Мой Пушкин

Началось все…нет, не с тайного шкафа. Все началось с телевизора. А точнее – с фильма «Онегин», который транслировали по Первому каналу. Мне было лет шесть, и я особо не вникала во всеобщую суматоху. Мама быстро-быстро лепила позы, няня быстро-быстро что-то строчила в школьных тетрадях. Я преспокойно укладывала игрушек спать, а папа уже ждал всех на диване. И с криком «Началось!» все как один уселись на тот самый диван, и начался просмотр. Сестра сверялась с текстом пушкинского оригинала, мама подмечала наигранность у актеров, а папа учтиво молчал. Я сидела за столом и писала стихи. Я часто писала стихи, я пишу их с четырех лет. Едва я начала выводить более-менее понятно буквы, я стала писать стихи. Ну, это я так думала. Например, сестра меня уверяла, что это совсем, ну совершенно НЕстихи, но я не верила и обижалась. Ведь рифмуются, значит, стихи.
И тут до моего слуха дошли слова
«Я к вам пишу – чего же боле?
Что я могу еще сказать?
Теперь, я знаю, в вашей воле
Меня презреньем наказать.
Но вы, к моей несчастной доле
Хоть каплю жалости храня,
Вы не оставите меня…».
Их я запомнила на всю жизнь, услышав раз. Моя рука замерла с карандашом вместе,  я подняла голову и увидела девушку, которая писала письмо. Я загорелась. Я воспылала, я надоедала маме и сестре, я писала эти слова снова и снова… Кто, кто же она – эта девушка? А кто такой Онегин?
Из их пояснений я мало что поняла, но впечатление сложилось такое, что эта девушка, Татьяна, много страдала и плакала. Мама решила мне немного процитировать Пушкина, и мне запомнилось, что Тане было душно. А Онегин – холодный. Ей – душно, а Онегину – холодно, поэтому она его любит, а он – нет. Зато потом, добавляла сестра, он ее полюбил. Впрочем, это не было для меня важным. Зато теперь я знала, что, когда любишь, пишешь вот эти строки…
И я влюбилась. В первом классе все влюбляются. Но мне казалось, что я влюбилась по-настоящему. Мне становилось грустно, и я приходила в нянину комнату, садилась около печки и грустила. А печка – белая, и будет, наверно, всегда здесь стоять. И любить я его буду всегда. Решилась, и написала прямо на печке «Я к вам пишу…».
- Доченька, ты что грустишь?...Саша! Что ты делаешь? Ну ты что, с ума сошла?
- Мама, я люблю…
- Кого ты любишь? Ну зачем на печке это писать? Теперь мне опять белить?
- Я люблю, как та Татьяна, помнишь?
- О, Саша, - снисходительно улыбается мама и уходит.
А остаюсь около печки, смотрю на эти строчки и плачу, плачу…
Так Пушкин разбудил во мне чувства, которые я никогда не испытывала. Так он тихонько подвел меня к любви…

