А. Максимов. Так было... 26. Изгнание -3-

Анатолий Максимов. Так было... Часть IV.  26. Изгнание -3-


Спустя некоторое время вернулся лейтенант.
– Вот талоны на обед. Через некоторое время начнется обеденный перерыв и вы пойдете с Карлом в столовую и услышите небывалые истории…

Карл, однорукий моряк, рассказал нам во время обеда следующий эпизод из жизни на подводной лодке.

– Однажды, – начал Карл, – к нам прислали только что вышедшего из морского училища молодого офицера, младшего лейтенанта, который очутился на подводной лодке впервые. Глядя, как он носил свой вещевой мешок или как он спускался по почти отвесной лестнице, мы моментально определили, что это «мамин сынок». Прошло несколько дней с момента его появления среди нас. Во время перерыва, когда мы пили пиво, он нам сказал, что они, он и его невеста, решили повенчаться, как только он получит отпуск. Слушая его, создавалось впечатление, что он попал в научную экспедицию с заранее оговоренными условиями. Тут мы его и взяли на прицел.

– У вас есть фотография вашей невесты? – обратился к младшему лейтенанту один из моих товарищей.
– Конечно, есть!

И младший лейтенант полез во внутренний карман куртки, достал бумажник, в котором было несколько фотографий, и протянул их с некоторой гордостью и с уверенностью, что они понравятся.
– Я сидел в стороне, – пояснил Карл.
– Карл, подойди к нам.

Я подошел и начал внимательно рассматривать фотографии.
– Это нормально, – сказал я. – Эти фотографии были зафиксированы на особую пленку, которой пользуется авиация, когда она фотографирует с большой высоты – «в глубину». Особенность этой пленки заключается в том, что предмет «глубины» появляется не сразу, а через некоторое время после ее проявления. Вы помните историю со сбитым самолетом? Помните, что летчики не погибли и дали свои координаты? Помните, что начались осторожные поиски?

–…На фотографии, – продолжал я, – вижу авиатора, загримированного под женщину.
– Так вам и надо, – сказал я, обращаясь к товарищам. – Это вас отучит от нездорового любопытства!
И небрежно передал фотографии своим товарищам, поглядывая на новичка.
– Нехорошо, ой, как нехорошо издеваться над товарищами, господин младший лейтенант! Никто нам еще не показывал фотографию авиатора, говоря, что это его невеста! Или вы решили поиздеваться над нами, или же у вас особые нравы и мы должны опасаться вас, – заключил я.

Новичок рассматривал фотографии и, судя по всему, не понимал, что произошло.
Взрыв смеха наградил Карла.

К столу подошел лейтенант.
– Все плаваем, Карл?
– Только под водой, господин лейтенант.
– Неистощимый, – сказал лейтенант, обращаясь ко мне. – Кстати, вы мне не сказали, что едете в Бордо. Ваши утверждения мне были подтверждены из Берлина. Вам подготавливают ваши бумаги. Счастливого пути.
– Вы с кем разговаривали в Берлине? – обратился ко мне Карл. – С одноглазым лейтенантом?

Я понял, благодаря Карлу, почему левый глаз лейтенанта в Берлине смотрел на меня неподвижно, холодно, без всякой реакции.

Мне, действительно, выдали удостоверение, которое стушевывало следы моего бегства и давало мне статус легального существования. С этим удостоверением я пошел в соответствующий отдел организации Шпеер, где все прошло без осложнений.
– Вы уедете через два дня, – сказали мне. – А пока вы будете жить в казино «Анген ле Бэн» (Enghien-les-Bains), в северном пригороде Парижа. Вот талоны на еду. Пригородный поезд идет с Северного вокзала. Счастливого пути.

Сижу на террасе кафе Северного вокзала и жду поезда. Глядя на снующих туда и сюда путешественников, я заметил, что женщин было больше, чем мужчин, а солдат больше, чем офицеров. Чем объясняется такая пропорция? Войной?

Следующий день я посвятил прогулке по узким и извилистым уличкам этого пригорода и обходу озера, прилегающего к казино. Зелень еще не проснулась после зимней спячки. Время от времени доносились всплески воды неуклюжего гребца.

Вечером я решил пойти на просмотр еженедельного журнала в кинозал. До сих пор мне не приходилось бывать в казино. Единственное представление о нем я черпал из фильмов или романов.

По пути в кинозал фантазия перенесла меня в иной, незнакомый мне мир. Я очутился в огромном зале с висящими люстрами и толстым ковром кремового цвета! В одном углу стояли столики, накрытые бледно-зелеными скатертями. Дамы в вечерних платьях с глубокими декольте сидели за столиками и, покуривая из длинного мундштука, о чем-то говорили. Мужчины или сидели за игорными столами, или меняли купюры на жетоны и возвращались на прежние места... Атмосфера света и люкса!

В казино мне отвели овальный салон на первом этаже и комнату № 14. Из окна была видна набережная, которая, как мне сказали, вела к фатальному исходу тех, кто проигрывал свое состояние! Или это легенда, созданная литературой? Я был уверен, что я всегда жил в этом привычном для меня мире! Какой фейерверк!..

Находясь под властью фантастических грез, я не заметил, что сидел уже в зале.
Во время антракта включили люстры, и я увидел, что темно-красный бархат был изрезан на всех стульях и креслах. Занавес на сцене свисал отдельными полосками.
Какой вандализм! Кому он был нужен?

