привезенные трофеи:
- Видели? Это детские каши, их достаточно залить водой и все! Так мы продержимся!
Она шмыгнула носом, вытерла глаза рукавом свитера:
- Воды больше нет.
-Как нет?!
- Так! – ответил она:- Наверное, водопровод поврежден.
У меня похолодели руки. Я кинулась к крану, открыла холодный и горячий, но вместо воды послышалось лишь сипение воздуха.
- Сколько у нас бутылок ? – спросила я.
- Почти две литровые и один пакет сока.
- А та вода, что вы собирали?
- Вышла на мытье! – она без всякого выражения смотрела на меня. Я в ярости заметалась по кухне, опрокинула табуретку.
- Что теперь делать?
- Я думала, вы воду привезете!
- Мам, воды нигде нет, магазины пусты! – ответил Макс.
Мы с Тамарой начали орать друг на друга. Мы даже забыли про инфицированных, и что не стоит шуметь, чтобы не привлечь их внимание. Она во всем обвиняла меня, я – ее. Она следила за наличием продуктов, за водой, и должна была, на мой взгляд, рассчитать. Она же валила все на меня, кричала, что только идиоты не могут найти воды во всем городе. Тут я затряслась от бешенства. Если б она видела, что мы видели сегодня, если б знала, что мы могли погибнуть тысячу раз и не вернуться! А мы, не менее, вернулись, да еще спасли ее никчемного сыночка. Для меня она уже не была матерью моего мужа, перед которой я всю жизнь притворялась той, кем я не была в действительности. Конец приличиям и нормам. Я уже размахнулась было, но тут в кухню вошел Вэнс, схватил меня за руки и сказал:
- Ничего, воды пока хватит, будете без мытья.
- А пить что!? – закричала я. Он улыбнулся, черная длинная челка упала ему на глаза, он отбросил ее назад.
- Все хорошо. Мы поставим кастрюли на балкон, можно пить и дождевую воду.
- А если не будет дождя?
- Тогда мы уйдем.
- Заткнитесь все, слушайте! - в кухню влетел Андрей. В руке у него было радио. Мы тут же замолчали. ПО радио слышался дрожащий голос Анны Скрин:
- Мы забаррикадировались в офисе, но Они прорвались. Юра погиб, ему свернули шею сразу же. Их было трое. Или четверо. Нам с Семеном удалось закрыться здесь. Иван, наш звукорежиссер, он не успел…Он, видимо, инфицирован. Когда Семен закрывал дверь, Иван остался там. Его кусали, мы уже ничего не могли бы сделать…- послышались всхлипывания, мы, кроме того, четко слышали удары. Очевидно, ТЕ продолжали ломиться к ним. Анна сказала:
- Если кто-нибудь меня слышит, нам срочно нужна помощь! Мы закрыты на шестнадцатом этаже бизнес-центра на Кудринской площади…дом номер один. Нам нужна помощь! Здесь живые люди, помогите нам…У нас нет оружия…
Удары стали слышнее. Послышался мужской голос, истерично кричащий:
- Ань, держи дверь, я не справлюсь!
Снова звуки ударов. Женский визг: «О, Господи!». Затем нечеловеческие крики. Снова мужской голос: « Отойди! Отойди! Неееет!» Затем вопль, и вдруг все стихло. Радио молчало, точно умерли все звуки. Но мне показалось, я различила где-то далеко в глубине еле слышный хрип. А может, это были помехи. Мы все замерли. Тамара глядела глазами, полными слез:
- Может, они успели убежать?
Андрей погладил ее по плечу:
- Мамочка, не волнуйся. Конечно, они успели.
Все кончено.
Так хочется пить! Раньше я не задумывалась о том, сколько я пью в течение дня, а оказывается, так много! Мы сегодня ели кальмаров из банки. Клали их на печенье, и так ели. Я хочу пить. И есть. Хочу нормальной еды.
Где-то снизу от кухни, очевидно, в соседнем подъезде, стучат. Этот звук вселяет надежду. Значит, там живые люди. Интересно, они знают, что мы здесь? Зачем они стучат, это сигнал, или они просто баррикадируются? Если б знать!
Над нашим двором кружат вороны. Для них много падали. Скоро в этом городе не останется никого, кроме ворон.
Вэнс пока не уходит, не знаю почему. Но я этому очень рада.
