Этюд о счастье

    В лагере было непривычно тихо: почти все отряды ушли на Волгу купаться. Я сидел за столом в беседке и пытался написать об этих двух своих прошедших днях.
Нечасто выпадают такие поганые дни. Тройка во ВГИКе за литературный этюд – нечего дальше и пытаться: в прошлом году без всяких троек, с двумя пятёрками и то не прошёл. Самое обидное: писал ведь о лагере, о детях, о себе. И ведь радовался: думал, что хорошо получилось. И тема показалась удачной: «Может быть, это и есть счастье?». Лучше бы писал «Случай в цехе», или то, над чем с ребятами смеялись: «И всё-таки делегат комсомольского съезда успел на съезд вовремя».

    Я тоже успел. Успел встретить соседку по лестничной клетке, которая мне с удовольствием сообщила, что пару раз по утрам моя супруга выходила из квартиры с каким-то парнем.
    - Можно подумать, я – ангел? – ответил я соседке. - Небось, ей про меня тоже докладывали?
    «Давно нам пора разбежаться!» - думал я в ту минуту, а сердце бешено колотилось. Да и на душе до сих пор  было тошно…

    А ещё был разговор с начальником отдела: он никогда так грубо со мной не разговаривал, а в конце отрезал: «Мне сценаристы и вожатые не нужны. Не хочешь нормально работать – увольняйся!». Неужели всё из-за того, что он как раз перед моим приходом проиграл заму в шахматы?
    И с отцом опять поссорились из-за лагеря и моего поступления. А может, он и начальник правы: «Хватит с детками играться!», и таки пора мне определиться? Да и писатель, видно, из меня никакой, если получаю за этюд тройку. И оценка эта не только тому, как я пишу, а, судя по ней, я и человек неумный и счастье у меня дурацкое. Папа в мои двадцать восемь был уже главным конструктором, а я даже до старшего инженера не дослужился…
    Со всем этим багажом я и ехал в электричке, а потом топал своей любимой дорогой к лагерю.
    Вот и забор наш показался темно-зеленый. А на заборе кто-то сидел. Ну, конечно, это же один из близнецов Лютиковых. Лагерь у нас маленький: всего шесть отрядов, я уже почти всех  детей по именам и фамилиям знал, тем более большинство -  дети наших сотрудников. Да что ж такое? На заборе уже четверо, нет пятеро. Ленка Сурикова  из третьего отряда появилась. Ладно, малышня позалезала, ну а ей-то чего в двенадцать на заборе делать? Мой Виталик Садовников появился, Андрей, Наташа…. Э, нет, ребятки, так вы забор завалите. Я замахал на детей руками и ускорил шаг.
    Войдя в калитку, я сразу попал в плотное окружение: Лютиковы повисли на руках,  Танечка Лаврова из моего отряда осветила улыбкой, здоровяк Виталик так пожал мне руку, что я ойкнул, Наташа чмокнула в щеку. На меня посыпались вопросы и последние сообщения:
    - Муська трёх щенят родила.
    - Серёжка попал в изолятор, наверно, конфет объелся.
    - Почему тебя так долго не было?
    - У нас такой концерт хороший был
    - А я Наташе корону для сказки сделал.
    - Наши у первого отряда в футбол выиграли.
    - Мы лисью нору нашли и лисёнка видели.
    Из корпуса стали появляться вожатые, по громкоговорителю на весь лагерь Юрка Пастухов важно сообщил о моём прибытии и запустил мою любимую «Изгиб гитары…».

    Я думал, как обо всём этом написать и связать с этюдом, который я писал во ВГИКе. Не хотелось, чтобы получилось примитивно, и тем более слюняво. Было неловко писать о том, что дети были рады встрече со мной, и, что я с трудом сдержал слёзы. А ещё я сомневался, писать ли о том, что  ночью у меня поднялась температура почти до сорока. А утром, проснувшись, я, хоть и чувствовал слабость, но ощущал себя вполне здоровым. И, хоть моя вожатая Оля была категорически против,  завтра я собирался с нашими детьми в трёхдневный поход.
    Сначала писалось вяло,  я даже хотел бросить это дело. Но неожиданно для  себя увлёкся.
    - Сашун, а что ты делаешь? – услышал я, и, подняв голову от своей писанины,  увидел  Леночку, дочку моей вожатой.
    - Да вот….пишу.
    - А можно я с тобой посижу?
    - Можно.
    - А я тебе не помешаю.
    - Нет, - буркнул я, всё пытаясь выразить словами ощущение, которое испытал, когда услышал рассказ соседки.
    - Сказку пишешь? – заинтересованно спросила Леночка.
    - Да нет. Сказки я не умею писать.
    - А то, что ты пишешь, смешное?
    - Нет, не очень…
    - Жалко.
    - Мне тоже жалко.
    - Так напиши смешное.
    - Боюсь, сейчас у меня смешное не получится.
    - А зачем вообще грустное писать? Ведь тому, кто тебя прочитает, тоже грустно станет?
    Мимо нас прошёл четвёртый отряд.
    - Саш, пошли с нами купаться! - крикнула мне вожатая Таня.
    - Счастливые,  на речку идут, - вздохнула Леночка.
    - А ты, почему со своими не пошла?
    - Я не могу, у меня подружка Света болеет. Она - в изоляторе, у неё вчера температура была: тридцать семь и восемь. Нехорошо получится: она болеет, а я буду в воде плескаться и наслаждаться.
    Мне сразу стало совсем неинтересно то, о чём я пытался написать, и я посмотрел на Леночку.
    - Что ты, Сашун, не понимаешь? – видимо уловив удивление в моём взгляде,  добавила она, - Света, знаешь, как купаться любит…
    Я вдруг почему-то вспомнил, как одна моя родственница через неделю после смерти мужа поехала в санаторий. А оттуда писала: «Заплыву далеко в море и плачу, плачу…».
   - Сделаем так, - сказал я, - сходим проведаем Свету, у меня как раз немного клубники есть и  конфеты, а ещё  книжку ей хорошую и весёлую возьмём, чтобы не скучала. И  думаю, она тебя сама уговорит на речку пойти. Да и я с тобой пойду. Хорошо?
   - Нет, не хорошо. Выходит, что ты из-за меня своё дело бросишь.
   - Ты же сама сказала, что о грустном не стоит писать, - ответил я, всё-таки немного сожалея, что бросаю начатое: вроде рассказ стал вырисовываться. И тут же  подумал: «Но тебе казалось, что и этюд ты хорошо написал! Да и что ты сейчас сможешь написать, кроме своего личного, никому, кроме тебя, неинтересного нытья?!».
Я быстро скомкал два исписанных листка и бросил их в урну.
   - Ты ведь не делаешь то, что у тебя не получается?! – не то сказал, не то спросил я и приготовился  по дороге выслушать обстоятельный Леночкин ответ.