Выданное комендатурой удостоверение было заменено настоящим оформлением моего статуса, выданным организацией Шпеера. Впредь, если меня начнут разыскивать в Берлине, то обратятся, в первую очередь, в распределительный лагерь – место моей последней официальной прописки. Если обратятся в школу, подведомственную организации Шпеер, то будет сказано, что я никакого назначения еще не получил, и, следовательно, их направят в распределительный лагерь. Таким образом, круг замкнется наглухо! Теперь я был относительно спокойным. Разве что судьба меня сведет с кем-нибудь нежелательным… Но это – вопрос, которым я займусь, когда он возникнет (и если возникнет!). Теперь же не время заниматься деталями какого-то положения, у которого бесконечно малые возможности реализоваться.

Тут я вспомнил: мне было предсказано, что у меня будет много неприятностей в жизни, но моя звезда меня будет предохранять, подсказывая наилучшие решения. Это было накануне моего ухода в армию. Наша болгарская подруга пригласила нас на домашний ужин. Нас было четверо с нашими подругами. Время приближалось к полночи. Мы доплясывали наш последний танец. Хозяйка дома нам предложила «разделаться» с пирогом перед уходом.

– Пока вы будете заняты пирогом, я вам расскажу коротенькую историю, касающуюся одного из вас, – начала она. – Моя история относится к мужчинам. Один из вас совершит кратковременную поездку за границу и вернется. Потом он совершит другую поездку, во время которой он столкнется с большими трудностями. Возможно, что он окажется в тюрьме или же будет интернирован. Но он преодолеет все эти трудности благодаря своей звезде, которая его будет всегда охранять. Он, по всей вероятности, уедет навсегда, потому что я не вижу его возвращения.

– Мадам, – обратился к ней Сережа (где он? жив ли?), – вы смутили нас вашим рассказом. Может быть, вы хотели придать оттенок загадочности нашему уходу в армию?
– О, нет, мой друг, здесь нет никакой тайны. Я вам рассказала о том, что видела вот в этой кофейной чашке!

Хозяйка взяла одну из чашек с подноса и показала ее нам.
– Я просмотрела все чашки. Ни в одной из них, кроме вот этой, я ничего не нашла.
Это была моя чашка.

Было за полночь. Я провожал милую моему сердцу. Мы шли молча, прижавшись друг к другу. Мы обошли несколько раз вокруг квартала, где был ее дом, но путь нам казался все еще коротким, коротким…
– А что, если она сказала правду? – спросила Анна.
– Сказки! Если бы жизнь людей зависела от кофейной гущи, то каждый принял бы соответствующие меры и поступил бы так, чтобы жизнь ему приносила только хорошее, – сказал я.

Мы распрощались, опьяненные нежностью. «А не могло ли случится, что в кофейной гуще была правда»?! – подумал я.

***

Ночь, не торопясь, уступала место тусклому, предутреннему рассвету. Я покачивался в такт вагону и смотрел на убегающие телеграфные столбы и на подпрыгивающие и резко падающие провода, которые мне напоминали нотоносец легкой и увлекающей мелодии. Поезд Париж-Бордо, строго соблюдая расписание, останавливался на промежуточных остановках на считанные минуты. Путешественники едва успевали сойти с вагона и взять свои чемоданы, как раздавался свисток начальника станции и поезд стремительно набирал скорость. Штатских в поезде было мало. В основном путешествовали военные, среди которых большинство составляли моряки и партийцы.
Партийцы, как я это выяснил позже, занимали почти все административные посты в ведомствах и в организациях. Среди партийцев были люди в возрасте или инвалиды, которые не подлежали мобилизации. Были и авантюристы разного профиля.

– К какой части вы принадлежите? – спросил меня моряк, сидевший против меня.
– К дивизии Шпеера!
– Вы служите в армии? – спросил его сосед.
– Да.
– А чем вы, в сущности, занимаетесь?
– Путешествую.
– Как мы!
Моряки с хитрыми глазами расхохотались одновременно, как будто они были подключены к общему механизму.

Поезд замедлил скорость до такой степени, что, если закрыть глаза, создавалось впечатление, что он стоит на месте. Мы оказались на мосту через Гаронну. Кроме Дуная, я еще не видел такой большой реки! Вдоль берега стояли грузовые судна и баржи. Лебедки и подъемные краны крутились во всех направлениях. Все это мне казалось сказочным. Под сводом вокзала разносилось «Бордо», «Бордо».

Я в Бордо! В комендатуре мне сказали, что моя часть находится на противоположном берегу, в старой казарме. Идя через мост, я обратил внимание на то, что большинство пешеходов, из-за сильного ветра, вело свои велосипеды молча, не обращая никакого внимания на соседей. Почему эти люди не разговаривали? Из-за сильного ветра? Или потому, что они не были знакомы друг с другом?

Передо мной прямоугольный двор бывшей казармы. На всех окнах развешено белье. Между некоторыми зданиями натянута проволока, и на ней тоже висит просыхающее белье. Немного в стороне, в тени, детвора гоняет резиновый мяч, поднимая облако желтоватой пыли. В одном из окон раздвинулось белье и появилась фигура немолодой женщины.
– Вон отсюда, шалопаи! Вот я спущусь, и вы увидите, как я с вами расправлюсь…

В этой бывшей казарме жили испанцы-республиканцы…


Продолжение следует.