Сегодня я стала убийцей. И Андрей тоже. Думает ли он об этом, или ему уже все равно? Я не очень-то переживаю, что убила инфицированных. Они были животными, опасными и дикими, их всех надо отстреливать, как бешеных собак. Они и есть бешеные. Я задавила их. Я убийца. Но мне все равно!
Я знаю, что меня тревожит. Что крутится в голове постоянно. Мне неприятно возвращаться к этому, но память терзает мою совесть. Убийство Олеси. Да, я все время думаю об этом. Не могу избавиться. Была ли они инфицирована? Да , была! Ты же видела кровь, судороги. А ее глаза? Они были совсем красного цвета! А вдруг, когда я ее убивала, она еще не была больна. Да, но она стала бы все равно такой же, как ТЕ. Идиотка, ты же сто раз слышала по телевизору, что болезнь передается через кровь, через укусы – а у нее зараженный вырвал целый кусок кожи с руки! Через две минуты она загрызла б ребят, а потом тебя!
Может, лучше было бы уехать от нее и все. Не убивать. Если ей суждено было заболеть, пусть бы она бегала по улицам, как ЭТИ…Но я не мучилась бы сейчас!
Ночь настала. ОНИ выходят отовсюду. Значит, яркий свет ИМ не очень нравится. В этой густой чернильной сентябрьской темноте я не могу их видеть, но я слышу, как они носятся и ищут себе жертву, рыча, как собаки. Я пишу в темноте. Я уже привыкла. Как кошка. Мне всегда говорили, что я внешне похожа на кошку. Скоро мы все превратимся в животных.
Кроме рычания зараженных, я слышу всхлипывания. Кто-то скулит и стонет. Это Макс. Он очень любил Олесю. Жалко мне его ? Нет, абсолютно. Не нахожу в своем сердце ни сочувствия, ни жалости. Кем стала я сама?
День шестой, 17 сентября, четверг(?)
Итого:
Упаковка телятины, куриное филе, филе семги. Все разморозилось.
2 банки сгущенки, 4 банки тушенки, 2 банки с кальмарами, 1 печень трески, 6 банок шпрот, 2 банки джема, 2 литровых банки малинового варенья.
6 упаковок масла – портится, 2 упаковки камамбера – тоже
6 пачек макарон, 7 пачек гречки, 3 пачки риса, 4 пачки манки.
Сахар, чай, кофе, какао. специи – все бесполезное.
Коржи для пиццы. Печенье детское – 5 упаковок.
Бананы, яблоки, апельсины.
Клубника, киви, дыня – испортилось.
Изюм, курага, чернослив, орехов – около 2 кг.
1,5 л воды, 1 пакет сока, 5 банок колы, 3 банки айс-ти.
Бутылка ликера шоколадного, виски, ром, джин. Спиртным можно напиться или еще хуже?
Зато у нас много овощей! Очень много! И ведь они не испортятся – мы положим их на балкон. Я буду делать морковный сок, капустный сок, огуречный сок, в общем, какой-нибудь сок.
А еще есть мука – мы сделаем хлеб. Все будет хорошо.
Так странно! Каждый раз, когда я просыпаюсь, я ловлю себя на мысли, что хочу услышать обычные звуки города, шум машин, голоса и шаги прохожих, но вместо этого – абсолютная тишина. И каждый раз в голове мелькает мысль: « ты снова проснулась в этом кошмаре. Добро пожаловать в каждодневный ужас.»
Сегодня утром мы ели консервы. Мыться нечем, я использую влажные салфетки, чтобы не опротиветь самой себе. Давно бы уже пора помыть голову. Нечем чистить зубы, нечем мыть посуду. Все имеющиеся тарелки – грязные. Пока мы едим прямо из банок, каждый из своей. Печенье с джемом и шпроты. Тошнит от этой еды. Вэнс сказал сегодня:
- вы думаете, что я не понимаю, что ем вашу еду, но я отлично понимаю это. Я скоро уйду, не могу вечно сидеть на вашей шее.
Андрей и Тамара молчали, опустив глаза. Неужели мы позволим уйти ему на улицу, где бегают тысячи каннибалов? Я не допущу этого. У меня еще есть совесть.
Андрей и Вэнс пытаются сломать кирпичную стену между ванной и туалетом, чтобы из этих кирпичей сложить подобие очага. Пока что получается плохо. Как бы на эти звуки не сбежались те…Мы даже не знаем, сколько их!
