НА КРАЮ

НА КРАЮ
Познакомились на пустынном, санаторном пляже, у каждого за плечами – жизнь.
- Вот Марк Аврелий предлагал жить так, будто сегодняшний день последний… - вздохнул университетский профессор, лечившийся от астмы. - А, по-моему, если знать, что завтра умрешь, руки совсем опустятся… Нет, мы потому и живы, что не ведаем своего часа, и, значит, бессмертны…
- Знаешь, не знаешь - какая разница? - сощурился его собеседник-журналист. - Я всякого повидал, бывал и в камерах смертников, так поверьте, никакой приговор не портил им аппетита… - он закрылся от солнца ладонью. - Или вот сосед мой дом строил, вышел на пенсию, думал, старость скоротать на свежем воздухе… А тут ему врачи год отвели! Так не поверите, даже пить не начал – так целыми днями и стучал молотком… А кому строил? Один, как перст, ни детей, ни родственников…
- Сильный характер, - закашлялся профессор.
- Да бросьте, обыкновенная косность! - плотнее надвинул панаму журналист. - Нет, если за жизнь себя не нашел, куда уж перед смертью… Да спустись к любому ангел и скажи, мол, пробьет скоро твой час, думаете, в монастырь бросится? Грехи отмаливать? Черта с два! Попрыгает, побесится, а потом усядется за любимый сериал… Нет, подлец-человек ко всему привыкает и выживает там, где даже блохи дохнут… Пусть вселенная в тартарары летит, а он свое долбит и на смертном одре долбить будет, как весь век…
- По-разному бывает… - вклинился лежавший на топчане военный. Собрав мокрого песка, он выкладывал пирамидки, которые быстро осыпались на солнце. - Помню, в одной стране, где много бамбука, обложили нас… Взяли в кольцо, кругом – болота… А в атаку не идут – жалеют своих, да и патроны… Им-то куда спешить, они в джунглях дома, измором возьмут… Догадались, что у нас рация накрылась, раз недели помощи не было, значит, и не будет… А я вдобавок раненый… - приподнявшись на локте, он ткнул в шрам на груди.
- А плен? - краснея от натуги, выдавил преподаватель, едва сдерживая кашель.
- На контрактников Женевская конференция не распространяется, - рассмеялся военный, - нас живыми не берут… Один не выдержал, сдался, так мы от его криков сутки уши затыкали, а потом еще неделю носы зажимали – от головы на шесте несло, когда ветер в нашу сторону… - он сплюнул. - Желтые на эти дела мастера… Когда они еще напирали, легче было – отстреливались, прятались…
- Говорю же, - закуривая, перебил журналист, - по привычке и жить легче, и умирать…
Военный пожал плечами:
- А как стихли, тут и началось… Кто послабее - впал в апатию, а кто покрепче, кто смириться не мог – в отчаянии грыз землю…
- Ну, таких единицы, - опять вставил журналист, - большинство - бараны, их на бойню - даже не мычат…
- Мычат коровы, - раздраженно буркнул профессор.
- А не все ли равно? Жизнь-то прошла…
Море выбрасывало на берег дохлую рыбу, за которую дрались короткохвостые, крикливые чайки.
- Старшина, помню, не выдержал, - продолжил военный, сложив из грязи очередную пирамидку, - средь бела дня бросился в полный рост, очередью прошили… Десятки горячих точек, побывал в передрягах, а тут сломался… Тут не угадаешь - другой, мальчишка, хлюпик, а за жизнь цепляется… Хотя месяц тропических ливней у любого волю подавит… А, главное, безнадежность давила, ну, еще сутки, ну двое… А что дальше?
- Вопрос всех смертных… - быстро произнес профессор. Он с силой швырнул в море плоский камень, и тот, рикошетя, запрыгал по волнам. - Но нас держат не ответы, а инстинкты…
- Да просто тяжело всем, - затушил окурок о песок журналист, - вот каждый за свою соломинку и цепляется… Главное, себя оправдать! Деньги делают, бегают с высунутым языком! Или вот еще мода – на время пенять… Конечно, чем себя корить, лучше считать, что не повезло, как родившейся осенью мухе!
