Песня сирены

Аааа-а-а…. – затянулась очень грустная мелодия.
Аааа-а-а…. – звуки лились волшебной музыкой... Мелодия говорила со слушателем, она прокрадывалась вглубь его сердца, узнавала раны, скрытые переживания, спрятанные тревоги и давно позабытые тайны, и песней улетала из него, оставив его в недоумении, смятении, заставив его вновь испытать те чувства, которые он так боялся, которые он тщетно прятал долгие годы, давая почувствовать нечто новое, большое, неумолимо рвущееся к нему и прекрасное.
Звуки взмылись вверх, тонкий голос перешел на крик, тонкий, красивый, он стремительно брал верхние ноты и уносил слух в головокружительном вихре, он погружал в транс, позволяя думать только об одном…. Но о чем? Что же заставляет такого сильного мужчину плакать, о чем можно думать, чтобы не осознавать окружающее и так просто погрузиться в забытье?
Мотив был быстр и стремителен, заставляя сердце биться чаще и делая дыхание тяжелым, тонкие четкие звуки легко рассекали воздух….
Но вдруг голос дрогнул, песня оборвалась, и на миг показалось, что сам голос не выдержал слезного напева, и тоже хотел было разрыдаться.
Девушка обернулась и увидела блистающие у него на щеках горячие слезы.
--- Твоя песня… она такая… такая…
--- Страшная? – поинтересовалась она, пытаясь помочь ему закончить мысль.
--- В смысле пугающая, - уверенно, не оправдываясь, ответил он. – Холодно и темно, как много печали. На душе будто кошки скребутся.… Будто в пропасть падал. Что же произошло? Что у тебя на душе?
Девушка начала рассказ.
--- Помнишь, ты меня спрашивал, одна женщина так пела: с огромной притягательной силой, но ее песня была столь печальная, внушающая страх, страх за собственную жизнь, что хотелось убежать, чтобы скрыться от этой черноты и беспросветности. Я объясню: у этой женщины – сирены – погиб сын. Она скорбила, на вершине скалы она оплакивала его, пев траурную песню. Правда, песня была пугающей? Она была о ее бездонной тоске. Поэтому мы, сирены, практически не плачем, потому что все чувства и эмоции мы выражаем в песне. Поэтому она может быть столь притягательной и столь отталкивающей, все зависит от нашего настроения. Если ты увидишь плачущую сирену – значит произошло нечто ужасное и неисправимое, что нельзя понять ни смертным, ни богам, а порой и ей самой.
Я полукровка: наполовину сирена от матери, наполовину человек от отца, сильного и выносливого моряка. Свою сознательную жизнь я начала с безусловного понимания, кем я являюсь, и тем, что я сирота. Мать убили мореплаватели, а отец, пытаясь защитить ее, был выброшен в открытое море. Дожить свои часы ему “помогли” другие сирены, обезумев от нападения мореплавателей.
По началу я жила в маленькой деревне, скрывая свою вторую половину. Я понимала, что людям этого знать не обязательно. Да мне даже стараться не надо было, жила вполне нормальной жизнью, училась, веселилась, общалась, все было легко и прекрасно. И люди ни о чем не догадывались, только отмечали, что я хорошо пою, говорили, что мои песни затрагивают душу. Меня часто звали развлекать гостей, и я пела, но только я пела наигранно, специально пела хуже, чем могла, т.к. знала силу своей музыки. Я боялась, правда боялась, что им это навредит.
Но вот однажды случилась весна. Когда все расцветает, когда все учится заново дышать, и когда в воздухе витает чувство влюбленности, и все становится счастливым, само собой, просто так, без причины.  И я была влюблена, в кого – не знаю. Ни в кого, в жизнь, в мечту, в эту весну. Мне было хорошо, я пела, от всей души, т.к. мир казался таким красочным, все вокруг пело – пела и я. В меня стали влюбляться без оглядки все парни пристани. Их девушки ревностно обвиняли меня во всех грехах и заподозрили неладное. А одной ночью я по доверчивости открыла секрет моей соседке, желая поделиться беспечным настроением.
Понятное дело, следующим же утром меня изгнали из деревни.  Но я не отчаивалась, я понимала, что рано или поздно это должно было случиться.   