Как может быстро измениться жизнь! Неделю назад я спокойно жила, ездила на работу, отвозила Никиту в школу. Что меня тревожило неделю назад? Вообще, чем я занималась? Я хотела купить новую мебель в гостевую комнату. Переживала за оценки Никиты. Готовилась к поездке в Италию за новой коллекцией! Италия! ХА! Что там сейчас? Жив ли Микеле? И что с его магазином? Я думаю, сейчас его навряд ли интересуют шмотки. Как и всех нас.
ПО ночам очень холодно. Топить в этом году не будут, это уже я поняла. Значит, если мы доживем до зимы, нам придется бороться с холодом, но как? Можно топить книжками и журналами, но у нас нет печи! Я теперь вижу, что мы должны были остаться в коттедже. Здесь мы замерзнем до смерти. А ТЕ? Вдруг вирус гибнет от холода? Тогда я хочу, чтоб пришла поскорей лютая зима.
Снова споры. Андрей хочет найти этот штаб. Тамара – за, Максим тоже. Они уверены, что там военные, и они помогут. Я сказала:
- А вдруг это ловушка? Там могут быть такие же бандиты, как те, которые заняли молл. Они отнимут пистолет и машину и оставят нас умирать на улице!
- К тому же вы не знаете, когда сделали эту надпись, - поддержал меня Вэнс:- может этот штаб уже не существует. Не рискуйте, не нужно это.
Андрей слишком упрям. В общем так, они с Максимом едут туда, проверяют, затем возвращаются и забирают нас. Поэтому, пока их не будет, мы должны собрать самое необходимое. Вэнс вначале сказал:
- Ладно, я выберусь с вами из дома, доедем вместе до штаба, а потом пойду дальше.
Но тут я запротестовала. Я сказала, что не останусь одна с Тамарой и с ребенком, когда в соседних квартирах полно зараженных.
- Вы что, хотите вернуться, и не застать нас в живых? – спросила я. Андрей попросил Вэнса остаться здесь еще один раз. Они съездят сами в штаб, а потом, когда они вернутся, и, возможно, даже приведут помощь, Вэнс волен делать, что пожелает, и сможет идти, куда захочет.
Он останется. Слава богу!
Макс и Андрей взяли один пистолет. Они пойдут тем же путем – сначала на крышу по веревке, затем по пожарной лестнице до козырька вниз, а там уже стоит машина. Макс выглядит, как всегда, неуверенным и беспомощным. Плохая помощь Андрею. Перед тем, как залезть наверх, Андрей поцеловал меня. Погладил по спине. Когда-то он был очень красивым. Это теперь в его черных волосах седина, от носа легли морщины. Когда-то у нас была большая любовь. Ну зачем так… Они обязательно вернутся!
Мы оглядели двор. Все тихо. Трупы зараженных валяются там, где мы их задавили. Тела солдат тоже. Лица уже зеленеют. Запах во дворе невыносимый. Вороны постоянно каркают, кружат. У них куча работы.
Все в порядке. Они добрались до крыши, перелезли на соседний дом, затем мы наблюдали, как они идут, удаляясь, к пожарной лестнице. Спустились вниз, махнули нам и уехали. Они должны вернуться к вечеру. Ночью уже нельзя ходить по городу – слишком опасно, и они это знают. Без трафика и светофоров отсюда до той станции метро – минут семь. Максимум час, чтоб найти штаб. Думаю, через три часа они должны вернуться.
Какие тучи! Может, пойдет дождь. Этого нам так не хватает! Нам нужна вода.
Дождя так и нет. Только что прибежала Тамара – сказала, из окна видела, как из противоположного дома из окна выпал человек. Зараженный или нет – она не поняла. Он вылетел прямо через оконное стекло. Может, спасался от больных?
Я волнуюсь за Никиту. Он все время сидит в шкафу, в основном, спит там, как я поняла. Вдруг он сошел с ума? Я поделилась своими опасениями с Вэнсом. Он успокоил меня.
- Никита просто очень умный парень, - сказал он: - он понимает, что надо держаться подальше от всех вас. Я говорил, что опасность для людей исходит от них самих. Если вы не будете видеть Никиту, вы его не убьете в случае заражения. Только одиночка выживет в этой бойне.
- Ты думаешь, мы все заразимся?
Вэнс улыбнулся.
- Я думаю, не стоит притворяться. У нас мало шансов. В любое время сюда ворвется один из них, и все – инфекция будет среди нас.