- А это здесь причем?
- Да притом, что все выживают! На земле один девиз: «Спасайся, кто может!» Я вот про тюрьмы не договорил… Камеры битком, на нарах спят по очереди, в жару от решетчатого окна марево, пот с десятка голых тел… Заключенные признавались – только не сознавать, где ты, только не думать, что отсюда нет выхода, иначе – сумасшествие… Так и этот ад, представьте, многие находят сносным… Жратва, чифирь, что еще надо? Как свиньи в стойле…
- Случаем, не в зоологической газете служили? - заметил профессор.
- В политической…
- Одно и то же… - профессор взглянул на часы. - Однако обед мы уже прозевали…
Военный встал, потянулся, точно стряхивая воспоминания:
- Жарко, пойду искупаюсь…
- А может, так и надо? - провожая его взглядом, гнул свое журналист. -  Ну кто бы стал терпеть эту жизнь, если бы с детства не вдалбливали, что так нужно? И по другому никак нельзя! А когда глаза открываются, уже поздно, попадаешь в петлю к привычке… - обнажив лысину, он протер панамой лоб. – Ужасаемся, что роботами становимся, так радоваться надо – счастье, что цивилизация продыха не дает… Когда день похож на день, время останавливается, и жить не страшно…
- Прописи не надоели? - профессор запустил в море очередной камень. - Оставили бы для газетки…
Журналист сидел красный, и пот, стекая по шее, завязывался галстуком на волосатой груди.
- Я и на телевидении работал, знаю, как все устроено, - не смущаясь, бубнил он, - неважно, кто говорит, важно, что слушают… И знаете, грядет эпоха искренних негодяев, предвижу таких мерзавцев – нам и не снилось…
- Э, таких пророчеств… - отмахнулся профессор. - Вспомните, как Господа распяли…
- Так у Христа хоть апостолы сыскались! А сейчас Распятие по телевидению бы посмотрели - самая рейтинговая передача была бы! Да и на боковую… Как же, завтра опять бумажки перекладывать, ближнего обманывать!- он коротко рассмеялся.
Галька обжигала ступни. Тряхнув мокрыми волосами, военный растянулся на спине, подставив лучам косой шрам.
- Ели червяков, змей, пауков… - продолжил он, будто не прерывался. – А выхода не было, считай – приговоренные…
- На земле все приговоренные, - отмахнулся профессор. – И к смерти, и к жизни… В определенном смысле вам даже повезло – скопом не страшно…
- Это только дуракам… - воткнул журналист.
- Молились всем взводом, а когда надоело с жизнью прощаться, решились на прорыв… Не дети, понимали, что самоубийство, а все лучше… Меня в болотах на сухом валежнике спрятали, обещали вернуться… Только я не верил, сжал крепче «калаш», заряженный для врагов, а больше – для себя… Сырость, испарения ядовитые, с тех пор у меня каждую ночь суставы ломит, хоть и под двумя одеялами… - он зябко передернулся. - Жестокий был бой, скоротечный, я по выстрелам ориентировался, как охотник по следам… А потом стихло – понял, раненых мотыгами добивали…
На секунду у него сел голос, и продолжил он с неприятной хрипотцой:
- Не знаю, может, лучше было с ними остаться? Была страна, долг… - он развел руками. - Чем это бессмысленное цепляние, болезни… А уйдем буднично, серым, ненастным деньком…
- А вам оркестр подавай? – ухмыльнулся журналист. – Залпы тысячи орудий?
- Не в этом дело, я человек простой, жить без цели не приучен…
- Иллюзия, дорогой, - мягко возразил профессор, - у вас – долг, страна, у меня – студенты, кафедра… У журналиста, вон, газета, польза общественная… Да и жены опять же, дети… А в старости остаешься один на краю, понимаешь, все – мираж… Нет, до этого стоило дожить, на собственной шкуре убедиться… И потом, что значит «простой»? Я вот весь век только и делал, что учился, кроме книг, ничего толком и не повидал… Ну, и что мне до того, что Вселенная расширяется? Счастливее я от этого? Или часто об этом размышляю? - он почесал затылок. – Я, между прочим, философию преподавал: «Гегель рек, Кьеркегор возражал…» Короче, magister dixi! А сам-то где был? Сам-то во что верил? Искал ли истину? Горел ли священным огнем? Нет, так в попугаях и проходил… И вдобавок интриговал, мелко подличал…»
Он махнул ладонью.