Я жила по деревням, приходила и уходила, как только покажется возможность разоблачения. Я скиталась для души, я хотела, чтобы было спокойно и хорошо. Я скиталась, пытаясь отыскать радость жизни, а может быть, того, кто любил бы меня, чье плечо служило бы опорой в моем пути,… а возможно и нет, я не знаю. Но вот однажды я встретила его. Это был Милдью, слышал о нем? Он был привлекательной внешности и такой доверительной, что хотелось без раздумья выдать все свои тайны. Он понимал меня без слов, по крайней мере, мне так казалось, а взгляд был проникновенен, и этот взгляд говорил больше, чем я хотела услышать. Я думала, что нашла надежного и доброго человека, о котором всегда мечтала. Этого человека я впервые назвала учителем, это много значило для меня. Я готова была посвятить ему жизнь, я готова была сделать все ради него. Как же я могла быть такой слепой! Ведь он даже не скрывал своей дьявольской сути. Ему был от меня толк, ему нужен был преданный “друг”.
И однажды ко мне ко мне пришла королевская полиция, меня скрутили и отдали под суд. Там я услышала, в чем меня обвиняют: “Контрабанда оружия и разжигание конфликтов между союзными странами”. Это было самое сильное потрясение в моей жизни. Я потеряла дар речи и молча просидела весь процесс. Там же я услышала обрывки фраз, намекающих на то, что причастными к этому делу подозревали многих, и услышала имя Милдью. Вот тогда ко мне закралось волнение, но волновалась я за него! Я забеспокоилась что вскоре к этому ужасу могут привлечь и его. Глупая я, верно? Что в тот момент, когда решалась моя судьба, я обдумывала план, как сообщить ему об этом. Ведь я искренно верила, что он так же, как я, невинная жертва большого недоразумения. Из всего процесса я помню только один вопрос, обращенный ко мне: «Вам есть что добавить?». Все еще находясь под впечатлением, я промолчала.
Решено было до закрытия дела поместить меня в тюрьму в богом забытом городке Х. я помню как меня везли в закрытом экипаже. Не было никаких чувств, не было страха, не было криков “Я невиновна!” или “вы совершаете ошибку!”. Я была в тумане, было только еле-еле уловимое желание понять, что же все-таки произошло, и что будет дальше.
Когда меня поместили в камеру, я заметила, что тоненькие стены выдают разговоры всех людей, находящихся в тюрьме. И то, что меня уже вовсю обсуждали… Что ж, маленький город  - распространение слухов – занятие не только горожан, но и заключенных тоже. Но когда я там стала слышать про Милдью, мне становилось не по себе. Когда я стала слышать  фразы типа: “Да это Милдью сделал!” или “Ну Милдью дает! Теперь не только не может оставаться в тени, но и напоказ выставляется! Но зачем же он девчонку то подставил? Да, кстати, а кто она такая?...” – мне становилось хуже. Я никак не могла понять, как на такого человека могли разом столько наклеветать, я не могла понять, почему? И я никак не могла совместить все свои мысли с одной навязчивой “Невозможно!”.
Я помню, не прошло и нескольких дней, ко мне пришел повидаться Милдью. Я тогда  проводила время однообразно: молча сидела на дубовой скамье, погруженная в себя и слушала разговоры узников. И когда я увидела его, я на приливе чувств, не разобравшись со своими мыслями и только что услышанными фразами, бросилась к нему и крикнула: “ты провез оружие!”… Я оговорилась. Я хотела сказать, что они обвиняют тебя в этом, но это было уже не важно. Потому что я услышала в ответ холодное: “Ну и что?”… И выражение лица у него даже не изменилось, ничего не дрогнуло. И вот тогда я заметила, что оно у него НИКОГДА не менялось. Когда он разговаривал со мной по душам, когда он зачем-то спрашивал меня про важных людей – никогда не менялось. Оно всегда у него было ледяным с ноткой презрения.
Вот, кто бы мог подумать, что настолько очевидную вещь я смогла заметить только тогда, когда нас разделяла крепкая решетка.