Он погладил меня по руке:
- но шансы все-таки есть.
- Так странно, - сказала я: - жизнь как будто зависла. Время остановилось. Оказалось, что мы не можем сами себя ни кормить, ни развлекать, ни защищать. Мы не можем ничего. Нас выращивали, выкармливали и берегли, как животных на ферме. Скажи, чего тебе больше всего не хватает в этой, теперешней жизни?
- Ты будешь смеяться, - ответил он, мечтательно глядя в окно: - но больше всего я скучаю по музыке. Нет электричества – и нет больше звуков. Все энергоносители мертвы. Самое страшное, что если это навсегда, то человечество никогда не узнает о миллионах групп, о песнях, что они играли. Если нам суждено вернуться в пещерное существование, может, кто-нибудь и попытается напеть музыку, что была раньше, но это будет совсем не то!
- Не только музыка! – возразила я: - а кино, а книги, а медицина? Везде придется начинать с самого начала. Мы не знаем ничего – как строить дома, как ухаживать за животными, из чего делается посуда, бумага, кирпичи! Если все так и останется, то человечество будет пользоваться тем, что уже создано, а потом посуда разобьется, одежда сносится, дома развалятся, и мы ничего не сможем исправить!
- тогда кто-нибудь создаст все заново – и дома, и компьютеры, и фотоаппараты, и машины! – сказал Вэнс: - ведь это уже создали, значит, еще раз получится – почему нет!
- Только люди уже не те, что раньше. Трусливые, забитые, никчемные. Бесполезные домашние животные. Уверена, что не каждый может самостоятельно сделать огонь. Я уж про охоту не говорю.
Мы замолчали. Очевидно, каждый думал о своем. Интересно, как он потерял семью? Я очень хочу спросить, но еще не время.
Уже стемнело. Теперь дни короче, осень. Они еще не вернулись. Начинаю волноваться.
Мы все собрались в гостиной. Раньше людей объединял телевизор. А теперь – страх. На улице уже бегают ОНИ. Только б Андрей и Максим не возвращались сегодня! Мы надеемся, что они решили остаться в штабе. Может, провели там слишком много времени, а возвращаться уже было поздно. Хоть бы так! Тамара беспечно щебечет. Хотя, что кроется за этой беспечностью! Я не знаю. Вэнс сидит в кресле. На нем черный свитер. Он весь вечер молчит, прислушивается к звукам города. На одной руке у него браслет. Он без конца вертит его то влево, то вправо. Уже стемнело. Я чувствую его взгляд на себе, даже в темноте. Мне кажется, я знаю, что он думает, что он хотел бы сказать, но боится нас расстроить. Если он скажет это вслух, значит, надежды нет. Он пробирался сюда пешком через зараженный город. Это чудо, что он выжил. Но чудеса не случаются постоянно. Если он скажет вслух, я начну орать как сумасшедшая и не смогу остановиться. Не лучше ТЕХ.
Они мертвы. Да, я чувствую. Если б мертвы. А если стали как ТЕ?
Тамара заснула. Плачет во сне. Вэнс пытается увести меня с балкона. Нет, я проведу здесь всю ночь. Я помогу им, если они будут возвращаться. Перестреляю зараженных. Я должна быть наготове. Я должна была идти с ними! Из-за меня все пропало!
Ночью мы с Вэнсом стояли на балконе. Вслушивались в звуки города. Ничего человеческого. Рев, хрипение, вопли этих сумасшедших. Они повсюду. Я спросил Вэнса шепотом:
- как ты думаешь, это везде, во всем мире?
- Не знаю, - ответил он, покачав головой. Вдруг он схватил меня за руку:
- Смотри! – в доме напротив на шестом этаже трепетал маленький огонек. Скорее всего, пламя свечи. Там живые, здоровые люди! Иначе быть не может. С тех пор, как прекратились стуки где-то в соседнем подъезде, мы не слышали ничего, кроме криков зараженных. Мы думали, больше никого не осталось. И вот – свечка, зажженная разумными существами. Вэнс прошептал, глядя на огонек:
- очень напрасно. ЭТИ могут заметить.
- но они же высоко! И лестниц пожарных рядом нет – до них не доберутся…
- Ты знаешь, иногда зараженные немного соображают. Они увидят огонек и будут пробираться через подъезд. Если дверь не выдержит…- он замолчал, а у меня холодная волна пробежала вдоль позвоночника, начало подташнивать. Я думала – они совсем как животные, ничего не понимают и не умеют. Если у них осталось немного мозгов – нам конец! Я отправила Вэнса спать и попросила сменить меня утром.