- Так и я пресмыкался, - неожиданно поддержал журналист, - перед главредом выслуживался… А сейчас думаю, зачем? Изменили мои статейки хоть кого-то? Может, честнее было лес валить…
Военный расхохотался:
- Какое раскаяние! Сейчас зарыдаю! А верни все назад? На лесоповале-то неуютно…
Неловко замолчали, стало слышно, как ветер стелет траву.
- А, знаете, я всю жизнь без семьи… - неожиданно прервал тишину журналист. – Женщины, конечно, были, а все равно, что ни одной, - он мял в руках панаму, и вдруг, всхлипнув, вытер ею набежавшую слезу, - нигому, нигому на этом свете не пригодился – могет, на том…
- Ну, ну, - обнял его за плечи профессор, - вы честный, достойный, я же вижу… Таким не везет. Я вот всю жизнь с одной, а что толку? Женился без любви, по молодости, потом думал, ради сына… Так он в нее пошел - не приведи Господь! - профессор нервно скривился. - знаете, я часто про себя говорю: «Ты посадил сорняк, написал на заборе, родил чужака!» А жене, до чего дошел, мысленно смерти желал…
Военный приподнялся на локте:
- А я мать готов был убить, так ненавидел! От нее в армию и сбежал… Зато со своей прожил: два тела – одна душа! После той истории комиссовали меня, не знал, как жить дальше… Пить начал, а тут ее встретил, и подошли, как ключ к замку… У нее второй брак, в меня всю любовь вложила, на ноги подняла…А я, знаете ли, множество раз женился, за границей-то кто проверит, но по собственному желанию – впервые… - он проглотил слюну. - В прошлом году схоронил…
Короткие тени медленно ползли по песку, подбираясь, как собаки, лизали пятки.
Собрав в кулак сухого песка, профессор сыпал его тонкой струйкой:
- Мы в прогресс верим, кажется, почти боги, а на самом деле, мы все на краю безбрежного океана, и со своей философией, техникой бултыхаемся, как малышня, в лягушатнике, храбримся, а самим страшно – выставили сигнальные буйки, за которые не заплываем…
Он посмотрел в морскую даль, точно пытаясь разглядеть там неведомую землю.
- И все же ради чего жили? – поднялся военный, топча свои пирамидки. - В молодости кажется, учитель строгий, он-то знает, зачем живем, или начальник, когда приказывает… А с годами понимаешь – жалкие, за кресло трясутся, оттого и вид напускают… Бабы хоть детьми отговорятся, а мы?
- Э, голубчик, а кто сказал, что мы жили? – уставился на него профессор. – Тело жило, а мы за ним поспевали! До нашего возраста… Впрочем, какой возраст перед вечностью? Лучше скажите, как спаслись?
- Как спасся? Да банально, в болоте меня не нашли, а под утро с «вертушки» заметили, спустились, как ангелы небесные… Выходит, выжди день, все бы живы остались…
- Судьба… - механически протянул профессор. – А вам не кажется, что там, в прошлом, были не мы, а какие-то другие?
Журналист и военный кивнули.
- И вы догадываетесь, верно, что отсюда нам не выбраться? Из этого санатория выход один, он для неизлечимых… Да и куда нам идти? А, кстати, вы помните, как сюда попали? Вот и я тоже… И заметили, мы все время одни? А солнце постоянно в зените, как у Иисуса Навина… Неужели, и все старики так - случайно встретились, а будто весь век дружили? Или нас нарочно собрали? Знаете, не удивлюсь, если кто-то из нас вдруг скажет: «Господа, вы в чистилище, а я ваш ангел-хранитель!» И здесь нам вдруг откроется смысл: я философский камень найду, журналист – идеальное общество увидит, военный – жену обретет… А, как думаете? Ладно, пойдемте на процедуры…

Декабрь 2008 г.