А когда я узнала, что «Сказку о царе Салтане» и «Онегина» написал Пушкин, я очень удивилась. «Сказка о царе Салтане» - это то, что я смотрю каждый день перед сном уже года три подряд, с тех пор, как папа купил мне видеокассету с этим мультиком. А «Онегин» - это что-то… Взрослое такое…
И сестра мне сказала:
- А Пушкин еще много-много написал, даже не поверишь, как много. Хочешь, я тебе почитаю?
Няне нужно отдать должное. Она научила меня читать в три года, она мучила меня стихотворениями, учила выразительности, и вот сейчас приучала к классике. Она торжественно вытащила какую-то книжку из шкафа.
- У Пушкина есть повести Белкина, очень интересные. И «Капитанская дочка» еще.
- Няня, а Пушкин – он какой? Красивый?
Она почему-то засмеялась, а потом сказала:
- У него длинные ногти. Очень длинные, как у женщин.
- Женщин?
- Тетенек, - поправила она раздраженно.
- Хочешь, покажу? – добавила она более вдохновлено.
Она принесла мне старый журнал, на обложке которого сидел Пушкин. Он был кудрявый. И у него были ну очень длинные ногти. Таких нет у папы. И у дяди таких нет. И вообще у мальчиков такого не бывает. Пушкин – особенный.
Сестра улыбается и смотрит на меня. Чего-то ждет. Я смогла только выдавить:
- Какие ногти.
Она вовсе расхохоталась, ей позвонила подружка, и она куда-то убежала. Я не знала куда, но я всегда знала, что эти подружки все время забирают у меня няню. И она убегает. С ней мне было интересно, но в то же время она была очень строга ко мне.
А во втором классе я узнала, что няни бывают еще не такие, как моя – она мне сестра, но с детства приучила называть «няня», так и легче, и почетней, - а бывают дряхлые. И голубки. И старше не на девять лет, а совсем старушки. Я поведала об этом сестре, и она почему-то обиделась.
В третьем я выучила «Зимнее утро». Учительница задала выучить на выбор: «Зимнее утро» или «Зимний вечер». Я прочитала оба, и выбрала утро. А как не выбрать?
Я читала, и меня освещало. Светило прямо в глаза белым, ярко-белым светом, трещали дрова, и снежинки покалывали кожу. Я перечитывала снова и снова, я будто не могла напиться, насытиться, и до сих пор, просыпаясь зимним утром, я в первую очередь смотрю в окно и восклицаю: «Мороз и солнце!...».
Я пришла в школу с намерением рассказать стихотворение…нет, не лучше всех, а так, чтоб все почувствовали то, что почувствовала я, подарить им лучик света. Похоже, моей восторженности так никто и не разделил, но учительница поставила пятерку.
Оказалось, это стихотворение никто не выучил. Все выучили «Зимний вечер». Я изумленно сказала:
- Это же скучно! И темно.
- Оно меньше! Посмотри-ка, или здесь сколько учить, или здесь…
Пушкин мне показал, как это – передать чувства, состояние, свет и треск дров в огне в стихотворении.

Потом прочитала «Евгения Онегина». Всего, от корки до корки, весь потрепанный томик. Томик был великодушно отдан мне сестрой, и я его присвоила. Теперь он – мой, собственный. И стоит на моей полке.
Случилось это в классе шестом. Я читала и проникалась…
Я опять была влюблена. И опять – навсегда. Такая вот ирония судьбы, он был старше, он был так далек, недосягаем, и стал моим Онегиным. Я его сочинила. А сама, наверно, была Татьяной.
Я читаю, и уже ночь, а завтра – в школу. И надо спать. А я читаю и плачу, плачу.
Мама входит в бывшую нянину – и уже мою – комнату, и стоит как немой укор. И смотрит сурово.
Я всхлипываю и оправдываюсь:
- Таня..ведь..любит же его…
- Уже час ночи. Не сходи с ума, иди спать.
А все мое внутренне я восстало против несправедливости, против этой алогичности: Татьяна ведь его любит! И Онегин ее любит!
И так больно… До того больно, что даже соленые слезы не могут выплакать эту боль.
А Татьяна стала для меня сродни шекспировской Джульетте, одной из главных женских образов в моей жизни. Удивительная Татьяна – естественная, настоящая, искренняя… Я «забраковала» ее для сравнения с собой – нет, время не то, да и я – не та. Татьяна для меня – как показатель любви, что-то похожее на совершенство…
«Евгения Онегина» прочитала раз пять. Гениальное произведение Пушкина стало для меня постоянным спутником по жизни. Пожелтевший маленький нянин томик я заклеила, и под подписью сестры на форзаце подписалась сама. Почетное место на первой полке досталось именно этой книжке. Когда становится особенно тяжело, судорожно листаю  и нахожу строчку «Я к вам пишу…»… Почему это письмо так помогает? Эти слова… Я их переживаю, я их чувствую. Быть может, буду близка к определению моих чувств, если процитирую Ленина (его отзыв о «Что делать» Чернышевского) «Он меня всего глубоко перепахал»…