Они не придут! Они погибли. Держи себя в руках. Они просто остались в штабе. Завтра утром они придут, может, приведут военных, нас спасут, вывезут куда-нибудь. В какой-нибудь лагерь. Для беженцев. Когда это началось в Англии, было много лагерей по всему миру. Пусть, там безопасно, там кормят, лечат. Там лучше, чем здесь.
А если лагерей нет? Если больше нет ни правительства, ни военных, а по всему миру – вирус, инфекция? И Андрей погиб. Почему я не поехала с ними! Ведь у нас все получилось вчера. Что могло случиться? У них был пистолет. Да, но там – на пять выстрелов. Его мог подвести Макс. Он слабый, вялый. Нельзя было его отпускать с Андреем, тем более после смерти Олеси.
Что делать? Может, поехать в штаб, может, я могу еще их спасти? Что, если они забаррикадировались, успели закрыться где-нибудь? Но чем реально я могу помочь? И имею ли я право оставить Никиту? Если я тоже не вернусь, он останется с Тамарой. Вэнс уйдет. Вдвоем им не выжить! А Вэнс точно уйдет. Мы и так задержали его на два лишних дня. Он уверен, что Москву сожгут. С точки зрения правительства, это единственный способ уничтожения инфекции. Если кто и выжил – их это не волнует. Главное – не пустить вирус дальше. А кто остался позади – тому просто не повезло. Нас здесь бросили. Да, теперь я понимаю. Надо было уезжать. Правительство не зря свалило. Когда это было? Два дня назад? Три? Все перепуталось. Интересно, жива ли Таня. Она сказала правильно – правительство нас бросило. Вэнс прав. Надо выбираться отсюда. Только как? И вдруг Андрей еще вернется? Да, все хорошо, он вернется завтра. Дышать нечем. Мне абсолютно нечем дышать. И руки трясутся. Не могу больше записывать.
День седьмой.
Утро. Мы доели бананы и печенье. Тамара не ела. Она рыдает. Мечется по квартире. Я сказала ей :
- Они не придут, все кончено, надо выбираться отсюда.
Она обернула ко мне заплаканное лицо с опухшими глазами. Седые волосы не заколоты. Висят вдоль впалых щек. Заорала:
- Я никуда не поеду и вас не выпущу! Они вернутся! Не желаю ничего слушать!
- Тамара, успокойся – неужели ты не понимаешь? Они вернулись бы вчера, времени было достаточно. Если их уже нет – значит, что-то случилось. А случиться может только одно! – я старалась говорить мягко и убедительно, но голос был хриплым и глухим, выходило все грубо. Они оттолкнула меня.
- Нет! Нет! Ты не заставишь меня поверить. У них пистолет, машина, они вернутся, привезут лекарства, продукты! Заберут нас в штаб! – она упала на колени, зарыдала, закрыв лицо руками. Бормотала сквозь слезы: - Ты никогда не любила Андрея…жила с ним ради денег. Я всегда это знала…
Вэнс молчал, не вмешивался. Никита стоял в углу и наблюдал, пораженный. Бледное, испуганное лицо. Я увела его в другую комнату. Вэнс пошел за нами, сказал мне:
- Я не уйду пока, не бойся. Я останусь с тобой.
- Подожди еще немного! Я ее уговорю, мы выберемся отсюда! Может, еще есть надежда…- я заплакала, не знаю, как это вышло, но он обнял меня, я уткнулась ему в плечо. Он утешал меня, что-то шептал, вытирал мои слезы. Глаза у него странно блестели, он смотрел вверх, мне кажется, тоже готов был заплакать.
Снова ожидание. Мы ничего не делаем, просто сидим и смотрим в окно. Никита забился в свое убежище. Мы смотрим на пустой двор. Город не меняется. Такой же мертвый. К воронам еще добавились мухи. Их так много! Они тоже могут нести инфекцию. Закрыли все окна. Там, где вчера горела свеча, в окнах никого не видно. Живы ли они?
Я не могу больше ждать. Я не могу больше сидеть здесь.
Весь день спала. Вэнс, кажется, тоже. Больше делать нечего. Ждать смерти. Да, мы все здесь ждем одного. Зачем бороться, если смысла нет? Я хочу спать. И больше ничего. Мне все равно.
