Хормвард. Глава 1. 9. Иргудеон

  Среди гостей  бывали как имеющие постоянное место жительство, так и странствующие без пристанища, появлялись у Иргудеона и очень необычные странники из мест весьма неблизких.  Прибыли как-то седовласый Кара - Дэрвишь в черных лохмотьях и Хань лю инь с большой круглой безволосой головой.
   Кара с грустной улыбкой ведал о своих печалях:
– Хозяин моя кароший была  поэт была красиво песни делать узор слов  вай какоя красивый, люды любить его. Всем говорит народ не натто ероппи там и мериков  не натто нам,  ми сам казяин земля насша, есшо говорит жизнь тает вышний, нельзя отбират то чито не ты дат, упиват нилзя грех великая грех.
  Убит его плохой люды.  не ероппа не мерики, свой брат единый вер
  Жена кушат натто кормить деты натто.  Продать дом Кара плохой человек продат бандит такой как казяин убиват плохо хоммери приходить Кара бить выгонять.
   Худой седобородый с орлиным носом Кара, всё же очень напоминал котообразного Иргудеона своей незлобивостью, и ещё чем-то добрым хорошим.
   Он ловко проделывал разные трюки со своей палкой,  и  старая монетка исчезала из его руки и появлялась то из Тряниного уха, то прямо из булькающего от смеха живота Иргудеона. Еще разные фокусы показывал и Тряню учил.
    А что выделывал Хань описать невозможно. Пораженный Иргудеон  только вымолвил:
– Тебе Тряня такому и в век не обучиться.
   Хань все время пристально разглядывавший Тряню, возразил:
– Онна сможат  онна много сможат
  Своим длинным пальцем он словно что-то рисовал или писал, диковинные знаки на лбу у Тряни и тихо говорил:
– Малмала ходи свой пут чужая не надо твоя далеко ходит высоко летат.
   Вскоре Кару унесло, как листочек ветром. А Хань задержался и занялся он Тряней. Стал учить его своим премудростям,  и учение это было не сахар. Но Тряня терпел и боль и труд. Не жалел Хань домовенка, не жалел и говорил он коротко резко как бил, и не прежними ломаными смешными словами, а  другими на языке неизвестном. В звучании слов была другая музыкальность и сила, так что понимал  Тряня то чему учил Хань его.  И было во всем этом не просто обучение, было за этими словами такое, что проникало в такие глубины тряниной сущности, а каких он и сам еще не ведывал. Возможно, должно это нечто было затаиться  там до часа назначенного и вырасти до знаний удивительных или силы необыкновенной.
   Иргудеон глядя на все это, кряхтел, но молчал, не вмешивался, иногда сочувственно похваливал домовёнка:
 –Ты Тряня  молодец держись, так уж оно везде устроено слабым не жизнь, да и виноватых из слабых выбирают, так что  всегда как бы плохо не было и трудно не предавайся отчаянью, грех большой грех.
   Сам Иргудеон слабаком не был. Злыдни лихоимствующие, что иногда появлялись в их портале, только увидев его мощную фигуру и внушительные кулаки тут же отказывались от своих подлых замыслов, глупо улыбались и мгновенно исчезали. Но появлялись, увы, и зверохоммеры бессмысленные,  всегда готовые разорвать любого.  Их и знакомил  Иргудеон со своими кулачищами.  Избавившись потом от того что, оставалось от гостей незваных, он долго и усердно молился.  Потому, как мучился и страдал от содеянного.
– …Господи, даждь ми смирение, целомудрие и послушание.
Господи, даждь ми терпение, великодушие и кротость…
Ненавидящих и обидящих нас прости…
  Перед  тем как разделаться с  супостатами наставник прятал Тряню, может для его безопасности, а может и для того чтоб малой не увидел, как Иргудеон с оными расправлялся. Но детское любопытство способно преодолеть многие преграды. И видел маленький хоммер, ох много что видел. И виденное не рождало  страха или отвращения, а возбуждало и укрепляло  в нем желание стать таким же сильным и несокрушимым, как наставник.  Но как преображался милейший и добрейший из хоммелей, защищая дом свой от врагов, а они треклятые по одному не приходили, все бандами нашествовали.  Как будто и не Иргудеон, любезнейший из хоммелей, а великий воин из легенд  и сказок древних.
   Не любил показывать руки могучие и кулачища внушительные трянин наставник. Прятал все это под рясу. Одним из первых воспоминаний в маленькой голове юного хоммера был сон. Даже и не сон, а особое состояние, когда реальность уже покинута, но остается с ней связь, слабая гаснущая и что-то ещё ощущаешь и слышишь. Огромная теплая ладонь, пахнущая ладаном, касается упрямых тряниных кудряшек. И голос тихий ласковый и такой печальный:
– Спи радость моя, спи. Хранит тя господь. Не даст сократить число дней твоих. Оградит от супостата. Об одном молю не забирай его у мя. Не уходи солнце мое. Живи, молю тя живи, только живи.
  И за что счастье мне  и боль неизбывная.
   Понятное дело, что и Хань не надолго задержался.  Прибыли три путника, похожие на Ханя в оранжевых одеяниях. Один был очень странным, главное, что у него был один глаз. Не то что он был кривой, просто один большой глаз во всё лицо, но постоянно прикрытый морщинистым веком и седой бровью. Гости вежливо общались, но отказались от угощения. Путники долго и тихо разговаривали с Ханем. Одноглазый молча слушал, качая головой,  потом глаз его приоткрылся и Тряня почувствовал, что смотрит необычнейший гость на него. Всё замерло в хоммерёнке, а глаз стал к нему приближаться и раскрываться  больше и больше. Тряня увидел в нём своё отражение. Этот образ стал темнеть и удаляться, потом ярко вспыхнул. Глаз  быстро закрылся. Страшный гость   вернулся к своим. Тряня увидел, как помрачнел Хань.
    Гости вежливо простились и уехали, забрав с собой Ханя, На прощание он тихо сказал Тряне:
– Мала хоммера,   помнить карашо мой слово. Не иметь начало но пастаиянно
Рождать есть пут  каида  ражденнная  живой не гибанет рановремени  это и пастаияннство   каида рановремени ниесщасье   оболадая начало  васегда умират
 Закон то пут. Смертья оболадает значения тожья пут  и рановремени смертья               
Оберетена  пут  и она пастаияннство.
  Глядя на закрытый портал, где только что скрылись странные гости,  наставник  почесал ухо и почему-то сказал:
– Тут мне стишки попались, админ наш балуется. Для себя думаю, собирает. Китаец один написал перевод такой:
 – Если в мире есть жизнь,
неизбежна за нею смерть.
Даже ранний конец
не безвременен никогда.
Я под вечер вчера
был ещё со всеми людьми,
А сегодня к утру
в списке душ уже неживых.
И рассеялся дух
и куда же, куда ушёл?
Оболочке сухой
дали место в древе пустом..
–  Нет, такая поэзия на трезву голову, да еще и с утречка тяжело идет.