Я встретилась с Пушкиным, когда писала научную работу о декабристах. Даже задала себе вопрос: «Если бы не Пушкин, было бы все так же?». Нет. Не везла бы Александра Муравьева  через всю Россию листочки с пушкинскими стихами мужу, не воспрянули бы духом отбывающие наказание декабристы в холодной Сибири, читая
«Во глубине сибирских руд
Храните гордое терпенье,
Не пропадет ваш скорбный труд
      И дум высокое стремление…».
Я тоже читала это стихотворение, а после прочтения у меня в голове все повторялось «Дум высокое стремление. Дум высокое стремление». Я прочувствовала и почувствовала. Почувствовала благодарность – Пушкину.
Что значит «сопереживать»? Со-переживать. То есть переживать вместе. То есть жить этот промежуток времени вместе, и сочувствовать. Со-чувствовать. Чувствовать вместе. Не каждый это умеет, Пушкин же умел такое чувство вылить на бумагу, наполнив каждую буковку страстью мысли…
Пушкин есть в истории декабризма.

Особый интерес у меня к годам пушкинского обучения в Лицее. Он у меня появился после просмотра фильма «1814». Там рассказывается о Пушкине и его друзьях: Антон Дельвиг, Вильгельм Кюхельбекер, Иван Пущин, Александр Горчаков. Вообще сюжет был построен на раскрытии преступления в Царском Селе, но меня волновало больше жизнь Пушкина-подростка. Он дерзок, вспыльчив, какой-то бешено-веселый, насмешливый, иногда – откровенный, иногда - очень замкнутый. Необузданный.  Им восхищается фантазер, добродушный и медлительный Дельвиг, ранимый и трогательный «Кюхля» часто бывает сильно обижен злыми пушкинскими шутками и придирками, а Пущин – верный друг, справедливый и рассудительный. Было даже такое (и это подтверждается старыми  записками), что Вильгельм, не выдержав очередных язвительных насмешек Пушкина над его стихами, вызвал друга на дуэль. К счастью, все обошлось, и друзья помирились. И все же Пушкин, сколько бы он не был «ужасным гадким мальчишкой», как о нем выражались уважаемые придворные дамы, был любимцем учителей, был благороден и смел в сложных ситуациях, никогда не оставляя друга в беде.
Пушкин – яркая личность, и противоречивая, и не в искусстве, а в жизни. Именно поэтому до сих пор ведутся споры о его характере и натуре, снимаются фильмы. Среди них много документальных – что естественно, и российская картина «Пушкин. Последняя дуэль», где хорошо описана любовь Пушкина и Натальи Гончаровой. Пушкин истинно любил жену, прощая мелкие обиды и нелепости, не боясь пересудов за спиной. А большое внимание мужчин к ее персоне хоть и делало неприятно Пушкину, но он всегда верил жене. «Чистейшей прелести чистейший образец», - жена была для него ангелом. Но все-таки однажды он не выдержал откровенного смеха над ним, потерю уважения общества – Пушкину изменяет жена! Он вызвал Дантеса на дуэль. И он ни в чем не винил жену. Умирая, он старался не кричать, чтоб не испугать Наталью Николаевну…
И вот, я полюбила Пушкина как личность. Теперь он для меня – не только великий поэт и писатель, но и человек с нелегкой судьбой.

«Я вас любил: любовь еще, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит;
Я не хочу печалить вас ничем».
Эти строки я поняла не сразу. Я любила и требовала чего-то взамен. Я воспринимала любовь неправильно. И поняла, что любовь – это когда «сердце горит и любит оттого, что не любить оно не может». Она – бескорыстна, она – внутри, и она возвышает…. Спасибо Александру Сергеевичу. Я люблю, и значит, я живу.
Я читаю его стихотворения и плачу, плачу. Я отдаю любовь, и она – частичка вечности.
Пушкин изящно пишет то, о чем кричит мое сердце, и от этого будто отдушина, и слезы льются не горькие, а освобождающие.
- Что случилось опять? – вопрошает мама.
Я прячу слезы и опускаю глаза на страницы «Лирики XIX века», но слезы капают на страницы, и страница мокрая.
- Мда, - говорит она и отворачивается, - занимайся.
А у меня – любовь. Любовь во всем теле, и в груди что-то горит,  и даже слезы обжигают.

Мой Пушкин – он  в моей жизни, слезах и любви.