Вэнс боится, что мы можем умереть здесь от жажды. Дождя нет. Вчера были тучи, и они разошлись. Город залит солнечным светом. Тихо, только деревья шумят от слабого ветерка. Кажется, я могу слышать падение каждого листа.
Я сейчас увидела себя в зеркале. Ужасно! Белая, как бумага, джинсы с меня упали бы, если б не ремень, волосы спутались, висят почти до пояса кудрявой темной массой, затравленный взгляд, глаза светятся безумным светом. Я была совсем другая. Еще неделю назад.
Мы с Вэнсом были в соседней квартире в поисках воды. Тамара не дала нам пистолет. Вэнс взял топор. Из трикотажных шапок мы сделали маски, как у террористов с прорезями для глаз. Пошли по пожарной лестнице, балкон у них застеклен. Мы не хотели шуметь лишний раз, поэтому Вэнс осторожно вырезал стекло в кухонном окне. Заглянули внутрь – все тихо. Только в лицо ударил гнилостно-сладкий запах. И в коридоре мы увидели их. Два трупа, мужской и женский. Они лежали на полу, перед входной дверью, вниз лицом. Вроде, нет следов крови, хотя мы особенно не присматривались. Женщина в голубом халате с розами. Босые ноги, желтые пятки. Мужчина в джинсах и полосатом свитере. Руки спрятаны под телом, одна нога неловко вывернута. НЕ знаю, почему они умерли, и были ли они инфицированы. НА кухонном столе расставлены тарелки с плесенью. Мы заглянули в холодильник. Оттуда пахнуло гнилыми продуктами. Мы забрали только мюсли, макароны, рис и шоколадные конфеты. Все остальное испортилось. Воды нет. Ни в бутылках, ни в кранах. Подошли к входной двери. Их квартира – зеркальное отражение нашей. Прислушались. Там, в том подъезде, тоже кто-то есть. Тот, кто хрипит, рычит и бьется в дверь. Выходить, конечно, не стали. Вернулись обратно. Мы умрем от жажды, если в ближайшее время не пойдет дождь. А скажи честно, сама себе, если б у них была вода, могла бы ты убить их ради этого? Да, могла бы. Я солгала сама себе и Вэнсу, сказав, что мы попросим у соседей воды. Я бы не стала просить. Во мне уже не осталось ничего человеческого.
Отчего они умерли?
Пытались достучаться до наших соседок по блоку. Барабанили в дверь, кричали из окна спальни, что выходит на одну сторону с их балконом. Ничего. Они так и не открыли. Боятся или тоже умерли? Из их квартиры не было никаких звуков, с тех пор, как Андрей забаррикадировал общую дверь. Кто еще жив, кроме нас?
Тамара сошла с ума. У нее пистолет. Она клянется, что пристрелит любого, кто попытается сбежать. Вэнс не унывает. Говорит, когда она заснет, мы отнимем у нее оружие. Да, но что дальше? Бросить ее здесь одну и уйти? Смогу ли я жить после этого? Но ведь она не пойдет добровольно, она погубит нас!
Вэнс хотел взять еды. Она заорала:
- Выйди с кухни, или я пристрелю тебя!
Он, мило улыбаясь, поднял руки, медленно ушел. Замечательно. Или нас убьют зараженные, или застрелит сумасшедшая старая ведьма. Ненавижу ее. Мы снова сидим в комнате. Мы теперь никуда не выйдем отсюда.
Еще один вечер. Их нет. Забудь об этом навсегда. Они больше не придут. Нам тоже осталось недолго мучиться.
Мы разговаривали, сидя в темноте. Вэнс сказал:
- В сущности, странно, почему мы так боимся заражения. Ведь они тоже живут, какой-то своей жизнью, может живут даже лучше, чем мы.
- Что это за жизнь! Все равно они умирают! – ответила я.
- Наверное, это генетический страх человека перед любой болезнью, - подумав, продолжал он.: - Если бы люди не боялись подходить близко, скажем, к чумным, тифозным больным, заражений было бы гораздо больше. Человечество бы не выжило. А так, инстинктивно мы стараемся держаться подальше от любых аномалий. И так выживаем.