На мой вопрос, зачем же он меня подставил, он ответил: “А что такого? Ты же без труда можешь выбраться отсюда. Используй свои чары, вспомни все, чему я тебя учил”. И он ушел оставив меня наедине с собой. Это жестоко. Я только в этот момент до меня дошло, что все, чему он меня учил, уже было преступно. Он учил меня выживать, забыв про мораль и окружающих людей, и приближать к себе только тех, кем можно будет воспользоваться. Тогда я запоминала это, не вдумываясь, т.к. относилась к этому как к словам на будущее. Но сейчас…. Я поняла, насколько это низко и подло, и насколько я была дурой, обожествляя этого человека. Я помню, как упав без сил посреди квадратной камеры, я провела целые сутки, прокручивая в голове случившееся, слушая свои укоризненные мысли, они были такими громкими, что заглушали даже дикий ор, хохот и байки заключенных, я чувствовала как внутри меня все болело, разрушился мой  собственный мир, я была разбита. Подошедший ко мне тюремщик, видимо только что услышавший свежую сплетню, прислонился к решетке и крикнул: “Эй, девица! Ты что там? Тебе плохо? Ну давай уж, держись… Слушай, а ты действительно что ли не знала, с кем имеешь дело? Ха-ха-ха… ну ты даешь! Ха….”. Я, не совладав со своими эмоциями громко закричала, отчаянное “НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!” вырвалось наружу. Я просто хотела, чтобы он прекратил, я просто хотела, чтобы меня оставили в покое – мне и так плохо, чтобы никто меня не упрекал – мне себя достаточно. Но в моем протяжном крике переплелись чувства брошенного человека и магические силы сирены. Тюремщик застыл. Казалось, застыла вся тюрьма.
Таким образом, зомбировав стражу своим голосом, я сбежала из тюрьмы. Я вновь стала скитаться, но на сей раз, я с ярой силой бросилась в странствия. Не потому, что я боялась за себя - мне было все равно, я была опустошена - а потому, что я хотела отвлечься, заглушить огонь внутри, забыть разочарование, и, прежде всего в себе самой. Я сменила с полдюжины городов, две страны, а потом решила побывать на острове сирен. Меня совсем не беспокоило, как примут полукровку, просто меня тянуло к этому месту любопытство и надежда, что, может быть, хотя бы среди них найдется родственная душа, может быть здесь мне станет легче.
Как видишь, приняли меня здесь хорошо, здесь, как ты заметил, такие же города, такой же быт, только люди здесь другие, да и не люди вовсе, и здесь мне всегда можно излить свои чувства, здесь я могу петь, разговаривая о наболевшем со всей вселенной.
А что же у меня на душе?  Немного тревоги. Меня тревожит то, что сейчас весна. Что все эти события перевернули мою жизнь, кажется, я испытала уже все, что может так сильно на меня повлиять, что я пережила уже все, что можно. А ведь прошел всего год. Ровно от весны до весны.…   



P.S.
--- Твоя песня… она все это сказала.… Я не думал, что могу вот так запросто понять, что чувствует человек, начать думать его мыслями.
Но все-таки есть весомые причины двигаться дальше. Их много и не надо искать, чтобы их увидеть, --- он стал озираться вокруг, быстро подбирая слова. Он явно хотел назвать свою ПРИЧИНУ, но для начала должен был придумать еще какие-нибудь. --- Посмотри на скалы, на их склоны, на море внизу. Правда, красота? Ведь каждый день может преподнести что-то новое. Как, например, сегодня…. ты приобрела своего почитателя. Ты такая талантливая, а главное открытая: никакой фальши, никакого притворства, только твоя песня и ты. Я все еще под впечатлением от тебя. Я становлюсь твоим поклонником!
--- это мало похоже на правду. Я думаю, ты все еще под впечатлением от моего голоса,  нежели от меня, – сказав это, девушка слабо улыбнулась.
Молодой человек, опустив глаза, задумчиво произнес: “А другие сирены пели, и ничего…”
Он правда был уникальным моряком. Его корабль потерпел крушение недалеко от острова, когда спасшие его сирены вызволили его на берег. Некоторые, как они себя называют, «охотницы» стали петь завлекающую песню. Так он и очнулся, назвав их пение истошным криком. Он оказался невосприимчивым к магии сирен. Он стал гостем на этом острове до первого проплывающего мимо корабля, только так он сможет вернуться домой.
Девушка посмотрела на его задумчивое лицо и светло-светло улыбнулась:
--- Ну, ради ТАКОГО комплимента и вправду стоит двигаться дальше.
И они оба, повернувшись к морю, стали вглядываться в бескрайнюю даль.