Мне всегда было интересно, думают ли инфицированные, если думают, то о чем. Или они только ждут жертву, чтоб разорвать на куски? И как они все видят? В красном цвете? И почему им безразлично, кто перед ними, друг или посторонний человек – они одинаково быстро нападают на каждого. И неужели их совсем не интересует никакая еда, кроме человеческой плоти? Я поделилась своими мыслями с Вэнсом. Он пошутил:
- если это произойдет с тобой, я постараюсь не убивать тебя. Привяжу к батарее и буду насильно кормить.
Я содрогнулась при одной мысли об этом.
- нет, если это случится со мной, убей меня сразу, я не хочу быть как ОНИ.
- Прости меня за глупые шутки, - сказал он и обнял меня. Его одежда все еще хранила запах цитрусового парфюма, которым он надушился когда-то давно, в другой жизни. Так странно обнимать человека, живого, теплого. Смотреть в светлые добрые глаза, а не безумные красные. Чувствовать сухие горячие губы на своих губах. Может, этот момент больше никогда не повторится. Если все погибнет, больше ни один человек не поцелует другого. Никогда.
Мы вздрогнули от пронзительного крика. Это был Никита. Я бросилась в спальню Тамары и остолбенела – мой сын прыгал с тумбочек, стоявших возле кровати, на шкаф. Вниз летели вазочки, флаконы духов. Он прыгнул, как кошка. Доски шкафа жалобно заскрипели, угрожающе накренились. Еще немного и все начнет падать. Тамара обернулась ко мне с хриплым вздохом. Я увидела ее лицо. Боже мой! На фоне седых распущенных волос ярко-красные глаза казались еще ярче. Кровь стекала со лба и изо рта. Она скрючилась пополам, и выхаркнула кровавую пену, повисшую на подбородке. Кровь текла по ее белому свитеру. Она кинулась на меня как молния, опрокинула на спину, оскалив зубы. Я сдерживала ее за горло, чтоб она не кусала меня и отвернула свое лицо вбок, как только могла. В голове мелькнуло: « вот и все!».
- Мама! – закричал Никита. Вэнс подскочил с тяжелым стулом от пианино и, размахнувшись, ударил ее, сбив ее тело с моего. Она откатилась в сторону с залитым кровью лицом. Вскочила на ноги, готовая к новому прыжку, глаза ее сверкали. В ту же секунду я услышала звон разбитого стекла из гостиной. ОНИ пробрались. Вэнс снова замахнулся стулом и ударил Тамару прямо по голове. Я озиралась в поисках пистолета, но его нигде не было. Тамара упала на пол, дернулась, продолжая страшно хрипеть. Вэнс добивал ее. ПО коридору к нам бежали двое, один в желтой куртке, другой, очевидно, бывший военный. Теперь это были окровавленные обезображенные существа... я вдруг увидела возле кровати топор, с которым раньше не расставался Андрей. Я понимала, что если даже я и убью одного, второй в это время кинется на меня. Но выбора не было. Мы не могли запереться в комнате, ведь двери уже давно не было. В голове вертелась одна мысль: « если я заражусь, доберемся ли мы все до Никиты, который сидит на шкафу под самым потолком?». Я размахнулась и ударила первого, в желтой куртке. Топор рассек ему голову, он рухнул, разбрызгивая кровь. Я тоже вся была в крови, мне оставалось только надеяться, что ни единой капли не попадет в мои глаза, нос и рот. Вэнс ударил второго, в лохмотьях защитного цвета. Удар пришелся на живот нападавшего. Кажется, никакого вреда ему это не причинило. Он был очень мощный, высокий. Он кинулся на Вэнса и так сильно толкнул его, что тот отлетел в сторону, выронив свое оружие и упав на спину. Безумные глаза зараженного остановились на мне. Он быстро кинулся вперед. Я вдруг поняла, что ноги у меня подкашиваются, а в глазах темнеет. Я с трудом подняла топор, ощущая его тяжесть, скользкое от крови, шероховатое древко, понимая, что не успею, что спасительной сотой доли секунды для размаха у меня нет. Инфицированный уже был в шаге от меня, как вдруг раздался выстрел, он захрипел и рухнул на бок. Я оглянулась. Никита стоял позади, держа пистолет.
- Мама ! – повторил он и протянул руки, чтоб обнять меня. Я дернулась было к нему, но быстро оглядев себя, сказала:
- Малыш, я в крови зараженных, не подходи ко мне.
Вэнс медленно поднимался, ощупывая голову. На нем тоже была кровь. Он улыбнулся Никите:
- четко! Где был пистолет? Ты нас всех спас.
- Она положила его на зеркало! – ответил Никита, посмотрев на тело Тамары. Ее седые волосы слиплись на темени кровавым месивом. Белое как бумага лицо с проступившими вздутыми синими венами, оно словно успело разложиться за считанные секунды. Я закричала на грани истерики:
- Как она могла заразиться? Откуда? Значит, это передается по воздуху! Это все – конец! Нам конец!
Вэнс помрачнел, глядя на Тамару. Потом поднял глаза и оттащил меня и Никиту в сторону, сказав:
- Нет, нет, успокойся, это не передается по воздуху – посмотри! Вот, отчего она заразилась.
Я посмотрела наверх – по потолку расползалось кровавое пятно, становясь все больше. Кровь капала сверху на пол.
- Кого-то убили на последнем этаже, инфицированного, прямо над нами, - бормотал Вэнс, уводя меня и сына на кухню:- Кровь проникла сюда, зараженная кровь. Тамара не контактировала с зараженными, достаточно было того, что капли крови сверху попали ей на лицо.
Я инстинктивно взглянула на свое лицо в зеркало. Прямо на щеке была кровь. Я в ужасе смыла ее одеколоном, терла это место трясущимися руками. Мы с Вэнсом завернули тела в простыни и выбросили прямо в окно. Никита взял из гостиной подушки, одеяло, пакет сока и две банки тушенки. Сказал:
- Я закроюсь в ванной. Мне очень страшно.
Я попыталась его остановить, но он упрямо помотал головой:
- не останавливай меня. Вы ничем помочь не можете.
Возможно, это было правильное решение. По крайней мере, я знаю, где он и спокойна. МЫ с Вэнсом сняли окровавленную одежду и тоже выбросили. Кровь была и на белье. Я переоделась прямо перед ним. Никаких приличий уже не существует. Выжить – вот основная задача, или хоть попытаться. Вэнс достал из своего рюкзака джинсы и черный свитер. Если б у него с собой не было одежды, смогла бы я дать ему одежду Андрея? Да, разумеется. Меня так трясло, что руки не попадали в рукава рубашки, я не могла застегнуть молнию на брюках. Он помог мне одеться, молча, не говоря ни слова. Потом мы отмыли кровь на полу. Полили раствором марганцовки. В комнате Тамары столько крови, на кровати и ковре – кусочки мозгов. Мы решили больше туда не заходить. У нас просто нет сил все это убрать. Ведь мы не только измучены постоянным страхом и напряжением, но и питаемся бог знает как, шатаемся от недоедания. Так или иначе, все равно в этой комнате продолжает течь кровь с потолка, а значит, находиться там опасно. Что только могло произойти, откуда такое количество крови, словно выпотрошили целого быка.
Мне кажется, больше живых нет. Только мы. Я могу кожей ощущать огромное количество мертвых вокруг. И этот запах! Запах разложения, смерти. Желтые деревья стоят неподвижно. Даже ветер умер.
Я переспала с Вэнсом. Я знала, что это произойдет. Знала, как только увидела его.
Я зашла на кухню. Он сидел там на корточках перед сложенными кирпичами и пытался разжечь огонь.
- Получается? – спросила я . Он поднял светлые глаза, с досадой дернул головой, чтобы не мешала челка.
- К черту все! Я - музыкант, а не печник.
Он резко стукнул кулаком по кирпичам, и все сооружение с грохотом завалилось. Мне стало так жалко, что у нас ничего не получится с ужином, ощущение полной беспомощности охватило меня. Я прислонилась головой к стене и заплакала. Он встал с колен, взял меня за руку и повел в гостиную. Мы забыли про все. Даже то, что в разбитое окно, перед которым мы лежали, забрались инфицированные всего час назад, не останавливало нас. Нет больше никаких норм. Что может меня остановить, если почти вся моя семья погибла, если по улицам бегают окровавленные каннибалы, готовые в любую минуту ворваться сюда, если вся жизнь человечества, нормальная, устоявшаяся жизнь за неделю полностью поменялась, оказалась хрупким сном. Все, что было раньше – нереально. Реальность, это когда я лежу на плече у Вэнса, а где-то под нами орут и хрипят инфицированные. Бьются обо что-то, не могут справиться с дверями.
Вэнс рассказал мне все.
8 дней спустя неоконченное
© Copyright: Екатерина Горяинова, 2008
Свидетельство о публикации №208121900273
Свидетельство о публикации №208121900273
Рецензии